Введение в психоанализ

Тринадцатая лекция
Архаические черты и инфантилизм сновидения

Уважаемые дамы и господа! Позвольте мне опять начать с полученного нами результата, что работа сновидения под влиянием цензуры переводит скрытые мысли в другую форму выражения. Скрытые мысли - это не что иное, как известные нам сознательные мысли нашей жизни в состоянии бодрствования; новый способ их выражения непонятен нам из-за своих многообразных черт. Мы сказали, что он возвращается к тем состояниям нашего интеллектуального развития, которые мы давно преодолели, к образному языку, символическому отношению, может быть, к отношениям, существовавшим до развития языка нашего мышления. Способ выражения работы сновидения мы назвали поэтому архаическим или регрессивным.

Отсюда вы можете сделать заключение, что благодаря углубленному изучению работы сновидения нам, должно быть, удастся добыть ценные сведения о малоизвестных началах нашего интеллектуального развития. Я надеюсь, что так оно и будет, но до сих пор к этой работе еще никто не приступал. Доисторическое время, к которому нас возвращает работа сновидения, двоякого рода: во-первых, это индивидуальное доисторическое время, детство, с другой стороны, поскольку каждый индивидуум в своем детстве каким-то образом вкратце повторяет все развитие человеческого вида, то это доисторическое время также филогенетическое. Возможно, нам удастся различить, какая часть скрытых душевных процессов происходит из индивидуальной, а какая - из филогенетической эпохи. Так, например, мне кажется, что символическое отношение, которому никогда не учился отдельный человек, имеет основание считаться филогенетическим наследием.

Однако это не единственная архаическая черта сновидения. Вы все, вероятно, знаете из собственного опыта о странной амнезии детства. Я имею в виду тот факт, что первые годы жизни до пятого, шестого или восьмого года не оставляют в памяти следов, как более поздние переживания. Правда, встречаются отдельные люди, которые могут похвастаться непрерывными воспоминаниями от раннего детства до настоящего времени, но другие, с провалами памяти, - несравненно более частое явление. Я полагаю, что этот факт не вызывал удивления, которого он заслуживает. В два года ребенок может хорошо говорить, скоро он обнаруживает, что разбирается в сложных душевных ситуациях, и сам высказывает такие суждения, которые многие годы спустя ему пересказывают, так как сам он их забыл. И при этом память в ранние годы более продуктивна, потому что загружена меньше, чем в более поздние годы. Нет также никакого основания считать функцию памяти особенно высокой и трудной деятельностью души; напротив, хорошую память можно встретить у лиц, стоящих на очень низкой ступени интеллектуального развития.

В качестве второй странной особенности, которая дополняет первую, следует выделить то, что из пустоты воспоминаний, охватывающей первые детские годы, всплывают отдельные хорошо сохранившиеся, по большей части наглядные воспоминания, сохранять которые нет никаких оснований. С материалом впечатлений, встречающихся нам в последующей жизни, память распоряжается таким образом, что делает из него выбор. Она сохраняет что-то важное, а от не важного отказывается. С сохранившимися детскими воспоминаниями дело обстоит иначе. Они соответствуют не самым важным переживаниям детских лет, и даже не тем, которые должны бы казаться важными с точки зрения ребенка. Часто они настолько банальны и сами по себе незначительны, что мы только удивляемся, почему именно эта деталь избежала забвения. В свое время я пытался с помощью анализа исследовать загадку детской амнезии и прорывающих ее остатков воспоминаний и пришел к выводу, что все-таки в воспоминаниях у ребенка остается только важное. Лишь благодаря уже знакомым вам процессам сгущения и особенно смещения это важное в воспоминании представляется другим, что кажется неважным. Эти детские воспоминания я назвал поэтому покрывающими воспоминаниями (Deckerrinerungen), путем основательного анализа из них можно извлечь все забытое.

При психоаналитическом лечении совершенно закономерно возникает задача заполнить пробел в детских воспоминаниях, и поскольку лечение вообще в какой-то степени удается, и это случается весьма часто, мы в состоянии опять восстановить содержание тех забытых детских лет. Эти впечатления никогда по-настоящему не забываются, они были только недоступными, скрытыми, принадлежали к бессознательному. Но само по себе случается и так, что они всплывают из бессознательного, и происходит это в связи со сновидениями. Оказывается, что жизнь во сне умеет находить доступ к этим скрытым инфантильным переживаниям. В литературе имеются прекрасные тому примеры, и я сам имел возможность опубликовать сообщение о подобном случае. Однажды я видел во сне в определенной связи одно лицо, которое, по всей вероятности, оказало мне услугу и которое я ясно увидел перед собой. Это был одноглазый мужчина маленького роста, толстый, с глубоко сидящей между плечами головой. Из общего контекста я заключил, что он был врач. К счастью, я мог расспросить свою тогда бывшую еще в живых мать, как выглядел врач той местности, где я родился и которую я покинул в три года, и узнал от нее, что он был одноглазый, короткий, толстый, с глубоко сидящей между плечами головой, получил также сведения о том, при каком забытом мной несчастном случае он оказал мне помощь. Таким образом, эта возможность распоряжаться забытым материалом детских лет является другой архаической чертой сновидения.

То же самое относится и к другой из тех загадок, с которыми мы уже до этого столкнулись. Вы помните, с каким удивлением вы все приняли результаты нашего исследования, которые показали, что побудителями сновидений являются злобно-энергичные и безудержные сексуальные желания, сделавшие необходимыми цензуру и искажение сновидений. Когда мы толковали такое сновидение видевшему сон, он в лучшем случае не оспаривал само толкование, но все-таки постоянно задавал вопрос, откуда у него берется такое желание, так как он воспринимает его как чуждое и осознает противоположное ему. Нам нечего стесняться указаний на их происхождение. Эти злобные желания происходят из прошлого, часто из очень недалекого. Можно показать, что когда-то они были известны и осознанны, хотя теперь этого уже нет. Женщина, сновидение которой означает, что она хотела бы видеть мертвой свою единственную 17-летнюю дочь, под нашим руководством признает, что она когда-то почти желала этой смерти. Ребенок является плодом несчастного, вскоре расторгнутого брака. Когда она носила дочь еще во чреве, однажды после бурной сцены с мужем в припадке ярости она начала колотить кулаками по животу, чтобы убить в нем ребенка. Сколько есть матерей, которые в настоящее время нежно, может быть, чересчур нежно любят своих детей, которые, однако, неохотно встретили их появление на свет и когда-то желали, чтобы жизнь в них прекратилась; да они и переводили это желание в различные, к счастью, безвредные действия. Такое позднее кажущееся загадочным желание смерти любимому лицу происходит, таким образом, из более раннего отношения к нему.

Отец, сновидение которого подтверждает толкование, что он желает смерти своему любимому старшему ребенку, тоже вынужден вспомнить о том, что когда-то это желание было ему не чуждо. Когда этот ребенок был еще грудным младенцем, недовольный своим браком муж часто думал, что если бы маленькое существо, ничего для него не значащее, умерло, он опять был бы свободен и лучше использовал бы эту свободу. Можно обнаружить, что большое число подобных чувств ненависти имеют такое же происхождение; они являются напоминаниями о том, что относилось к прошлому, когда-то было сознательным и играло свою роль в душевной жизни. Отсюда вы захотите сделать вывод, что таких желаний и таких сновидений не должно быть, когда подобные перемены отношения к какому-то лицу не имели места, когда это отношение было ровным с самого начала. Я готов согласиться с этим вашим выводом, хочу только предупредить вас о том, чтобы вы имели в виду не буквальный текст сновидения, а его смысл после толкования. Может случиться, что явное сновидение о смерти любимого лица только надело страшную маску, а означает оно совершенно другое, или любимое лицо выступает обманчивым заместителем другого лица.

Но те же факты вызовут у вас другой, более серьезный вопрос. Вы скажете: если это желание смерти даже имелось когда-то и подтверждается воспоминанием, то это все-таки еще не объяснение, это желание ведь давно преодолено, сегодня оно может существовать в бессознательном только как лишенное аффектов воспоминание, а не как сильное проявление чувства. В пользу последнего ведь ничего не говорит. Зачем же сновидение вообще о нем напоминает? Этот вопрос действительно оправдан; попытка ответить на него завела бы нас слишком далеко и заставила бы определить свои позиции по отношению к одному из самых значительных моментов теории сновидений. Но я вынужден оставаться в рамках нашего разбора и воздерживаться от лишнего. Смиритесь с этим временным отказом. Будем довольствоваться фактическим указанием на то, что это преодоленное желание, как доказано, является побудителем сновидения, и продолжим исследование относительно того, не выводятся ли и другие злобные желания из прошлого.

Остановимся на желаниях устранения, которые мы в большинстве случаев можем объяснить неограниченным эгоизмом видевшего сон. Можно доказать, что такое желание очень часто является причиной образования сновидения. Всякий раз, когда кто-нибудь встает у нас на пути - а как часто это случается в сложных жизненных отношениях, - сновидение тут же готово его убить, будь то отец, мать, кто-то из братьев и сестер, партнер по браку и т. п. Мы уже достаточно удивлялись этой испорченности человеческой натуры и, конечно, не склонны безоговорочно считать правильным этот результат толкования сновидений. Но если нам указывают на то, что истоки таких желаний надо искать в прошлом, то вскоре мы открываем период индивидуального прошлого, когда такой эгоизм и такие желания даже против самых близких совсем неудивительны. Именно таков ребенок в те первые годы, которые позднее окутываются амнезией, он часто обнаруживает эти резкие проявления эгоизма, постоянно дает почувствовать явную предрасположенность к нему или, вернее, его остатки. Ребенок, прежде всего, любит самого себя и только позднее учится любить других, жертвовать частицей своего Я ради других. Даже лиц, которых он, кажется, любит с самого начала, он любит только потому, что нуждается в них, не может без них обойтись, так что опять-таки из эгоистических мотивов. Только позднее чувство любви делается независимым от этого эгоизма. Он фактически на эгоизме научился любви.

В этой связи будет поучительно сравнить установку ребенка к его братьям и сестрам с установкой к его родителям. Своих братьев и сестер маленький ребенок не всегда любит, часто же явно не любит. Несомненно, что он ненавидит в них конкурентов, и известно, как часто эта установка существует непрерывно в течение долгих лет вплоть до времени зрелости, даже еще дольше. Правда, она достаточно часто сменяется или, лучше сказать, покрывается более нежной, но враждебная, по-видимому, вполне закономерно, появляется раньше. Легче всего ее наблюдать у ребенка от 2, 5 до 4 и 5 лет, если появляется новый братик или сестренка. В большинстве случаев это встречает очень недружелюбный прием. Выражения вроде "Я его не люблю, пусть аист опять возьмет его с собой" весьма обычны. Впоследствии используется любая возможность унизить пришельца и даже попытки искалечить его, прямые покушения на него не являются неслыханными происшествиями. Если разница лет менее значительна, то при пробуждении более интенсивной душевной деятельности ребенок находит конкурента уже на месте и приспосабливается к нему. Если разница больше, то новый ребенок с самого начала может вызвать определенные симпатии как интересный объект, как живая кукла, а при разнице в восемь лет и более, особенно у девочек, уже могут проявиться заботливые, материнские чувства. Но, откровенно говоря, если за сновидением открываешь желание смерти братьям и сестрам, не нужно считать его необъяснимым, его прототип без труда находишь в раннем детском возрасте, довольно часто - также и в более поздние годы совместной жизни.

Вероятно, нет ни одной детской без ожесточенных конфликтов между ее обитателями. Мотивами являются борьба за любовь родителей, за обладание общими вещами, за место в комнате. Враждебные чувства направляются как против более старших, так и против более младших братьев и сестер. Кажется, Бернард Шоу высказал мысль: "Если есть кто-то, кого молодая английская дама ненавидит больше, чем свою мать, то это ее старшая сестра". Но в этом изречении есть нечто удивительное для нас. Ненависть братьев и сестер и соперничество мы можем в крайнем случае понять, но как может возникнуть ненависть в отношениях между дочерью и матерью, родителями и детьми?

Это отношение и детьми оценивается несомненно как более благоприятное. Оно соответствует также нашим ожиданиям; мы считаем значительно более предосудительным, если не хватает любви между родителями и детьми, чем между братьями и сестрами. В первом случае мы, так сказать, считаем святым то, что в другом является обычным. Однако повседневное наблюдение показывает, как часто чувства между родителями и взрослыми, детьми не соответствуют поставленному обществом идеалу, сколько в них накопилось враждебности, готовой прорваться, если бы ее не сдерживало немного почтительности и нежных чувств. Мотивы этого общеизвестны и обнаруживают тенденцию отделить лиц того же пола, дочь от матери, отца от сына. Дочь находит в матери силу, которая ограничивает ее волю и на которую возложена миссия провести в жизнь требуемый обществом отказ от сексуальной свободы, в отдельных случаях еще и конкурентку, которая противится вытеснению. То же самое, но в еще более резкой форме повторяется между отцом и сыном. Для сына в отце воплощается любое насильственное социальное принуждение; отец закрывает ему доступ к проявлению собственной воли, к преждевременному сексуальному наслаждению и к пользованию общесемейным достоянием там, где оно имеется. У престолонаследника желание смерти отца вырастает до размеров, граничащих с трагедией. Менее опасным представляется отношение между отцом и дочерью, матерью и сыном. Последнее дает чистейшие образцы ненарушенной никакими эгоистическими соображениями неизменной нежности.

Для чего я говорю об этих банальных и общеизвестных вещах? Потому что имеется очевидное стремление отрицать их значение в жизни и выдавать социально обусловленный идеал за осуществленный гораздо чаще, чем он в действительности осуществляется. Но лучше, если правду скажет психолог, чем циник. Во всяком случае, это отрицание относится только к реальной жизни. Но литературе и драматической поэзии предоставляется свободно пользоваться мотивами, вытекающими из нарушения этого идеала.

Итак, нам не следует удивляться тому, что у большого числа людей сновидение обнаруживает желание устранить родителей, а именно того из них, кто одного пола с видевшим сон. Смеем предположить, что это желание имеется в состоянии бодрствования и даже иногда осознается, если оно может замаскироваться под другой мотив, например, под сострадание к ненужным мучениям отца, как это было у видевшего сон в примере 3. Редко одна только враждебность определяет отношение, гораздо чаще за ней выступают более нежные побуждения, которыми она подавляется и должна выжидать до тех пор, пока сновидение ее как бы изолирует. То, что сновидение с помощью такой изоляции изображает преувеличенным, затем опять уменьшается, когда после нашего толкования включается в общую жизненную связь (Sachs, 1912, 569). Но мы находим это желание сновидения даже там, где оно не имеет связи с жизнью и где взрослый никогда не признался бы в нем в бодрствующем состоянии. Причина этого в том, что самый глубокий и постоянный мотив отчуждения, особенно между лицами одного пола, появляется уже в раннем детском возрасте.

Я имею в виду соперничество в любви явно полового характера. Сын уже маленьким ребенком начинает испытывать особую нежность к матери, которую он считает своей собственностью, а отца воспринимает как конкурента, который оспаривает у него это исключительное обладание, и точно так же маленькая дочь видит в матери лицо, мешающее ее нежному отношению к отцу и занимающее место, которое она сама с удовольствием бы заняла. Из наблюдений следует узнать, до какого раннего возраста доходит эта установка, которую мы называем Эдиповым комплексом, потому что в легенде об Эдипе реализуются с совершенно незначительным ослаблением оба крайних желания, вытекающие из положения сына, - убить отца и взять в жены мать. Я не хочу утверждать, что Эдипов комплекс исчерпывает отношение детей к родителям, оно может быть намного сложнее. Эдипов комплекс может быть также более или менее сильно выражен, может сам претерпеть противоположное выражение, но он постоянный и очень значительный фактор душевной жизни ребенка, и возникает опасность скорее недооценить его влияние и обусловленное им развитие, чем переоценить его. Во всяком случае, дети часто реагируют эдиповой установкой на чувство родителей, которые довольно часто руководствуются половым различием в своем любовном выборе, так что отец предпочитает дочь, мать - сына, а в случае охлаждения в браке заменяют ими обесцененный объект любви.

Нельзя сказать, чтобы мир был очень благодарен психоаналитическому исследованию за открытие Эдипова комплекса. Наоборот, оно вызвало самый яростный протест взрослых, и лица, которые упустили возможность принять участие в отрицании этого предосудительного или запретного чувственного отношения, исправили впоследствии свою ошибку посредством перетолкований, лишив комплекс его значения. По моему твердому убеждению, здесь нечего отрицать и нечего приукрашивать. Следует примириться с фактом, который даже греческим сказанием признается как неумолимый рок. Интересно, что исключенный из жизни Эдипов комплекс предоставляется поэзии, как бы передается в ее полное распоряжение. О. Ранк в тщательно проведенном исследовании (1912в) показал, что именно Эдипов комплекс дал драматической поэзии богатые мотивы в бесконечных измененных, смягченных и замаскированных формах, т. е. в таких искажениях, в каких мы узнаем результат действия цензуры. Этот Эдипов комплекс мы можем, таким образом, приписать также тем лицам, которым посчастливилось избежать в дальнейшей жизни конфликтов с родителями, и в тесной связи с ним мы находим то, что называем комплексом кастрации, реакцию на приписываемое отцу сексуальное запугивание или подавление ранней детской сексуальной деятельности.

Ссылаясь на уже проведенные исследования детской душевной жизни, мы смеем также надеяться, что подобным же образом будет найдено объяснение происхождения другой части запретных желаний сновидений, чрезмерных сексуальных чувств. Таким образом, у нас возникает стремление изучать развитие детской сексуальной жизни, и мы узнаем при этом из многочисленных источников следующее: недопустимой ошибкой является, прежде всего, отрицание у ребенка сексуальной жизни и предположение, что сексуальность начинается только ко времени полового созревания вместе с созреванием гениталий. Напротив, у ребенка с самого начала имеется богатая сексуальная жизнь, которая во многом отличается от той, которую позднее принято считать нормальной. То, что в жизни взрослых мы называем "извращением", отличается от нормы следующими свойствами: во-первых, выходом за пределы вида (пропасть между животным и человеком), во-вторых, выходом за границы отвращения, в-третьих, выходом за пределы инцеста (запрет сексуального удовлетворения с близкими по крови родственниками), в-четвертых, гомосексуальными отношениями и, в-пятых, перенесением функций гениталий на другие органы и участки тела. Все эти ограничения не существуют с самого начала, а создаются лишь постепенно в ходе развития и воспитания. Маленький ребенок свободен от них. Он еще не знает страшной пропасти между человеком и животным; высокомерие, отличающее человека от животного, возникает у него лишь позднее. Сначала у него нет отвращения к экскрементам, он узнает о нем постепенно под давлением воспитания; он не придает особого значения различию полов, скорее, предполагает у обоих одинаковую форму гениталий; он направляет свои первые сексуальные влечения и свое любопытство на самых близких и по разным причинам самых любимых лиц - родителей, братьев и сестер, ухаживающих за ним людей и, наконец, у него обнаруживается то, что вновь прорывается позже при наибольшей силе любовного отношения, а именно то, что он получает удовольствие не только от половых органов, но что многие другие участки тела обладают той же чувствительностью, доставляют аналогичные ощущения наслаждения и могут, таким образом, играть роль гениталий. Таким образом, ребенок может быть назван "полиморфно извращенным", и если у него проявляются лишь следы всех этих чувств, то это происходит, с одной стороны, из-за незначительной их интенсивности по сравнению с более поздними годами жизни, с другой стороны, из-за того, что воспитание сразу же энергично подавляет все сексуальные проявления ребенка. Это подавление переходит, так сказать, в теорию, когда взрослые стараются не замечать какую-то часть детских сексуальных проявлений и лишить сексуальной природы путем перетолкования другую ее часть, пока они затем не начинают отрицать все. Часто это те же люди, которые только в детской негодуют из-за всех сексуальных дурных привычек детей, а затем за письменным столом защищают сексуальную чистоту тех же детей. Там, где дети предоставлены самим себе или были соблазнены, они часто обнаруживают довольно значительные извращения. Разумеется, взрослые правы, относясь к этому несерьезно, как к "ребячеству" и "забавам", потому что ребенка нельзя судить ни судом нравственности, ни по закону, но ведь эти вещи существуют, они имеют значение как признаки врожденной конституции, а также как благоприятствующие причины дальнейшего развития, они многое нам открывают в детской сексуальной жизни, а вместе с тем и в сексуальной жизни человека вообще. Итак, когда за своими искаженными сновидениями мы опять находим все эти извращенные желания, то это только означает, что сновидение и в этой области сделало шаг назад к инфантильному состоянию.

Среди этих запретных желаний особого упоминания заслуживают еще инцестуозные, т. е. направленные на половой акт с родителями, братьями и сестрами. Вы знаете, какое отвращение чувствует или, по крайней мере, проявляет человеческое общество против половых отношений такого рода и какое внимание обращается на запреты, направленные против этого. Прилагались самые невероятные усилия, чтобы объяснить этот страх перед инцестом. Одни предполагали, что это соображения улучшения вида в природе, психически представленные в этом запрете, потому что инцест ухудшил бы характерные признаки рас, другие утверждали, что благодаря совместной жизни с раннего детства сексуальное вожделение к указанным лицам ослабевает. В обоих случаях, впрочем, избегание инцеста было бы обеспечено автоматически, и непонятно, зачем нужны строгие запреты, которые свидетельствуют скорее о наличии сильного вожделения. Психоаналитические исследования недвусмысленно показали, что инцестуозный выбор объекта любви является, напротив, первым и обычным, и только впоследствии против него возникает сопротивление, происхождение которого из индивидуальной психологии следует, видимо, отрицать.

Сопоставим теперь, что же нам дало углубление в изучение детской психологии для понимания сновидения. Мы обнаружили не только то, что для сновидения доступен материал забытых детских переживаний, но увидели также, что душевная жизнь детей со всеми своими особенностями, эгоизмом, инцестуозным выбором объекта любви и т. д. еще продолжает существовать для сновидения, т. е. в бессознательном, и что сновидение каждую ночь возвращает нас на эту инфантильную ступень. Таким образом, подтверждается, что бессознательное душевной жизни есть инфантильное. Странно неприятное впечатление, что в человеке так много злого, начинает ослабевать. Это страшно злое - просто первоначальное, примитивное инфантильное в душевной жизни, открытое проявление которого мы можем найти у ребенка, но чего мы отчасти не замечаем из-за его незначительности, потому что не требуем от ребенка этического совершенства. Сновидение, спустившись на эту ступень, создает впечатление, будто оно раскрывает в нас это злое. Но это всего лишь заблуждение, которое нас так пугало. Мы не так уж злы, как можно было предположить после толкования сновидений.

Если эти злые проявления в сновидениях всего лишь инфантилизмы, возвращающие нас к истокам нашего этического развития, делающие нас во сне опять просто детьми по мыслям и чувствам, то благоразумно было бы не стыдиться этих злых сновидений. Но благоразумие является только частью душевной жизни, кроме того, в душе происходит еще много такого, что неразумно, и поэтому случается так, что мы неблагоразумно стыдимся таких сновидений. Мы подвергаем их цензуре, стыдимся и сердимся, если в исключительных случаях одному из этих желаний удается проникнуть в сознание в настолько неискаженной форме, что нам приходится его узнать; правда, искаженных сновидений мы точно так же стыдимся, как будто мы их понимаем. Вспомните хотя бы негодование той славной старой дамы по поводу ее неистолкованного сновидения о "любовных услугах". Так что проблема еще не решена, и возможно, что при дальнейшем изучении злого в сновидении мы придем к другому суждению и к другой оценке человеческой природы.

В результате исследования мы приходим к двум положениям, которые, однако, ведут за собой лишь новые загадки, новые сомнения. Во-первых, регрессия работы сновидения не только формальна, но и материальна. Она не только переводит в примитивную форму выражения наши мысли, но и вновь оживляет все характерные черты нашей примитивной душевной жизни, прежнее всемогущество Я, первоначальные проявления сексуальной жизни, даже древнее достояние нашего интеллекта, если символическое отношение можно признать за таковое. И во-вторых, все это давнее инфантильное, что когда-то самодержавно господствовало, мы должны теперь причислить к бессознательному, представления о котором теперь меняются и расширяются. Бессознательное - это не только название временно скрытого, бессознательное - это особая душевная область со своими собственными желаниями, собственным способом выражения и свойственными ему душевными механизмами, которые иначе не действуют. Но скрытые мысли, о которых мы узнали благодаря толкованию сновидений, все-таки не из этой области; они, скорее, такие, какими могли бы быть и в состоянии бодрствования. И все же они бессознательны; как разрешается это противоречие? Мы начинаем подозревать, что здесь следует произвести подразделение. Нечто, что происходит из нашей сознательной жизни и имеет ее признаки - мы называем это остатками дневных впечатлений, - соединяется для образования сновидения с чем-то другим из области бессознательного. Между этими двумя частями и развертывается работа сновидения. Влияние остатков дневных впечатлений благодаря присоединяющемуся бессознательному является, по-видимому, условием регрессии. В этом заключается самое глубокое понимание сущности сновидения, которого мы можем достичь, прежде чем изучим другие области душевной жизни. Но скоро настанет время дать бессознательному характеру скрытых мыслей сновидения другое название с целью отличить их от бессознательного из области инфантильного.

Мы, естественно, можем также поставить вопрос: что вынуждает психическую деятельность во время сна на такую регрессию? Почему она не справляется с нарушающими сон психическими раздражениями без последней? И если из-за цензуры сновидения она вынуждена пользоваться для маскировки архаичной, теперь непонятной формой выражения, то для чего ей служит возрождение давних, теперь преодоленных душевных движений, желаний и характерных черт, т. е. материальная регрессия, которая присоединяется к формальной? Единственный удовлетворяющий нас ответ заключался бы в том, что только таким образом может образоваться сновидение, что иначе невозможно динамически снять раздражение во сне. Но пока мы не вправе давать такой ответ.

Введение в психоанализ

Предлагаемое вниманию читателя издание представляет собой цикл лекций по введению в психоанализ, прочитанных Зигмундом Фрейдом в 1915-1917 и 1930 годах. Тогда выдвинутая Фрейдом идея о влиянии полового инстинкта на психику и развитие человеческого общества произвела эффект разорвавшейся бомбы. Теория о бессознательном, которое влияет на все наши действия и поступки, и о сексуальном влечении как главной движущей силе отдельной личности и общества в целом и по сей день вызывает споры в научной среде, однако невозможно отрицать, что учение Фрейда о психоанализе внесло неоценимый вклад в развитие всей мировой психологии.