Бессознательное использование своего тела женщиной

Глава 8. Эмоциональные аспекты бесплодия и их лечение

Опубликовано в International Journal of Psycho-Analysis, 1990 г.

За мою долгую профессиональную жизнь, сперва — врача в лондонской больнице для женщин, потом — психоаналитика, работающего с пациентами обоих полов, мои бесплодные пациенты заставили меня понять, какое глубокое душевное страдание они испытывают. В прошлом бездетные пары могли выбирать только из двух возможностей: постепенно смириться со своей бездетностью (хотя мой клинический опыт говорит, что к этому смирению так никто и не приходит) или же усыновить чужого ребенка. Доступность аборта резко уменьшила число подобных детей, и потому пары с огромным облегчением устремились лечиться от бесплодия — этот выход становится все доступнее в течение последних десяти лет. Лечение приносит как надежду, так и разочарование многим парам, так как уровень успешного излечения еще сравнительно низок.

Однако даже если процедура искусственного оплодотворения оказывается успешной, паре еще предстоит примириться со своей неудачей зачать ребенка так же, как их родители. Они должны изжить скорбь об утрате их изначальной надежды и ожиданий, что нормальная гетеросексуальная половая жизнь физически здоровых взрослых людей приведет к зачатию и рождению ребенка, как это было в предшествующем поколении. Так как бесплодие — это неудача, которую пара не может отрицать, стыд и вина — неизбежная часть их эмоционального настроя: стыд, что они не смогли зачать, как смогли многие их друзья, и вина за то, что они не могут подарить внуков своим родителям, продлить род и укрепить родство своих семей.

Мой клинический опыт убедил меня, что депривация бесплодия особенно больно ударяет по женщине. Мы знаем из наблюдений над детьми, что у обоих полов идентификация с первичным объектом, могущественной доэдипальной матерью, ярко проявляется в детских играх и фантазиях (Кестенберг, 1974, с. 156). Идентификация по полу устанавливается в раннем детстве и закрепляется родительской установкой в качестве сердцевины полоролевой идентичности (Столлер, 1968). Сексуальная идентичность во многом определяется отрочеством. В пубертате физическое созревание впервые делает возможным для обоих полов исполнение их детских желаний и фантазий. Мальчик-подросток может уже оплодотворить девушку, а она может заполнить внутреннее пространство своего тела живым и растущим плодом. Сложно переплетенные физиологические и психологические влияния раннего детства вносят вклад в основание и развитие индивидуальности ребенка и в установление у него или у нее образа своего тела и представления о Собственном Я; этим последним и надлежит измениться: я был ребенком с детским телом, а теперь я физически зрелый человек с половыми органами, способными к репродукции. Это означает, что для мужчин и женщин осознание своей репродуктивной способности и уверенность в ней являются частью их образа Собственного Я. Перед женщиной стоит дополнительная задача взросления, ибо тело зрелой женщины повторяет тело ее матери, и женщина оказывается перед двойственной и противоречивой необходимостью: идентифицироваться с возможностями матери-женщины и отделиться от нее эмоционально, принять на себя ответственность за свою сексуальность и свое тело. Беременность — заключительная стадия идентификации с матерью, укорененная в телесной идентификации с ней — участвует в достижении Эго-Идеала девочки, который включает ее взрослое Собственное Я, идентифицированное с фертильной матерью. Таким образом, можно видеть, что для маленькой девочки вера в свою будущую способность родить ребенка, как родила ее мать, является решающей для уверенного развития ощущения своей женственности, ценности и сексуальной идентичности. Когда ее тело достигнет физической зрелости, придет время для рождения ребенка. Фантазии о беременности и желание ее можно, таким образом, рассматривать как нормальную часть будущей идентичности маленькой девочки, цель, которую предстоит достичь во взрослой жизни (Пайнз, 1982).

Сегодня многие женщины, заботящиеся о том, чтобы сделать карьеру, откладывают беременность и деторождение «на потом», уверенные в своей способности к репродукции. Столкнувшись с болезненной реальностью (если зачатия так и не происходит), они чувствуют себя потерпевшими бедствие, особенно если на глазах уходит физиологическое время, когда беременность еще возможна. Отсутствие контроля за репродуктивной способностью собственного тела — чудовищный личный кризис, убийственный удар по нарциссизму, по гордости образом своего взрослого тела, по отношению к Собственному Я и по сексуальным отношениям, так как они начинают казаться механическими, особенно если техника зачатия накладывает ограничения на их спонтанность. Дело даже не столько в технике, сколько в том, что ее предписывают врачи-специалисты, разрешая или запрещая половой акт. Важным лицом в самой сокровенной сфере жизни пары становится посторонний. В постель укладываются трое, да еще аналитик за ними присматривает, и эмоциональная жизнь пары, у которой и так уже упало ощущение собственной зрелости, осложняется, вдобавок, осознаваемым или бессознательным регрессивным переносом на врача-жизнедателя и аналитика — могущественных родителей прошлого.

Работа с бесплодными женщинами позволила мне понять, с какой силой стремятся женщины к выполнению своего детского желания зачать и носить ребенка в своем теле, чтобы достичь тем самым своего Эго-Идеала для взрослого Собственного Я. С моей точки зрения, кризис бесплодия усиливает фиксацию на самой ранней стадии развития. То, что женщина получила от своей матери, от ее способности быть матерью и женщиной — самое важное в установлении зрелой женской идентичности у дочери. Винникотт (1975) подчеркивает важную роль воспитывающего окружения, которое создает ребенку мать (или ее заместитель) на первичных стадиях развития его Эго. Если потребности ребенка не встречают адекватно, тогда чувство ярости, разочарования в матери, ненависти к ней приводит к порочности и опустошению его внутреннего мира, к базальному неверию в добро. Продолжительная депривация на этом этапе, когда ребенок ощущает, что не получает и не приносит удовлетворения, может привести к низкой самооценке и к тому, что ему в дальнейшем будет трудно проявлять и принимать любовь и заботу. Как я отмечала в других статьях, если первый опыт отношений с доэдипальной матерью не позволил девочке интернализовать чувство их с матерью взаимного телесного удовлетворения, тогда только с большим трудом сможет она на позднейших этапах жизни восполнить это базальной отсутствие первичного устойчивого ощущения телесного благополучия и образа своего тела, приносящего удовлетворение другому.

У большинства бесплодных женщин, которых я наблюдала, были трудные, конфликтные и фрустрирующие отношения с матерью. Многие из них добились в жизни многого—сознательно или бессознательно в пику матери. И однако большинство этих матерей, легко и естественно зачали и родили детей, что не удалось их бесплодным дочерям. Мой клинический опыт работы с бесплодными пациентками убедил меня, что они глубоко страдают от этой нарциссической раны и регрессируют к базальному образу тела и состоянию сознания, ощущая себя при этом неудовлетворенными и неудовлетворяющими своих сексуальных партнеров, как ощущали в младенчестве в связи с матерью. Они кажутся бессознательно фиксированными на ранней стадии их женского развития, на которой они ощущали, что им еще не дано материнского позволения родить собственного ребенка. Отчаяние и зависть к фертильной матери бессознательно толкает их на новые и новые безнадежные попытки зачать, несмотря на предыдущие неудачи. Из-за напряженного стремления забеременеть, центром их внимания становятся превратности менструального цикла. Это обедняет другие сферы жизни. Приняв тот факт, что они не могут зачать, они смогли бы оплакать свои разбитые надежды и вернуться к жизни, но эта задача, видимо, им не по силам, пока физиологические изменения менопаузы не положат неизбежный конец надеждам на материнство.

Новые методики оплодотворения могут помочь многим женщинам. Однако эти новые методики, а также перенос на донора спермы и врачей, несколько осложняют (как до зачатия, так и в период беременности) нормальное взаимодействие фантазии и реальности, которое стимулируется взрослым желанием иметь ребенка (Пайнз, 1972).

Первый случай, который я выбрала как иллюстрацию к моей теме, это случай молодой незрелой женщины, чей муж был стерилен, так что она предприняла попытку оплодотворения донорской спермой, но потерпела неудачу.

Второй случай, на котором я остановлюсь более подробно,— это случай женщины постарше и более зрелой. У ее мужа было низкое количество активных сперматозоидов, которое, как и ее собственную фертильность, удалось повысить с помощью новых методов. Поскольку отец был известен, то проблема анонимности донора не осложняла зачатие, но техника фертилизации и перенос на акушера на каждой стадии осложняли эмоциональные аспекты беременности.

Клинический случай 1

В первый раз г-жа А. обратилась ко мне семнадцатилетним подростком. Она была подавлена и печальна: умерла ее мать и оставила ее и сестру (девятнадцати лет) одних бороться с судьбой. Родители их расстались, когда младшей девочке было пять лет. Мать с детьми вернулась в Лондон, в бедный район, где жила ее семья. Отец г-жи А. был неудачником и слабым человеком, но она помнила, каким он был ласковым. Она была его любимым ребенком, и он всякий раз обращался к ней, когда его обижала жена. Г-жа А. чувствовала себя глубоко виноватой за свое детское придуманное эдипальное «торжество» над матерью и не хотела видеть отца, когда он пытался встретиться с дочерью после развода.

Г-жа А. была способной девочкой — она прекрасно училась в школе и затем поступила в университет. Ее успехи в учебе, а также их с сестрой всесторонняя взаимная поддержка и любовь были для девушки главной отрадой и источником высокой самооценки. Г-жа А. вновь обратилась ко мне за консультацией несколько лет спустя. Она засомневалась — выходить ли ей за своего жениха — за несколько недель до свадьбы. Жених привлекал ее по нарциссическим соображениям. Он происходил из среды интеллектуалов, к которой г-жа А. всегда хотела принадлежать, а главное, у него была утонченная, интеллигентная мать, и г-жа А. любила ее и восхищалась ею, а та, в свою очередь, ценила г-жу А. за ум и успехи. Г-жа А. всегда стыдилась своей бедной и необразованной семьи. Она скоропалительно решила выйти замуж за этого молодого человека, после того как се сестра вышла замуж за иностранца и уехала за рубеж. Однако уже перед самой свадьбой г-жа А. не смогла больше закрывать глаза на многочисленные эмоциональные задержки своего жениха, в частности на его недостаток уверенности в себе и слабые успехи в работе, несмотря на блестящую образованность, которой г-жа А. всегда завидовала. Это и привело ее ко мне за советом.

Несмотря на все сомнения, она вышла замуж и несколько лет спустя обратилась ко мне опять. На этот раз она была очень расстроена тем, что лишена возможности забеременеть и родить ребенка, который будет ее любить и которого сможет любить она сама, так как она понимала, что в ее браке и в ее жизни любви нет, хотя дружбы и общения хватает. Она горько плакала о том, что ее муж — незрелый человек, и о том, что он стерилен, как это только что выяснилось, и она лишена возможности сделать следующий шаг к зрелой женственности, чего она страстно желала с раннего детства. «Даже когда мы занимаемся любовью, мы, как дети, мы не можем сами сделать ребенка»,— сказала она. На бессознательном уровне беременность должна была показать ее и мужа физическую зрелость. А в глазах общества г-жа А. и ее муж были взрослыми, высокообразованными людьми, каждый из которых выполнял важную, ответственную работу. Самооценка г-на А. мучительно страдала от того, что он узнал о своей стерильности. Он потерял веру в себя и почувствовал себя импотентом — и в работе, и с женой. Однако он охотно согласился с решением жены — забеременеть и родить собственного ребенка. Несмотря на ее естественную тревогу о том, чьего ребенка ей придется носить, они сознательно планировали эту процедуру. Муж каждый раз провожал жену к специалисту, который проводил искусственное осеменение, и ждал, когда она от него выйдет. Ночью он пытался заниматься с ней любовью, словно и был (в фантазии) тем мужчиной, от которого ей предстояло понести, но она слабо отвечала ему, и он, чем дальше, тем глубже, погружался в депрессию и импотенцию.

К моему удивлению, несмотря на печальное положение дел, г-жа А. оставалась веселой и уверенной в себе. В конце концов она сказала мне, что соблазнила своего гинеколога. Он не только осеменял ее донорской спермой, но занимался с ней после этого любовью. Так г-жа А. вносила нечто теплое, человеческое в строго научную процедуру и избегала нагруженных виной фантазий о том, кто же этот анонимный донор. На сознательном уровне отцом ее будущего ребенка должен был стать гинеколог. От всего этого я ощутила себя ребенком, который подсматривает в спальне за родителями. Гинеколог все время спрашивал г-жу А.: «А что же думает твой аналитик?» — как будто знал о ситуации, в которой оказались мы вчетвером. Я была в трудном положении. Мой гнев на коллегу, который предал доверие пациентки, был так силен, как если бы это был отец, уступивший заигрыванию маленькой дочери. Много раз я чувствовала искушение позвонить ему, как мать, запрещающая отцу издеваться над ребенком. Но я не могла предать доверие пациентки. Я была осуждена на бессилие, импотенцию, как г-н А.

Я стала подозревать и в конце концов интерпретировала, что отыгрывание г-жи А. было связано с ее детскими заигрываниями с отцом и с бессознательной тревогой за эдипальный триумф (в фантазии) над своей матерью, который должен был закончиться зачатием запретного эдипального ребенка. Ибо в желании маленькой девочки забеременеть всегда присутствует порыв «украсть» отца у матери, как г-жа А. крала гинеколога у его жены. Таким образом, естественное любопытство и тревога г-жи А. по поводу анонимного донора, от которого ей предстояло зачать, оживляли ее детское желание иметь ребенка от отца, украв это у матери. Зачать г-же А. так и не удалось, словно для ее бессознательного любой ребенок, зачатый ею, свидетельствовал о запретном, нагруженном виной половом акте: в текущей реальности — с гинекологом, в детской фантазии — с отцом. Интерпретация ее трудного положения в прошлом и в настоящем (при переносе) помогла ей оплакать утрату обоих родителей и ребенка, которого она так хотела. Анализ помог ей бросить бесполезное осеменение, которое не приводило к беременности.

Клинический случай 2

Вторая пациентка, г-жа В., уже несколько лет проходила у меня анализ. Она не предохранялась много лет, но беременность не наступала. Большая часть нашей совместной работы была направлена на ее ощущение своей неадекватности, зависти к мужу и презрению к нему, если ему случалось не дотянуться до тех стандартов, которые она установила для него, идеализируя своего отца. Ее муж был симпатичным, интеллигентным, но пассивным; он был глубоко привязан к жене и по-матерински нянчился с ней.

Зависть г-жи В. к нему выражалась в том, что она исподволь порочила все, что бы он ни делал. Она бессознательно повторяла мать — та тоже чернила отца в ее детстве. Г-н В. был потентен, как и отец г-жи В., но был в глубоко подавленном состоянии и сам искал аналитической помощи. Наша работа с г-жой В. в основном сосредоточилась на ее скверном образе Собственного Я, и на том, что она не получала удовольствия от своей женственности и женского тела. В детстве она носила специальные очки от косоглазия и аппарат для исправления прикуса. Ее хорошенькая мать мало сочувствовала бедам дочери, заставляла ее делать необходимые операции, но никогда не водила ее в больницу сама и не сидела с ней, когда отходила анестезия. Это ее отец оказывался рядом, когда она нуждалась в нем. Тем не менее, г-жа В., уже взрослым человеком, считала, что у нее развились бы фобии, если бы она не боялась до такой степени своей матери. Лучше было сражаться с любой задачей, несмотря на страхи, чем предстать перед яростью матери. За дерзости мать лупила ее ремнем, а если сопротивление девочки контролю матери выражалось в форме запора, мать ставила ей клизму. Во внутреннем мире г-жи В. пребывали злая и черствая мать, идеализированный отец и ребенок с ущербным образом своего тела.

В нашей совместной работе г-же В. пришлось испытать много душевных страданий, особенно в том, что касалось ее стыда за себя и своего мужа. Ее самооценка повысилась, она завела близких друзей, сделала большие успехи в работе и стала менее агрессивной с мужем. Она поняла, что приближается к сорока и ее время рожать детей уходит. Исследование показало, что количество активных сперматозоидов у мужа низко и им следует использовать новую методику оплодотворения, так как время поджимает. На подготовительном этапе г-жа В. испытывала глубокий стыд, словно оттого, что, несмотря на все ее достижения, которые так разительно превосходили материнские, ей не удалось то, что у матери произошло просто и естественно, без посторонней помощи. Ожили все нарциссические разочарования, стыд за повязку на глазу, проволочку во рту. Она регрессировала к убогому образу Собственного Я. В ее сновидениях ничего не происходило в ее собственной постели. Вся сексуальная активность протекала в родительской кровати, а она могла только смотреть. Это повторяло ситуацию ее детства, когда она спала с родителями в одной комнате и тайно приходила в возбуждение, слыша звуки и запахи родительского соития. Так как муж не мог оплодотворить ее, единственным потентным мужчиной в ее сознании оставался ее отец. Поэтому она жаловалась, что пенис партнера слишком велик для ее влагалища, словно регрессировала к смутному ощущению маленькой девочки, влагалище которой слишком мало для пениса сексуального партнера матери — ее отца.

Регресс повторялся и при переносе — ей казалось, что мы не отделены телесно, поскольку она бессознательно чувствовала себя не отделенной от матери. Чьим будет ее будущий ребенок? Если не беременна она, значит беременна я (раз тело общее), и я неизбежно объявлю ребенка своим. За этим следовали тревожные фантазии: когда анализ закончится, ей придется оставить ребенка мне. Очень многое было проработано из того, что касалось ее трудностей в отделении от матери, и когда г-жа В. забеременела и увидела первый УЗИ-снимок плода, она почувствовала облегчение: ребенок зримо, реально находился в глубине ее тела, а не моего. Крошечный плод был виден уже через несколько недель беременности, и потому это не был тот вымышленный ребенок обычной беременности, который присутствует в сознании беременной, пока не зашевелится реальный. Беременность, таким образом, помогла ей достичь заключительного этапа биологической идентификации с матерью и укрепила взрослое ощущение отдельности от матери. Однако, хотя она никогда не сомневалась в том, что носит ребенка от своего мужа, техника оплодотворения, исключающая половой акт, подтвердила ее несправедливо низкое мнение о потенции мужа. Отцом ребенка (в фантазии) стал ее акушер, богоподобный папочка ее детства. Так она столкнулась с другой задачей беременности — интеграцией представления о сексуальном партнере как отце плода. Она продолжала клеветать на мужа, так как он не был в настоящем ее сексуальным партнером, и отказывалась признать его долю участия в зачатии ребенка. Плод был как бы ее куклой, а куклами она никогда с сестрой не делилась. Ее беременность словно наступила от того, что волшебно скрытый в ней пенис, крошечный мужчина внутри нее (полученный в фантазии от отца) всемогущественно помог ей зачать собственного ребенка. Она все сделала одна, сама, как многое в своей жизни,— эта фантазия позволяла ей отрицать болезненную реальность: она не в состоянии контролировать функции своего тела.

Исследование амниотической жидкости показало, что г-жа В. носит здорового мальчика, и материал нескольких следующих месяцев анализа позволил нам проработать ее ненависть к мужчинам и злобу на них. Свойственная беременности регрессия к идентификации с плодом выявила ее детские тревоги, которые не были поняты и рассеяны ее родителями. Это помогло ей оценить материнскую заботливость мужа и надежность акушера и аналитика, как будто в ее фантазии мы стали могущественными, едиными, преданными родителями, которых у нее не было в детстве. Г-жа В. чувствовала нашу надежную поддержку. Моей задачей было отслеживать и анализировать амбивалентность г-жи В. к Собственному Я, своей женственности, плоду и важнейшим фигурам в ее жизни, таким способом помогая ей достигать позитивной стороны амбивалентности. Так мы приблизились ко второй фазе нормальной беременности, когда фантазии о плоде, начавшем шевелиться в теле женщины, расшевеливают регрессивные фантазии о телесном содержимом.

Теперь г-жа В., как и все беременные женщины, вновь переживала отчаянную нужду в материнской ласке и повторное появление ранее вытесненных фантазий, что позволяло проработать их в курсе анализа. В частности, анализ ранних отношений мать-дитя г-жи В. с ее собственной матерью помог ей избежать идентификации с конфликтной интроецированной матерью ее внутреннего мира и сделать другой выбор. Когда родился сын, она стала ему преданной матерью. Следует отметить, что частое УЗИ плода, позволяющее видеть конкретные детали, также помогало г-же В. избежать нормальных тревог беременной о плоде, ибо, в соответствии с детскими сексуальными теориями, беременные иногда боятся, что плод будет деструктивным созданием, пожирающим их тело изнутри, или же, что это позорный грязный объект, который мать должна изгнать из своего тела, как девочкой она изгоняла экскременты. Реальная внешность плода и его видимый рост и развитие также помогали г-же В. привязаться к своему ребенку во время беременности. Таким образом, новые объектные отношения с ребенком начались много раньше обычного, поскольку для большинства матерей они начинаются только тогда, когда ребенок отделится от материнского тела и выйдет в объектный мир. Парадоксально, но и для г-жи В., и для меня ее беременность казалась много длительней обычного срока, так как организация времени беременности была нарушена — привязанность к плоду сильно сместилась к ее началу.

Вторая беременность г-жи В. тоже наступила с помощью новой техники оплодотворения. На этот раз количество активных сперматозоидов у мужа было выше, но зато на жизнеспособности яйцеклеток самой г-жи В. уже сказывался ее возраст. Это опять ударило по ее самооценке, но так как многое из внутреннего мира ее детства уже было проработано анализом во время ее первой беременности, и она была теперь счастливой матерью и взрослым человеком, то она спокойно приняла необходимость нового медицинского вмешательства. Три яйцеклетки были извлечены и оплодотворены, но на этот раз казалось, что ее связь с плодом началась уже с обнаружения яйцеклетки. Г-н и г-жа В. были так восхищены, словно она уже забеременела. Две яйцеклетки оплодотворить не удалось, и в своих сновидениях г-жа В. скорбела о них, как о двух умерших детях. Наконец г-жа В. опять забеременела, но тревожилась из-за возможности выкидыша на раннем сроке. Плод был сканирован очень рано, но на этот раз г-же В. было трудно поверить, что он внутри нее, так как она еще не чувствовала никаких перемен в своем теле, как это было при ее первой беременности. Хотя у нее были кровотечения, и ей велено было лежать, она не делала этого, пока я не рассердилась — мой гнев, казалось, подкрепил взрослую часть ее Собственного Я и победил регрессивные аспекты беременности. Но в конце концов обнаружился ее сильный страх: ей за сорок, и ребенок, возможно, ненормальный, так что пока у нее не будет результатов исследования амниотической жидкости, она не может позволить себе привязаться к плоду, ведь ей, возможно, придется его убить. На этот раз возможность видеть плод стала дополнительным бременем. Г-жа В. была озабочена конкретным механизмом ее оплодотворения, и поэтому эмоциональные его аспекты остались в стороне. По мере увеличения срока беременности она все сильнее уставала и все более регрессировала. Она жаловалась, что ей нечего вспомнить о взрослом страстном акте любви при зачатии, чтобы она могла успокоиться и вспомнить, что она взрослая. Она позволяла себе выражать свой гнев за то, что муж, акушер и аналитик заставили ее почувствовать себя каким-то инкубатором. У нее отняли главную роль, механически управляя ее зачатием и беременностью. Поэтому шевеление ребенка, которое так радует большинство беременных, не стало событием для нас обеих при переносе и для нее, и мужа в реальности — она все еще слишком тревожилась о судьбе ребенка. Мы сосредоточили внимание на внешней помощи и наблюдении, а не на ее сознании и языке тела. Она чувствовала себя ограбленной по сравнению с другими женщинами. Но несмотря на технические подробности зачатия, о которых врач аккуратно сообщал ей, г-жа В. успокаивала себя фантазиями и воскресшими детскими сексуальными теориями. Зная точно обо всех деталях лечения, она рисовала себе яйцеклетку и сперму лежащими рядышком и оплодотворяющими друг друга в уютном уголочке ее матки — символические мать и отец под одеялом в их спальне, которую она с ними делила, и где мать зачала ее.

Одно сновидение раскрыло и ее внутренние затруднения, и то, как она повзрослела. Она стоит на заднем дворе дома ее детства. Детей там наказывали, и ей очень неприятно снова там оказаться. Везде грязь, родители ссорятся, как обычно, а вокруг странные растения: они выглядят как отрезанные половые члены. Она смотрит за ограду и видит тропинку к новому дому, вокруг которого зеленеет трава. По ассоциациям г-жи В. было видно, что она повзрослела в ходе анализа и признает: ее теперешняя жизнь гораздо лучше, чем в детстве. Ее акушер и аналитик стали могущественными родителями-помощниками, едиными в своем понимании ее и поддержке. Между ними не было раскола или ссор, как между родителями ее детства. Ребенок, который уже рос в семье г-жи В., сблизил и объединил своих родителей, а зеленая трава символизировала вновь обретенную надежду, что все хорошо со вторым мальчиком, растущим в теле матери. Она боялась, что отрезанные половые члены — то препятствие, которое может заставить ее сделать аборт. Эта деталь, кроме того, указывала на ее идентификацию с плодом, так как в начале анализа она вела себя, как кастрированный мальчик. Нерожденный мальчик представлял собой ее внутренние препятствия и означал, что во время ее второй беременности все еще нужно прорабатывать некоторые вещи. Она напомнила себе, как любит своего первого сына. В конце сеанса она воскликнула с радостью, что чувствует облегчение, и плод, который уже несколько часов был неподвижен, пошевелился опять. Она поверила, что все будет хорошо.

В конечном итоге задача, которую каждой женщине предстоит решить, чтобы исполнить свое детское желание зачать и родить ребенка, это задача соединения реальности с бессознательными фантазиями, надеждами и мечтами. Переход от бездетности к материнству, этот заключительный этап биологической и эмоциональной идентификации с матерью, оживляет конфликты ранней стадии развития, и молодая женщина должна по-новому освоиться в своем внутреннем мире, а также в мире внешнем, объектном. Положение может осложняться еще более, если к обычному, сопутствующему беременности оживлению бессознательных эдипальных и доэдипальных конфликтов и фантазий добавляется то обстоятельство, что реальный сексуальный партнер взрослой женщины не смог оплодотворить ее. Неудавшееся естественным путем зачатие, реалии техники фертилизации и перенос на богоподобного, жизнедающего акушера навязывают дополнительную задачу соединения действительности с сознательными и бессознательными фантазиями, надеждами и мечтами прошлого. С моей точки зрения, психоанализ предоставляет женщине ценнейшую эмоциональную поддержку в прорабатывании источников осложнений, с которыми ей придется встретиться при данном типе беременности.

Внешнее обстоятельство — огорчительная неудача, которая заставляет бесплодную женщину повторить попытку оплодотворения, отражает ее внутреннее отчаяние из-за невозможности контроля над своим телом. Часто такие женщины ждут от анализа, что он поможет им вновь встать на позицию всемогущества: они узнают больше о своем теле, и это позволит им вновь обрести над ним контроль. Повторные безуспешные попытки оплодотворения могут стать способом избежать окончательного расставания с желаниями детства и взрослыми надеждами на рождение ребенка. В этом случае пары поглощены ежемесячной тревогой: удастся зачатие на этот раз или опять нет. В результате у них пропадает интерес ко всему прочему в жизни.

Одной из задач аналитика может стать помощь таким женщинам — оставить надежду и примириться с грубой реальностью, что они не могут зачать. Хотя, по моему опыту, печаль не исчезает никогда и надежда не покидает пациентку вплоть до менопаузы, она может, если ей помочь выплакаться, восстановить свою самооценку за счет других сторон жизни и найти в них удовлетворение.

Бессознательное использование своего тела женщиной

Книга известного английского психоаналитика Диноры Пайнз посвящена проблемам, которые закономерно или трагически возникают на разных этапах жизненного цикла женщины: от пубертатного периода и начала сексуальной жизни до климактерической паузы. Значительное место в исследованиях автора занимают вопросы желательной и нежелательной беременности и ее исходов — как благоприятных, так и драматических для женщины. Книга адресована прежде всего профессионалам — врачам, психологам, сексологам и педагогам, но легкость языка и доступность изложения делают ее интересной, понятной и полезной для широкого круга читателей.