Невротическая личность нашего времени

Глава 1. Культурный и психологический аспекты понимания неврозов

Довольно часто в наше время мы пользуемся термином «невротик», не имея, однако, какого-либо ясного представления о том, что он обозначает. Нередко под ним понимается не более чем слегка высокомерный способ выражения неодобрения: тот, кто ранее довольствовался бы словами «ленивый», «ранимый», «чересчур требовательный» или «подозрительный», теперь, вероятно, скажет «невротичный». Однако мы действительно имеем в виду нечто определенное, когда используем этот термин, и, не вполне осознавая это, опираемся на особые критерии при его выборе.

Во-первых, невротики отличаются от нормальных индивидов своими реакциями. Например, мы будем склонны считать невротичной девушку, предпочитающую ничем не выделяться, отказывающуюся от получения более высокой оплаты и не стремящуюся к достижению более высокого положения, или художника, зарабатывающего всего 30 долларов в неделю и предпочитающего довольствоваться малым, вместо того чтобы трудиться и стремиться к большему. Причина, по которой мы будем называть таких людей невротичными, заключается в том, что большинство из нас знакомо только с таким образцом поведения, который подразумевает стремление преуспеть в жизни, опередить других, заработать больше того минимума, который необходим для нормального существования.

Эти примеры показывают, что применяемый нами критерий при определении человека как невротичного заключается в том, совпадает ли его образ жизни с каким-либо из принятых в наше время образцов поведения. Если бы девушка, лишенная соревновательных побуждений или, по крайней мере, без явно выраженных стремлений к соперничеству, жила в культуре пуэбло, она считалась бы абсолютно нормальной. Или если бы художник жил в деревне на юге Италии или в Мексике, он также считался бы нормальным, потому что в той среде немыслимо, чтобы кто-либо хотел зарабатывать больше денег или прилагать сколько-нибудь больше усилий, чем это необходимо для удовлетворения своих непосредственных нужд. Обратимся к прошлому Греции. Там стремление работать больше, чем это было нужно для удовлетворения потребностей человека, считалось неприличным.

Таким образом, сам термин «невротичный», хотя он и является медицинским по происхождению, не может теперь использоваться без учета культурных аспектов его значения. Можно диагностировать перелом ноги, не зная культурную принадлежность пациента, но называть индейского мальчика психопатом, потому что он говорит, что имеет видения, в которые верит, - это огромный риск. В своеобразной культуре этих индейцев способность к переживанию видений и галлюцинаций рассматривается как особый дар, благословение духов, и способность вызывать их умышленно стимулируется как дарующая особый престиж имеющему их лицу. У нас человек, в течение часа разговаривающий с покойным дедушкой, будет считаться признанным невротиком или психопатом, в то время как такое общение с предками считается признанным образцом у некоторых индейских племен. Мы действительно будем считать невротиком человека, испытывающего смертельную обиду, когда упоминается имя его умершего родственника, но он будет считаться абсолютно нормальным в культуре апачей из племени Jicarilla. Человека, смертельно испуганного приближением менструирующей женщины, мы будем считать невротиком, в то время как для многих примитивных племен страх перед менструацией является общепринятым отношением.

Понятие о том, что является нормальным, видоизменяется не только в различных культурах, но также, с течением времени, в пределах одной и той же культуры. Например, в наше время, если зрелая и независимая женщина сочла бы себя «падшей», «недостойной любви со стороны порядочного человека» только потому, что ранее вступала в сексуальные отношения, окружающие заподозрили бы у нее невроз. Примерно сорок лет тому назад такое чувство вины считалось бы нормальным. Представление о норме варьируется также среди различных классов общества. Например, представители класса феодалов считают нормальным для человека своего круга все время предаваться отдыху, проявляя активность лишь во время охоты или военных действий, тогда как представителя класса мелкой буржуазии, проявляющего такое же отношение, будут определенно считать ненормальным. Такая вариация имеет место также вследствие половых различий, поскольку они существуют в обществе, как это имеет место в западной культуре, где считается, что мужчины и женщины обладают разными темпераментами. Проявление сверхозабоченности и страха перед приближающейся старостью для сорокалетней женщины является «нормальным», в то время как мужчина в аналогичной ситуации будет считаться невротиком.

Каждый образованный человек понимает, что в границах того, что считается нормальным, имеются вариации. Мы знаем, что китайцы едят пищу, отличную от нашей; что у эскимосов иные представления о чистоте, чем у нас; что у знахаря не такие способы лечения больного, как у современного врача. Однако различия затрагивают не только обычаи, но также побуждения и чувства, часто понимаемые в меньшей степени, хотя в явной или косвенной форме об этом сообщалось антропологами. Одно из достоинств современной антропологии, как сказал Сэпир, состоит в том, что она постоянно открывает заново представления о нормальном, стандартном образце.

В силу существенно важных причин каждая культура придерживается веры в то, что присущие ей чувства и стремления являются единственным нормальным выражением «человеческой природы», и психология не составляет исключения из этого правила. Фрейд, например, заключает на основании своих наблюдений, что женщина более ревнива, чем мужчина, и затем пытается объяснить этот, по-видимому, общий феномен на биологических основаниях.

Антрополог не стал бы подвергать сомнению законность наблюдений Фрейда, он принял бы их как относящиеся к определенной части населения, к определенной культуре в определенное время. Он мог бы, однако, усомниться в законности обобщений Фрейда, указывая на то, что имеются бесконечные различия между людьми в их отношении к ревности. Например, имеются народы, у которых мужчины более ревнивы, чем женщины; или у обоих полов отсутствует индивидуальная ревность; существуют также общества, в которых оба пола являются крайне ревнивыми. С точки зрения существующих отличий он отверг бы попытку Фрейда - да и всякого другого - объяснять свои наблюдения на основе анатомических различий между полами. Вместо этого он стал бы подчеркивать необходимость исследования различий в условиях жизни и их влияния на развитие ревности у мужчин и женщин. Для нашей культуры, например, следовало бы задаться вопросом, применимо ли наблюдение Фрейда, справедливое для невротичных женщин нашей культуры, к нормальным женщинам этой культуры. Этот вопрос следует поднять, потому что часто психоаналитики, которым приходится день за днем иметь дело с невротичными пациентами, теряют представление о том, что в нашей культуре существуют также и нормальные люди. Следует также задаться вопросом о том, каковы психологические условия, способствующие повышенной ревности или собственническому отношению к другому полу, и каковы отличия в условиях жизни мужчин и женщин в нашей культуре, которые объясняют различие в развитии ревности.

Фрейд, по-видимому, также допускал, что все люди испытывают чувство вины, связанное с убийством. Однако бесспорным является тот факт, что существуют огромные различия в отношении к убийству. Как показал Петер Фреучен, эскимосы не считают, что убийца заслуживает наказания. Во многих примитивных племенах существует обычай: чтобы успокоить мать, потерявшую сына, место убитого в семье занимает один из родственников убийцы.

Используя более глубоким образом открытия антропологов, нам приходится признать, что некоторые из наших представлений о человеческой природе являются довольно наивными, например мысль о том, что конкуренция, детское соперничество в семье, родство между привязанностью и сексуальностью - явления, неотъемлемо присущие человеческой природе. Мы приходим к нашим представлениям о нормальности через одобрение определенных стандартов поведения и чувств внутри определенных групп, которые налагают эти стандарты на своих членов. Но стандарты видоизменяются в зависимости от культуры, эпохи, класса и пола.

Эти соображения имеют намного более далеко идущие последствия для психологии, чем представляется с первого взгляда. Их прямым следствием является чувство сомнения относительно психологического всеведения. На основании сходства между данными открытиями, полученными в нашей культуре и в других культурах, мы не имеем права заключать, что за ними лежат сходные мотивы. У нас больше нет оснований полагать, что какие-либо новые психологические факты обнаруживают универсальную тенденцию, неотъемлемо присущую человеческой природе. Результатом всего этого является подтверждение того, что уже неоднократно утверждалось некоторыми социологами: не существует некой «нормальной психологии», справедливой для всего человечества.

Эти ограничения, однако, с лихвой возмещаются открытием новых возможностей понимания. Существенно важное следствие из этих антропологических рассуждений состоит в том, что человеческие чувства и отношения в громадной степени формируются теми условиями, при которых мы живем, - как культурными, так и индивидуальными - и неразрывно взаимосвязаны. Это в свою очередь означает, что, если мы знаем те культурные условия, в которых живем, у нас имеется очень хорошая возможность достичь намного более глубокого понимания специфического характера нормальных чувств и отношений. А поскольку неврозы являются отклонениями от нормального поведения, также открывается перспектива их более глубокого понимания.

Частично продвижение по этому пути означает следование по той стезе, которая привела Фрейда в конечном счете к такому пониманию неврозов, которое до него было немыслимым. Хотя в теории Фрейд прослеживает глубинные связи наших особенностей с биологически обусловленными влечениями, он настойчиво подчеркивает - в теории, и еще более на практике, - что мы не можем понять невроз без детального знания обстоятельств жизни индивида, в особенности привязанностей в раннем детстве, оказывающих формирующее влияние. Применение того же самого принципа к проблеме структуры нормальной и невротической личности в данной культуре означает, что мы не можем понимать эти структуры без детального знания тех влияний, которые данная культура оказывает на отдельного человека.

Что касается остального, мы должны выйти за пределы концепции Фрейда, сделав шаг, который возможен, однако, лишь на основе эвристических открытий Фрейда. Ибо, хотя в одном отношении он далеко опередил свое время, в другом - в чрезмерном подчеркивании биологической основы психологических особенностей - Фрейд остался скованным рамками своей научной ориентации. Он предполагал, что инстинктивные влечения или объектные отношения, которые весьма часты в нашей культуре, обусловливаются биологически предопределенной «человеческой природой» или проистекают из строго фиксированных состояний (биологически заданных «прегенитальных» стадий, Эдипова комплекса).

Игнорирование Фрейдом культурных факторов не только приводит к ложным обобщениям, но также в значительной степени блокирует понимание реальных сил, которые мотивируют наши отношения и действия. Я считаю, что такое игнорирование является основной причиной, почему психоанализ, столь преданно следуя теоретическими тропами, проложенными Фрейдом, зашел в тупик, несмотря на его, по-видимому, безграничный потенциал, что проявляется в бурном росте трудных для понимания теорий и использовании туманной терминологии.

Мы уже видели, что невроз предполагает отклонение от нормы. Такой критерий является очень важным, хотя и недостаточным. Люди могут отклоняться от общего образца, и не страдая неврозом. У упомянутого выше художника, отказывавшегося тратить время на зарабатывание большего, чем необходимо для жизни, количества денег, может быть, имел место невроз, а может быть, у него было достаточно мудрости, чтобы не уподобляться другим, втянутым в повседневную гонку, соревнование и борьбу. С другой стороны, у многих людей, которые, согласно поверхностному наблюдению, адаптировались к существующим жизненным шаблонам, может быть тяжелый невроз. Именно в таких случаях необходим психологический или медицинский анализ.

Довольно любопытно, что с этой точки зрения крайне нелегко сказать, что образует невроз. Во всяком случае, до тех пор, пока мы изучаем лишь картину проявлений, трудно найти признаки, общие для всех неврозов. Мы определенно не можем использовать такие симптомы, как фобии, депрессии, функциональные соматические расстройства, в качестве критерия, потому что они могут отсутствовать.

Всегда присутствуют некоторые виды внутренних запретов (их причины я буду обсуждать позднее), но они могут быть столь трудноуловимыми или столь хорошо скрытыми, что будут ускользать от поверхностного наблюдения. Те же самые затруднения возникнут, если мы будем судить на основании одних лишь выраженных проявлений о расстройствах других людей, включая расстройства в сексуальных отношениях. Они всегда имеют место, но их может быть очень трудно распознать. Однако они обладают двумя признаками, которые можно обнаружить во всех неврозах без глубокого изучения структуры личности: определенной ригидностью реагирования и разрывом между возможностями человека и их реализацией.

Оба эти признака требуют дополнительного объяснения. Под ригидностью реагирования я понимаю отсутствие той гибкости, которая позволяет нам реагировать различным образом на разные ситуации. Например, нормальный человек становится подозрительным, когда чувствует или видит причины для этого; невротик может быть подозрительным все время, независимо от ситуации, осознает он свое состояние или нет. Нормальный человек способен видеть различие между искренними и неискренними комплиментами; невротик не проводит различия между ними или ни при каких условиях им не верит. Нормальный человек будет ощущать злобу, если почувствует ничем не оправданный обман; невротику достаточно любого намека (даже если он осознает, что это делается в его интересах), чтобы разозлиться. Нормальный человек может временами испытывать нерешительность, столкнувшись с важным и трудным вопросом; невротик постоянно находится в нерешительности.

Ригидность, однако, указывает на наличие невроза лишь тогда, когда она отклоняется от культурных образцов. Ригидная подозрительность ко всему новому или чужому является нормальной чертой большей части западного крестьянства; ригидное подчеркивание бережливости мелкой буржуазией также является примером нормальной ригидности.

Аналогичным образом, расхождение между потенциальными возможностями данного человека и его действительными жизненными достижениями бывает вызвано лишь внешними факторами. Но оно может указывать на наличие невроза: если, несмотря на свои дарования и благоприятные внешние возможности для их развития, человек остается бесплодным; или, имея все для того, чтобы чувствовать себя счастливым, он не может наслаждаться этим; или, обладая блестящей внешностью, женщина не считает себя привлекательной. Другими словами, невротик сам стоит у себя на пути.

Оставляя в стороне картину внешних проявлений и обращаясь к рассмотрению движущих сил, участвующих в порождении неврозов, можно обнаружить один существенно важный фактор, общий для всех неврозов. Им является тревога и те защиты, которые выстраиваются против нее. Какой бы запутанной ни была структура невроза, тревога является тем мотором, который запускает невротический процесс и поддерживает его течение. Смысл этого утверждения станет ясен в следующих главах, и поэтому я воздержусь здесь от приведения примеров. Но даже если принять этот тезис лишь предварительно, в качестве базисного принципа, он требует уточнения.

В том виде, как оно представлено, данное утверждение, очевидно, является слишком общим. Тревога и страхи (позвольте нам на время взаимозаменяемо использовать эти термины) являются вездесущими, и такими же являются защиты от них. Эти реакции не ограничиваются людьми. Животное, напуганное той или иной опасностью, либо переходит в контратаку, либо убегает. Мы имеем в точности ту же ситуацию страха и защиты. Например, мы боимся быть убитыми молнией и устанавливаем на крыше громоотвод, или мы опасаемся последствий возможных несчастных случаев и оформляем страховой полис. Факторы страха и защиты также присутствуют. Они представлены в различных специфических формах в каждой культуре и могут принимать узаконенный вид, как в случае ношения амулетов в качестве защиты от страха перед дурным глазом, в случае соблюдения детально разработанных ритуалов, защищающих от страха перед умершим, табу относительно опасности встречи с женщиной во время менструального цикла как защиты от страха перед исходящим от нее злом.

Эти сходные черты ведут к искушению сделать логическую ошибку. Если факторы страха и защиты играют существенно важную роль в неврозах, почему бы не назвать установленные в обществе защиты от страха свидетельством «культурных» неврозов? Ошибочность вывода такого рода заключается в том, что, если у двух явлений имеется общий элемент, они необязательно идентичны. Дом не называют скалой только лишь потому, что он построен из того же материала, что и скала. Каковы же тогда признаки невротических страхов и защит, которые делают их специфически невротическими? Или, может быть, невротические страхи мнимы? Нет, ибо мы также можем быть склонными называть страх перед мертвым мнимым; и в обоих случаях мы поддадимся впечатлению, основанному на отсутствии понимания. Или, может быть, невротик, в сущности, не знает, чего он боится? Нет, ибо дикарь также не знает, почему он страшится мертвого. Данное различие не имеет ничего общего со степенью осознания или разумности, но заключается в следующих двух факторах.

Первый. Жизненные условия в каждой культуре порождают некоторые страхи. Они могут вызываться внешними опасностями (природа, враги), формами социальных отношений (рост враждебности вследствие угнетения, несправедливости, вынужденной зависимости, фрустраций), культурными традициями (традиционный страх перед демонами, нарушениями табу) безотносительно к тому, как они могли возникнуть. Человек может быть более или менее подвержен этим страхам, но в целом можно с уверенностью предположить, что они навязываются каждому индивиду, живущему в данной культуре, и что никто не может их избежать. Невротик, однако, не только разделяет страхи, общие всем людям в данной культуре, но вследствие условий своей индивидуальной жизни, которые переплетены с общими условиями, он также испытывает страхи, которые качественно или количественно отличаются от страхов определенного культурного образца.

Второй. Для отражения страхов, существующих в данной культуре, в общем имеются определенные способы защиты (такие, как табу, ритуалы, обычаи). Как правило, эти защиты представляют собой более целесообразный способ борьбы со страхами, чем защиты невротика, построенные иным образом. Таким образом, нормальный человек, хотя ему свойственны страхи и защиты своей культуры, будет в целом вполне способен раскрыть свои потенциальные возможности и получить удовольствия, которые ему может предложить жизнь. Нормальный человек может наилучшим образом воспользоваться возможностями, предоставляемыми в его культуре. Если сформулировать это через отрицание, то он страдает не сильнее, чем это неизбежно в его культуре. Невротик же всегда страдает больше, чем нормальный человек. Ему неизменно приходится платить за свои защиты чрезмерную плату, заключающуюся в ослаблении его жизненной энергии и дееспособности или, в особенности, в ослаблении его способности к достижениям и получению удовольствия в результате указанного мной различия. В действительности невротик - постоянно страдающее лицо. Единственная причина, по которой я не упомянула этот факт, когда обсуждала признаки всех неврозов, которые могут быть почерпнуты из поверхностного наблюдения, заключается в том, что этот факт не всегда можно наблюдать извне. Даже сам невротик может не осознавать того, что он страдает.

Говоря о страхах и защитах, я опасаюсь, что многие читатели уже стали проявлять нетерпение по поводу такого обширного обсуждения столь простого вопроса о сущности невроза. В свою защиту я могу сказать следующее: психологические явления всегда сложны; на первый взгляд простые вопросы никогда не имеют простого ответа; то затруднение, с которым мы сталкиваемся здесь с самого начала, не является чем-то исключительным, а будет сопровождать нас на всем протяжении данной книги, какую бы проблему мы ни обсуждали. Особая трудность при описании невроза заключается в том, что удовлетворительный ответ не может быть получен с помощью одних лишь психологических или социологических средств анализа. Они должны использоваться поочередно, сначала одни, затем другие, что мы в действительности и делаем. Так как мы будем рассматривать невроз лишь с точки зрения его движущих сил и психологической структуры, мы должны гипотетически построить нормального человека, поскольку он не существует. Мы сталкиваемся с дополнительными трудностями, как только выходим за границы своей страны или стран со сходной с нашей культурой. И если мы будем рассматривать невроз лишь с социологической точки зрения - как простое отклонение от образца поведения, общего для определенного общества, - мы упустим чрезвычайно многое из всего того, что знаем о психологических характеристиках невроза, и ни один психиатр из какой угодно школы или страны не признает, что полученные результаты, согласно его знаниям, указывают на наличие невроза. Применение этих двух подходов заключается в методе наблюдения, который учитывает отклонение как в картине внешних проявлений невроза, так и в движущих силах психических процессов, но не считает любое такое отклонение имеющим первостепенное и решающее значение. Они должны сочетаться. Таков в общем пройденный нами путь в установлении того, что страх и защита являются одним из динамических центров невроза, однако образуют невроз лишь тогда, когда отклоняются в количественном и качественном отношении от страхов и защит, нормативных для данной культуры.

Нам следует продвинуться на один шаг в этом направлении. Имеется еще один существенно важный признак невроза, и он заключается в наличии конфликта противоречащих друг другу тенденций, существование которых или, по крайней мере, их точное содержание сам невротик не осознает и в отношении которых он непроизвольно пытается найти определенные компромиссные решения. Именно эту последнюю особенность Фрейд в различной форме подчеркивал как обязательную составную часть неврозов. Отличие невротических конфликтов от обычно встречающихся в данной культуре конфликтов заключается не в их содержании и не в том, что они в своей основе являются бессознательными, - в обоих этих случаях они могут быть идентичны общераспространенным конфликтам в данной культуре, - а в том, что у невротика конфликты более резко выражены и более остры. Невротик стремится и приходит к компромиссным решениям - не случайно называемым невротическими, - и эти решения менее удовлетворительны, чем решения нормального человека, и достигаются дорогой ценой для личности в целом.

Высказывая все эти соображения, мы еще не в состоянии здесь дать хорошо обоснованного определения невроза, однако можем подойти к его описанию: невроз является психическим расстройством, вызываемым страхами и защитами от них, а также попытками найти компромиссные решения конфликта разнонаправленных тенденций. По практическим причинам целесообразно называть это расстройство неврозом лишь в том случае, когда оно отклоняется от общепринятого в данной культуре образца.

Невротическая личность нашего времени. Новые пути в психоанализе

Наиболее известные работы гениального ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", написаны легким, приятным языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей значимости. В сборник вошли "Новые пути в психоанализе" - критика основных воззрений Фрейда (теории либидо, концепций тревоги и нарциссизма), а также незабываемая "Невротическая личность нашего времени". Хорни по-научному точно и стилистически образно убеждает читателя в том, что воспитание для развития индивида является гораздо более важным, нежели его природная предрасположенность. Особое внимание в книге уделено не прошлым, а существующим в данное время конфликтам невротика и попыткам их решения, а также его насущным тревогам и созданным от них защитам.Книга адресована не только психиатрам и психологам, но и педагогам, социальным работникам, антропологам и даже... самим невротикам, так как они "имеют более тонкое и точное понимание психологических сложностей, чем их здоровые собратья".