Здоровое чувство власти, или почему некоторые так не любят Тиранов

Здоровое чувство власти, или почему некоторые так не любят Тиранов

«Юле 2,5 года. Как-то вечером
заставляют Юлю собирать игрушки, а она отвечает:
— Мне не хочется, лучше я пойду в углу постою».
Из Интернета

Почему я так саркастична, рассказывая вам об этих трех ролях? Потому что замечая и хорошо изучив их в чужой и своей жизни, даю себе право на этот сарказм. Потому что в названных ролях нет той «святости» и того «благородства», которые привыкли видеть. Это просто роли, играя в которые, люди укрепляют свою и чужую зависимость. И потому у меня нет к ним пиетета, но я склонна видеть в них серьезных соперников в своей работе. Потому что, консультируя людей, каждый день вижу какой причудливый узор плетут эти роли в каждой семье и к какому печальному результату приводят. Вижу, как страдают дети, будучи втянуты в игры взрослых. Как страдают взрослые, иногда безуспешно пытаясь быть хорошими родителями для своих детей.

И как трудно им объяснить, показать, открыть ценность другого способа, важность других отношений, насущную необходимость заняться прежде всего своей жизнью, разобраться со своими установками, играми, мотивами, травмами. Потому, что не разобравшись с собой, мы передаем детям «по наследству» и наши роли, игры, нарушения, проблемы, неврозы.

Ребенок, конечно, сильное существо. Самой природой ему дано много мудрости, много инстинктивных способов выживания. Ему даны большой потенциал, способности и масса способов помогать себе самому (ребенок, например, рисуя или играя, часто проводит себе самопсихотерапию, если еще при этом ему хотя бы не мешают взрослые). Ваш ребенок будет пытаться находить возможности стать тем, кем он должен стать. Но.

Если вы в одной из этих ролей, вы не дадите ему этого сделать. Потому что каждая из этих ролей подразумевает собственную грандиозность и невозможность другого управлять собой и своей жизнью. Потому что каждая их этих ролей подразумевает только позицию «сверху вниз». Причем тот, кто сверху, очень не хочет, не может или не знает, как сделать так, чтобы в какой-то момент стать «на равных». Потому что всегда так важно быть «сверху», управлять другим, держать его в зависимости, не отпускать, обеспечивая тем самим себе свой собственный смысл и «покой».

Тем не менее родитель — это, действительно, фигура, которая наделена властью. Эта фигура, которой важно иногда быть «сверху», поскольку родитель — старший и потому, что он несет ответственность. Консультируя родителей, я замечаю, что у многих из них отсутствует это здоровое чувство родительской власти. И корни этого явления, мне кажется, тоже лежат в том, что происходило в нашей истории и что поддерживалось нашим обществом.

Родители, приходящие ко мне на консультацию, если слегка утрировать, делятся на тех, кто уверен, что ребенок должен находиться под их постоянным и неусыпным контролем, и тех, кто считает, что любое проявление власти по отношению к их чаду — травмирующе и губительно.

Первыми контролируется каждый шаг ребенка, рацион питания, дружеские связи, настроения, желания, выборы. Они убеждены, что без их настоятельного участия ребенок не будет знать, что хотеть, что есть, с кем дружить, как поступать, что выбирать и так далее. Они не верят в своих детей, а верят только в свою способность все правильно решать за них и в свою ответственность сделать это для своего ребенка. Еще они почему-то верят в то, что при таком воспитании их дети когда-то потом (неизвестно когда, впрочем) станут как-то сами по себе ответственными, решительными, уверенными и достигнут высот. Что они научатся выбирать, будут ставить себе собственные цели и идти к ним с возрастающим упорством и удовлетворением.

Вторые — это, как правило, дети первых. Это уже выросшие дети тех, кто все решал за них, подавлял, контролировал, не давал жить. Они испытали на себе всю губительность такого воспитания. Им с таким трудом удалось (некоторым — и не до конца) выбраться из-под всеудушающей властной позиции своих родителей или бабушек и дедушек, и теперь они ни в коей мере не хотят повторения подобного для своего малыша. К тому же их пугает возможная нелюбовь их детей к ним самим, потому что они полушепотом и, стыдясь собственных слов, признаются в том, что не любят своего тиранического и властного родителя. Как правило, такое признание можно услышать не на первой консультации, потому что многие из них подавили, загнали вглубь собственную нелюбовь, ведь признаваться в ней страшно и стыдно.

Первых, контролирующих, сейчас более чем достаточно потому, что, как мы уже говорили, освобожденная государством и собственным мужем женщина может не работать, а заниматься детьми. И до того, как малышу не исполнится три года, находящаяся рядом с ним мать (при условии, если она не приносит себя в жертву, то есть не страдает) — это прекрасно для обоих. Она может насладиться своим материнством и его младенчеством. Ребенок берет от нее всю любовь, ласку, безопасность, он быстро развивается, потому что знает, что мама рядом и, если что, всегда защитит, обнимет, приласкает, утешит. Ее молоко, защита, любовь и забота — главное, что нужно ребенку до трех лет.

Но после трех лет у большинства здоровых детей возникает необходимость расширять свой микромир, их все больше интересуют сверстники, и, более того, для развития совершенно необходимо, чтобы они больше общались. Приходит время посещения детского сада или хотя бы детских развивающих групп. Если мы имеем дело с контролирующей мамой (или бабушкой), то необходимость передать контроль за любимым чадом в чьи-то чужие руки (воспитателей и нянечек) кажется им возмутительной. Они убеждены, что воспитатели все «просмотрят», «не доследят», «упустят» их беззащитного малыша, и тогда непременно случится что-то катастрофичное. Ведь их много, а она там одна! Ей, чужой по сути женщине, ни за что не позаботиться так о малыше, как маме и бабушке, у которых ребеночке один и при чем нежно любимый.

И в этом они правы. Конечно, воспитатель не сможет так позаботиться. И вы не поверите, это — хорошо! Потому что ребенок начнет заботиться о себе сам. Научится одеваться, проситься в туалет, вступать в отношения с другими ребятками, вступать с ними в конфликты и выходить из них. Он начнет получать новый, важный для него опыт, справляться с ситуациями и становиться от этого только сильнее и развитее. Он научится приспосабливаться к изменяющимся условиям среды, и от этого будет менее тревожным. Потому что в его детском сознании останется: если что-то меняется, то я с этим справляюсь, рано или поздно, поэтому не надо бояться нового, просто учиться в этом жить.

Конечно, мы говорим о хорошем детском учреждении или группе, благо таких сейчас в нашей стране все больше, и все больше возможностей найти для своего ребенка достаточно хороший детский сад. Выбирая, что лучше: воспитывать ребенка дома с мамой (няней) или в хорошем детском саду, стоит предпочесть детский сад, если мы действительно исходим из потребностей ребенка. Выбирая: дома с мамой или в плохом детском саду, стоит предпочесть маму, но при этом все же важно попытаться найти или организовать развивающую группку для вашего малыша. Потому что, оставаясь с мамой (бабушкой, няней) дома до школьного или предшкольного возраста, ребенок учится общаться только с хорошо знакомой ему средой. Он хорошо уже знает все вокруг, знает людей, с которыми общается, и, как правило, быстро может научиться ими манипулировать. При этом развивающая среда у него ограничена, впечатлений не много, но он нуждается в них, и он может бессознательно устраивать их себе самими разными способами: истериками, просьбами купить ему побольше игрушек или просмотром телевизора, компьютерными играми, которые создают иллюзию меняющейся и развивающей среды. Поэтому ребенку нужна компания сверстников и другая среда, с другими условиями и правилами. И хороший детский сад может очень помочь ему в этом.

Беда в том, что те современные родители, которые выступают категорически против детского сада, как правило, сами в прошлом были покалечены, травмированы своим опытом пребывания в прежних советских, к сожалению, часто совсем не гуманных детских учреждениях. Они хорошо и живо помнят свое одиночество, постоянную острую тоску по маме, грубых воспиталок, унижения, неспособность защититься, бесконечные окрики, страх. Они помнят трудно осознаваемую тогда вину собственных родителей, придавленных жесткой необходимостью выходить на работу, не имеющих возможности защитить своего малыша, возмутиться, поменять обстоятельства (кто ж им предоставит другой детский сад или другую воспитательницу, пусть радуются, что в этот взяли!).

И они не хотят повторения всего этого для своих детей. Они почти убеждены, что их малыш будет страдать от детского сада точно так же, как страдали они. С трепещущим от тревоги и собственной вины сердцем они даже могут попытаться отвести свое чадо в это ужасное место и, получив его горькую истерику при попытках оставить его там, убедившись в правильности своих предположений насчет его возможных страданий, заберут его оттуда навсегда. Им бывает трудно объяснить, что любой ребенок отлично чувствует настроение матери. И если она, окутанная собственной виной и тревогой, не готова отпустить своего малыша в этот новый непредсказуемый мир, то и он — не дурак, не будет радостно идти туда, где так тревожно и плохо, ведь не зря же мама все это чувствует. А он привык доверять маме, кому ж ему еще доверять? Таким образом, травма родителя — он когда-то не справился со слишком враждебным или неблагоприятным для него окружением — будет влиять на ребенка. Ненужная гиперопека родителей будет определяться не тем, что их малыш не может справиться, а тем, что когда-то они не справились сами и теперь пытаются его «спасать», организуя ему безопасную среду.

Надо, однако, отдавать себе отчет: для того, чтобы ребенок рос и развивался, максимально полно раскрывал свой потенциал, ему нужно только ему присущее, уникальное соотношение между безопасностью и развитием. Создавая ему защищенный и благостный мир, мы создаем ему хорошую обстановку, в которой ему спокойно и он может расслабиться, почувствовать свои желания, просыпающийся интерес. Но если он будет оставаться там долго, без притока новой информации, новых впечатлений, новых вызовов, на которые ему пришлось бы отвечать, то он начнет скучать, «закисать», капризничать. Если бы он мог, то сказал бы маме: «Мне нужны впечатления, события, подвиги, на которых бы я мог расти», но ведь ребенку очень трудно выразить это словами…И поэтому он будет стараться крабкаться на высокую горку, чтобы почувствовать себя сильным или хотеть подраться с вон тем мальчишкой (или с папой хотя бы), чтобы убедиться, что он сильный, или поспорить с бабушкой, чтобы осознать, что он умный, настоять на своем, чтобы просто понять, что он есть.

Важно сказать, что развитие для малыша и дошкольника — это не просто обучение письму, чтению или иностранному языку. Развитие — это развивающая среда, в которой ребенок может выбирать то, через что ему сейчас, в данный период его роста, важно получить новый опыт. С года до пяти лет детям важно не выучить буквы или цифры (что ошибочно предполагают многие современные взрослые), а научиться отлично владеть своим телом, бегая, прыгая, лазая, играя с мячом. Научиться играть одному и общаться с другими детками, играя с ними, потому что через игру в этом возрасте ребенок учится очень многому: именно в игре максимально адекватно и своевременно развиваются все его психологические функции: восприятие, мышление, память, воображение. А также научиться общаться с новыми для него взрослыми, которые всем своим существованием будут помогать ребенку осваивать разные способы поведения, давать ему понятие о личностных границах и правилах общественного устройства. Но, конечно, развивающая среда не должна быть агрессивной, пугающей, унижающей, травмирующей ребенка. Иначе безопасность его будет нарушена настолько, что вместо развития вы получите травму, в которой все силы ребенка будут уходить на построение психологических защит.

Пример. Песочница. В ней копошатся дети. Вы, как и многие другие мамы, сидите на лавочке, и наблюдаете за детьми. Активный, допустим, Ваня, решает выкопать там очень правильную ямку, а для этого ему нужен вон тот красивый и крепкий, большой совочек, которым сейчас увлеченно копает ваш Сережа. Ваня, нацеленный на свою идею, идет и сначала просит, а потом выхватывает у Сережи совочек. Тот сначала вяло сопротивляется, но получив от возмущенного Вани по голове кулаком, огорченно и возмущенно плачет и несется к вам за утешением и восстановлением справедливости.

Как понять, травмирующая эта ситуация для Сережи или развивающая? Как поступить маме? Оградить своего малыша от дальнейшего агрессивного поведения, перестав его водить в песочницу, поскольку в ней всегда найдется такой вот Ваня? Вступиться за него, воззвав к Ваниной маме? Пойти самой разобраться во всем, накричав на провинившегося мальчика и отобрав у него злополучный совок — предмет раздора?

Конечно, способ — не ходить больше в песочницы, самый простой, но самый неверный. Потому что ваш Сережа будет все время в своей жизни сталкиваться с ситуациями, когда кто-то претендует на его собственность или нарушает его границы. И пока ему три года, вы можете оградить его от подобных инцидентов, но когда ему станет семь или двадцать семь, вы уже не сможете быть рядом, а также не сможете «построить» всех детей в его школе или его институте.

Если вы сами не в ладах с собственной агрессией и со своей способностью адекватно и спокойно защищать свои границы, вам трудно будет научить своего ребенка делать это. И тогда вы или будете выстраивать свою и его жизнь по принципу избегания — поиска «другой, правильной песочницы», где никто не дерется, или вы будете убеждать своего ребенка «давать сдачи». При этом, если вы сами не умеете этого делать, то и у него вряд ли получится. И от того, что у него это не получается, он будет чувствовать себя еще более неуверенно, будет больше бояться.

Часто случаются и такие варианты, когда мама начинает обвинять Сережу: «мог бы и сам дать совок, что тебе жалко что ли?» (тем самым вытравливая из него здоровое чувство собственности, это же его игрушка и ему нужна в данный момент, почему он должен отдать его?) Или мама будет пытаться отвлечь его: «Да не нужен он тебе вовсе, вот посмотри какой у тебя велосипед есть, давай лучше на велосипеде покатаемся!» (это транслирует Сереже: «Твои потребности не в счет, они не важны, привыкай отказываться от того, что тебе нужно»).

Во многом от окружающих его взрослых зависит то, какой окажется среда для Сережи — развивающей или травмирующей. Если мама — психологически взрослый человек, со здоровым чувством власти. Она может утешить Сережу в том, что это очень обидно, когда кто-то отнимает у тебя твою вещь. И поможет ему (при условии, если ему пока это трудно сделать самому) пойти и вернуть себе свой совок. Обращаясь к Ване при этом спокойно и уважительно: «Это Сережин совок, и он ему нужен. Поэтому отдай нам его, пожалуйста. Спасибо». Если Ваня упирается или расстроен, можно будет разделить его чувства («Я понимаю, что тебе не хочется его отдавать, но он наш и нам нужен»; «Давай подумаем вместе, что может заменить тебе Сережин совок, потому что его тебе придется отдать, он нужен Сереже»). Можно много найти способов и слов, чтобы отстоять право одного ребенка и при этом не ранить, не унизить другого. При условии, что вы знаете изнутри, что такое здоровое чувство власти, знаете то, какими словами его можно попытаться выразить: «Я не против тебя, но я за себя» (за своего ребенка, за свои идеи, намерения, желания, ценности, собственность). Это не слова, это смысл. Давая себе право на свое и его защиту, вам легко дать такое же право другим. Они тогда тоже вправе быть за себя, за свои желания, ценности, потребности. И если наши границы пересекаются, потребности входят в конфронтацию, то нам ничего не остается, как попытаться договориться.

Итак, если мы сами обладаем здоровым чувством власти, то через модель, которую ребенок все время видит перед своими глазами, он учится тому же. И тогда с большей вероятностью среда, в которую он будет попадать, будет для него развивающей, а не травмирующей. Потому что у него будет способ себя защищать, сохраняя при этом нормальные отношения с окружающими, не наживая себе врагов и не замыкаясь в своем одиночестве, не становясь изгоем.

Наша психика, как и весь наш природный мир, управляется циклами, активный день — спокойная ночь, жаркое лето — холодная зима. Все время происходят перемены: мир меняется, ребенок взрослеет, меняется политический строй, умирают более старшие члены семьи, появляются новые. Но что-то всегда остается неизменным: солнце всегда встает на востоке, весна все равно всегда наступает. И так же наша психика, она, с одной стороны, всегда готова к переменам, а с другой — всегда приветствует постоянство. Нам нужно чередование постоянства и перемен. Потому что в одном мы отдыхаем и восстанавливаем силы, в другом — развиваемся и растем. Так и ребенку; ему, как и нам, нужно чередование постоянства и перемен. И если вдруг в его жизни перемен слишком много (смена школы, состава семьи, переезд в другой город или другой дом), то ему больше, чем раньше, потребуется опираться на что-то постоянное и неизменное. Он будет в эти периоды больше привязан к родителям, к семейным ритуалам (чтение книжки, какие-то игры, праздники и т.д.), к своим игрушкам, к постоянству в своей комнате. Если в его жизни перемен слишком мало, то он будет скучать, капризничать, провоцировать вас на какие-то реакции в компенсаторных попытках получить себе перемены.

Итак, сверхконролирующие или гиперопекающие родители могут отличаться друг от друга по внешним признакам (первые — строгие, требовательные, понукающие, оценивающие; вторые — мягкие, заботливые, услужливые, добрые), но по сути они сходятся в том, что и те и другие, пытаются выстроить для своих детей некую постоянную среду, поскольку их контроль или гиперопека будут делать ее именно такой. Детей таких родителей будут объединять нересурсность (потому что все ресурсы — сила, власть, уверенность — у их взрослых), отсутствие собственных желаний (потому что желают за них опять же взрослые, так как знают, чего лучше желать), подавленная воля, пассивность, повышенная тревожность (ведь выбирают, решают, а иногда и действуют за них взрослые). Их почти никогда не будет покидать ощущение, что они ни на что не способны, ни с чем не могут справиться, будущее тревожно, и лучше ничего не предпринимать.

При этом сверхконтролирующих родителей будет это возмущать, потому что они ждут того, что их ребенок будет похож на них: активный, твердый в своих убеждениях, уверенный в своих силах. А гиперопекающих такое поведение и самоощущение ребенка будет беспокоить и усиливать их тревогу и опеку («Я же говорила, что он без меня не справится!»)

Ей еще нет и сорока лет, но уже нет сил, чтобы жить. Жизнь дается ей с трудом, таблетки помогают оставаться трудоспособной, хотя с диагнозом «депрессия» очень трудно работать. Рабочий день длится невыносимо долго, и ей хватает сил, чтобы вынести его, но не хватает их на то, чтобы поиграть или покормить своего малыша. Хорошо, что есть няня. Иначе, она не знает, как справлялась бы.

Она, как правило, не знает, чего хочет, не понимает, что ей нравится. Даже из простого: что поесть, какую музыку послушать, чем заняться, если были бы силы. В ее жизни есть много долга, который заставляет с утра открывать глаза и идти на работу, и чувства вины, когда ее бесконечная усталость валит ее с ног и она не может даже приготовить ужин себе и своему маленькому сыну. Бесконечное всепобеждающее бессилие, тревога и недовольство собой — вечные ее спутники.

В отличие от нее, ее бабушка, которой уже далеко за семьдесят, весьма бодра и энергична для своих немолодых лет. Живет с ее мамой на даче, мама давно больна и бабушка уже много лет за ней ухаживает.

Сколько она себя помнит, бабушка всегда все делала за других. Не разрешала ей пошевелить даже пальцем: «устанешь, внученька», «ну зачем тебе ручки марать, я ж сама могу», работала нянечкой, когда ее отдали в детский сад, «а то вдруг, кто обидит». Школа далась ей с трудом, приходилось много стараться, часто беспокоилась, но училась хорошо. Бабушка помогала с уроками, а потом и дядя, мамин брат, подсказывал, давал советы, помогал поступить в институт.

Всю жизнь ее как будто «вели под руки», возможно поэтому, когда в институте она впервые почувствовала, как земля уходит из-под ног, она была очень напугана. И тогда ей впервые пришлось обратиться с этим к врачу. С тех пор периодическая паника и чувство постоянного бессилия с периодически ускользающей из-под ног землею — ее постоянные спутники. И даже если сегодня у нее не случилось ни того, ни другого, она в страхе, что завтра они непременно вернутся.

Другая клиентка. Другая история. Ей через год исполнится тридцать. У нее, к счастью, нет клинической депрессии, но жить ей уже совсем не хочется. Потому что нет никакого смысла. В ее жизни был четкий и понятный план: вырваться из своего маленького городка, учиться, сделать карьеру, заиметь семью, детей. И все — по высшему разряду! Иначе, вы понимаете, что это за жизнь — нет в ней никакого смысла. Она живет в постоянном стрессе, потому что все пытается контролировать, она совершенно не умеет расслабляться, поэтому к своим недотридцати она уже заработала себе весьма неприятное психосоматическое заболевание.

Интенсивно и много где работала, но ни денег, ни славы, ни, тем более, счастья, ей это не принесло. Отношения строить не получается, потому что требования к себе и окружающим сверхвысоки и непомерны, и она даже не понимает, в какой момент все неожиданно разваливается.

Она так много усилий затратила на то, чтобы ее жизнь была именно такой, какую она хотела, и что? Ни карьеры, ни семьи, ни детей. Полное фиаско. Хоть не живи. При этом она образована, умна, красива, добра и обладает еще множеством весьма достойных качеств. «И что со мной не так?» — спрашивает она. А я не знаю, что ей ответить. Я предпочитаю спрашивать, чтобы ответы нашлись сами собой.

«У меня было прекрасное детство!» — убеждает меня она. «Если бы, — не верю я, — если бы это было так, ты не сидела бы сейчас в моем кабинете с депрессией, грозящей перерасти в нечто более неприятное, и острым нежеланием жить».

Мама о ней все время заботилась. Она должна была хорошо себя вести, если что-то делать, то только отлично, ни в коем случае не бездельничать, всегда следовать намеченному, всегда стараться и ни в коем случае не совершать ошибок. Мама просто хотела, чтобы она была самой лучшей и всегда за этим следила. Это ведь неплохо? Это ведь правильно? Разве нет?

У нее с детства высокое чувство ответственности, организаторский талант и умение разруливать любой конфликт. Родители часто ссорились, отец пытался уйти из семьи, и тогда мама подключала дочь к тому, чтобы вразумить отца. С тех самых пор она вынуждена быть могучим атлантом, держащим на своих плечах периодически разваливающуюся семью.

«Мы живем и работаем ради тебя, дочка», — говорят они ей и поныне, и она, находясь за сотни километров от них, должна отзваниваться домой по нескольку раз в день, по-прежнему улаживать их разногласия и конфликты, регулярно приезжать, и еще, наконец, порадовать их всех хорошей зарплатой, знатным мужем и здоровыми внуками. Нельзя не брать трубку, даже если она едет по трассе на приличной скорости, потому что мама же «так о ней беспокоится», набирая ее номер иногда до десятка раз в день.

Ей трудно еще и потому, что она совсем не знает себя. Она регулярно чувствует себя пустой, пытается заполнить себя «нужными» и правильными занятиями, но умная книжка не запоминается, иностранные слова вылетают из головы. В умном обществе, она не знает, что сказать, нужная цитата не всплывает, а своих мыслей как будто и нет. Она почти постоянно чувствует раздражение и вину, регулярно недовольна собой и очень часто недовольна окружающими. Ей так не нравится то, как она живет!

Она привыкла ставить цели и идти к ним, но сейчас не получается. Прежний способ никак не желает работать на то, чтобы она была счастлива. Ей хочется, но так трудно писать, рисовать, танцевать. Так хотелось бы проявить себя. Но она не знает как, потому что не представляет, какая она. Живость, спонтанность, радость, все то, что легко умеют маленькие дети, ей несвойственно, она даже не может вспомнить, умела ли... В поисках ответов обращается к своей маме:

- Скажи, что я любила, когда была маленькой. Чем мне нравилось заниматься?

- Ты всегда слушалась взрослых, была очень послушной и делала то, что тебе говорили, — с гордостью отвечает та.

Еще один тип родителей, те самые, которые из протеста к той системе воспитания, что когда-то применили к ним, теперь не ставят своим собственным детям никаких ограничений, запретов и границ. Желания ребенка учитываются всегда, часто даже в ущерб собственным потребностям. Ему все разрешено и позволено. Если у гиперопекающих и сверхконтролирующих родителей присутствует нездоровое чувство власти, то эти не решаются ее брать вообще. Они так настрадались от нее в своем детстве, что теперь за любым проявлением себя, за любым отказом своему ребенку (или кому-либо еще), им мерещится тирания. Им чрезвычайно страшно и неприятно было бы уподобиться тем, кто так несправедливо ущемлял и подавлял в их детстве.

Что происходит с ребенком, который попал в такую ситуацию — полного отсутствия границ и правил? Он становится избыточно активным. Много правил и запретов подавляют активность, мало правил и запретов — она повышается. Если ограничений нет вообще, активность ребенка переходит в гиперактивность. Наблюдая множество гиперактивных детей, я замечала, что почти у всех у них невнятные мамы. Те которые не в состоянии, когда нужно, сказать «стоп», те, которые сами не очень понимают, что ему можно, а что нельзя, что стоит запретить, а что лучше разрешить. На всякий случай они разрешают все, чтобы «не травмировать ребенка», а потом, когда он «садится им на голову», кричат от бессилия. А ребенок только этого и добивается.

Такие мамы говорят: «Я же хочу по-хорошему, но почему он останавливается только тогда, когда я накричу на него или даже шлепну?» Потому что он только тогда ощущает, что вы поставили ему границу, только тогда хоть как-то внятно может ощутить вас, ваши чувства, позицию, намерения. Правда, почти всегда, сильный крик — это проявление вашего бессилия, поэтому даже он иногда не может остановить такого «расколбашенного» ребенка. Таким мамам неприятен и сам факт того, что им пришлось кричать, ведь в этом случае им кажется, что они уподобились «тиранам» из их прошлого, а это то, чего они так хотели избежать. Они начинают злиться на самих себя и своего ребенка за то, что тот заставляет их быть такими нехорошими. Но детям нужны пределы и границы, и они будут себе их организовывать, пока вы не скажете четкое «нет», потому что оно им настолько же нужно, насколько оптимистичное «да». Обладая личностной позицией и здоровой властью, совсем не обязательно кричать.

Когда-то в одной из групп мы с родителями рисовали запреты в их семье, выраженные метафорически. Каких только чудесных примеров мы не услышали тогда. У одной — это была тюрьма. Много запретов, сплошные решетки, почти ничего нельзя. И она выросла пассивной, скромной, тихой, послушной. У другой запреты — это чистое поле, куда хочешь, туда и иди. Очень активная, ответственная, но тревожная. В постоянной мобилизации, напряжении, готовности. У третьей — тоже поле, но минное, никогда не знаешь, где и когда взорвется. Один неверный шаг — и ты уже повинен и почти «разорван» на куски маминой возмущенной и агрессивной реакцией. Там были еще хрустальные замки, чуть заденешь, не заметив, и все осыпается со звоном и порезами. Были сети, опутывающие и мешающие двигаться. Лабиринты — надо все время запоминать, куда поворачиваешь, а то не найдешь дороги обратно.

Почти все согласились, что примерно такую же систему запретов и границ они выстраивают теперь с собственными детьми, либо — прямо противоположную той, что была у них. Но это ничем не лучше, уверю вас. Потому что запретов, ограничений и правил должно быть немного, говоря метафорически, это должен быть дом: несколько стен, пол и крыша. А еще там есть двери и окна. Запретов должно быть несколько, но они должны быть жизнеобеспечивающие, осознанные и соответствовать ценностям вашей семьи.

Любой ребенок готов принять правила того дома, где он появляется. Важно лишь то, как они до него доносятся. Насколько ясно, просто, дружелюбно и твердо. Очень часто взрослые сами не могут договориться о том, что они будут запрещать или разрешать ребенку, непоследовательность их разрешений и запретов рождает сумятицу в его голове. И точно, он не может чувствовать себя уверенно и защищенно, опираясь на эти запреты (а ведь именно в этом и состоит их функция: защитить и придать опору, как стены в доме). Запреты нужны вовсе не для того, чтобы уменьшить родительскую тревогу, компенсаторно проявить власть, отыграться за свое несчастное детство, выразить свою злость, не ребенком заработанную. Запреты помогают оградить, но они не должны запирать, лишать ребенка возможности исследовать и познавать мир.

Как же все-таки научиться занимать эту родительскую позицию так, чтобы не превращаться в Тиранов или других товарищей их известного треугольника? Как проявлять родительскую власть, не подавляя, не травмируя своего ребенка? Попробую сформулировать свою позицию, естественно, оставляя за вами право иметь свою и не согласиться со мной.

Ваш ребенок будет не таким, каким вы хотели бы его видеть, а таким, каким вы были по отношению к нему. Дети могут повзрослеть и без помощи взрослых, но будут навсегда покалечены этим фактом. Правда, с некоторыми взрослыми они могут навсегда остаться детьми. В нашей власти постараться, чтобы этого не случилось, если мы, конечно, готовы к тому, что наши дети когда-нибудь вырастут.

Современные дети и их несовременные родители

Наши отношения с детьми в точности копируют отношения с нашим «внутренним ребенком», которые, в свою очередь, повторяют модель отношения взрослых к нам, когда мы сами были детьми. И если родители во времена своего детства не прожили адекватно какой-то возраст, не решили какую-то важную возрастную задачу, то и своим детям с большой долей вероятности они не позволят сделать это... Если, конечно, не займутся самоисследованием и не проработают то, что по каким-то причинам им не удалось сделать в свое время. Книга именно об этом. Психологическую часть дополняет художественный рассказ, который ведется от лица ребенка и дает возможность представить, что он мог бы рассказать взрослым, если бы умел выражать свои мысли. Издание будет интересно и родителям, и выросшим детям, пытающимся разобраться в своей жизни.