Метаморфозы родительской любви, или как воспитывать, но не калечить

Таким образом, исходя из воспитательной предпосылки «искоренить и переделать», главным и основным в родительском воздействии на ребенка выработались такие незатейливые родительские интервенции, как оценивание, критика, принуждение, устыжение, ограничение, угрозы. Главной детской добродетелью оказывалось послушание, признание собственного несовершенства и виновности, а также стремление максимально соответствовать родительским ожиданиям. Основными инструментами — манипуляции, принуждения, наказания, поощрения. Любимыми средствами — собственное недовольство и вызывание в ребенке чувства вины, стыда, страха.

Ребенок воспринимался взрослым миром как неспособный к позитивному управлению собственной деятельностью. Формообразующая, структурирующая функция была вынесена вовне, помещена во внешнего взрослого. Ребенок воспринимался как хаотичное, начисто лишенное воли, совести, естественных внутренних ограничений, осознанного выбора и нравственных принципов существо. Что говорить, по-прежнему многими взрослыми и в наше время продолжает так восприниматься.

Взрослый, выращенный при прежнем строгом авторитарном режиме, как правило управлялся извне, задаваемый и формируемый внешними посылами, и корректирующей средой, выпадать из которой, выделяться, было достаточно опасно. Поскольку такой взрослый все время испытывал давление и ограничения извне, то и детям своим он транслировал то же самое.

Как правительство, уйдя от «отцовской» власти монархии, перейдя к матриархальным принципам большевистского братства, окунувшись в хаос и не справившись с постреволюционным разбродом, вынуждено было вернуть строгую и авторитарную власть, так и современный родитель практически убежден, что если оставить ребенка предоставленным самому себе, то он, безусловно, не справится с собственным внутренним хаосом, и непременно разнесет все вокруг. И потому жесткий контроль, критика и понукание каждому ребенку практически необходимы.

Это совершенно не так. Детская, не изнасилованная родительским давлением психика, способна к самоорганизации. Ребенок вполне может вести себя конструктивно без вездесущего родительского давления или контроля, постепенно осваивая среду вокруг, овладевая собственным контролем, выращивая собственную ответственность. Но насколько трудно поверить в это взрослому, выросшему в тотальном контроле над ним государства, системы и его собственных родителей!

Давайте все же разберемся, какое послание получает ребенок от взрослого, испытывая на себе те самые традиционные родительские воздействия. И какое на самом деле влияние они на него оказывают. Итог часто оказывается совершенно не тем, который мечтает увидеть воспитывающий родитель. Но искать первопричину в себе, он, к сожалению, часто совсем не склонен.

Итак, даже вполне современные родители нередко делают это.

Принуждение

Традиционный воспитательный метод. Обычная ситуация: ребенок не хочет; родитель принуждает. Первый, по каким-то причинам, выбирает чего-то не делать. Второй считает необходимым не искать причины, а просто заставить.

Послание при этом примерно таково: «Ты сам не можешь, у тебя нет своей воли, своей интенции, контроля, опыта, ума, а у меня есть! И я заменяю твою внутреннюю волю своей!»

Тот, кого часто принуждают, живет во внутреннем конфликте: с одной стороны, он старается выполнять все, что от него хотят, во избежание еще большего давления. С другой, что-то в нем изо всех сил сопротивляется принуждению.

Жить под принуждением, регулярно отдавая весь контроль внешнему Другому, нам, на самом деле, совсем не хочется, поскольку вместе с контролем мы отдаем и свои желания, и свое ощущение себя, своих чувств, своей воли. Постоянная жизнь под принуждением — верный путь к окончательной потере себя самого. Выхода из такой модели, как правило, два. Либо смириться, отказавшись от всего своего, полностью подчинившись чужой воле, став послушным и ведомым до конца дней своих.

Либо включать противоволю, пытаясь противостоять принуждению. Если все-таки в какой-то момент, когда мы уже хотим перестать быть подчиненными и задавленными, мы начинаем бунтовать, то встречаемся с сильной ответной агрессивной реакцией. Наше окружение, привыкшее к нашей безропотности, скорее всего, быстро подавит «бунт на корабле», чем, с большой степенью вероятности, окончательно убьет нашу волю, лишив смысла сопротивление принуждению.

И если окажется, что бунт в нашем домашнем окружении все же строжайше запрещен, то какое-то время мы еще бунтуем через болезнь, пассивные протестные реакции, навязчивые состояния. Но потом, не в силах все время жить во внутреннем конфликте, в конце концов, отказываемся от собственной воли ради спокойствия.

Таким образом, нам важно осознавать, что, регулярно принуждая детей, мы калечим их здоровую волю (в случае их полного отказа от сопротивления), закладываем в них либо мазохистский механизм (привычку страдать и терпеть), либо болезненное стремление к сверхконтролю.

Его часто принуждали, но никогда не били — он же рос в такой интеллигентной семье! Строгая бабушка просто не допускала возражений, чего бы это ни касалось: супа, который надлежало доесть, вне зависимости от того, что ему в нем было противно, уроков, которые надо было делать в заведенной ею очередности. Одеваться, раздеваться, убирать, складывать, чувствовать, думать. В нем не было ничего своего, кроме настойчивого желания сделать все именно так, как она хотела, Но бабушкино давление делало его неповоротливым, руки переставали двигаться, ноги не хотели идти.

Он жил как будто в вязком болоте, где каждое движение стоило невероятных усилий. Ему невыносимо было слышать ее бесконечные замечания, но как бы он ни старался, каждый раз почему-то все получалось медленнее и медленнее. Это рождало новую волну бабушкиного недовольства, и казалось, этому не будет конца. Он был в тупике, но поделать уже ничего не мог. Когда ему поставили диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство», они оба были очень огорчены. Она — тем, что он ее так разочаровал, а он — тем, что так ее подвел, хотя очень старался делать все, что ожидали от него требовательные и любящие взрослые.

Альтернатива принуждению — твердое обозначение своей родительской позиции или проявление нормальной родительской власти, желательно с обозначением и принятием детских чувств. Пример: «Да, я понимаю, что ты не любишь вставать так рано. Но в твоей школе уроки начинаются в 8 утра, и потому тебе уже пора». Другая альтернатива, для более взрослых детей — отдать им контроль за своим ранним подъемом, обозначив, что это их дело — разбираться потом с опозданиями в школу. Третья альтернатива — нормальная родительская просьба: «Ты не мог бы помочь мне с уборкой, убраться сегодня в своей комнате и помыть везде пол, потому что к вечеру у нас будут гости». Важно помнить, что просьба подразумевает возможность отказа. Но ваше уважительное отношение к ребенку, который может вам отказать, окупится сторицей, потому что обернется гораздо большим сотрудничеством и ответным уважением к вам и вашим просьбам.

Устыжение

Излюбленная родительская манипуляция. Действительно, часто срабатывающая, сиюминутно эффективная, но весьма токсичная в своей перспективе, поскольку грозит насильно вскрыть то, что хотелось бы оставить укрытым.

Послание при устыжении таково: «Ты плохой, ужасный, я вижу тебя насквозь, ты от меня ничего не скроешь, и особенного того, в чем ты ужасен. Все твои желания и действия порочны. Учти, я слежу за тобой, и всегда готов вывести тебя на чистую воду».

Если мы пристыдили ребенка, особенно публично, то вот что мы на самом деле сделали:

- мы продемонстрировали свое превосходство, совершив акт психологического насилия;

- мы вскрыли перед всеми то, что он предпочел бы оставить при себе, тем самым нарушили его интимность;

- мы объявили его плохим, и это чувство, увы, надолго останется с ним;

- мы поселили в нем страх перед собственными ошибками, недостатками, поступками;

- мы положили еще один камень в сооружение его собственной «тюрьмы», которая не позволит ему проявляться, творить, пробовать, самовыражаться, достигать.

- мы самонадеянно посчитали, что у него нет собственного инструмента совести и понимания, что он поступил неправильно.

Поэтому я считаю устыжение, скорее, вредной, разрушительной родительской интервенцией. Главным образом потому, что «в руках» некоторых взрослых стыд утрачивает свою первичную функцию: укрывать сокровенное, интимное от чужого взгляда, перестает быть эмоциональным выражением нашей совести, а превращается в инструмент манипуляции, запугивания, воздействия. 

Тот, кто постоянно стыдит ребенка, либо рождает в ребенке тенденцию к расщеплению и вытеснению всего того, чего по их мнению надо стыдиться. И тогда ребенок вынужден не чувствовать потребностей своего тела, отказавшись от всего, что вызывало мучительный стыд: от удовольствия, сексуальных желаний, проявления чувств, от возможности проявляться в принципе. Либо рождает в нем сопротивление в виде девиантного (социально неприемлемого) поведения, которое позволяет ребенку совершать поступки, которых уже можно реально стыдиться, тем самым ребенок парадоксальным образом пытается взять стыд под свой контроль.

Поскольку испытывать стыд весьма мучительно, а стать безупречным, лишенным всего человеческого — невозможно, то в семьях со слишком строгими правилами и тенденциями постоянно стыдить, ребенок не становится безупречнее, он просто учится тщательно скрывать, утаивать, лгать, пытаясь укрыть и сохранить свою интимность, уберечь ее от вскрывания и устыжения.

Над ней все любили посмеяться, ведь она была самой младшей в их большой семье. Всех потешало, как она пела, когда была маленькой — «медведь на ухо наступил», как танцевала, весело размахивая подолом платья, как говорила, не справляясь с непослушной «р». Наименее страшное, что она слышала, говоря о своих желаниях, было «Ишь чего захотела!», чаще слышала «Ей еще и ... подавай! Губа не дура». Она пыталась укрыться от вездесущих глаз и насмешек, но удавалось плохо: чтобы она ни сделала, все получалось как-то не так, и сколько она себя помнит «наша недотепа» она слышала значительно чаще, чем свое имя. Ее мучительные старания доказать им, что она хоть чего-то стоит, закончились в подростковом возрасте, когда она, видимо, решила, что угодить им уже невозможно, что с таким прыщавым лицом и угловатой фигурой ей не светит услышать в свой адрес ни одного доброго слова, она стала воровать и убегать из дома, чтобы оправдать свое «повышение» в статусе: от «нашей недотепы» она доросла до «исчадия ада».

Устыжение, вопреки родительским ожиданиям, не делает ребенка лучше, оно делает его скрытнее. Риск быть пристыженным заставляет загонять вглубь многие естественные проявления и импульсы, заставляет бояться себя самого, собственной Тени, аффектов, мыслей, чувств. Ожидание стыда — это жизнь в постоянном страхе. Это желание укрыть от других то, что и должно быть в основном укрыто, и показываться только тогда, когда этому приходит время, место и соответствующие обстоятельства.

Устыжение — это внешняя замена внутренней совести ребенка. Когда он не делает чего-то не потому, что осознает, что это нехорошо, неприемлемо, неуместно, а потому, что боится быть застыженным. Так, принуждая ребенка, вы забираете себе его волю, так стыдя его, вы забираете себе его совесть. В конце концов, ему становится выгоднее либо жить бессовестным, либо жить в страхе наказания, а не в соответствии со свободно и осознанно выбранными моральными ценностями.

Альтернатива устыжению. В любом случае, «плохие поступки» ребенка лучше обсуждать с глазу на глаз, обсуждая с ним причины и следствия того, что он сделал, в соответствии с его возрастом, конечно. Вы можете поделиться своими чувствами: «Я так расстроен (рассержен, обижен). Что побудило тебя так поступить?». Если ребенок отвечает «не знаю» (иногда он может действительно не знать), то просто стоит объяснить примерно в таком ключе: «Когда ты поступаешь вот так, другие люди могут чувствовать себя вот так». В таком случае, ребенку будет проще воспринять моральные нормы и социальные ограничения, не становясь ужасным, плохим, не заслуживающим вашей любви.

Мы все совершаем ошибки, все способны на дурной поступок, каждый в какой-то момент может проявить слабость, смалодушничать, растеряться. Важна не наша мнимая безупречность, а то, как мы поступаем с неприятными для себя открытиями, как разбираемся с последствиями своих поступков. Застыженному ребенку будет труднее брать на себя ответственность за свершенное: он будет скрываться, оправдываться, переносить вину на другого, что объяснимо, ведь хочется избежать ощущения окончательной никуда негодности.

Есть разница в том, что бы все время говорить: ты плохой, ты ужасный. Вскоре волей-неволей начнешь считать себя таким. Или говорить: ты хороший и я люблю тебя, но, на мой взгляд, ты поступил плохо (а еще лучше: ты поступил так, что другим людям и тебе от этого было так-то и так-то).

Принятие и уважение к ребенку или взрослому всегда полезнее и действеннее попытки пристыдить, поскольку позволяют принять в себе недостатки и укрепить ресурсные и «положительные» качества. К тому же направляют ребенку послание о том, что мир, люди вокруг в порядке, хороши, но иногда могут происходить различные события, складываться неоднозначные ситуации, к которым ему самому предстоит выработать свое отношение.

Наказание

Наказание — один из любимых способов в российской педагогике закрепить отрицательный результат. Применяется, как правило, с целью предотвратить повторение подобного поведения в дальнейшем. Но часто скрывает всего лишь проявление нашей взрослой беспомощности, разочарованности и злости.

Справедливое наказание за реально нанесенный ущерб еще может быть воспринято ребенком как адекватная мера, поскольку слегка освобождает его от вины (и это опять же не совсем тот эффект, которого добивается наказывающий родитель; он предпочел бы, чтобы ребенок еще долго ощущал себя виноватым). Несправедливое наказание рождает в детях, да и в людях вообще, лишь обиду, злость, возмущение, и нежелание сотрудничать или иметь дело с таким непонимающим взрослым.

Послание при наказании: «Ты, видимо, не понял, как ужасно поступил? Так вот, я причиню тебе боль, сделаю тебе плохо, унижу тебя за то, что ты заставил меня переживать и стыдиться. Я вымещу на тебе всю боль моего разочарования. Из собственного страха оказаться плохим родителем еще раз, я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, насколько плохо поступил, а то вдруг забудешь».

Тот, кого наказывают с помощью унижения, физического или психологического насилия, в итоге очень быстро становится насильником сам. Не в силах противостоять наказывающему его родителю, он вымещает свою злость на других детях в школе, на собственных братьях-сестрах, на бабушке, на любом, кто будет позволять ему делать это с собой. Поскольку несправедливое наказание почти всегда воспринимается как акт унижения, проявление агрессии, то в ответ рождает тоже лишь желание унижать и мстить.

В качестве сопротивления наказанию ребенок может использовать и модель жертвы, стойко перенося все унижения, оскорбления и побои. Ему страшно оказать сопротивление, поскольку больше всего на свете он боится уподобиться его мучителям. У него есть надежда стать абсолютно хорошим, и тогда он избежит нападения и наказания. Но его жертвенно-мазохистская модель всегда будет только провоцировать окружение на нападение и насилие. Причем не только в его семье. Ребенок-жертва будет попадать в ситуации нападения и наказания повсеместно, где бы он ни был.

Его детская мечта — вырасти и придушить отца собственными руками так и не сбылась, тот умер раньше, чем он вырос. Он до сих пор сжимает кулаки в бессильной злобе от невозможности хоть раз почувствовать себя не полным ничтожеством, а человеком, которого все вокруг и он сам могли бы уважать. И у него, к сожалению, отличная память, особенно на ощущение тяжелой пряжки отцовского ремня, врезающейся в его детскую худосочную спину.

В конце концов с ним ничего плохого не случилось. Просто он бьет своих детей. Не все время, конечно, а когда выпьет, и когда узнает, что сын-подросток опять принес двойку и нахамил учительнице, и потому его в который раз вызывают в школу. Дочь он старается не бить, она же девочка и маленькая еще, и он как-то по-особенному ее жалеет, просто она сама попадает под руку, когда пытается защитить мать, а мать-то уж само собой получает всегда по заслугам.

Наказывая ребенка, вы не делаете его хорошим, вы отнимаете у него его достоинство, истребляете его самоуважение и способность уважать окружающих. Унижение не способно генерировать добро и свет, чаще всего, оно рождает жертвенность, месть и ответную агрессию.

Альтернатива наказанию. Их, как обычно, несколько. Если ваш ребенок не хочет вас послушать и прекратить делать то, что он делает, то, возможно, ему это суперважно. Важнее, чем кажется нам, родителям. И тогда здесь возможно обсуждение и возможность договориться о форме, сроках, альтернативе. Вы можете сказать: «Я понимаю, что тебе не хочется идти домой, а хочется продолжать играть во дворе, но я могу дать тебе еще только пять минут, а потом мы все же пойдем, а завтра мы еще обязательно выйдем гулять». Это не значит, что эту реплику ребенок воспримет с воодушевлением, но ваше уважительное отношение, скорее всего, заметит, и ему захочется с таким же уважением исполнить ваше желание идти домой и готовить ужин.

Ребенок иногда не желает прекращать делать то, что делает, чтобы вызывать нашу реакцию, причем любую. Потому что наша реакция, даже не самая дружелюбная — это эмоциональный контакт, которого он давно ждет и добивается, и возможно, уже отчаялся добиться ее другим способом.

Альтернатива наказанию, кроме попыток договориться, обозначив наши чувства и намерения, это и просто наше «стоп», наше установление границы. «Прекрати, остановись, перестань, пожалуйста». Твердость ваших слов (а не уровень децибелов) будет всегда воспринята ребенком. Постоянный и истеричный крик им воспринимается не как «стоп», а как сигнал вашего бессилия, а значит, приглашение к тому, чтобы продавливать ваши личностные границы дальше. Регулярно орущая мать воспринимается ребенком как неспособная справиться. Внимательная, но периодически твердая в своих намерениях — остановить ребенка в его возможно ошибочных действиях. Такую мать ребенок слышит прекрасно и останавливается, не переходя границы дозволенного.

Еще одна альтернатива — обсуждение случившегося. Даже повзрослев, мы нередко совершаем поступки, о которых потом сожалеем. Самонаказание — не лучший способ разобраться с тем, что случилось. Чувство вины будет либо водить нас по бессмысленному кругу («зачем я это сделал, не надо было так поступать»), либо будет стараться быстрее вытеснить, забыть событие, возможно найти оправдания, перенести ответственность на кого-то другого. Попытки же понять мотивы своих поступков, выяснить обстоятельства, при которых это произошло, осознать важную потребность, которая двигала нашим поступком, больше дают нам и нашим детям, чем наказание или самонаказание, потому что позволяют лучше понять себя и окружающие обстоятельства, осознать последствия и, в итоге, научиться жить, не предавая себя и не нанося вред окружающим людям.

Угрозы

Еще один метод быстрее или надежнее добиться желаемого — родительское запугивание.. Неверие в силу нашего родительского воздействия приводит к тому, что мы начинаем запугивать наших детей, манипулируя самым ценным и важным для него — его безопасностью.

Послание при угрозах: «Если ты не будешь слушаться, то мы покинем тебя, откажемся быть твоими родителями, отдадим какой-нибудь грозной фигуре, и ты больше никогда не будешь в безопасности. Только хорошие дети достойны того, чтобы их оберегали и защищали, ты — не достойный, и потому с тобой может случиться все, что угодно».

Ребенок, которому часто угрожают, всегда живет в страхе покидания, совершенно не уверен в себе, зависим. Он цепляется за отношения, потому что не уверен, что может выжить без них. Его готовность сделать все, что угодно для важной фигуры, делает его максимально зависимым и неспособным заниматься своей жизнью, поскольку она находится в прямой зависимости от того, как и чем живет этот значимый другой. Его настроение, самочувствие, желания становятся намного значимее, чем собственные. Тотальная неспособность выстроить потом собственную жизнь — вот плата, и не малая, за попытку обеспечить себе хоть какую-то безопасность, причитающуюся ребенку просто по праву жизни его в своей семье.

Ребенок, живущий под угрозой эмоционального или физического насилия, «отрезает» от себя все спонтанное, эмоциональное, живое, оставляя себе только сверхконтроль, за счет которого и надеется выжить в мире, где большие и взрослые, вместо защиты и опоры могут стать источником страха и постоянного напряжения.

Как сопротивление постоянной угрозе потери может выработаться замкнутость, холодность, отстраненность от мира, от людей, тотальное недоверие и неумение на кого-то положиться, обесценивание отношений, стремление к одиночеству, паранойя.

За угрозу потери значимого Другого, за угрозу потери безопасности, ребенок, да и взрослый тоже, так или иначе, расплачивается своей несвершившейся жизнью. Часто, будучи не в состоянии вынести напряжение от ожидания катастрофы, дети становятся непревзойденными мастерами по способности ее себе организовывать. Потому что собственноручно устроенное расставание значительно легче пережить, чем внезапное, хотя и ожидаемое с самого начала.

Ее регулярно обещали сдать в детский дом, если она проявляла хоть малейшие признаки неповиновения, даже водили туда на экскурсию, а его — отнести и сдать в «Детский мир», где «когда-то его дорогая мама нашла его на самой высокой полке, запыленного и никому не нужного». Теперь они выросли, но по-прежнему не ждут от жизни ничего хорошего. Регулярно страдают от панических атак, бессонницы, нарушений пищевого поведения, не доверяют миру, не могут справиться с тревогой, особенно тогда, когда у них появляются близкие отношения. Их абсолютная убежденность в том, что их покинут, вышвырнут из отношений, как нашкодивших котят, мешает им поверить в любовь, близость, довериться. Они не верят чужому теплу, улыбкам, разрешению быть собой, они должны стараться и, уставая от немыслимых стараний, мечтают только об одном: спровоцировать скорее расставание, чтобы не столь мучительным было бы ожидание полного краха.

Угрожая нашим детям, мы, безусловно, делаем их послушнее, но при этом лишаем ощущения собственной ценности. Если мы легко можем от них отказаться, сдать в детдом, продавить, побить, убить, это означает, что мы не ценим наших детей. Нам не ценна их личность, их жизнь, их душевное равновесие. От этого он учатся только одному — обесценивать самих себя и тех, кто вокруг.

Альтернатива угрозам. Угрозы часто являются показателем неприсвоенной собственной ценности. Угрожает, как правило, тот родитель, который не верит ни в себя, ни в собственного ребенка. Тот, кто не верит в вескость собственной родительской позиции, в действенность своего родительского авторитета. Часто угрозы покинуть, отдать, лишить семьи — это весьма манипулятивная проверка нашей ценности для него. И многие родители с удовлетворением подкрепляют свою ценность, видя страх в глазах абсолютно зависимого от него ребенка.

Поэтому альтернативой будет присвоение собственной родительской позиции и власти, спокойная уверенность и твердость в наших решениях, вера в то, что вырастающий ребенок справится со всеми предлагаемыми жизнью обстоятельствами, а если с чем-то он будет справляться плоховато, мы ему поможем и поддержим. Нередко желание угрожать — это попытка «раз и навсегда» от чего-то его уберечь. «Чтобы потом не было проблем» — любят говорить родители.

Конечно, можно запугать ребенка до того, что он ничего не будет пробовать в своей жизни, и безопасность — единственное, что будет его заботить. Но действительно ли то, чего мы хотим в нем воспитать, это способность бесконечно бояться окружающего, постоянно ожидать катастрофы, всегда выбирать безопасность вместо развития? Или будем готовить его к встречам в этом мире и с хорошим, и с плохим и помогать все происходящее встраивать в свою и нашу жизнь, делая ее полнее, разнообразнее, интереснее.

Ограничивание

Устанавливать ограничения — одна из самых распространенных родительских моделей. Почти любому родителю кажется, что это именно то совершенно необходимое, доброе и важное, что в качестве родителей мы должны сделать для своих детей.

Послание при ограничивании: «Тебе достаточно. Я считаю, что у тебя не должно быть много, ты не сможешь сам определить меру, я определяю ее за тебя. Лучше, чтобы у тебя было меньше, во всяком случае, не больше, чем было у меня. И если я в чем-то себя ограничиваю, то и ты должен».

Ребенок, которого кто-либо ограничивает — родитель или кто-то иной из его семьи, вырастает однозначно зависимым. Во всяком случае, точно зависимым от внешнего контроля.

Наличие внешней контролирующей фигуры приводит к тому, что он, «дорвавшись», оказывается захвачен, совершенно поглощен тем, что он делает (не важно, какая именно возникает зависимость: игровая, пищевая, эмоциональная, алкогольная, наркотическая), показывая тем самым полное отсутствие внутреннего контроля. Будучи не в состоянии остановиться сам и понимая, что его вот-вот снова лишат или ограничат, ребенок будет демонстрировать родителю факт того, что он сам не может справиться со своей зависимостью, подкрепляя родительскую веру в то, что «без наших ограничений ему ни за что не справиться».

Другая, не менее частая форма сопротивления — попытка обходить внешних «ограничителей», получая желаемое через ложь, уловки и ухищрения, манипуляции. То есть вся энергия ребенка уходит не на развитие своего внутреннего контроля (как хотел бы того родитель, ограничивающий ребенка), а на протестные способы обойти или снять любые ограничения.

Их — целая армия. Тех, кому говорили, «не пей!», «выключи компьютер!», «ты опять проиграл все в автоматах!», «почему ты так много работаешь (ешь, куришь, тратишь денег)?» Все они теперь борются со своей зависимостью, с огромным трудом возвращая себе утраченный ими контроль. И возле них еще бoльшая армия тех, кто по-прежнему считает, что контролировать и ограничивать другого — это их святая задача. А также несметная армия тех, кто не смог даже начать бороться, навсегда потеряв ощущение собственной меры, отдавшись своей зависимости, оставив ей на откуп свою уникальную личность или свою бесценную жизнь.

Ограничивая ребенка, мы освобождаем его от необходимости контролировать себя. Наша вера в то, что это ему поможет меньше есть, курить, играть, будет периодически разбиваться вдребезги. Мы даже можем преуспеть в ограничивании, и он, действительно, будет меньше играть или есть, но нам также надо отдавать себе отчет в том, что просто ограничивая ребенка, мы нисколько не помогаем ему обрести собственный внутренний контроль.

Альтернатива ограничениям. Обустройство достаточно наполненной жизни. В зависимость попадают чаще всего люди, чья жизнь не наполнена собственным смыслом, тем, что доставляет удовольствие. Если в жизни вашего ребенка мало подлинного интереса, то вероятность того, что он заполучит себе ту или иную зависимость весьма высока. Мы впадаем в зависимость, когда ощущаем, что нечто важное у нас вот-вот могут отнять. Говоря ребенку: «Ты сам учишься распоряжаться своим ресурсом, тем важным, что у тебя есть (временем, сладким, не очень полезной едой)», мы не закладываем в нем ощущение, что его вот-вот чего-то лишат.

Договариваться и обучать ребенка естественным самоограничениям сложнее, но гораздо конструктивнее (много сладкого вскоре становится не вкусно, только если ты не вынужден наедаться впрок; много компьютера — голова болит, только если не знаешь, что это за месяц, скорее всего, последняя возможность).

Ощущение и слова «мне достаточно» — важный симптом, показатель самоконтроля, который мы сначала убиваем в ребенке со словами «съешь еще ложечку за маму, за папу», а потом отнимаем этот навык у ребенка еще и тем, что решаем, сколько ему чего и когда надо. Слова «тебе хватит» — вызывают возмущение и желание набираться чем-то важным впрок, причем с довольно раннего возраста. В случае необходимости временами можно ставить родительскую границу: «Я понимаю, что тебе еще хочется шоколада (поиграть на компьютере, погулять и т.д.), но на сегодня остановимся. В другой раз ты сможешь еще (поесть, погулять, поиграть и т.д.)

Ребенок может и должен выдерживать фрустрацию своих потребностей и желаний. Он не должен и не будет иметь все, всегда и по первому требованию и в тех количествах, которые хочет. Но наша родительская задача обучить его нормально переносить эту фрустрацию, разрешая ему и разозлиться, и расстроиться. К тому же с возрастом у него должно появляться все больше собственного контроля за тем, что ему важно, что он любит и чем ему важно научиться управлять.

Критика

Критикой часто пользуются родители, как воспитательным моментом. Они убеждены в эффективности такого воздействия, свято верят, что критика заставляет детей стараться стать лучше, стремиться к высокому, к достижениям, к далеким и светлым целям.

Послание, которое дает родитель, критикуя: «Вдруг ты не знаешь, где ты ошибся, в чем ты плох и несостоятелен. Моя святая задача — доносить это до тебя постоянно, иначе ты не заметишь своих оплошностей и слабых мест, возомнишь о себе, зазнаешься и не будешь стараться быть лучше».

Ребенок, которого часто критикуют, вырастает очень зависимым от чужих оценок. Чаще всего из него получается перфекционист, чьи силы съедаются постоянными напряжением и тревогой. Он всегда недоволен собой и всем, чего бы ни добился, хотя усилий предпринимает много, и ему вполне уже можно было бы начинать гордиться тем, чего достиг. Но он всегда в ожидании провала, привык обесценивать себя и свои достижения, а также окружающих его людей. От этого у него всегда проблемы в отношениях, он часто страдает от разрушившихся иллюзий.

Страх получения плохой оценки или плохого результата делает ребенка напряженным, истощенным, зависимым, заставляя его смотреть на мир только через призму достижений, результатов, безошибочных решений. Он отнимает у него радость от любого процесса (творчества, обучения, деятельности), оставляя только радость от редких побед, периодически наполняя его жизнь ощущением собственной негодности, боязнью совершения ошибок, напряжением в бесплодных попытках контролировать все свои чувства и потребности, а также в столь же бесплодных попытках угодить другим людям, дабы не вызвать их критику.

В некоторых случаях, уставая сопротивляться критике, что-то доказывать всем вокруг, ребенок решает стать окончательно «плохим»: двоечником, лоботрясом, хулиганом, чтобы разрушить родительские ожидания и перестать поддаваться на их манипуляции.

Мать всегда считала своим долгом проверять его домашние работы. Переписывание целой страницы — традиционное следствие найденной ошибки. Он всегда помнил, «из какого места у него растут руки», что «лень вперед него родилась», и что «соседская Маша никогда бы не написала контрольную на “три”, потому что любит своих родителей». Отец подробно любил распространяться на тему «я в твои годы, а ты...», бабушка с вечно поджатыми губами уверяла, что «никакой институт ему с такой успеваемостью не светит».

Институт он, конечно, закончил, и даже работа теперь у него хорошая, мало кто в его годы мог бы оказаться на такой должности. Вот только силы его уже на исходе, несмотря на то, что ему всего «недотридцать», по больницам ходить уже нет ни сил, ни времени. Напряжение, в котором он живет, боясь совершить ошибку, уверенность в том, что это непременно произойдет, и беспощадность, с которой он привык к себе относиться, раз за разом приводят его к врачам, которые только и делают, что разводят руками, не находя особых причин, по которым разваливается и болеет его молодое тело. И даже пожаловаться ему некому. Занимаясь своей карьерой, она так и не обзавелся ни друзьями, ни девушкой. И если уж совсем честно, то он понятия не имеет, как это делается.

Критикуя ребенка, мы забираем у него его самоценность (то есть уверенность, что он ценен для нас без каких бы то ни было своих достижений), и забираем его самооценку (то есть способность трезво и реально оценивать самого себя). Критикующему родителю важно отдавать себе отчет в том, что ребенок-перфекционист становится самым тревожным, старательным, усердным, но, отнюдь не самым лучшим или успешным, и уж точно не самым счастливым. Окончательно «закритикованный» ребенок может уйти в депрессию и начать отказываться от любой деятельности, даже от той, что ему вполне по силам.

Альтернатива критике — обучение ребенка оценивать собственную деятельность, поскольку гораздо важнее уметь самому оценивать свою работу, чем быть зависимым от чужой оценки, которая, к тому же, может оказаться совершенно субъективной, непоследовательной или даже неадекватной. Единственное сравнение, которое не мешает нам расти, — это сравнение нас с самими собой прежними. Поэтому значительно полезнее поддерживать ребенка словами «раньше ты этого не умел, а теперь умеешь все лучше и лучше», чем, не замечая его роста и достижений, вдалбливать ему: «Из тебя такого никогда ничего путного не выйдет».

Важно также поддерживать в ребенке способность получать удовольствие от процесса, обычно свойственное детям, не замученным оценками и перфекционистскими ожиданиями своих родителей.. Получение удовольствия от любого дела сделает процесс обучения или творения увлекательным, ненасильственным, ведь тяга ребенка к развитию будет основываться на стремлении к узнаванию, расширению, удовольствию, а не на страхе наказания и стремления избежать плохой оценки.

По возможности родителям, склонным к критике, стоило бы, давая обратную связь на дела и творения ребенка, скорее, делиться чувствами, рассказывать о своих ощущениях, расспрашивать, интересоваться, чем расставлять оценки, выносить вердикты, объявлять приговоры.

Указания

Этим тоже любит заниматься не верящий в детские способности к конструктивной самоорганизации родитель.

Послание при указаниях: «Ты сам не в состоянии определить, чем тебе заняться, что делать, как поступить, что чувствовать, и если я тебе не укажу, ты никогда не догадаешься, не сможешь сам».

Дети, которым постоянно указывают, вырастают инфантильными, пассивными, зависимыми, они легко управляемы каким-либо авторитетом. Послушные указаниям дети — родительская отрада на начальном этапе детства, но ближе к подростковому возрасту, родители рискуют столкнуться с двумя разными на первый взгляд, но схожими в сути своей проблемами. Потому что из послушных детей вырастают либо неспособные к взрослым решениям, безответственные, плывущие по течению, ожидающие пока кто-то и что-то за них решит, взрослые. Либо, став подростками, привыкшие подчиняться авторитету дети, выбирают для своего подчинения других кумиров, и сильно повезет всей семье, если авторитет окажется не криминальным, не наркоторговцем и не представителем религиозной секты.

Такие дети очень подвержены любому влиянию, всегда в поиске сильной фигуры, всегда готовы некритично и необдуманно подчиниться. В отсутствие такой фигуры теряются, проваливаются в пустоту, либо начинают страдать, попадать в неприятности, болеть для того, чтобы вызвать сострадание или активное участие в их судьбе.

В качестве сопротивления постоянным указаниям может выработаться протестное поведение, маргинальность, социальная дезадаптация. Такой ребенок или выросший взрослый вместо того, чтобы строить свою жизнь, продолжает бороться — с собственными родителями, с системой — тратя на это силы, здоровье, жизнь.

Он был почти счастлив, пока они не развелись. Она всегда определяла, что купить, где починить, какую рубашку лучше всего надеть к празднику. Она решала, в какую школу пойдут дети, куда они поедут отдыхать, в каком районе стоит приобрести дачу. От ее энергии в доме всегда все бурлило, все решения были верными, все блюда были вкусными, все праздники веселыми. И он совершенно не понял, почему она как-то вдруг ушла к другому, ведь он делал все, что она говорила. И почему дети теперь не рвутся приезжать в его опустевшую и гулко утопающую в тишине квартиру. Ему не понятно, как теперь жить, и маму уже не спросишь, она уже давно лежит на старом кладбище. Он ждет. Быть может, все же кто-то придет и скажет, как ему жить дальше. Всегда найдется кто-то, кто даст хороший совет, вот соседка с первого этажа уже подсказала ему, как почистить его старый, покрытый пятнами, пиджак...

Постоянно указывая ребенку, мы отнимаем у него способность желать, возможность осознать, чего он хочет, намерение принимать решение, начать добиваться, взаимодействовать с миром. Указывая, мы не помогаем ему формировать собственную позицию и взгляды, мы заменяем их своими, уже сформированными, соответствующими нашей жизни, обделяя его возможностью протестировать реальность и определить, что именно стоит в том или ином случае предпринять, как поступить.

Альтернатива указаниям. Нам, родителям, часто не хватает терпения, времени, душевных сил для того, чтобы сопровождать наших детей в их потребностях, выборах и решениях. Нам зачастую легче самим все взвесить, все обдумать, все выбрать, принять решение, а иногда и сделать за них, и.., к сожалению, чуть позже встретиться с последствиями нашего выбора. И услышать «тебе надо, ты и делай», «ты хотела, чтобы я туда поступил, я поступил, чего еще ты от меня хочешь?».

Как ни странно, если позволять ребенку с детства хотеть и выбирать, во всяком случае, в не опасных для его жизни и здоровья моментах, то он учится принимать осознанные, соответствующие именно его жизни решения. Ему значительно полезнее научиться взвешивать свои силы и возможности и в случае необходимости уметь обращаться за помощью к миру и окружающим его людям. Поэтому вопрос «Тебе помочь?» значительно полезнее, чем утверждение «Ты не можешь, дай я сделаю сам» или «Делай, как я тебе сказал, что за самовольство такое!».

Унижения, ругательства

Унижения в общении с собственным ребенком среди большинства взрослых все же не считаются полезными, хотя, к сожалению, в моменты сильного разочарования или бессилия, родителю трудно их избежать.

Послание при ругательствах и унижении: «Ты наверное не понимаешь, что я тобой недоволен и разочарован, поэтому я поднимаю децибелы и усиливаю акцент на том, как именно ты плох. За счет применения унизительной лексики я перевожу свое недовольство в нападение, чтобы запугать и унизить тебя, чтобы мне полегчало, а ты стал окончательно виноватым».

Те, кого часто ругают, живут с постоянно сильно заниженной самооценкой. Если они и уверены в чем-то, то только в одном — как непоправимо они плохи, как недостойны хорошего отношения, пока не сотворят чудо и не исправятся. Они ощущают себя совершенно бесправными, беззащитными, готовыми к тому, что любой взрослый может обрушить на них свое сокрушительное недовольство. Причем часто за взрослыми остается безоговорочное право на подобное унижающее поведение, но если ребенок ругается, то его поведение также безоговорочно считается недопустимым. И потому он со временем становится лишь стороной, «принимающей чужие ругательства». Без права защититься, без права остановить унижение, без права ответить в ответ или усомниться в правоте унижающего.

И потому такие дети очень старательны. Слишком страшно и неприятно быть постоянным объектом унижения. Они могли бы сделать в сотни раз больше и лучше, если бы такое количество сил не уходило у них на это упреждающее старание. Чтобы не вызвать постороннего недовольства, они вынуждены постоянно сдерживать свои проявления и чувства, отслеживать, контролировать себя и окружающее их пространство.

В некоторых случаях, уже ближе к подростковому возрасту, в качестве сопротивления постоянной ругани и унижениям, родитель может получить в своем доме, вместо послушного и доброго ребенка, «грубияна» и «хама», который отплатит им той же монетой. Такой ребенок предпочтет компанию, в которой он будет принят, дому, в котором его ругают. И потому ругающийся родитель, в итоге, вопреки своим ожиданиям никогда не получит ответного уважения и почитания.

Ее готовность к самоуничижению отталкивала. Ее манера извиняться за все рождала раздражение и почти неудержимое желание рявкнуть. Она не была несчастной, она просто считала себя недостойной занимать это место на Земле. Самоубийство, скорее всего, огорчило бы ее родителей и бабушкино сердце могло бы не выдержать, поэтому она должна была жить. Это не сложно, надо просто стараться, чтобы все вокруг были довольны. Надо понять, предугадать, что может вызвать их недовольство, и сделать все, чтобы этого не случилось.

Правда, это регулярно случалось, но тогда ей ничего не оставалось, как быть максимально строгой к самой себе, и она спешила себя поругать, а то и строго отчитать, пока не досталось от других. Все-таки получить порицание от самой себя не так страшно. Она верила, что когда-нибудь настанет тот светлый день, когда с нее снимут этот колоссальный груз вины, и скажут: все, теперь живи, как хочешь, ты теперь большая, и можешь жить для себя. Но вот только ей уже давно за сорок, а когда наступит этот вожделенный «выпускной» — не понятно. Она идет на обследование и еще не знает, что диагноз, который ей поставят, разрешит ей пожить «для себя»... несколько оставшихся ей месяцев.

Дети, которых постоянно унижают, учатся самоуничижению. Бесконечное терпение унижений рождает в ребенке мазохистский характер, учит его терпеть, вбирать в себя боль, дискомфорт, страдание. Обратной стороной проявленных унижений может быть и ответное желание унижать, причинять боль другим, проявлять жестокость, насилие, садизм.

Альтернатива ругательствам и унижениям — уважительное отношение к ребенку, к его личности. Умение извиняться за проявленную в аффекте родительскую грубость. Способность разбираться с собственными чувствами, чтобы не направлять на ребенка те, что ему не предназначены. Осознание того, что подавление и унижение другого приводит либо к саморазрушению, либо к желанию разрушить. А усилия, направленные на то, чтобы услышать, понять, уважительно отнестись, как правило, оборачиваются обратной готовностью понять, услышать, уважать.

Я понимаю, читатель, что, возможно, ты устал читать о родительских интервенциях не меньше, чем я устала об этом писать. Понимаю, ведь не очень приятно смотреть на себя с этой неприглядной стороны. Но еще немного, тем более, что есть еще несколько условно «положительных» излюбленных родительских интервенций, которые применяются с не меньшим воодушевлением, с такой же верой в действенность и необходимость этих мер. Хотя положительность их, на мой взгляд, весьма условна.

Похвала

Это то, что щедро раздает иной родитель, особенно тот, кто был замучен в своем детстве родителем критикующим. Ему кажется, что хвалить — значительно полезнее, чем ругать или критиковать. И это верно лишь отчасти. Конечно, критика и унижение — плохой «компост» для роста и развития. Но важно помнить, что и похвала — это та же оценка, только положительная.

Послание при похвале: «Я замечаю, когда ты что-то делаешь хорошо. Я рад этому. И еще мне важно, чтобы ты понял, что делать что-то хорошо — это означает меня радовать. Я хочу убедиться, что тебе и впредь будет приятнее меня радовать, чем огорчать».

Ребенок, которого много хвалят, будет также сильно зависеть от внешних оценок, как и тот, которого критикуют. Он также будет старателен, будет учиться считывать потребности среды и ожидания окружающих его людей, и их выполнять, им соответствовать. При этом он не будет знать и ощущать, чего же хочет именно он, каков он, и что из себя представляет.

Он будет испытывать колоссальный страх перед угрозой разочаровать значимых, гордящихся им близких. Неуспех или поражение, без которых все же не обходится ни одна жизнь, могут серьезно его «подкосить», потому что страх потерять расположение и восхищение близких совершенно лишает опоры. Желание нравиться и необходимость покорять могут приводить к истерическим или нарциссическим особенностям в характере ребенка. И научиться выписывать себе разрешение «не работать на похвалу» будет весьма непросто.

В качестве сопротивления постоянной похвале может быть и отказ от любой деятельности, которая могла бы быть оценена, неделание в принципе. Если ребенок понимает, что до заданной планки ему нипочем не добраться, и похвалу — знак того, что он принят и любим, не получить, то он, весьма вероятно, уйдет в другие защиты: недоделанные дела, незаконченные проекты, только обещания, пассивное сопротивление каким-либо достижениям, скрытый или открытый саботаж, очень серьезные и освобождающие от родительских ожиданий болезни.

Она, конечно, хотела нравиться всем, и ей часто это вполне удавалось. Всегда улыбаться, быть открытой к общению, вежливой, помогающей. Вокруг нее всегда много друзей, родственников, коллег. Все они ободряются и заряжаются энергией, когда она рядом. Все они поражаются тому, как же замечательно ей всегда удается выглядеть, как широко улыбаться и быть такой воодушевляющей. Они убеждены, что она совершенно счастлива. Они уверены, что у нее нет никаких проблем и неприятных переживаний.

А у нее и нет проблем, кроме смерти любимого отца. «С тех пор уже почти десять лет прошло», — пытается она уговорить саму себя, чтобы не чувствовать рваную постоянно саднящую рану в области сердца. И неприятных переживаний тоже нет, кроме бесконечной тоски от невозможности рассказать хоть кому-нибудь о своем наглухо закупоренном горе и о привычном ужасе бесконечного одиночества и внутренней пустоты. О том, что ее жизнь превратилась в постоянный спектакль, о невозможности перестать покорять всех вокруг.

Ведь единственно, кому ей хотелось бы нравиться «по большому счету» — это собственному отцу. Но его давно нет, а она уже не умеет жить по-другому. И потому из года в год, каждое утро она надевает на себя эту маску, чтобы еще раз отыграть до оскомины надоевшую роль: молодой и преуспевающей женщины (ведь папа так хотел ее видеть именно такой). Роль той, которая всем нравится и никогда не жалуется, не проигрывает и не плачет, той, что «идет по жизни, смеясь».

Регулярная похвала отнимает у наших детей свободу, свободу быть любым, совершать ошибки, пробовать, учиться и осваивать постепенно. Похвала требовательна, провокативна, коварна и пронизана ожиданиями. Тактически, сиюминутно, она делает наших детей сильнее, но стратегически, в перспективе — лишает их сил, заставляя львиную долю усилий тратить на старание, на «делание вида», а не на дело, и на мучительный страх разочаровать тех, кто уже один раз их похвалил.

Альтернатива похвале. Также как и в случае с критикой, неплохо бы избегать каких бы то ни было оценок. Лучше интересоваться, спрашивать, позволять ребенку оценивать самому. Лучше говорить о том, какие чувства это рождает, какие ассоциации, ощущения, желания. Но как же это сложно для обычного родителя, как трудно понять комплекс всего того, что чувствуешь по поводу поступка или какого-нибудь творения своего ребенка! Насколько проще сказать «молодец», насколько привычнее говорить «замечательно», чем «мне интересно, о чем ты думал, рисуя это», «мне нравится, что ты так усердно готовился к этой контрольной». Как легко и щедро мы раздаем нашим детям оценки, и как трудно жить в альтернативе — во внимательном и понимающем отношении к нашим детям, больше к ним самим, чем к их успехам и достижениям.

Игнорирование

Несмотря на то, что при игнорировании не произносится никаких слов, тем не менее, оно тоже является интервенцией, причем весьма сильно воздействующей на ребенка. Традиционно игнорирование считается менее агрессивным и «вредным» для психики ребенка актом, чем открытое выражение недовольства. Но это иллюзия.

Послание, получаемое ребенком при игнорировании: «Когда ты поступаешь плохо, я наказываю тебя отвержением. Я демонстрирую тебе, что в данный момент ты настолько плох, что я отказываю тебе в общении со мной. Я горжусь тем, что я не бью тебя в этот момент и не ругаюсь. И тогда я — хороший родитель, потому что сдерживаюсь, а ты — плохой ребенок, и потому будешь страдать, пока не попросишь прощения, или пока я тебя не прощу».

Важно отдавать себе отчет в том, что эта традиционная «пытка» отсутствием нашей реакции — манипуляция, которая рождает в детях сильную эмоциональную зависимость. Потому что родительское отвержение рождает в ребенке глубинный страх — страх не выжить, если вся семья его отвергнет, и он окажется на улице, то есть лишится взрослой заботы. Наше взрослое сознание спокойно манипулирует этим детским страхом, потому что мы осознаем, что не собираемся отказываться от собственных детей. Но ребенку это далеко не так очевидно, как нам, и страх оказаться отвергнутым всеми вызывает в нем сильную панику, и потому такой ребенок будет делать все, что угодно, только бы не сталкиваться с угрозой нашего игнорирования.

Постоянно переживаемый риск отвержения приводит к формированию слияния, как механизму, в процессе которого ребенок учится считывать малейшие колебания настроения родителя, учится под него подстраиваться, стараясь угадать и сделать все, что нужно. Он учится пассивной агрессии, потому что активная агрессия в таких отношениях строго запрещена.

Он отказывается от своих желаний в пользу родительских, потому что боится, что проявление им своих чувств и желаний вызовет отвержение и наказание молчанием. Сопротивляться игнорированию на этапах раннего детства практически бесполезно. Маленький ребенок вынужден подстраиваться под родителей, иначе ему не выжить.

Хотя в некоторых случаях, если ребенок ощущает, что может сломать взрослую блокаду, то идет на риск и становится истеричным, манипулятивным, капризным, в надежде прервать родительское игнорирование. В некоторых случаях в подростковом возрасте реакцией на такую родительскую манипуляцию может быть открытая протестная агрессия.

Она очень верила в любовь. С детства перечитала такое количество романтической литературы, что Татьяна Ларина в сравнении с ней казалась бы необразованной и наивной глупышкой. Она ждала. Ну не то чтобы принца, но его современный аналог, который непременно появится и никогда уже ее не покинет. Ей казалось, что она, как никто, умеет любить и уж точно сможет удержать его своею любовью. И когда он действительно появился в ее жизни, она приняла это с трепетом и убежденностью, что вот теперь в ее жизни все будет хорошо. Но «хорошо» не наступило. Потому что жизнь ее теперь стала больше похожа на бесконечный кошмар череды ожиданий: от одного его звонка, до другого. Ведь если он не звонил или пропадал, она была убеждена, уверена, что она сделала что-то не так, и теперь он навсегда ее покинет. Она настолько глубоко погружалась в ощущение собственного ничтожества, что переставала жить, вся превращаясь в ожидание. С яростью она обнаруживала, что он мог спокойно жить в ее отсутствие: есть, пить, встречаться с друзьями, ходить на учебу. Она же не могла ничего, кроме как ждать, что он позвонит или ответит на ее десятое за день смс, и связь между ними восстановится, и она снова может существовать и ощущать себя хоть сколько-то живой.

У ребенка, с которым резко обрывают связь, отвергают, всем своим видом показывая недовольство, мы забираем его настоящее. Мы отнимаем у него покой и уверенность в том, что он по-прежнему будет любим. Потому что отверженный ребенок не может жить настоящим. Он или переживает прошлое, сожалея и мучаясь о том, что он «натворил» в прошлом, или живет будущим, в котором мама уже перестанет дуться, обижаться, молчать, и тогда можно будет снова начать жить: радоваться, играть, замечать мир вокруг. Потому что пока нет уверенности в том, что мама по-прежнему является мамой, и мир не встал на свои места, то жить и дышать полной грудью весьма проблематично.

Альтернатива игнорированию. Проявление своих чувств. Бывает такое, что вы разозлились на ребенка так сильно, что у вас нет никакого желания с ним разговаривать. В таком случае, лучше сказать ему об этом: «Я так зла, что не могу разговаривать, вот успокоюсь, и поговорю с тобой». В этом случае ребенок поймет, что он сделал что-то, что вас разозлило, но он не отвержен, и связь с вами не утеряна. Ребенок вполне может выдержать вашу злость, тем более, злость адекватную ситуации и проступку. Для него вполне естественно сталкиваться с агрессивной реакцией от мира и людей, если причинять им боль или серьезный дискомфорт. Когда злость пройдет, то можно и поговорить, рассказав, что он сделал не так, что вызвало столько вашей злости.

Важно осознать, что наказание показательным игнорированием — это серьезное причинение душевной боли вашему ребенку, и оно будет иметь последствия в будущем, потому что является для него весьма сильным стрессом. Любое обозначенное действие переносится легче, и не воспринимается как наказывающее отвержение. «Мне надо побыть одной полчаса, пожалуйста, не беспокой меня»; «Мне нужно успокоиться, потом поговорим»; «Я очень устала и не могу тебя уже внимательно слушать, давай ты расскажешь это мне завтра». И еще, как профилактика отвержения, безотказно действует достаточно правдивый посыл, существующий в душе почти каждого родителя: «Мы тебя любим». Как жаль, что он озвучивается значительно реже, чем существует в нем детская нужда.

Наших детей действительно формируют наши воздействия. Вот только у многих родителей как будто разорвана связь между тем, что они делают в отношении своих детей и тем, что хотят получить в результате своего воспитания. И получая совсем не то, что ожидали (хотя это именно то, что закономерно вырастает из такого рода воздействия), они склонны по-прежнему обвинять во всем собственных детей, не желая брать ответственность за когда-то регулярно совершаемые родительские интервенции.

Большинство родителей делают это. Хотя бы потому, что манипулировать ребенком легче, и под угрозой стыда, потери безопасности, страха быть отверженным, плохим, раскритикованным, ребенок быстро сделает все, что от него требуется. И вы можете поступать, как захотите, потому что большинство из описанных интервенций не считаются актом насилия, и не будут преследоваться по закону. Но фактически большинство из них эмоционально насильственны и вызывают описанные мною, но до конца не раскрытые в данном описании последствия для психики наших детей. Минимальная наша ответственность в том, чтобы хотя бы осознавать это. Что же мешает нам это делать? Эмоциональная и психологическая незрелость.