Травма и переход к родительской роли

Травма и переход к родительской роли

В данной статье рассматриваются некоторые психоаналитические представления о травме и о том, как травматический опыт может влиять на переход к родительской роли. Разбираются некоторые идеи Фрейда о травме, затем рассматриваются несколько более современные психоаналитические разработки, включая те, что относятся к формированию идентичности и развитию способности мыслить. Используя несколько клинических примеров, исследуется переход к родительской роли, происходящий во время беременности, родов и в период формирования способности выполнять родительскую функцию. В заключение будет немного рассмотрен вопрос о том, как травма может влиять на способность развивать родительское чувство.

Травма

Травма может возникать как изолированное событие, или она может быть результатом накопления событий, и может варьировать от внезапного непредсказуемого события до множества инцидентов, действующих скрыто и постоянно. Последствия травмы будут зависеть от субъективности самого человека, от эмоционального переживания им события, а также от последствий события (например, потеря близкого человека), которые будут иметь долгосрочное влияние на непосредственное окружение человека.

Травматические ситуации могут возникать также вследствие невыносимого эмоционального страдания и тревоги. Некоторые события, в силу своей значимости для человека, могут его ошеломить, даже несмотря на то, что стороннему наблюдателю они могут казаться незначительными. Другие события будут в целом рассматриваться как травмы и могут варьировать от войн до землетрясений: от травм в глобальном масштабе, до травм на уровне семьи, включая ранние тяжёлые утраты, болезни, насилие в семье и жестокое обращение с детьми (Garland, 1998).

Фрейд

В начале, Фрейда очень интересовала идея внешней травмы. Однако, он пришёл к пониманию, что травму наносит тот эффект, который событие вызывает в психике. В 1893 году в своей статье "О психическом механизме истерических феноменов" он пишет: "Всякие переживания, вызывающие страдания - сильный внезапный испуг, тревога, стыд или физическая боль - могут выступать как травма такого рода."

В статье "В духе времени о войне и смерти" Фрейд обращается (Freud, 1915) к вопросу смерти и отношению человека к ней. Он заметил, что даже в любовных отношениях в сознании выжившего существует некоторая амбивалентность и бессознательное чувство триумфа. Вина выживших, переживших травматические события, является ещё одним фактором, усиливающим боль утраты и может затруднять процесс горевания. В горевании горюющий должен принять утрату, его мир был нарушен и он должен пережить потерю своей прежней жизни и идентичности.

В своей большой статье "Печаль и меланхолия" Фрейд пишет (Freud, 1915) о трудностях при горевании, которые могут возникать, когда горюющий отказывается от болезненной работы горевания, например из-за сильного чувства вины, и вместо этого идентифицируется с умершим близким. Уход и отказ признать потерю может привести к впадению в "меланхолию" или к тому, что сегодня мы назвали бы депрессией.

В более поздней статье "Я и Оно", написанной в 1923 году, Фрейд описывает то, как Эго в результате разделения себя на части может начать воспринимать часть себя как объект. Фрейд положил в основу своей структурной теории психики понятие "интроекция" или "интернализация". Он описал, как внешние объекты воспринимаются психикой и инкорпорируются ею, присоединяясь к внутренним фантазиям. Например, "Супер-эго" может стать жестоким из-за внутренней деструктивности, которая добавляется или проецируется на интернализованные фигуры.

Карл Абрахам продолжил развивать идеи Фрейда и описал то, как его пациенты формировали свой внутренний мир, принимая в себя или изгоняя объекты. Интроекция рассматривалась как процесс, в результате которого объект (личность) внешнего мира переходил во внутренний план и становился фантазийным объектом внутреннего мира. Проекция понималась как процесс изгнания из внутреннего мира вовне (Hinshelwood, 1994).

Мелани Кляйн развила идеи Карла Абрахама, касающиеся существования внутренних объектов в бессознательной части психики. Она описала внутренний мир, состоящим из внутренних объектов, находящихся друг с другом в сложных и динамичных отношениях. Кляйн описала процесс проективной идентификации, впервые обнаруженный ею у детей, в ходе которого, например, плохие части Сэлф проецируются на другого (человека во внешнем мире). В 1946 году она говорила: "В той мере, в какой мать позволяет помещать в себя плохие части Сэлф, она воспринимается не как отдельный индивид, а как плохой Сэлф." (Klein, 1946, p. 8) Имеет место непрерывное взаимодействие между интернализацией и экстернализацией в психике: т.е. между интроекцией и проекцией.

Кляйн описала также чередующиеся сцепленные состояния "депрессивной позиции", дезинтеграции и "шизоидно-параноидной" позиции, которые существуют с самого начала жизни. В шизоидно-параноидной позиции Сэлф и объект (другой человек) расщепляются на хорошие и плохие элементы. Это позволяет уберечь "хорошую мать" от злобных деструктивных чувств младенца. Жестокие и деструктивные импульсы могут проецироваться вовне; однако, младенец затем начинает бояться этих угрожающих фигур, которые воспринимаются как атакующие его извне (Klein, 1946).

Если развитие протекает нормально и мать возвращается целой и невредимой после своего отсутствия и после ответных гневных атак младенца, то он может тогда ощутить успокоение. Со временем, он придёт к убеждению, что его атаки на мать не разрушают её, и что она его по-прежнему любит. Постоянно таким образом успокаиваясь, младенец постепенно формирует внутри себя хороший объект; и происходит интеграция. Ему удаётся осознать свои атаки, чувство вины и желание делать хорошее через восстановление другого в процессе репарации. Чтобы сделать этот шаг к депрессивной позиции необходимо обладать способностью выносить болезненное чувство вины и печали за прошлые нападения (Klein, 1940).

Однако, в случае, если имеет место негативный опыт отношений матери и младенца, может развернуться совершенно иная картина. Например, если мать находится в депрессии или является психически больной, ребёнок может бояться, что его атаки причинили матери ущерб и разрушили внешний мир и его самого. В этом случае "достаточно хорошей" целостной матери нет, чтобы успокоить ребёнка, и интеграция будет затруднена. Ребёнок может остаться с внутренним миром повреждённых или умирающих объектов.

Понимание внутреннего мира личности может помочь нам понять трудности, которые могут возникать у тех, кто пережил раннюю травму и кто в последующей жизни должен приспосабливаться к решению родительских задач. Когда внутренний мир населён мёртвыми, повреждёнными или преследующими объектами, ожидания человека от отношений могут иметь весьма проблематичные последствия, которые будут определять формирование родительско-детских отношений. Человеку, ставшему родителем, может казаться, что ребёнок будет трудным или даже преследующим, и, например, будет лишать родителя какого-либо пространства, предъявляя бесконечные требования.

Если ребёнок воспринимается как испорченный или портящий, то родитель может отвергать его или досадовать из-за его испорченности, думая об идеальном ребёнке. Эта ситуация будет детально описана ниже в клинических примерах.

Идентификации и развитие идентичности

Дональд Винникотт, педиатр, ставший впоследствии психоаналитиком, писал о развитии материнского или родительского чувства, а также о детском переживании родительской заботы. Он утверждал, что в большинстве ситуаций, поскольку молодой родитель имеет собственный опыт переживания родительской заботы, воспоминания об этом опыте могут использоваться и помогать им заботиться о новорождённом. Он описал влияние, которое оказывают на идентичность ребёнка развивающиеся идентификации его с матерью, отцом, сиблингами и другими родственниками, а также их способность устанавливать друг с другом отношения (Winnicott, 1988).

Он описал, как травматический опыт, такой как потеря родителя, соблазнение, инцест, психическая или физическая болезнь, а также другие значительные перемены в жизни семьи, будет негативно влиять на развитие идентичности растущего ребёнка. Какое влияние окажут на ребёнка такие травматические события, отчасти будет определяться реакциями родителей, а также других близких родственников или реакциями значимых других (Winnicott, 1988).

В ситуациях травмы пострадавший может идентифицироваться с агрессором, таким образом справляясь с чувствами беспомощности и тревоги, с тем чтобы ощутить контроль над травмирующей и пугающей ситуацией. Примером этого может служить ребёнок, запугиваемый дома своим более старшим сиблингом, а позже сам начавший запугивать других на школьной игровой площадке. Дети, о которых родители плохо заботились, могут таким же образом растить и плохо заботиться о своих детях.

Выжившими после травмы могут овладевать фантазии о спасении или побуждение спасать других. Отчасти, это может быть их желанием защитить других и восполнить причиненный им ущерб. Выжившие могут также стремиться спроецировать собственные чувства беспомощности, боли, стыда и вины на других (Srinath, 1988).

Находящийся в депрессии молодой человек, отец которого злоупотреблял алкоголем и применял насилие, пришёл в терапию в связи с симптомами боли в брюшной области, а также в связи с опасением, что он может причинить вред своим собственным детям. Он не мог представить себе внутреннее ощущение безопасности, или, вообще, то, что он создаёт для своей семьи безопасное, любящее окружение. Он имел интернализованного насильственного внутреннего отца, которому нельзя было доверять, чтобы сохранять самообладание. Однажды он видел, как мужчина на улице бил своего ребёнка. Не контролируя себя, он накинулся на отца с такой яростью, что пришлось вызывать полицию (Srinath, 1988).

Он идентифицировался с ребёнком, находившемся под угрозой, и это вызвало у него сильную тревогу. Из-за своей тревоги, он уже не мог сдерживать агрессию, свой неистовый внутренний объект, который был спроецирован на отца ребёнка.

Чувства можно избегать посредством отрицания опыта, пытаясь уничтожить событие или минимизировать его последствия. Беттлхейм писал: "Для поддержания любого отрицания требуется другое отрицание, и сохранение любого вытеснения, требует дальнейшего вытеснения." (Bettleheim, 1952)

Травма и её влияние на способность мыслить

Бион много писал (Bion, 1962) о развитии способности думать. Согласно Биону, ребёнок нуждается в безопасном окружении, в котором мать/отец открыты чувствам своего ребёнка и могут помочь ему эмоционально трансформировать переживания. Таким образом, ребёнок получает помощь не только в овладении состояниями дистресса или непомерными чувствами, но также, иногда, в поиске путей самостоятельной переработки этих состояний. Другими словами, он научается думать о себе и перерабатывать свои эмоции. Бион назвал открытое состояние матери материнскими "мечтаниями", а процесс - "контейнированием" переживаний.

Бион описал (Bion, 1962) "бета-элементы" как сырые, непереработанные эмоциональные состояния, такие как тревога, страх, террор и ужас. Посредством контейнирования "бета-элементы" преобразуются в "альфа-элементы", которые являются потенциально пригодными для разных форм мыслительной деятельности.

Если мать не в состоянии переработать тяжёлые чувства своего ребёнка, то возникает состояние, в котором отсутстует контейнирование, и ребёнок может начать переживать болезненное чувство, что его выронили - чувство, сходное со страхом распада, которое Бион назвал "безымянным ужасом" (Bion, 1962, p. 116).

Если материнская функция имеет неустойчивый характер или, в иных случаях, является неадекватной, то чудовищным аспектам сознания не удаётся трансформироваться посредством мечтаний и тогда они могут усиливаться. Если бета-элементы невозможно трансформировать, тогда они изгоняются посредством чрезмерной проективной идентификации, личность тогда, например, становится неистовой или может начать удовлетворять свои желания извращёнными способами. Спроецированные на других людей из ближайшего окружения непереработанные эмоциональные переживания могут восприниматься как опасные, низменные или даже отвратительные (Ferro, 2002).

В своей статье "Наличие отсутствия" профессор Джоан Рафаэль-Лефф описывает то, как травматический опыт, такой как утрата, который не удаётся переработать, может стать капсулой в  "психической жеоде", полностью замкнутой областью психики. Наличие такой замкнутой области может препятствовать символизации и психическому развитию (Raphael-Leff, 2002).

Развитие символобразования

Используя описанное Бионом понятие материнского контейнирования, Ханна Сегал писала, что достаточно хорошее материнское контейнирование является необходимым для развития способности к символизации. В символическом мышлении символ обозначает нечто, но при этом отличается от него. Используя символы, о событии можно думать, мечтать, прорабатывать и, наконец, трансформировать его различными способами (Segal, 1978).

Однако, в результате травмы символическое мышление может повредиться или исчезнуть. Тогда символ перестаёт обозначать нечто и становится вещью в себе. Мышление тогда становится конкретным. Психосоматическое разделение может тогда начать развиваться одновременно с озабоченностью телесными состояниями (Garland, 1998).

В следующем примере показано как травма может вызвать развитие символического уравнивания вместо символизации. Пациентка, пережившая пожар, в котором много людей отравилось угарным газом, больше не может выходить из дома в туманные дни. Хотя одной своей частью она понимала, что это туман, а не дым, в другой части своей психики она чувствовала, что это был настоящий дым. Затем она стала спасаться от дыма/тумана, затыкая дверные щели полотенцами. В её понимании туман больше не обозначал дым; для неё он был этим самым дымом (Garland, 1998, p111).

После переживания травмы, может утрачиваться вербальное коммуницирование. Произнесение слов, связанных с травмой, воспринимается как повторное переживание травмы. Выжившие жертвы Холокоста часто не в состоянии описать свои переживания детям, которые очень часто остаются в неведении относительно этой части жизни своих родителей. Лишь значительно позже, когда устные свидетельства были приняты историками, и родители стали способны говорить о своих переживаниях, дети, наконец, узнали о том, что же произошло с их родителями.

В психоанализе опыт контейнирования и выдерживания, насколько это возможно, может помочь пациенту. Надо надеяться, что это приведёт к развитию способности думать иначе и выдерживать тяжёлые чувства без их эвакуации.

Развитие способности быть родителем

Мы можем думать о родительском долге как о ритуале перехода, - кризисе развития, ведущем к большей зрелости. Это процесс, который в истории каждого начинается очень рано, - с собственного личного опыта переживания на себе родительской заботы. В той мере, в какой этот опыт был удовлетворительным, формируются определённые способности к пониманию. Через узнавание и любовь, через переживание эмпатии, будущий родитель узнаёт некоторые существенные элементы родительства. Новый будущий родитель, надо надеяться, будет обладать развитым символическим мышлением и способностью отодвигать свои непосредственные потребности ради заботы о ребёнке. Имея собственный опыт общения с контейнирующим родителем, новый родитель может входить в контакт с внутренним объектом, который способен справляться и выдерживать младенческие страхи и дистресс, когда они возникают.

Беременность предоставляет время и пространство для развития родительского образа мыслей. Беременность может рассматриваться как естественный кризис развития, дающий - цитируя Бибринга - "возможность проработать нерешённые конфликты ранних фаз развития" (Bibring, 1961) так, чтобы можно было выполнить переход к родительской позиции.

Принятие родительского долга является решением на всю жизнь. Мотивы разнообразны и сложны. Например, женщина может желать воссоздать со своим ребёнком те же переживания, которые она испытывала со своей матерью, забеременев и снова оживив состояние слияния со своим будущим ребёнком. Женщина переживает физические и эмоциональные изменения самым непосредственным образом, и на эмоциональном уровне это очень сильно влияет на будущего отца.

Первоначальный восторг, вызванный известием о беременности, может маскировать бессознательные тревоги. Сильная ностальгия по единству с матерью может исключить значение отца.

У мужчины, позитивные мотивы, включающие стремление к большей взрослости и желание развить свой потенциал, могут сменяться страхом выразить свою женственность. Некоторые мужчины боятся позволить себе отказаться от идеалов юности.

Во время беременности, на протяжении трёх триместров происходит ряд трансформаций, и я вкратце опишу триместры, приводя примеры трудностей, возникающих вследствие травмы.

В первом триместре телесные изменения незначительны, - тошнота по утрам, отвращение или тяга к определённым продуктам, усталость и колебания настроения. Некоторые женщины описывают болезненные ощущение в отсутствие болезни. Некоторые женщины уверены в том, что способны забеременеть и дать новую жизнь вместе со своим партнёром. Они чувствуют, что могут это, и что их тело функционирует нормально. Что касается состояний интеграции vs. дезинтеграции, то беременная женщина уверена в том, что она - хороший человек, достойный иметь что-то хорошее в своей жизни. Тем не менее, когда имеет место переживание  травмы, тогда становится трудно чувствовать себя внутри благополучной и заслуживающей хорошего и творческого опыта.

Далее следует клинический пример:

Характерной особенностью раннего детства E. был ранний развод её родителей. Её мать вышла замуж повторно, родила ещё троих детей и настаивала, чтобы Е. присматривала за своими младшими сиблингами. Мать видела в E. напоминание о её "бездельнике" отце и пыталась "выбить из E." эту черту. E. чувствовала, что мать не любит её, и даже ненавидит, усматривая в ребёнке ужасные аспекты своего ненавистного бывшего мужа. Несмотря на это, E. смогла построить тёплые и заботливые отношения со своими младшими сиблингами.

E. в 20 лет вышла замуж за человека на 20 лет старше неё. В 21 год она забеременела. Сначала она была в восторге; однако, начиная с третьего месяца беременности, появилась тошнота и она начала понимать, что не хочет иметь ребёнка. Она стала принимать антигистаминовые таблетки и транквилизаторы, вопреки рекомендациям врачей.

Ей казалось, что ребёнок - это оккупант, захвативший её изнутри. Муж стал постоянным источником любви и поддержки, и смог помочь ей пережить этот трудный период (Anthony & Benedek, 1970).

Во втором триместре будущая мать ощутила движения плода. Некоторые сравнивают это чувство с ощущением бабочки внутри. Для беременной женщины этот период часто переживается с удовлетворением и радостью. Эриксон говорил о "живом внутреннем потенциале". Тело начинает менять свою форму. Одни женщины гордятся своими физическими возможностями, тогда как другие могут испытывать беспокойство в связи с утратой красоты и молодости.

Часто женщина концентрируется на внутренних ощущениях, и это может влиять на отношения с её партнёром. Она стремится войти в контакт со своей внутренней матерью, которая наставляла бы её в процессе развития материнского чувства к будущему ребёнку. Если она не может найти эту внутреннюю мать, или если внутренняя мать больна, искалечена или хуже того - мертва, то это может привести к серьёзным проблемам. Может возникнуть страх вступления в контакт с внутренней жизнью, страх, что знание чего-то пугающего немедленно приведёт к претворению этого в жизнь. Например, когда ребёнок растёт в доме, где частыми являются насилие и импульсивные действия, то с возрастом он может начать бояться соприкасаться со своими чувствами, так как за этими чувствами следует неконтролируемое поведение. Это может создавать серьёзные проблемы в выполнении родительских функций, так как родитель должен соприкасаться с психическим состоянием своего ребёнка, чтобы помочь ему с ними справляться и эмоционально развиваться.

Г-же D. в восемь лет пришлось взять на себя заботу о своём брате-младенце. Временами она чувствовала такую ярость и ревность, что била его до синяков. Ещё она вспоминала о том, что позволила кузине положить подушку на лицо ребёнка. Когда она забеременела, её муж обрадовался перспективе иметь сына, но D. почувствовала точно такой же гнев и ревность, какой она испытывала в восемь лет, когда её заставляли ухаживать за младшим братом (Anthony & Benedek, 1970).

Женщины часто описывают преследующий их страх родить урода или мёртвого ребёнка. Это может быть связано с глубоко укоренённым чувством вины и неполноценности. Однако, эти чувства могут чередоваться с чувствами любви и счастья, а также с приятными образами и фантазиями о ещё нерождённом ребёнке.

В третьем триместе ощущение благополучия меняется, а телесные изменения становятся более заметными. Плод снова может начать восприниматься женщиной как узурпатор, захвативший её изнутри - чудовище, лишающее отдыха и сна.

Тех, кто получал удовольствие от переживания симбиоза, могут особенно сильно пугать родовые муки и роды. Возможен также страх разделения при родах как насильственного внезапного разрыва. Многие женщины заранее оплакивают утрату состояния внутренней целостности, достигнутого во время беременности.

Рождение несёт с собой также страх смерти, равно как и фантазии о перерождении. После рождения ребёнка изменится всё. Женщина станет матерью одного или более детей, и в жизни семьи произойдут существенные изменения. Каждый член супружеской пары, в которой до этого не было детей, должен будет продолжать работу по адаптации к, возможно, самым существенным изменениям в своей жизни. Следующие дети также будут требовать новой перестройки, и на развитие этого процесса будут влиять многие факторы.

Хотя отец не имел такого физического контакта с ребёнком, какой имела  мать, ощущавшая ребёнка всё время беременности, он в этот период тоже начинает развивать привязанность к ребёнку.

Во время первой стадии беременности отец будет знать об изменениях в своей партнёрше; однако его представление о ребёнке, возможно, пока ещё неопределённое. На втором этапе, когда он может почувствовать движения плода, образ ребёнка может проясняться.

Будущие отцы описывают себя как более чутких к детям вокруг, когда их жёны достигают третьей стадии беременности. Один отец заявил: "Отцовство - это то, что растёт в вас."

Развитие отцовского чувства зависит от многих факторов, таких как желание произвести на свет собственного ребёнка, чтобы его любить, подтверждение способности произвести жизнь, желание идентифицироваться со своим отцом. Он может испытывать некоторую зависть к способности жены произвести ребёнка. После рождения ребёнка он может сохранять, поддерживать, и начать развивать сильную связь с новорождённым.

Новорождённый предъявляет много требований, и родители обнаруживают, что на какое-то время должны сконцентрировать на ребёнке большинство своих эмоциональных и физических сил. Это время может быть стрессогенным и неопределённым, так как родители и новорождённый знакомятся друг с другом, а ребёнок узнаёт о себе. Тем не менее, в родительской роли есть большие возможности для поддержания и развития взрослости и творческих способностей.

Винникотт описал (Winnicott, 1952) состояние "первичной материнской озабоченности", которое возникает в начале беременности и сохраняется в течение нескольких месяцев после рождения ребёнка. Мать, которая не испытывает серьёзных эмоциональных трудностей, обычно в состоянии находить способ для идентификации с ребёнком, понимания его потребностей и удовлетворения их. Она будет формировать в себе способность быть, как говорил Винникотт, "достаточно хорошей матерью"; это означает не то, что она является идеальной матерью и не делает никаких ошибок, а что её способность "держать" и любить ребёнка "достаточно хороша" для того, чтобы гарантировать ему хорошую заботу и возможность для нормального развития.

Ненадёжность одного из партнёров в период беременности и после родов часто может компенсироваться за счёт усилий другого. Если имелись серьёзные психические или физические заболевания у матери кого-либо из родителей, то это может очень сильно осложнить матери заботу о своём ребёнке, не имея возможности идентифицироваться с отсутствующей или нарушенной матерью внутри себя. Она может впасть в депрессию, а в более тяжёлых случаях, отвергнуть своего ребёнка. Трудности, которые она переживает, могут быть уменьшены, благодаря поддержке со стороны мужа, семьи и друзей. Однако, если это оказывается невозможным, то необходимо обратиться за дополнительной помощью к квалифицированным специалистам.

Если потребности в зависимости сильно выражены у кого-либо из родителей, то он или она может чрезмерно идентифицироваться с потребностями ребёнка. Это может вызвать трудности, обусловленные недостатком внимания, которое испытывает родитель в браке.

Если в такой ситуации оказывается отец, то он может отвернуться от своей партнёрши и уйти в работу, в свою родительскую семью или к друзьям. Женщины рассказывали, что после рождения очередного ребёнка мужья всё меньше уделяли времени дому.

Теперь давайте рассмотрим ситуацию, омрачённую переживанием сильной травмы у кого-либо из родителей. В зависимости от характера переживаемой травмы, воздействие её на человека будет сильно варьировать. Представление о внутренних объектах - которые могут умереть или повредиться настолько, что станет невозможным достаточно хорошее материнство/родительство - будет оказывать сильное влияние на развитие родителя и может негативно сказаться на родительско-детской связи. Если родитель оказывается неспособен держать и любить своего ребёнка, тогда ребёнок может погрузиться в переживание тяжёлых состояний тревоги, не находящих облегчения.

Винникотт описал (Winnicott, 1988) эмоциональное состояние ребёнка как "распад на части, бесконечное падение; утрату последних остатков надежды на восстановление контакта". Во многих случаях присутствие заботливого взрослого может изменить эти переживания ребёнка, но если взрослого нет, то ребёнка захватывает внутреннее переживание катастрофы, и дальнейшую жизнь потребуется организовывать так, чтобы эта боль не повторилась.

Я хотел бы предложить в качестве иллюстрации некоторые клинические примеры травм и их влияния на способность выполнять родительские функции (Anthony & Benedek, 1970).

Г-жа C. жила в Польше, когда в 15 лет её отправили жить в гетто, а затем перевезли в концентрационный лагерь в Освенциме. Из всей семьи выжила она одна.

После войны она иммигрировала в Израиль, где работала и жила много лет одинокой и довольно бессодержательной жизнью. В конце концов, она вышла замуж за вдовца с двухлетним ребёнком. Она смогла ухаживать за его ребёнком и позже сама родила двоих сыновей. Однако, оба эти ребёнка имели серьёзные эмоциональные трудности.

Старшему было пять лет, когда г-жа C. обратилась за помощью. Ребёнок страдал гиперактивностью, некотролируемым агрессивным поведением, ночным недержанием мочи и тревожностью. Он сказал о себе: "Я пойду в школу, потом стану солдатом, потом отцом, а потом я умру." Когда его спросили, почему он так говорит, он ответил: "Потому что, когда всё заканчиваешь, то умираешь." Таким образом ребёнок идентифицируется с утраченной, погибшей семьёй своей матери.

Г-жа C. была не в состоянии встречаться лицом к лицу с его дистрессом или гневом. Она не могла обсуждать свои переживания по поводу травмы или выносить что-либо, напоминавшее ей о нацизме или каком-либо ином насилии. Кроме того, ребёнок интернализовал насилие и неконтролируемый внутренний объект, бессознательно проецируемые в него матерью, которой он не мог помочь их модифицировать или контейнировать.

Как я уже говорил в своих комментариях по поводу разрушения способности думать, вызванного травмой, эта мать потеряла способность думать символически и отделила психику от тела. Она могла заботиться о детях лишь физически, так как любая связь с их эмоциями вызывала у неё интенсивную и непомерную боль. В результате, дети оставались без внимания и эмоционально голодными в отсутствие контроля над их агрессией. Ей и её сыну помогла психотерапия.

Другая пациентка - г-жа Q., 34-летняя женщина, привела своего ребёнка для осмотра, поскольку сильно боялась, что он станет слепым. Ребёнок родился с врождённой катарактой одного глаза. Несмотря на заверения врачей о том, что это можно будет вылечить достаточно легко в своё время, мать продолжала беспокоиться. При обсуждении его "небольшого" дефекта она заплакала. Она открыто обвиняла себя и сомневалась во всём, что делала во время беременности (Brazelton, 1990).

Хотя ребёнок нормально рос и развивался, мать становилась всё более беспокойной. Она говорила: "Не будет ли заметен его дефект? Не будут ли его дразнить за это?"

Она очень волновалась, когда он начал ходить, и заставляла его постоянно ходить вокруг мебели, опасаясь, что он будет падать. Она не позволяла ему самостоятельно есть, опасаясь, что он может подавиться кусочком пищи. По ночам, она заходила в его комнату через каждые четыре часа, чтобы убедиться, что он дышит нормально. Муж рассказал о том, как однажды, когда ребёнок проснулся среди ночи, она бросилась к нему и стала укачивать его на руках, говоря "бедный ребёнок" и плача вместе с ним. Как и следовало ожидать, ребёнок стал чаще просыпаться среди ночи. Спустя много месяцев, педиатр направил её к психоаналитику, сочтя ситуацию опасной тем, что без вмешательства, ребёнок мог стать уязвимым и неадекватным, что могло ослабить его нормально развивающийся характер.

По-видимому, что г-жа Q. испытывала серьёзные трудности в совладании с травматичным ударом по её идеализированной фантазии о совершенном ребёнке. Её стремительное движение к ребёнку можно рассматривать как способ справиться с разочарованием и гневом по поводу ситуации, выраженный в чрезмерной заботе.

На первом оценочном интервью было ясно видно, как возрастала озабоченность г-жи Q. Она всё думала об "увечии" своего ребёнка, спрашивала, почему это случилось с ней, и всё более погружалась в депрессивное состояние. Её тревога и гипербдительность привели к тому, что сон её стал поверхностным и прерывистым, в результате чего она истощилась. Она рассказала, как её ужасает необходимость хирургической операции на её ребёнке. Она явно воспринимала свой сон как угрозу. Это заставляло её всё время проверять ребёнка, чтобы убедиться, что пока он спал с ним ничто не случилось.

В дальнейшей терапевтической работе она вспомнила, что когда ей было восемь лет, у сестры неожиданно за ночь развился паралич левого века. Она вспомнила горе и страдания семьи и как дразнили сестру одноклассники. Стало ясно, что болезнь возникла в течение ночи. Это отразилось на её беспокойстве о сне ребёнка и в конечном счёте о его симптоме, затронувшем глаз. В представлении матери, у ребёнка возникла та же самая проблема, что и у её сестры.

Дальнейшее исследование со временем показало, что мать давно скрывала амбивалентные и ревнивые чувства к своей сестре, полагая, что та была любимицей отца. Г-жа Q. считала, что нарушение у её ребёнка было возмездием за ранние отрицательные чувства, которые она питала к сестре. Таким образом мать бессознательно идентифицировала свою сестру и своего ребёнка.

В ходе психоанализа г-жа Q. смогла понять эти факторы и это принесло ей облегчение. Она смогла научиться позволять своему ребёнку спать и снова садиться, когда он просыпался ночью. Её депрессия ушла, и она стала думать о нём по-другому. Вместо того, чтобы считать его ребёнком с "увечием", она смогла начать относиться к нему с удовольствием и позволять ему двигаться, не зависая над ним.

Более того, впоследствии она решила забеременеть ещё раз. Через несколько месяцев она снова забеременела. Надежда вырастить ребёнка и получить ещё один шанс стать матерью привели к тому, что она стала более способной любить своего первого ребёнка. Она смогла взять на себя ответственность сразу же после рождения второго ребёнка и не впала в депрессию в послеродовой период. Она смогла стать матерью для своего второго ребёнка.

В заключение, я бы хотел рассказать об очень интересном современном проекте, который был представлен на международной психоаналитической конференции в 2005 году.

Пример активного вмешательства и документирования влияния травм на родительскую приспособляемость и раннее детское развитие можно найти в работе группы психоаналитиков, образованной в ответ на трагедию 9 сентября. Эта группа, обозначившая себя как Проект Всемирного торгового центра, узнала о том, что имеется более 100 женщин, которые были беременны на тот момент, когда погибли их мужья, и которым требовалась помощь в совладании с потерей и в адаптации к их новорождённым. Были созданы группы поддержки, а также проводились индивидуальные сессии, на которых велась видеозапись.

Они описали различные реакции матерей на потерю и то, как это передавалось их детям. Некоторые матери были настолько ошеломлены, что продолжали искать своих мужей. Им было трудно войти в состояние первичной материнской озабоченности, поэтому, возникли проблемы в их отношениях с детьми. Они стали "детьми утраты", и матери не могли контейнировать дистресс своих детей. Некоторые матери были не в состоянии заботиться о своих детях и приглашали других для ухода за ними, некоторые же не могли оставить своих детей ни на минуту.

Задача терапевтов состояла в том, чтобы создать матерям благоприятные условия, в которых они могли бы взять ответственность за своих детей и найти в своём сознании место для ребёнка. Это неизбежно влекло за собой работу горя по утрате отца или мужа.

Одна мать испытывала затруднения в отношениях со своим ребёнком, так как считала, что часть её умерла вместе с мужем. Она вводила в заблуждение своих детей, говоря им, что их отец умер, но "не совсем". Это пугало их, и они спрашивали, могут ли они умереть тоже.

Другая мать, которая не могла встречаться лицом к лицу с потерей, стала заниматься внешними деталями, связанными со смертью мужа и часто оставляла своего ребёнка с другими людьми. Ребёнок выглядел замкнутым и стал тоддлером с амбивалентной привязанностью.

Реагируя иным образом, одна мать полагала, что птица, которую она заметила, была воплощением души отца, который смотрел на неё и на её ребёнка.

Эти иллюстрации свидетельствуют о многочисленных и разнообразных ответных реакциях, которые могут возникать в результате катастрофы. Некоторые женщины не в состоянии встречаться с болью, вызванной горем, и это по-разному сказывается на их способности осуществлять материнскую заботу о детях. Другие женщины могут лучше справляться с тяжёлой потерей, и это также передаётся их детям, в результате, детям не только удаётся помочь совладать с непосредственными последствиями травмы, но также они могут научиться думать и справляться с подобными тяжёлыми обстоятельствами, и это будет способствовать их росту и развитию.

Ранний травматический опыт может стать организующим фактором всей психической и эмоциональной жизни человека, пережившего такого рода опыт.

В психоанализе пациент воспроизводит с аналитиком свои самые ранние травматические переживания точно так же, как он это делает на протяжении всей своей жизни. Надо надеяться, что через повторение катастрофической ситуации в анализе удастся найти способ сделать внутренние переживания менее токсичными.

Анализ может стать местом, где эти травмы удастся реконструировать на микро-уровне, и где удастся трансформировать изначальную травму, если пациент, аналитик и сеттинг окажутся в состоянии это выдержать.

Заключение

В статье обсуждаются проблемы, связанные с травмой, начиная от ранних психоаналитических идей и кончая более современными размышлениями о развитии формирования идентичности и способности думать. Рассмотрено развитие способности быть родителем, в том числе рассмотрена адаптация к беременности как матери, так и отца.

В статье рассмотрено, как травматический опыт может затруднять развитие родительского чувства, и для иллюстрации этих моментов приведены клинические примеры.

В отношении влияния травмы на личность, а также в отношении того, как это влияние может быть модифицировано и ослаблено, есть несколько смягчающих обстоятельств. Столкновение с болью и утратой - происходит ли это в результате мыслительной деятельности с самим человеком, или с кем-то другим, с родственниками, друзьями или терапевтами - по-видимому, имеет огромное значение для ослабления долгосрочных влияний на жизнь человека, пережившего травматическое событие. Столкновение с трудностями может помочь этим людям учиться более эффективно и с радостью заботе о своих детях.

В некоторых случаях существенно уменьшить последствия травмы не удаётся, и она может законсервироваться в мёртвом, отгороженном пространстве, образуя в психике капсулу, и, возможно, ожидая момента, когда станет возможно к ней обратиться.

В 1909 году Фрейд утверждал, что травматические переживания, с которыми не удалось столкнуться, вновь переживаются повторно. Он говорил: "То, что не удалось понять, с неизбежностью возникает вновь; подобно блуждающему привидению оно не может найти покоя до тех пор, пока не будет решена загадка и пока не падут колдовские чары." (Freud, 1909, p. 122)

Литература

Anthony, E J and Benedek, T (eds) (1970). Parenthood: Its Psychology and Psychopathology. Boston, U S: Little, Brown and Company.

Bergman, A and Pierce, M (2006). ‘Intergenerational Transmission of Trauma: What We Have Learned From Our Work With Mothers and Infants Affected by the Trauma of 9/11', IPA News, 1.

Bettleheim, B (1952). ‘Trauma and Reintegration', in Surviving and Other Essays (reprinted 1980). Vintage Books, New York.

Bion, W.R. (1962). Learning from Experience. Heinemann, London. (reprinted by Karnac Books, London, 1998).

Bibring, GL, Dwyer, TF and Valenstein, A (1961). ‘A Study of Psychological Processes in Pregnancy and of the Earliest Mother-Child Relationship' in Psychoanalytic Study of the Child, 16:9-72.

Brazelton, TB and Cramer, BG (1990). Earliest Relationships: Parents, Infants, and the Drama of Early Attachment. Ablex Pub. Co., Norwood, NJ.

Ferro, A (2002). Seeds of Illness, Seeds of Recovery: The Genesis of Suffering and the Role of Psychoanalysis. Brunner-Routledge, Hove, New York.

Freud, S (1893) ‘On the Psychical Mechanism of Hysterical Phenomena: A Lecture', in Standard Edition, 3.

Freud, S (1909). ‘Analysis of a Phobia in a Five-Year-Old Boy', in Standard Edition, 10:122.

Freud, S (1914). ‘Remembering, Repeating and Working Through', in Standard Edition, 10:122.

Freud, S (1915). ‘Thoughts for the Times on War and Death', in Standard Edition, 14.

Freud, S (1917). ‘Mourning and Melancholia', in Standard Edition, 14:237.

Freud, S (1923). ‘The Ego and the Id', in Standard Edition, 19.

Garland, C (ed) (1998). Understanding Trauma,  (2^nd edn).  Karnac, London.

Hinshelwood, . D (1994). Clinical Klein. Free Association Books. London.

Klein, M (1940). ‘Mourning and Its Relation to Manic Depressive States'. Reprinted in Love, Guilt and Reparation. Hogarth Press, London.

Klein, M (1946). ‘Notes on Some Schizoid Mechanisms', in Envy and Gratitude and Other Works, 1946-1963'. Reprinted 1980. Hogarth Press, London.

Raphael-Leff, J (2002). ‘The Presence of Absence', in F Thomson Salo (ed),  Journey to Motherhood: COWAP in Australia. Stonnington Press, Melbourne, Australia.

Segal, H (1957). ‘Notes on Symbol Formation', in The Work of Hanna Segal: A Kleinian Approach to Clinical Practice. Reprinted 1981 Jason Aranson, London.

Segal, H (1978). ‘On Symbolism', Int.J.Psyhco-Anal, 59:315.

Srinath, S (1998). ‘Identificatory Processes in Trauma', in Understanding Trauma. (2^nd edn). Karnac, London.

Winnicott, DW (1952). Through Peadiatrics to Psychoanalysis. Hogarth Press, London Reprinted 1975.

Winnicott, DW (1988). From Babies and Their Mothers. London: Free Association Books, London.

При публикации настоящей статьи на других интернет-сайтах гиперссылка на www.psychol-ok.ru обязательна.
37749-0.94-21 (с) 2008 г., Шутков А.Е. – Перевод с англ.