Ранкур-Лаферьер Д. - Мазохизм в русской литературе

Татьяна Ларина

Если судьба Дмитрия Карамазова — мучиться в неволе из-за отцеубийства, которое он хотел совершить, но не совершил, то судьба Татьяны Лариной, героини романа в стихах Александра Пушкина «Евгений Онегин», проще — страдать из-за неразделенной любви. Однако Татьяна Ларина смиряется с тем, что ее отвергли, и переносит все страдания так же, как и Дмитрий, встающий в тюрьме на путь самоочищения. По словам Василия Розанова, Татьяна — «страстотерпица» (см.: Розанов 1903/2: 98).

Конечно, Татьяна не хотела быть отвергнутой, столь жестоко поставленной на место. Такой поворот событий не мог привидеться ей и в страшном сне. Она, скорее всего, мечтала о сексуальном единении с человеком, который перевернул всю ее жизнь. Однако ее привязанность к Онегину настолько глубока и столь велика ее преданность, что героиня Пушкина готова принять всё, что, на взгляд Онегина, является подходящим ответом, в том числе отказ. Как видно из ее письма к Евгению, она вручает молодому человеку власть над своей судьбой. Вот отрывок из письма Татьяны Лариной, дающий представление о том, насколько девушка беззаветна:

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете...
То воля Неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан Богом,
До гроба ты хранитель мой...

(Пушкин 1937-1959/6: 66)

Сочувствующий Татьяне повествователь говорит, что судьба его героини — в руках «модного тирана». Однако у читателя постепенно создается впечатление, что Татьяне, которую Достоевский назвал «апофеозом русской женщины» (Достоевский 1972-1990/26: 140; ср.: Hubbs 1988: 216), такая участь нравится. Она чувствует, что предмет ее обожания «погубит» ее, при всем том «погибнуть от него прекрасно» (Nabokov 1981/1: 228). Ее душа, преисполненная «печали жадной» (Пушкин 1937—1959/6: 82), болит, отвергнутая Онегиным. Девушка сильно страдает, страдает очень по-русски (см.: Hubbs 1988: 216). Заметим, что ее душа — русская душа («Татьяна (русская душою...)» (Пушкин 1937—1959/6: 98)). Критики единодушны в том, что «русскость» героини Пушкина — одна из ее главных характеристик (см.: Rancour - Laferriere 1989 a ).

В одном из самых известных снов в русской литературе — том, что видит Татьяна, — Онегин принимает образ медведя, преследует ее по снегу, а затем появляется в роли хозяина «шайки» ужасных гротескных чудищ. Татьяна видит Евгения — тот одновременно «мил и страшен ей». Девушку влечет к нему, но ей не по себе от жутких последствий этого сближения. Ее тревога коренится в том, что психоаналитик назовет инфантильным представлением о сексе как ужасном насильственном акте (см., напр.: Freud 1953-1965/9: 220; Fenichel 1945: 214). И всё же Татьяна позволяет «хозяину» шалаша уложить себя на скамью, любить себя и, безусловно, принесла бы на сей алтарь свою девственность, не вмешайся в повествование внезапный приход двух других персонажей.

Сновидение со всей однозначностью свидетельствует о том, что Татьяна хочет, чтобы Онегин был ее повелителем в сексуальном плане. Но в действительности тот становится хозяином всей ее судьбы. Татьяна вверяет себя молодому человеку, и уже он должен решить, как поступить с ней. Евгений отвергает девушку, и поэтому ее судьба — выйти замуж за другого человека, который благороден, но не любим ею и от кого у нее (как подметил В. В. Розанов), по-видимому, нет детей. Получается, что Онегин — ее отец, выдающий дочь по старой русской традиции замуж за первого встречного.

В самом деле, у Онегина больше родительских черт, чем может предполагаться в байроническом образе искусителя. Татьяна делает Онегина отцом, по-детски настойчиво добиваясь его взаимности. Ее любовь не имеет ничего общего с заигрываниями искушенной кокетки, это вовсе не игра. Девушка невинна, доверчива в своем чувстве. Она зависима, как ребенок: «Татьяна <...> предается безусловно / Любви, как милое дитя» (Пушкин 1937—1959/6: 62). Когда она простодушно пытается поделиться своими чувствами к Онегину со старенькой няней, у нее ничего не выходит. Няне кажется, что Татьяна нездорова. Няня обращается к Татьяне не иначе как «дитя мое» и ухаживает за ней, словно заботливая мать (в XIX веке няни замещали родителей детям русской знати).

Татьяна расстроена и велит няне оставить ее в комнате одну. Девушка решает обратиться к Онегину с письмом: быть может, ее избранник поймет то, чего не удалось втолковать няне. Одну родительскую фигуру замещает другая.

Несмотря на то, что Татьяна охотно играет роль ребенка, Евгений — в лучшем случае — чересчур сдержанный и потому мало подходящий родитель. Получив письмо, он приходит к ней в сад и читает бедняжке холодную, строгую отповедь. «Смиренная девочка» «смиренно» выслушивает урок псевдовзрослого нарциссического героя (см.: Там же: 77—80, 186). Онегин сопровождает плачущую Татьяну обратно к ее матери. Героиня Пушкина останется несчастной до конца романа, а на самом деле — до конца жизни. Это ее судьба, которую, как она считает, определил Онегин.

Даже когда в конце романа молодой человек коленопреклоненно говорит с Татьяной, ее отношение к нему не меняется. Татьяна признает, что по-прежнему любит его, но теперь она замужем (за человеком, к которому равнодушна) и потому не свободна в своих поступках. Примечательно, что судьбу героини Пушкина решил ответ Онегина на ее первое, униженное признание в любви. И вот она даже благодарна ему за то, что он сделал:

<...> в тот страшный час
Вы поступили благородно,
Вы были правы предо мной:
Я благодарна всей душой...

(Пушкин 1937-1959/6: 187)

Повторимся: именно душа, русская душа Татьяны принимает это уничижение. Более того, она бы по-прежнему хотела, чтобы Онегин был с ней строгим воспитателем:

<...> колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.

(Там же)

Как может Онегин «быть чувства мелкого рабом», когда судьба распорядилась так, что раба — она? Нет, она никогда не соединится с Онегиным согласно его воле («<...> вы должны, / Я вас прошу меня оставить»). Татьяна скорее останется во власти воспоминаний о потерянном, неполноценном объекте, чем найдет настоящий объект. Она предпочтет того Онегина, который ушел из ее жизни, как ушла няня — суррогат матери, чье место впоследствии займет он и чей прах ныне покоится на «смиренном кладбище» неподалеку от дома, где прошло ее детство.

Дениэл Ранкур-Лаферьер (Daniel Rancour-Laferriere)

Мазохизм в русской литературе

Татьяна Ларина

Дениэл Ранкур-Лаферьер
(Daniel Rancour-Laferriere)