Психология масс и анализ человеческого «Я»

V. Две искусственные группы: церковь и армия

Мы помним, что группы обладают различной морфологией и что можно выделить самые различные виды групп, а также прямо противоположные направления их развития. Одни группы существуют очень непродолжительное время, а другие — очень долго; бывают однородные группы, которые состоят из индивидов, очень похожих друг на друга, а бывают группы негомогенные; группы естественные и искусственные, для сохранения которых необходима внешняя сила, группы примитивные и группы высокоорганизованные, обладающие сложной структурой. Но по соображениям, о которых мы еще будем упоминать, мы хотели бы особо подчеркнуть то различие, которому представители власти уделяют слишком мало внимания; я имею в виду различия между группами, у которых лидеров нет, и теми группами, у которых они есть. В отличие от распространенного подхода к изучению таких явлений, мы начнем наше исследование не с простой группы как отправного пункта для изучения, а с групп высокоорганизованных, существующих длительное время и искусственных. Самые интересные примеры подобного рода структур — это церкви, т. е. сообщества верующих людей, и армии.

Церковь и войско — это искусственные группы; это значит, что требуется некое внешнее воздействие для того, чтобы сохранить их от распада и держать под контролем изменения в их структуре. Как правило, с их участниками никто не советуется, и им не предоставляется свободы выбора, когда они вступают в такую группу; за любую попытку покинуть такую группу человек обычно подвергается гонениям или ему предъявляются при этом определенные условия. В данный момент нам неинтересно задаваться вопросом, почему этим сообществам необходимы такие сдерживающие ограничения. Нас интересует лишь одно: а именно, что некоторые факты, в других случаях не лежащие на поверхности, в этих высокоорганизованных сообществах, которые удерживаются от распада с помощью вышеуказанных методов, прослеживаются весьма отчетливо. В церкви, а мы будем рассматривать в качестве примера католическую церковь, и в армии, как бы значительно две эти группы ни отличались друг от друга во многих отношениях, проявляется одна и та же иллюзия: что существует некий лидер. В католической церкви — это Иисус Христос, а в армии — главнокомандующий, который возлюбил всех ее участников в равной степени. Все строится именно на этой иллюзии; стоит ей исчезнуть, как при первой возможности, как только исчезнет воздействие извне, распадутся и церковь, и армия. О том, что Христос одинаково возлюбил всех, прямо говорится: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали и мне». Он относится к каждому верующему, как добрый старший брат, он им вместо отца. Все требования к человеку основаны на этой любви. Церковь пронизана демократизмом именно оттого, что перед Христом все равны, и его любовь в равной степени изливается на всех людей. Христианская община не случайно сравнивается с семьей, и верующие называют себя братьями во Христе, т. е. братьями по любви, которую испытывает к ним Христос. Безусловно, именно то, что соединяет каждого человека с Христом, — это и есть основа привязанности христиан друг к другу. В армии происходит то же самое; главнокомандующий выступает в роли отца, который любит всех своих солдат одинаково, и потому их всех объединяют узы товарищества. Армия отличается по структуре от церкви, потому что состоит из ряда подобным образом организованных групп. Каждый командир — это своего рода главнокомандующий для своих подчиненных и отец родной для своих солдат, это же относится и к его офицерам. В церкви подобные отношения тоже существуют, но они не распространяются на экономические отношения, поскольку Христос уделяет своим подопечным больше внимания и больше знает о них, по сравнению с человеком, назначенным на должность главнокомандующего.

Необходимо отметить, что в двух этих искусственных группах каждый индивид связан узами либидо — с одной стороны, с Христом в роли лидера или с главнокомандующим в роли лидера, а с другой стороны, подобные узы связывают его с остальными участниками группы. Как именно эти два вида уз взаимосвязаны, одинаковы ли они и обладают ли одинаковой ценностью и какое описание можно им дать с психологической точки зрения — ответить на эти вопросы нам еще предстоит. Но нам хотелось бы деликатно упрекнуть представителей власти за то, что они пока недооценивают важность психологической роли лидера в группе, а мы, проводя исследования лидеров как основных и самых важных ее компонентов, пришли именно к такому выводу. Похоже, мы были на верном пути, стремясь объяснить принципиальный феномен групповой психологии, а именно — утрату индивидом личной свободы. Если каждый человек устанавливает прочные эмоциональные связи в двух направлениях, о которых мы только что упоминали, то нам будет несложно именно с этим обстоятельством связать те изменения и ограничения, которые наблюдаются в личности такого человека.

Намек на то, что самые значимые эмоциональные отношения в группе строятся на основе либидо, можно обнаружить, изучая такой феномен, как паника, лучше всего изученный на примере групп военных. Паника в подобной группе возникает в том случае, если внутренние связи в этой группе начинают распадаться. При этом никакие приказы руководства больше не исполняются и каждый из участников группы действует по собственному усмотрению, совершенно не думая об интересах других людей. Взаимоотношения между ними уже разрушены, и на волю вырывается Огромный Бессмысленный Ужас. И в этот момент снова могут возникнуть естественные возражения, что дело здесь совсем в другом и что это просто страх достиг такой степени, что люди стали игнорировать все взаимоотношения, которые до того существовали между ними, и стали глухи к чувствам окружающих. Мак-Дугалл даже считал возникновение паники (не в группах военных) типичным проявлением преувеличенных эмоций по принципу эмоционального заражения путем «первичной индукции», которой он придает такое важное значение. Но тем не менее такой рациональный подход к объяснению этого явления в данном случае представляется нам весьма неуместным. Ощущение страшной опасности ни в коем случае не может быть причиной такого поведения, поскольку та же армия, которая сейчас поддалась чувству паники, раньше, столкнувшись с подобной или даже более серьезной опасностью, могла выйти из этой ситуации победителем; важна сама сущность панического чувства, она не имеет никакого отношения к той опасности, которая это чувство вызвала, и такую панику часто могут спровоцировать самые тривиальные обстоятельства. Если охваченный паникой человек часто боится действовать самостоятельно, то это происходит оттого, что те эмоциональные узы, благодаря которым он верил в свою способность справиться с опасностью, теперь перестали существовать. Теперь он остался один, лицом к лицу с опасностью, и потому она кажется такому человеку более значительной. Итак, паника возникает в группе оттого, что в ней ослабевают основанные на либидо межличностные связи, и представляет собой обоснованную реакцию на такое положение вещей, а противоположное утверждение — о том, что построенные на либидо взаимоотношения внутри группы ослабевают в результате того, что группа подвергается опасности, — может быть опровергнуто.

Утверждение о том, что страх, который испытывают участники группы, возрастает прямо пропорционально формированию эмоционального заражения, не противоречит вышесказанному. Точка зрения Мак-Дугалла верна, когда речь идет о значительной опасности и когда в группе не были сформированы прочные эмоциональные взаимоотношения. Так происходит, например, в театре или во время проведения увеселительных мероприятий, если там вдруг вспыхнет пожар. Но наиболее показательным и убедительным примером для доказательства наших идей является случай паники в армии, о котором мы уже упоминали, когда опасность, вызвавшая эту панику, не превышает ту, с которой армия уже сталкивалась раньше. Мы не считаем, что для слова «паника» есть четкое и точное соответствие в реальной жизни. Иногда это любое чувство страха, которое испытывает сборище людей, иногда — крайняя степень испуга отдельного человека; часто этот термин используют для обозначения неоправданного страха. Если применить слово «паника» к чувству страха, которое испытывает множество людей, то мы сможем использовать это понятие для построения важной перспективной аналогии. Страх у отдельного человека возникает либо оттого, что опасность очень велика, либо оттого, что он утрачивает эмоциональные привязанности; последнее является проявлением невротического страха. Точно так же возникает и паника в группе людей — оттого, что они оказались перед лицом общей опасности или оттого, что исчезли объединяющие эту группу эмоциональные межличностные отношения, которые удерживали эту группу в сплоченном состоянии; последний фактор проявляется и при возникновении невротического страха.

Все, кто вслед за Мак-Дугаллом представляют панику в качестве одного из ярчайших проявлений «группового сознания», сталкиваются с парадоксом: в этой ситуации групповое сознание уничтожает само себя. Паника, безусловно, является симптомом разложения группы; при этом погибают все чувства взаимовыручки и взаимопонимания, которые проявляли по отношению друг к другу участники группы.

Типичный пример возникновения паники изображен в пародии Нестроя на пьесу Геббела «Юдифь и Олоферн». Воин кричит: «Полководец обезглавлен!», и тогда все войско ассирийцев обращается в бегство. Когда происходит потеря лидера, в том или ином смысле слова, когда он не оправдал возложенных на него надежд, за этим следует приступ паники, даже если опасность такая же, как и раньше; взаимосвязь между участниками группы пропадает, как правило, именно в тот момент, когда утрачивается связь этих людей со своим лидером. Группа рассыпается на куски, как тонкая колба для химических опытов, которая разбивается вдребезги, стоит лишь немного надломить ее снаружи.

Заметить разрушение группы представителей какой-то религии не так просто. Недавно я прочел один английский роман, который назывался «Во тьме». Он посвящен католической религии, и его посоветовал мне прочитать лондонский епископ. В нем ярко и, на мой взгляд, убедительно описывается, как это происходит и к каким последствиям приводит. Действие романа происходит в наше время, в нем рассказывается о том, как группе людей, которые сомневались в истории о Христе, удалось обнаружить одну гробницу в Иерусалиме; в одной из надписей на ней Иосиф Аримафейский признается, что воскресения Христа не было и что он, Иосиф, просто из чувства благоговения похитил тело Христа из гроба на третий день после его погребения и поместил его в эту гробницу. Вера в воскресение Христа и в его божественное начало были разрушены, а за этим археологическим открытием последовал крах европейской культуры и небывалый рост насилия и преступлений, которым был положен конец лишь после того, как стало понятно, что вся эта история с гробницей — не более чем заговор фальсификаторов.

Здесь в качестве причины разрушения группы, которую объединяет религия, выступает не страх, для которого нет оснований. Здесь люди становятся жертвами эгоистических и враждебных импульсов, которым раньше не давали воли, потому что следовали исполненному любви учению Христа. Но и в царстве Христовом есть такие, кто не принадлежит общине верующих, и кто не любит Христа, и которых он не любит; они находятся вне этих уз взаимной привязанности. Именно поэтому религия — даже религия любви — должна проявлять твердость и непреклонность по отношению к тем, кто к ней не принадлежит. В основе своей любая религия основана на любви для всех тех, кого она объединяет; но и каждой религии свойственны жестокость и нетерпимость ко всем, кто не является ее последователем. Как бы трудно это ни было для нас лично, не стоит ставить это в упрек верующим; атеистам и тем, кому все равно, в этом смысле психологически гораздо легче. Если в наши дни подобная нетерпимость не проявляется так жестоко и беспощадно, как в былые времена, то это навряд ли свидетельствует о смягчении человеческих нравов. Причина этого, скорее всего, заключается в том, что религиозные чувства, бесспорно, ослабевают, а вместе с ними — и привязанности людей друг к другу, основанные на либидо. Если вместо одной религиозной группы возникнет другая, создается впечатление, что в наши дни такую роль может выполнить социализм, в результате этого сформируется точно такая же нетерпимость к инакомыслящим, как и во времена религиозных войн, и, если бы противоречия между представителями научных взглядов когда-нибудь могли достичь такой же значимости для широких масс людей, это стало бы новым мотивом для аналогичных противоречий.

Психология масс и анализ человеческого Я

Отличается ли поведение человека наедине с самим собой от поведения на людях? Как на нас влияет наше окружение? Насколько мы способны удержать свое "Я", когда на нас давит мнение многих? Фрейд анализирует, как отношения влияют на формирование "Я" и как это "Я" может быть деформировано давлением масс. Он рассматривает психологию масс как исследование отдельного человека, как члена племени, народа, касты, сословия, института или как составной части человеческой толпы, организовавшейся в массу к определенному времени для определенной цели.