Сексуальная революция

2. Молодежные коммуны

Опыт молодежных коммун наиболее пригоден, для того чтобы продемонстрировать роль молодежной сексуальной революции. Они были первым естественным выражением развития коллективной жизни молодежи. В молодости, особенно в период полового созревания, все находится в движении, психологические препятствия еще не приобрели вид жестких структур. Напротив, коммуна, руководимая людьми старшего возраста, с первых же шагов своего существования сталкивается с трудностями, вызванными закоснелостью возрастных психических реакций и привычек. Поэтому именно молодежные коммуны имели наилучшие перспективы утвердиться, доказав тем самым полезность и прогрессивность коллективных форм жизни. Какие элементы прогрессивной революционной жизни утвердились в коммунах? Какие препятствия тормозили этот прогресс?

В Советском Союзе очень рано поняли, что политическая организация молодежи и подъем ее жизненного уровня относятся к числу первоочередных задач. Но только одного этого было недостаточно. Бухарин попытался обобщить главную задачу в словах: "Молодежи нужна романтика". Сделать такой вывод пришлось под влиянием спада пролетарского молодежного движения, который обозначился с началом периода нэпа, наступившего после гражданской войны. Тогда бурные события первых лет борьбы сменились менее романтическими годами трудной работы, направленной на восстановление.

"Мы должны обращаться не только к разуму, — говорилось на V съезде комсомола. — Ведь прежде чем человек что-либо понимает, он должен чувствовать это. Для воспитания юношества должен быть использован весь романтический революционный материал — будь то подпольная работа до революции, гражданская война, ЧК, бои и революционные подвиги рабочих и Красной Армии, технические открытия и экспедиции". Прежде всего, отмечалось в решениях съезда, необходимо создать литературу, в которой "в воодушевляющей форме" был бы показан социалистический идеал, возвеличивались бы борьба человека с природой, героизм рабочего класса и беззаветная преданность делу коммунизма. Таким образом, воодушевление молодежи предполагалось пробудить и поддерживать с помощью этических идеалов. Место буржуазных идеалов и представлений должны были занять революционные.

Конкретно это означало, например, следующее. Молодежь буржуазного общества, охочая до сенсаций, с интересом читает детективные романы. Но ведь вполне возможно заменить криминальный роман с обычным содержанием детективом революционной направленности, так чтобы речь шла не о преследовании преступника сыщиком, а например, о погоне сотрудника ГПУ за белогвардейским шпионом. И в том, и в другом случае юные читатели переживают одно и то же — ужас, страх, ощущения загнанности и напряженности. Результатом оказываются садистские фантазии, связанные с неудовлетворенным сексуальным возбуждением. Следовательно, формирование психических структур зависит не от содержания переживания, а от характера вегетативного возбуждения, которым это переживание сопровождается.

Страшная сказка воздействует на психику одинаково, идет ли в ней речь об Али-бабе и сорока разбойниках или о казни белогвардейских шпионов. С точки зрения читателя, дело в ощущении ужаса, а не в том, будут ли обезглавлены сорок разбойников или сорок контрреволюционеров.

Если революционное движение хотело лишь донести свои воззрения и сделать их притягательными, то было достаточно замены одного этического идеала другим. Но если оно, кроме того, хотело изменить структуру психологии людей, сделать их способными к самостоятельным мышлению и действию, короче говоря, выкорчевать психологию подданного, то ему надлежало подумать не только о том, чтобы консервативный Шерлок Холмс был бы просто изгнан Шерлоком Холмсом красным, а о том, чтобы революционная романтика взяла верх над консервативной.

В решении V съезда комсомола отмечается: "Демонстрации, факельные шествия, знамена, массовые концерты должны в полном объеме использоваться для оказания могучего воздействия на молодежь". Это было необходимо, но это было только продолжение использования старых форм, с помощью которых обеспечивались воодушевление масс и идеологическое воздействие на них.

В гитлеровской Германии с целью оказания сильного влияния на молодежь также успешно проводились демонстрации, факельные шествия, церемонии освящения знамен и массовые концерты. Эти мероприятия, конечно же, рождали в душе молодого коричневорубашечника из "Гитлерюгенда" не меньшее воодушевление и чувство преданности, чем в душе комсомольца.

Сопоставляя эти две организации и их методы работы в массах, следует отметить решающее значение того обстоятельства, что программа немецкой организации "Гитлерюгенд" включала в себя клятву о безусловном и некритическом повиновении вечному фюреру, что эта организация не осмеливалась и подумать о том, чтобы по собственной воле "строить свою жизнь на основе собственных принципов". Тогда как задача комсомола, напротив, заключалась в том, чтобы создать новое бытие для всей трудящейся молодежи исходя из условий ее собственной жизни и на основе ее собственных потребностей, чтобы сделать молодежь готовой к действию и при этом наделенной по убеждению, а не в силу повиновения такими свойствами, как самостоятельность, антиавторитарная ориентация, трудолюбие, способность испытывать сексуальное удовлетворение, самостоятельно принимать решения, критически мыслить. При этом молодежь должна была знать, что она борется не за "коммунистический идеал", находящийся где-то еще далеко, а что эта коммунистическая цель представляет собой осуществление ее собственной самостоятельной жизни.

Для авторитарного общества характерно, что молодежь не осознает действительной сущности собственной жизни и поэтому или ведет тупое убогое существование, или проявляет слепую преданность. Революционная же молодежь, осознавая свои потребности, развивает на этой основе свойство, вызывающее наиболее длительное и мощное воодушевление. Это воодушевление, порождаемое жизнерадостностью. "Быть молодым" и "самостоятельным" означает и положительно относиться к сексуальности. Советскому государству надо было выбирать, хочет ли оно опереться на аскетическую жертвенность или на жизнерадостность, означающую положительное отношение к сексуальности. Широкие массы молодежи можно было завоевать на сторону Советской власти и добиться изменений в структуре их психологии в соответствии с социалистическими принципами только с помощью идеологии, проникнутой жизнеутверждением.

В 1925 г. в рядах Ленинского комсомола насчитывался 1 млн., в 1927 г. — 2 млн, в 1931 г. — 5 млн членов. В 1932 г. численность организации возросла почти до 6 млн человек. Следовательно, задача организационного охвата рабочей молодежи оказалась успешно выполненной. Но была ли вся молодежь в соответствии с главной установкой II съезда РКСМ переструктурирована для обеспечения "собственной самостоятельности"? Ведь только около 15 % крестьянской молодежи были объединены в комсомоле и легче всего могли быть организованы. Изменение структуры характеров происходило у крестьянской молодежи по-иному, нежели у пролетарской, — ведь сексуально-политическая ситуация той и другой группы подрастающего поколения была совершенно различна.

Вовлечение молодежи в организацию прямо связано со способностью последней понять свои материальные и сексуальные потребности, сформулировать и выразить их и сделать все для их реализации. Новые формы жизни создаются только благодаря новому ее содержанию, а новое содержание должно быть облечено в новые формы.

Коммуна Сорокина

В ходе революционного переворота возникали социальные конструкции, которые хотя и были весьма характерны для переходного времени, но не могут рассматриваться в виде зародышевых ячеек будущего коммунистического строя. Попробуем на примере ставшей знаменитой "коммуны Сорокина" понять, в чем заключается своеобразие таких организаций.

Эта коммуна представляет собой образцовый пример организации, структурированной на началах авторитарной дисциплины, антифеминизма и гомосексуальных связей и не являющейся специфически коммунистической.

Молодой рабочий Сорокин, работавший на паровой мельнице на Северном Кавказе, прочитал в газетах об "Автострое" — строительстве самого большого автомобильного завода в Советском Союзе. У него возникло желание работать на этом строительстве. Во время учебы на технических курсах в соседнем городе Сорокин организовал из сокурсников ударную бригаду. По окончании курсов все сорок два выпускника, заразившись энтузиазмом Сорокина, завербовались на "Автострой", куда и прибыли 18 мая 1930 г. Под руководством Сорокина двадцать два молодых рабочих создали трудовую коммуну. Каждый отдавал свой заработок в общую кассу, из которой финансировались все расходы. Никому из участников этой типично молодежной коммуны не было больше двадцати двух лет.

Молодой энтузиазм, с которым коммунары принялись за работу, их честолюбие и неутомимость уже вскоре начали действовать на нервы другим рабочим. К ним придирался и директор, гоняя добровольцев по разным объектам стройплощадки, вместо того, чтобы, как они желали, использовать их всех вместе на одном участке. В конце концов, Сорокину удалось добиться смещения директора.

Его преемник относился к коммуне с большим пониманием. Сразу же после назначения нового директора коммунары попросили поставить их на особенно трудный участок, где план выполнялся только на 30%. Надо было осушать болото. Из коммуны вышли четверо ее членов, в том числе единственная женщина, входившая в коллектив. Они не выдержали нагрузок. Оставшиеся же восемнадцать сплотились в крепкую группу, для которой борьба была радостью. Они работали как одержимые. В коммуне установили железную дисциплину. Коммунары решили даже изгонять из своих рядов каждого, кто отсутствовал на работе более двух часов. И действительно, один из проштрафившихся членов коммуны был безжалостно исключен, несмотря на то, что его любили все товарищи.

Вскоре план был выполнен на 200%. Слава коммуны Сорокина распространилась по всему заводу. Теперь коммунаров уже без просьбы систематически ставили на все трудные участки. Они повсюду увлекали рабочих за собой. Случалось, что коммунары трудились по 20 часов в сутки. Эта напряженная деятельность крепко связывала их друг с другом. Им удалось обзавестись двумя палатками, где коммунары вместе жили и питались. Так трудовая коммуна превратилась в полную коммуну. Их пример оказал зажигательное воздействие. Когда Сорокин со своими товарищами прибыл на строительство, там было 68 ударных бригад, в которых трудился 1 691 ударник, коммуны же, кроме Сорокинской, не было ни одной. Через полгода существовало уже 253 ударные бригады и 7 коммун, а весной 1931 г. численность ударных бригад дошла до 339, ударников — до 7023, а коммун — до 13. Заслуги бригадира Сорокина были отмечены орденом Красного Знамени.

Эти коммуны напоминают нам о коллективистских группах в некоторых отделениях Союза красных фронтовиков в Германии (организация рабочей самообороны, руководимая компартией Германии и действовавшая в 1924 — 1933 гг. — Прим. пер). Хотя исключение женщин не характеризует коммуну как образец будущих коммунистических коллективов. Ее структура чужда психологической структуре среднего человека. Героические требования, которые коммунары предъявляли к себе и своим друзьям, несомненно, необходимы для трудной борьбы в переходное время, но они, безусловно, непригодны при выработке перспективных взглядов на процесс образования коммун. (Необходимо различать коммуны, возникающие под действием крайней необходимости, как это бывало среди ударников, и такие, которые создаются на основе обычных жизненных потребностей.)

Развитию многих коммун в Советском Союзе был свойствен именно переходный характер. Совместный труд и совместно переносимые трудности становились краеугольным камнем таких коллективов на заводе, в колхозе или армии. Ударники так же привыкали друг к другу, как это происходит с солдатами в окопах. Именно примитивность жизни затушевывала различие между элементами своеобразия.

Трудовой коллектив становился коллективом в полном смысле этого слова, если к совместному труду прибавлялось и общее жилье. Но такой коллектив еще не является подлинной коммуной, так как в общую кассу вносится только часть индивидуального заработка. В некоторых коллективах все, независимо от величины заработка, делают одинаковый взнос "в общий котел". Есть и другие правила, согласно которым все члены коллектива платят минимальный взнос и сверх того определенные проценты со своих доходов.

В "полных коммунах" дело обстоит по-другому. Коммунары берут на себя обязательство отчислять в кассу коммуны весь свой заработок. Полная коммуна рассматривается как "высшая форма совместной жизни людей". Однако при создании таких полных коммун оказалось, что отсутствие внимания к вопросам структуры коллектива и личности привело к появлению авторитарных форм связи, характеризующихся известной долей принуждения.

В Государственной библиотеке в Москве сложилась полная коммуна, в которой всем коммунарам предоставлялись одинаковые пальто, обувь и даже нижнее белье. Если кто-нибудь из коммунаров хотел носить собственное пальто и белье, это осуждалось как проявление "мещанства". Личной жизни не было вовсе. Было запрещено, например, поддерживать более тесную дружбу с каким-либо одним из коммунаров. Любовь же считалась чем-то предосудительным. Если замечали, что девушка находила особое удовольствие от общения с одним коммунаром, их обоих клеймили на заседании как "разрушителей коммунистической этики". Просуществовав недолго, по свидетельству Менерта, коммуна распалась.

Если коммуну одобряют в качестве "будущей формы семьи", будущей единицы общества, если есть намерение сохранять и поддерживать ее, то особенно важно внимательно проследить за ошибочными тенденциями в развитии таких коммун. Любая странность, противоречащая природе человека и его потребностям, любого рода авторитарное, моральное или этическое регулирование жизни должны ее

разрушить. Основная проблема заключается в том, каким образом должна была бы развиваться коммуна, если бы она была основана на естественных, а не моральных условиях. В качестве примера того, как противоречие между структурой и формой существования может обостриться до гротеска, стоит привести коммуну Горной академии в Москве. Там было решено планировать не только расходы своих членов, но и их время. Был составлен график, по свидетельству Менерта, выглядевший следующим образом:

7.30	Подъем
7.30-8.45	Одевание, завтрак, уборка
8.45-14.00	Лекции
14.00-15.30	Обед и отдых
15.30-21.00	Лекции и самостоятельная работа
21.00-21.30	Ужин
21.30-23.00	Отдых, чтение
23.00-24.00	Чтение газет
Всего:	24 часа 00 мин.

Коммуна завода АМО на основе длительных и тщательных наблюдений подготовила даже следующий статистический материал о том, как каждый коммунар использует 24 часа (средние данные):

1. Работа на предприятии	6 ч 31 мин
2. Сон	7 ч 35 мин
3. Учеба	3 ч 1 мин
4. Принятие пищи	1 ч 24 мин
5. Общественная работа	53 мин
6. Чтение	51 мин
7. Отдых (кино, клуб и пр.)	57 мин
8. Работа на дому	27 мин
9. Посещение гостей	25 мин
10. Личная гигиена	24 мин
11. Не установлено	1 ч 32 мин
Всего:	24 ч 00 мин

Перед нами случай одержимости статистикой. Такие явления носят явно выраженный патологический характер, будучи симптомами невроза принуждения, возникающего в условиях "обязаловки", против чего должно было бунтовать все существо коммунара. Вывод, который следует сделать из такой ситуации, принадлежит не Менерту, вообще ставящему под вопрос возможность организации жизни на коллективистских началах. Он заключается в следующем: придерживаясь коллективистских форм жизни, необходимо найти путь, к которому структура психологии человека может приспособить эти формы.

До тех пор пока мысли и чувства коммунаров противоречат коллективу, общественная необходимость будет волей-неволей пытаться пробить себе дорогу с помощью совести и принуждения. Необходимо закрыть "ножницы" между психологической структурой человека и формой существования, причем сделать это не с помощью принуждения, а естественным образом.

Трудовая коммуна ГПУ для беспризорных "Болшево"

Речь идет о первой трудовой коммуне для беспризорных детей, основанной в 1924 г. по инициативе председателя ГПУ Дзержинского. Принцип, положенный в основу ее деятельности, гласил, что преступники должны воспитываться в условиях полной свободы. Главной проблемой являлась организация бывших правонарушителей. Она была решена следующим образом: перед началом реализации замысла два основателя коммуны "Болшево" побеседовали с заключенными Бутырской тюрьмы в Москве. Это были подростки и юноши, осужденные за грабеж, воровство, бродяжничество и т.д. Предложение ГПУ гласило: мы даем вам свободу, возможность культурного развития, учебы, участия в строительстве, которое ведет Советская страна. Хотите ли вы идти с нами и основать коммуну?

Поначалу беспризорники были недоверчивы. Они не хотели и не могли понять, как это вдруг то самое ГПУ, которое арестовало их, теперь собиралось дать им свободу. Они предполагали, что за этим предложением кроется какая-то хитрость и решили перехитрить ГПУ. Как выяснилось позже, они договорились осмотреться на месте, а потом сбежать, чтобы снова промышлять грабежом и воровством. 15 парней получили одного руководителя, деньги на электричку и пропитание. Им дали также полную свободу уходить и возвращаться, как и когда им будет угодно. Оказавшись на территории, где еще предстояло создать коммуну, вчерашние заключенные обшарили все кусты и закоулки в поисках спрятавшихся солдат. Наткнувшись на железную решетку, они подумали, что это ограждение, почувствовали недоверие и решили убраться подобру-поздорову. Но их успокоили, убедив, что ничего подобного и не планировалось. Они остались и не разочаровались. С помощью только этих 15 "первооткрывателей" численность членов коммуны была доведена сначала до 350, а потом и до 1000 человек. Например, они составили список, в который внесли имена 75 своих товарищей, сидящих в тюрьме, и поручились за них. Затем сами же отправили делегацию в тюрьму и привезли этих ребят.

Теперь возникла проблема наилучшей организации работы. Решили наладить производство обуви для окрестного населения. Парни все урегулировали сами. Они создали коммуны, которые решали вопросы быта, труда, проведения вечеров культурного досуга. Заработок составлял поначалу примерно 12 рублей в месяц при бесплатных питании и размещении.

Сельские жители запирались, охваченные страхом, и резко протестовали против создания коммуны беспризорников. Чтобы воспрепятствовать этому, они направляли петиции в адрес советского правительства.

Но постепенно началась культурная работа. Был построен клуб, создан театр. И в их работу вовлекались крестьяне из близлежащих сел и деревень. С течением времени взаимопонимание между бывшими беспризорниками и жителями окрестностей наладилось настолько, что ребятам стали отдавать в жены девушек из деревень и городков, расположенных по соседству.

Шаг за шагом маленькие предприятия превращались в фабрики по производству спортивного инвентаря. В 1929 г. существовала обувная фабрика, на которой производились ежедневно 400 пар обуви и 1000 пар коньков, а также одежда. Теперь заработок составлял от 18 рублей для вновь пришедших до 100 — 130 для старожилов. Рабочие отчисляли 34-50 рублей на организацию отдыха, питание, жилье, одежду, 2 % уходило на оплату учреждений культуры. Проблема, с которой сталкивались новички, заключалась в том, как поддержать свое существование. Ответ гласил: мы предоставим вам кредит до тех пор, пока вы не начнете зарабатывать в полном объеме.

На предприятии существовала такая же система самоуправления, как и на предприятиях всего Советского Союза. Действовали избиравшееся коллективом правление, состоявшее из трех человек, и орган представителей коллектива, имевший своей задачей наблюдение за деятельностью правления.

В состав культурно-политического отдела входило несколько комиссий, к работе которых привлекались вновь прибывавшие правонарушители. Численность членов коммуны постоянно росла. Если в 1924 — 1925 гг. беспризорники еще опасались вступать в свободную коммуну, то несколько позже их наплыв так возрос, что коллектив предприятия выдвинул блестящую идею — перед приемом новичков в сообщество устраивать им экзамен.

Этот экзамен должен был доказать, что испытуемый — действительно беспризорный преступник, а не, скажем, рабочий, не находившийся в конфликте с законом. "Экзаменаторы" самым тщательным образом разузнавали, где был арестован испытуемый, какие преступления он совершил, как он их планировал, с какими тюрьмами он познакомился, каково их внутреннее устройство и т.д. Если новичку не удавалось удовлетворительно ответить на эти вопросы — а члены проверочной комиссии очень хорошо разбирались в том, о чем шла речь, — то в приеме в коммуну ему отказывали. Следовательно, не принимали тех, кто не был в заключении. Список кандидатов предлагался общему собранию коммуны. На собрании новичок должен был рассказать о себе. Если его не знали, два члена коммуны получали задание заботиться о своем новом товарище. Кандидатский стаж продолжался шесть месяцев. Если испытуемый достойным образом проявлял себя, его окончательно принимали в коммуну. Если он оказывался неприемлемым, то мог беспрепятственно уйти.

Постепенно образовались библиотека, шахматный клуб, маленькая коллекция произведений искусства, был создан кинотеатр. Вся эта сеть учреждений культуры не руководилась сверху — ею управляли коммунары, избранные на соответствующие должности. Возникли и так называемые конфликтные комиссии. Тот, кто допускал упущения в работе или опаздывал, получал публичный выговор. Повторные нарушения наказывались вычетами из зарплаты. В случаях самых тяжелых нарушений использовалось следующее средство: коммуна осуждала провинившегося на один или два дня ареста. "Арестанту" давали записку с адресом соответствующей тюрьмы в Москве. Он ехал туда без какого бы то ни было сопровождения или наблюдения, сидел день-два взаперти и, радостный, возвращался назад.

В течение первых трех лет к 320 юношам присоединились 30 девушек. Но это не вызывало проблем сексуального характера, так как юноши поддерживали отношения с девушками из окрестностей. В ответ на мой прямой вопрос об этой проблеме руководитель коммуны заявил, что члены коммуны испытывали в отношениях друг с другом трудности сексуального свойства, но грубые эксцессы были редкостью. Жизнь упорядочилась сама собой благодаря возможности наслаждаться любовью без каких-либо ограничений.

Коммуна "Болшево" может считаться образцовым примером воспитания молодых преступников, базирующегося на принципе самоуправления и не авторитарного изменения структуры характера. К сожалению, такие коммуны остались отдельными, изолированными друг от друга учреждениями, и в последующие годы этот принцип по непонятным причинам больше не применялся. Доказательством тому служат отчеты за 1935 г. (Не следует забывать, что мероприятия, проводившиеся в 1935 г., осуществлялись уже в такой обстановке, когда всеобщее попятное движение к авторитарным методам руководства обществом становилось все более заметным.)

Молодежь в поисках "новых форм жизни"

В то время когда благодаря нэпу была восстановлена экономика, выдающуюся роль играло создание частных коммун. В коллективных общежитиях молодые люди должны были осуществлять коммунистическую форму общественной жизни. Как свидетельствует Менерт, эти стремления с течением времени снова отошли на задний план.

"Наступило отрезвление, — писал он в 1932 г. — Стали открыто признавать, что мало смысла в том, чтобы уже теперь, когда вся страна переживает процесс ликвидации нэпа и находится в самом начале построения социализма, предвосхищать на маленьких островках его высшую стадию — коммунизм. Несмотря на большое рвение, с которым осуществлялось создание коммун, процесс этот был, скорее, делом, порожденным трудной ситуацией. Сегодня в создании коммун больше не нуждаются". Но эту информацию Менерта все-таки нельзя счесть удовлетворительной. Может быть, попытки создания молодежных коммун, предпринятые в середине 20-х гг., оказались преждевременными? Но почему они не удались?

Общественное развитие в Советском Союзе до сих пор характеризуется тяжелой борьбой новых форм жизни против старых. Исход этой борьбы определит судьбу русской революции. Вопрос о молодежных коммунах представляет собой лишь часть общей проблемы. Мы не можем согласиться с тем, что их создание было лишь "делом, порожденным трудной ситуацией". Представляется более вероятным, что этот в высшей степени серьезный и значительный шаг молодежи завершился неудачей, прежде всего, из-за столкновения с непонятными трудностями. Очевидно, новое не смогло возобладать из-за того, что оно было заглушено старым. Тем не менее, в Советском Союзе уже говорят об "осуществленном социализме". Познакомимся с приведенным Менертом отчетом из дневника одной коммуны.

Это было зимой 1924 г. В Советском Союзе, прежде всего в крупных городах, в том числе и в Москве, властвовала самая жестокая нужда. Общий голод, совместно переносимые лишения, общая нехватка жилья сблизили людей. Чувство сплоченности, выраставшее из этих общих переживаний, стало столь сильным, что иные друзья, которым оставалось совсем немного до окончания школы, оказались не в состоянии расстаться друг с другом. У них еще не было ясного представления о планах на будущее, но возвращение в обычные индивидуальные семьи после нескольких лет коллективного товарищеского сотрудничества казалось невозможным. Так появилась идея остаться вместе большой семьей и в будущем, то есть идея создания коммуны. Желающих вступить в коммуну было очень много, но строг был и отбор. Будущие участники оказались достаточно умными, считая такой отбор необходимым. Отвергнутые пролили немало слез.

После длительных безуспешных поисков жилья на втором этаже одного старого московского дома освободилось несколько комнат в бывшей пивной. На первом этаже находилась китайская прачечная, пар из которой через трещины в стенах и потолке поднимался наверх. Легче дышалось только с двух до шести часов ночи, когда работа прекращалась. Но воодушевлял сам факт, что над головой была крыша.

Вселение состоялось в апреле 1925 г. Квартира состояла из двух спален, одной жилой комнаты, которую называли клубом, и кухни. Мебелью служили нары, два стола и две скамьи. Десять человек, пятеро девушек и пятеро юношей, хотели создать новую жизнь.

Сначала планировалось делать всю работу по дому своими руками. Но уже вскоре коммунары оказались так перегружены задачами, которые надо было выполнять вне дома, что, когда прошло первое воодушевление, они стали с прохладцей относиться к домашним делам. Воцарилась неряшливость. Прошло несколько месяцев, и в дневнике коммуны появились такие записи:

"28 октября. Дежурный по комнате проспал. Завтрака не было. Помещение коммуны оказалось не убрано. После ужина посуда не вымыта (кстати, не было воды).

29 октября. Опять без завтрака. Ужина тоже нет. Посуда все еще не вымыта. Ни столовая, ни туалет не убраны (да и вообще туалет почти никогда не убирается). Везде толстый слой пыли. Когда мы ложились спать, дверь оставалась незапертой. В двух комнатах остался свет. (Обычное явление.) Вопреки всем правилам наш фотолюбитель принялся в два часа ночи проявлять снимки.

30 октября. Мы начали уборку. Все разбросано по полу, на подоконниках, на стульях, на кроватях и под ними. Газеты, чернильницы, письма, ручки раскиданы по всему клубу. На столе хаос. В кухне все еще стоит невымытая посуда, чистой больше нет. Кухонный стол заставлен до предела. Водосток забит грязным жиром. Столовая превратилась в ад. Коммунары спокойны, апатичны, а некоторые даже довольны. Построим ли мы так новую жизнь?"

Несколько дней спустя принимается решение нанять экономку. Но разве это не чистой воды эксплуатация? После обстоятельного совещания принимается решение: "Любой человек вынужден постоянно пользоваться платными услугами других: он сдает белье в прачечную, приглашает уборщицу, чтобы она вымыла пол, заказывает рубашку у портнихи. Наем экономки является, в принципе, тем же самым, разве что в этом случае все названные работы выполняются одним лицом". Так в коммуну пришла экономка Акулина, а с ней воцарились определенные чистота и порядок.

Несмотря на это, к исходу первого года дневник коммуны фиксирует мрачную картину. Взаимоотношения между коммунарами безотрадны: "Давление тяжелой обстановки вызвало нервозность и раздражительность". Последовало четыре выхода из коммуны. Одна девушка ушла, заявив, что в коммуне она подрывает здоровье, другая мотивировала свой уход вредным характером одного из юношей, третья вышла замуж и переехала к мужу. Четвертым был парень, который утаил от товарищей по коммуне часть своего заработка — 160 рублей. В наказание за это его исключили. В результате остались только две девушки и четверо юношей. Это была низшая точка самого серьезного кризиса. С наступлением лета снова началось движение по восходящей. Скоро коммуна насчитывала одиннадцать участников, почти все они были студентами. В конце концов из первых десяти основателей коммуны осталось только четверо. Все коммунары (пять девушек и шесть юношей) были ровесниками — в возрасте 22 — 23 лет.

С организационной точки зрения, для коммуны было характерно восприятие государственно-формальных механизмов регулирования — "комиссий". Каждый вопрос, даже самый незначительный, обсуждался на общем собрании членов коммуны. Отдельным "комиссиям" надлежало заботиться о различных сторонах жизни. Перед финансовой комиссией стояла трудная задача поддерживать равновесие между доходами и расходами, хозяйственная комиссия отвечала за продовольствие и другие покупки, а также за соблюдение порядка в доме. Учебно-политическая комиссия занималась вопросами, связанными с учебой коммунаров, заботилась о пополнении библиотеки и приобретении газет, а также поддерживала связь между коммуной и молодежными организациями, прежде всего комсомолом. В ведении вещевой комиссии находилось приобретение одежды, белья и обуви, а санитарная комиссия заботилась о здоровье коммунаров и обеспечивала их мылом и зубным порошком.

Но по мере того как члены коммуны преодолели первые трудности устройства своего чисто материального бытия и начала заявлять о себе так называемая частная жизнь, начались проблемы морального характера.

Среди трудностей, обременявших жизнь коммуны, можно различать непосредственные последствия материальной нужды и выражение сексуального страха, обусловленного структурой личности. Со стороны складывалось впечатление, что "эгоизм", "индивидуализм" и "мещанские привычки" вредили коллективистскому духу коммуны. Предпринимались попытки выкорчевать эти старые "плохие свойства" с помощью ужесточения дисциплины и моральных требований. В противовес "эгоистическим склонностям" устанавливался некий идеал, моральный принцип "коллективной жизни". Следовательно, с помощью морально-этических, даже авторитарных мер пытались создать организацию, принципами которой должны были быть самоуправление и добровольная внутренняя дисциплина. Откуда проистекал этот недостаток внутренней дисциплины? Могла ли коммуна в долговременной перспективе выдержать противоречие между принципом самоуправления и насаждением авторитарной дисциплины?

Самоуправление коммуны предполагает психическое здоровье, требующее, в свою очередь, обеспечения всех внутренних и внешних условий для любовной жизни, приносящей удовлетворение. Противоречие между самоуправлением и насаждением авторитарной дисциплины коренилось в противоречии между стремлением к коллективной жизни и психической структурой коммунаров, непригодной для нее. Молодые люди оказывались несостоятельными при урегулировании сексуальных отношений внутри коммуны. Коллектив должен был стать новой родиной для молодежи, которой опостылел родительский дом, но в сознании этой молодежи уживались одновременно страх перед семьей и тоска по ней.

Проблемы с колкой дров и выполнением мелких повседневных обязанностей стали неразрешимыми только из-за запутанности сексуальных отношений. Поначалу коммунары выдвигали вполне верные требования. Отношения должны были быть "товарищескими". Но никогда так и не стало ясным, что значит "товарищеские". Правильно подчеркивалось, что коммуна — не монастырь, а коммунары — не аскеты. В уставе коммуны было даже дословно записано:

"Мы считаем, что ограничение половых отношений (любви) не должно иметь места. Половые отношения должны быть открытыми, и мы должны воспринимать их серьезно и сознательно. Следствием нетоварищеских отношений являются стремление уединиться в темном углу, флирт и тому подобные нежелательные явления".

В этих немногих словах видно, что коммунары инстинктивно правильно поняли принцип сексуальной экономики: несвобода половых отношений ведет к "занятиям любовью" На черной лестнице. Были ли коммунары так воспитаны, сознавали ли они настолько свою сексуальность, были ли они настолько здоровы, чтобы последовать этому правильному, с точки зрения сексуальной экономики, коллективистскому принципу? Нет, они не были таковы.

Уже вскоре оказалось, что с помощью требований и слов нельзя решить проблемы перестройки психической структуры. Как выяснилось, желание юноши и девушки уединиться, без помех предаться любви отнюдь не является следствием нетоварищеских отношений. Тотчас же дала о себе знать проблема жизни молодежи всех социальных слоев любой страны: отсутствие собственного жилья. Каждая комната была полна народа. Где же могла беспрепятственно развиваться любовная жизнь? При основании коммуны никто не подумал о множестве задач, которые возникнут из одного лишь факта совместного пребывания лиц обоего пола. Так диктовала действительность, сама жизнь, и с ней невозможно было что-либо поделать ни приказом, ни дисциплиной. Позже "конституция" коммуны получила дополнение, направленное на то, чтобы одним ударом покончить с проблемой. Оно гласило: "В первые годы существования коммуны половые отношения между коммунарами нежелательны!"

В протоколе сказано, что это решение смогло продержаться два года. После всего того, что нам известно о юношеской сексуальности, мы считаем это совершенно нереальным. Нет сомнения, что половые отношения продолжались втайне, будучи недоступными для глаз "комиссии". Так часть реакционного мира сумела вторгнуться в новый. Был нарушен первый правильный принцип коммуны — быть открытым и откровенным в половых отношениях.

Неразрешимое противоречие между семьей и коммуной

Трудности жизни в коммуне заключались не только в решении вопроса о том, кому надлежало гладить и чинить одежду — одним ли девушкам или и юношам тоже. Главное, что создавало трудности, — это вопросы сексуального сосуществования. Доказательством сказанному служит отчасти революционный, а отчасти проникнутый судорожным страхом характер попыток коммунаров справиться с половой проблемой. Под конец тяжелого конфликта был сформулирован результат: семья и коммуна — несовместимые организации.

В начале 1928 г. эта трудность проявилась самым острым образом. Как показывает протокол, 12 января на собрании, которое созвал Владимир, велись следующие дебаты:

Владимир: "Я женюсь. Катя и я решили пожениться. Мы хотим жить обязательно вместе, причем в коммуне, так как мы не можем и представить себе жизнь вне коммуны".

Катя: "Я подала заявление о приеме в коммуну".

Семен: "Как хочет быть принятой Катя, как жена Владимира или просто как Катя? От этого зависит наше решение".

Катя: "Я уже давно собиралась подать заявление о приеме в коммуну, я знаю коммуну и хочу стать ее членом".

Сергей: "Я за прием. Если бы Катя подала заявление независимо от брака с Владимиром, то я бы всерьез поразмыслил над этим делом. Но в данном случае речь идет не только о Кате, но и об одном из наших коммунаров. Мы не должны забывать это".

Леля: "Я против того, чтобы в коммуну принимали любого супруга. Сначала надо взвесить, насколько вновь возникающая таким образом семья подходит для коммуны (!). Правда, я считаю Катю подходящей для такого эксперимента, так как она, по сути своей, подготовлена к жизни в коммуне".

Миша: "Сейчас наша коммуна переживает кризис. Брак означал бы формирование группы в коммуне и еще больший ущерб ее единству; поэтому я против приема Кати".

Леля: "Если мы не примем Катю, мы потеряем Владимира. Мы и сейчас его почти потеряли — он едва бывает дома. Я голосую за прием".

Катя: "Я прошу рассмотреть мое дело без "смягчающих обстоятельств", я хочу стать полноправным членом коммуны, а не просто женой одного из коммунаров".

Решение: Катя принимается в коммуну.

В спальне девушек поставили еще одну койку. Ни в протоколах коммуны, ни в сообщении Менерта нет конкретной информации о том, как же осуществлялись половые контакты между молодыми коммунарами. Хотя проблема брака одного из коммунаров и была, в принципе, решена положительно, трудности начались только вслед за этим. После длительных дебатов пришли к выводу о том, что коммунарам нежелательно иметь детей из-за нехватки места и тяжелого материального положения коммуны. Присутствие детей лишило бы студентов всякой возможности спокойно работать дома. В протоколе читаем:

"Брак в коммуне возможен и разрешен. Ввиду трудной жилищной ситуации он должен оставаться без последствий. К аборту прибегать нельзя".

В этих трех предложениях сказано о проблемах исторического переворота в Советском Союзе больше, чем на тысячах страниц формалистических протоколов. Рассмотрим их подробнее:

Первое предложение: "Брак в коммуне возможен и разрешен". Были, правда, сомнения в том, возможен ли брак, и его все-таки разрешили — ведь нельзя же было запретить любовные отношения. К идее о том, что нет необходимости заключать "брак", чтобы поддерживать любовные отношения, не пришли, так как понятие "брак" в официальной советской идеологии совпадало с любой формой половых отношений. Не проводили никакого различия между отношениями, связанными с желанием иметь детей, и такими, которые были порождены только потребностью в любви. Не отличали также кратких, преходящих отношений от длительных. Не думали ни о прекращении кратковременных отношений, ни о развитии длительных.

Второе предложение: "Ввиду трудной жилищной ситуации брак должен оставаться без последствий". С одной стороны, коммунары признавали, что можно заключить брак, не заводя детей, которых негде было бы устроить. Но действительно трудным с самого начала был вопрос о том, как, собственно, половая жизнь может остаться без последствий. В немецком молодежном движении брал верх принцип, согласно которому проблема пристанища решалась в компании молодых людей следующим образом: тот, у кого была комната, предоставлял ее на время своим друзьям, чтобы никто не мешал им побыть наедине. При всей важности такого решения ни одна официальная партийная инстанция не осмелилась официально признать его как крайнюю меру в безвыходной ситуации.

Третье предложение: "К аборту прибегать нельзя". В этой фразе нашла выражение консервативная тенденция, смысл которой в дозволенности любовных отношений, но в недопустимости абортов. Следовательно, как практический выход избиралось воздержание. Чтобы быть корректным, решение должно было бы звучать следующим образом: "Так как мы из-за недостатка места пока не можем допустить появления детей, вам поначалу нельзя обзаводиться потомством. Если вы хотите быть вместе, то используйте противозачаточные средства и скажите нам, когда вы хотите, чтобы вам не мешали".

Дискуссии, последовавшие за этим решением, показывают, сколь беспомощны были коммунары, запутавшиеся в представлении о единстве продолжения рода и сексуального удовлетворения. Не все были согласны с этим решением, некоторые правильно считали его слишком уж резким вмешательством в законы природы, грубым, неясным и вредным для здоровья шагом. Когда по прошествии года появилась возможность получить для коммуны новое жилье большей площади, названная резолюция была заменена новой, которая гласила: "Коммуна допускает рождение детей". Вопрос о беспрепятственности половых контактов снова не затрагивался. Революционный характер имела точка зрения, в соответствии с которой дети коммунаров должны были рассматриваться как дети коммуны и воспитываться за счет общих средств.

Здесь-то и проявляется противоречие, ведь коммуна, несомненно, была новой формой "семьи", являясь коллективом, состоявшим из людей, не связанных кровным родством, и призванным заменить старую семью. Хотя тоска по коллективу и порождалась протестом против ограничений, накладывавшихся семьей на жизнь, сама эта тоска была выражением стремления к жизни в сообществе, подобном семейному. Потому и была основана новая форма семьи, в которой в то же время сохранялась и ее старая форма. Все это вызывало ужасную неразбериху. После того как коммуна внутренне консолидировалась, появилась мысль о возможности брака, которая в ходе дальнейших дебатов привела к принятию следующего решения:

"Если кто-либо из коммунаров пожелает жениться, это вполне нормально, и коммуна не вправе препятствовать ему. Напротив, коммуна должна приложить усилия к обеспечению предпосылок, необходимых для создания семьи".

Теперь противоречие между семьей и коллективом нашло конкретное выражение в следующих вопросах: как же быть, если коммунар захочет жениться на девушке со стороны, причем на такой, которая не подходит для коммуны? принимать ее в коммуну или нет? а что делать, если эта девушка со стороны вовсе не хочет, чтобы ее приняли в коммуну? должны ли в этом случае муж и жена жить врозь? Таким образом, один вопрос породил другой.

Коммунары не знали, что:

1) между новыми формами существования коммуны и старой структурой психологии коммунаров имелось разительное противоречие;

2) коммуны были несовместимы со старыми браком и семьей;

3) необходимо было осуществить структурную перестройку психологии людей, входящих в коммуну. Они не знали также, как это сделать.

Консервативное понятие "брак" связывалось с представлением о нерасторжимости отношений и опутывало коммунаров, которые не находили выхода из трудностей.

Едва коммунары порадовались решениям, найденным в рамках семейного права, как случилось нечто совсем плохое. Вот что сказано в дневнике: "Владимир больше не любит Катю. Он сам не смог объяснить ситуацию. Когда он женился на Кате, он любил ее, но теперь у него не осталось никакого чувства к ней, кроме чисто товарищеского, а жить как муж и жена без любви трудно, да в этом и нет необходимости".

Следствием был развод, и событие это очень взволновало товарищей. Прежде всего весьма резко выступали девушки. Они говорили: "Владимир просто свинья! Ему бы надо было обдумать все до брака. Нельзя же сначала жениться, а через какое-то время сбежать. Это чертовски похоже на мелкобуржуазную романтику: хочу — люблю, хочу — перестаю любить. Сегодня говорит: "Я не могу без тебя жить, давай поженимся", а пройдет месяц: "Мне очень жаль, но я больше тебя не люблю, давай останемся просто товарищами".

Как же мало влияло советское законодательство о браке на душевную структуру коммунаров! Мелкобуржуазным считалось расторжение брачного сообщества, то есть как раз то, чего так боится сам мелкий буржуа! Вот она, диалектика!

Юноши отнеслись к ситуации с большим пониманием. Они полагали, что Владимир, несомненно, любил Катю и не был виноват в исчезновении этого чувства. Дело обсуждалось на общем собрании членов коммуны. Некоторые девушки считали странным, что Катя не рассказала эту историю вообще ни одному человеку, а теперь вот вынесла ее даже на общее собрание. Разгорелся долгий спор. Одни говорили: "Владимир прав, если он хочет разводиться, и мы не можем его за это осуждать. В конце концов, его нельзя заставить любить с помощью решения коммуны". Большинство же осуждало Владимира за то, что он легкомысленно вступил в брак и вел себя не так, как подобает комсомольцу и коммунару. Согласия так и не достигли.

Все дело разрешилось само собой благодаря тому, что Катя на несколько месяцев уехала из Москвы. По возвращении они с Владимиром возобновили совместную жизнь, но это не решило проблемы развода.

С течением времени в брак вступили пять из десяти коммунаров. Жилищные условия нисколько не изменились, то есть у юношей и девушек были раздельные спальни. Это ситуация, невозможная с точки зрения сексуальной гигиены.

Коммунарка Таня написала мужу письмо, проникнутое отчаянием: "Я хочу личного счастья, маленького, совсем простого и вполне соответствующего закону. Я тоскую по тихому уголку, в котором мы могли бы быть одни только друг с другом, когда захотим этого, — так, чтобы нам не надо было бы скрываться от других, чтобы наши отношения могли быть более полными, свободными и радостными. Разве коммуна не может понять, что все это необходимо человеку?"

Мы утверждаем, что Таня обладала более здоровой генитальной структурой, чем ее товарищи. Теперь мы видим, что стало причиной краха коммуны. Коммунары очень хорошо понимали Таню, ибо они сами страдали из-за жилищных условий и идеологической путаницы, но не могли ничего изменить ни в том, ни в другом. Записи прекратились, проблема "утонула" в повседневности и продолжала существовать, не привлекая к себе внимания коммунаров. Даже если бы и был решен жилищный вопрос, проблема отношений между полами в коллективе существовала бы еще долго. Жилищный вопрос только создает важную внешнюю предпосылку. Наша семья коммунаров не дошла, да и не могла дойти до понимания невозможности устанавливать длительные отношения, если нет убежденности в полной, в том числе и сексуальной, совместимости друг с другом. Они не понимали, что для того, чтобы убедиться в этом, надо некоторое время пожить вместе, не беря других обязательств. Приспособление друг к другу часто требует длительного времени, и надо быть готовым расстаться, если двое не подходят друг другу в сексуальном отношении. Они не знали, что нельзя требовать любви и что сексуальное счастье наступает само собой или отсутствует. Несомненно, здоровые и бодрые юноши и девушки догадались бы обо всем этом после ряда тяжелых конфликтов, если бы в их сознание не были заложены понятия брака и отождествления сексуальности с продолжением рода. Такие понятия не были врожденными, но их нельзя было вытравить из идеологии общества.

Сексуальная революция