Характероанализ

III. К технике толкования и анализа сопротивления.
О закономерном развитии невроза переноса

1. Некоторые типичные ошибки в технике толкования и их последствия

В аналитической работе мы должны различать две части: во-первых, восстановление больного, во-вторых, его иммунизирование, насколько его можно проводить уже в ходе курса лечения. Сам первый успех опять распадается на подготовительную работу вступительного периода и собственно процесс исцеления. Правда, это различение искусственное; уже первое толкование сопротивления во многом имеет дело с собственно лечением. Но мы не дадим из-за этого сбить себя с толку. И приготовления к путешествию, с которым Фрейд сравнивал анализ, во многом являются самим путешествием, а его успешный исход, возможно, зависит от них. В анализе во всяком случае все зависит от вступительной части лечения. Случай, введение к которому проделано ошибочно или неясно, тяжело спасти, а зачастую уже вовсе нельзя спасти. Большинство случаев обнаруживают самые большие трудности во вступительном периоде, независимо от того, благополучно они проходят или нет. Как раз у случаев, которые в своем вводном периоде внешне протекают гладко, позднее обнаруживаются самые большие трудности, потому что гладкое протекание в начале анализа затрудняет своевременное распознавание и устранение трудностей. Ошибки, которые совершают во вводной части лечения, устранить тем тяжелее, чем дольше продолжают лечение без исправления.

Какого же рода эти особенные и типичные трудности вступительного периода?

Давайте наметим - пока просто для лучшей ориентации - цель, к которой должен продвигаться анализ в своей вводной части. Анализ должен добраться до источников энергии симптомов и невротического характера, чтобы там привести в действие процесс исцеления. Между ними стоят сопротивления больного, а среди последних особенно упорные те, которые выводятся из конфликтов переноса. Их следует осознать, растолковать, и от них больной должен отказаться, т. е. они должны внутренне обесцениться. Так больной все глубже проникает к аффективно заполненным воспоминаниям из раннего детства. Для нас горячо дискутируемый вопрос о том, что существеннее: аффективное повторное переживание (исполнение роли, какого-то действия) или припоминание, - не имеет никакого значения. Клиника подтверждает фрейдовское требование, что пациент, который, с пристрастием проделывая нечто, повторяет пережитое, должен не только понимать проделанное, но и аффективно вспоминать, чтобы в корне уладить свои конфликты. Но я не хочу предвосхищать нашу программу и упомянул все это лишь для того, чтобы не производить впечатление, будто в анализе сопротивления и в анализе переноса надо было бы усматривать целое достижение только потому, что в данном разделе мы занимаемся не чем иным, как исследованием принципов техники сопротивления.

Какое направление развития принимают многие наши случаи вместо развития к аффективному припоминанию?

Я вспоминаю случаи, которые потерпели неудачу из-за того, что аналитик в конечном счете хорошенько не разобрался в обилии обнаруженного материала вследствие наличия многих гетерогенных переносов. Мы называем это "хаотической ситуацией" и находим, что она вызвана определенными ошибками в технике толкования. Давайте подумаем также о многих случаях, при которых не замечают негативного переноса, потому что он скрыт за демонстративно позитивной манерой поведения, и, наконец, о тех случаях, когда, несмотря на глубоко идущую работу припоминания, не достигалось никакого успеха, потому что слишком мало принималось во внимание аффективное бессилие пациентов, или оно было подвергнуто анализу не в самую первую очередь.

В противоположность этим случаям, которые внешне протекают в порядке, а поистине заканчиваются хаотически, хорошо известны и те, которые "не идут", т. е. не достигают никаких ассоциаций и противопоставляют нашим усилиям пассивное сопротивление.

Если я теперь эскизно набросаю некоторые из моих собственных ярких неудач, то мы сразу поймем, что они покоятся на типичных ошибках. И однородность большинства этих неудач указывает на типичные ошибки, которые мы совершаем во вступительном периоде анализа, ошибки, которые уже нельзя считать известными грубыми погрешностями начинающего аналитика. Мы не хотим приходить от этого в отчаяние, ибо, как сказал однажды Ференци, каждый новый опыт добывается ценой падения. Все дело лишь в том, чтобы видеть ошибки и обогащать свой опыт. Ни в какой отрасли медицины дело не обстоит иначе; только окрашивание и сокрытие неудач мы хотим предоставить нашим коллегам другой специальности.

Формой действия одного пациента, который страдал от чувства неполноценности и стеснительности, при анализе его импотенции ("Я ничего не могу") было демонстрируемое отсутствие внезапных мыслей. Вместо того чтобы разгадывать и выяснять природу этого сопротивления и делать осознанной скрытую за этим тенденцию к самоумалению, я снова и снова говорил ему, что он не хочет работать и не проявляет никакой воли к выздоровлению. Я не был в этом совсем не прав, но анализ разбился о то, что я не разработал дальше его "нежелание", не стремился понять основание, причину, по которой он "не мог", а вместо этого позволил моей собственной неспособности подбить меня на такие бессмысленные упреки. Каждый пациент имеет тенденцию оставаться больным, и я знаю, что выражение "Они не хотят стать здоровыми" без дальнейших объяснений, просто как упрек, употребляется многими аналитиками в неясных ситуациях. Ему следовало бы, однако, исчезнуть из лексики аналитика, его надо заменить самоконтролем. Потому что мы должны признать следующее: каждая остающаяся неясной заминка в анализе есть вина аналитика.

В другом случае пациент в результате трехлетнего анализа вспомнил изначальную сцену вместе со всеми сопутствующими обстоятельствами, но ни разу его аффективное бессилие не отступило, ни одного раза он не сделал аналитику тех упреков, которые он - разумеется, бесстрастно - мысленно адресовал отцу. Он не был вылечен. Я не смог проявить его затаенную ненависть. Этот пример дает кое-кому повод торжествовать: наконец-то высказано признание, что вскрытие изначальной сцены терапевтически не помогает! Те, кто так думают, ошибаются. Без анализа самых ранних переживаний нет никакого действительного исцеления. Важно только, чтобы вспоминали с соответствующими аффектами.

Еще в одном случае произошло так, что на второй неделе анализа в сновидении ясно проявилась фантазия инцеста, и пациент сам осознал его истинный смысл. В течение года я ничего больше об этом не слышал; успех соответственно этому был плохим. На собственном опыте я усвоил, что надо подавлять случайно и слишком быстро появляющийся материал до тех пор, пока Я не становится достаточно сильным, чтобы его перерабатывать.

Один случай лечения эритрофобии потерпел неудачу вследствие того, что я везде следовал, толкуя его, за обнаруженным материалом, тщательно не устраняя в первую очередь сопротивления. Они приходили потом, разумеется, в хаотической последовательности, и сверхсильные; я израсходовал свои боеприпасы, мои объяснения не оказали воздействия, порядка уже нельзя было достигнуть. Уверяю, что тогда, на третий или четвертый год моей аналитической практики, я уже не был настолько начинающим, что я толковал бы - если бы бессознательное не обнаруживалось ясно и однозначно, и пациент не был бы сам близок к решению, - так, как требовал Фрейд. Очевидно, однако, что одного этого было недостаточно, ибо эта хаотическая ситуация была того же рода, что и те, с которыми мы знакомились на семинарах и при контрольных анализах.

Один случай классической истерии с сумеречными состояниями закончился бы прекраснейшим успехом - я могу это сказать на основе более позднего опыта лечения подобных случаев, - если бы я своевременно понял и правильно обработал реакции пациентки на анализ позитивного переноса, т. е. ее реактивную ненависть. Но я позволил заманить себя воспоминаниями - разумеется, прекрасными - в хаос, из которого я не выбрался, а пациентка удержала свои сумеречные состояния.

Горький опыт, который я приобрел в результате ошибочного обращения с переносом по поводу реакции разочарования, научил меня отдавать должное опасности, которую имеет для анализа любовь, испытываемая вследствие переноса, возникшего из-за разочарования, или своеобразный негативный перенос. И лишь после того, как об одном пациенте, который полтора года блестяще вспоминал при хорошем позитивном переносе и несмотря на это не достиг никакого успеха, много месяцев спустя после прекращения анализа я должен был сказать себе, что он мне никогда не доверял, я научился правильно оценивать опасность остающегося латентным негативного переноса и успешно искал средства постоянно доставать его из его убежища, чтобы больше не переживать такого шока и - last not least (хотя и последний, но не худший) - лучше исполнять свой терапевтический долг.

На большинстве заседаний Технического семинара мы тоже занимались негативным переносом, особенно латентным. Таким образом, это было не только какое-то индивидуальное слепое пятно, упущение негативного переноса, по-видимому, было общим обстоятельством. Без сомнения, это можно объяснить нашим нарциссизмом, вследствие которого нам приятно слышать комплименты, но который делает нас совершенно слепыми по отношению ко всем негативным течениям в пациенте, если они не грубо поданы. Бросается в глаза, что в аналитической литературе всегда подразумевается только позитивная установка, если говорится о переносе, и до работы Ландауэра ("Пассивная техника") проблемой негативного переноса, насколько мне известно, часто пренебрегали.

Упущение из виду негативного переноса - только одна из многих ошибок, которые запутывают ход анализа. То, что я называю "хаотической ситуацией", переживаем мы все, поэтому мое описание может ограничиться самыми грубыми штрихами.

Воспоминания и действия пациента очень многочисленны, они непрерывно и запутанно следуют одно за другим, аналитик узнает очень много, пациент приносит много материала из всех слоев своего бессознательного, из всех возрастов своей жизни, все лежит наготове, так сказать, в большой куче; ничто не проработано в смысле терапевтической цели, несмотря на обилие материала пациент не приобрел убеждения в его значении. Аналитик много толковал, но толкования не углубляли анализ в том или ином направлении; отчетливое впечатление, что все, что пациент обнаружил, стояло на службе тайного, непознанного сопротивления. Опасными такие хаотические анализы становились вследствие того, что лишь по той причине, что пациент "приносит материал", считалось, будто они проходили очень хорошо, пока не осознавали, обычно слишком поздно, что больной вертелся как белка в колесе и постоянно показывал один и тот же материал, только в разном освещении. Но таким образом он мог бы заполнять время анализа и в течение года, ни в малейшей степени не изменяя ничего в его сущности.

Приведем здесь один показательный случай, который я однажды принял из рук в руки от одного коллеги. Пациент со множественными извращениями проходил у него анализ в течение восьми месяцев, и все это время пациент непрерывно говорил и приносил материал из глубочайших слоев; этот материал непрерывно толковали. Чем больше толковали, тем обильнее становился поток ассоциаций. В конечном счете из-за внешних причин анализ пришлось прекратить, и пациент обратился ко мне. В то время для меня уже были отчасти известны опасности тайных сопротивлений. Мне бросилось в глаза, что пациент беспрерывно продуцировал бессознательный материал, скажем, совершенно точно могли быть представлены тончайшие механизмы простого и двойного эдипова комплекса; я спрашивал пациента, верил ли он всему тому, что говорил и слушал. "Ничуть, - сказал он на это, - наоборот, я не мог при всем этом удержаться от внутренней усмешки". Когда я его спросил, почему же он не сказал этого первому аналитику, он заметил, что не считал это нужным. Ничего больше нельзя было сделать, несмотря на энергичный анализ его усмешки, ибо он уже слишком много разузнал; все толкования были растрачены впустую, а все мои собственные толкования отскакивали от его усмешки. Спустя четыре месяца я отказался от него, обогатившись еще одним опытом, но возможно, что более длительное и более последовательное толкование все же кое в чем достало бы его нарциссическую оборону. Но тогда я еще не располагал позитивным опытом длящейся месяцами обработки поведения.

Если постараться найти причины тагах хаотических ситуаций, то мы скоро увидим, что в их возникновении повинны следующие недостатки в технике толкования:

1. Слишком раннее толкование смысла симптомов и других проявлений глубочайшего бессознательного, особенно символов. Пациент служит своим оставшимся тайными сопротивлениям анализу, и слишком поздно замечают, что он, совершенно незатронутым, ходит по кругу.

2. Толкование материала в той последовательности, в которой он ясно представлялся, не принимая во внимание строения невроза и расслоения материала. Ошибка состоит в том, что толкуют только потому, что материал ясно обнаруживается (несистематическое толкование смысла).

3. Но анализ приводило в беспорядок не только то, что при толковании могли следовать в каком угодно направлении, но также и то, что это происходило раньше, чем были обработаны кардинальные сопротивления. Толкование смысла предшествовало толкованию сопротивления. Ситуация становилась еще более запутанной вследствие того, что сопротивления очень скоро связывались с отношением к врачу, а несистематические толкования сопротивления тоже усложняли ситуацию переноса.

4. Толкование сопротивлений переноса было не только несистематическим, но и непоследовательным, т. е. слишком мало внимания обращалось на то, что пациент имел тенденцию опять утаивать свои сопротивления или маскировать их бесплодными достижениями или острыми формами реакции. Латентных сопротивлений переноса в большинстве случаев не замечали или боялись их развивать, боялись последовательно уступать им, если они - в какой бы то ни было форме - скрывались.

В основе этих ошибок, по всей вероятности, лежит неправильное понимание фрейдовского правила, что пациенту следует предоставлять руководство анализом. Под этим можно подразумевать лишь то, что не следует мешать работе больного, если она протекает в смысле его сознательной воли к выздоровлению и наших исцелительных намерений. Однако само собой разумеется, мы должны вмешиваться, как только это течение событий нарушается из-за страха пациента перестать сражаться за свои конфликты и его желания остаться больным.

2. Упорядоченное толкование и анализ сопротивления

Я подверг достаточной критике наши достижения и почти боялся слишком злоупотребить терпением читателя, тем более что он теперь будет спрашивать, как же выглядит правильная техника, а ответить на этот вопрос далеко не так легко, как критиковать. Но я убежден, что читатель обрел достаточное понимание трудности темы, чтобы не требовать от меня большего, чем самых общих и только самых грубых выводов из признанных ошибок.

Прежде чем я с этого начну, я должен выразить опасение, что мы могли бы попасть в одну ловушку, которую таит дискуссия вокруг этой совершенно особенной темы. Мы имеем дело с живым и текучим душевным происшествием и не виноваты в том, что оно застывает, как только мы хотим выразить его словами и передать в предложениях слушателю. То, что сейчас последует, очень вероятно, будет производить впечатление застывшей схемы и представляет собой едва ли большее, чем сырой эскиз области, которую мы окидываем взглядом и еще должны точно изучить. Отмечено только кое-что из бросающегося в глаза, другим столь же важным пока пришлось пренебречь; отсутствует также дифференцирующая детальная работа. Поэтому мы должны быть в любое время готовы подправить эскиз, если то или иное окажется ложным, или менее значительным, или не вполне правильным. Важно только, чтобы мы могли объясниться и не говорили бы, перебивая друг друга, когда каждый говорит на своем языке. То, что в последующем изложении появится в схематическом виде, есть не более чем ориентировочный материал. Из густого кустарника не выберешься, если не использовать некоторые точки опоры, скажем, бросающиеся в глаза формы местности, или не используя компаса. Подобным же образом следует наводить порядок и при нашем исследовании душевных процессов во время лечения, порядок, который наводят ad hoc (для данного случая, для данной цели), только с целью ориентировки. Так же и схема, которая автоматически возникает, как только один феномен отделяют от другого и рассматривают изолированно, есть только научный паллиатив. Впрочем, мы не подгоняем схему, правило, принцип к случаю, а рассматриваем его непредвзято и получаем ориентацию в его материале, его поведении, в том, что он скрывает или представляет как противоположность; лишь потом мы обращаемся к вопросу: как то, что я знаю об этом случае, я наилучшим образом применяю для техники этого случая? Если бы на основе достаточного опыта выявилось то, что Фрейд на Будапештском конгрессе считал желательным, а именно что мы можем устанавливать типы сопротивления, тогда мы достигали бы этого легче, но и в таком случае мы должны были бы в каждом отдельном случае ожидать, обнаружит ли он тот или иной вид типичных сопротивлений или, скажем, не будет иметь ничего общего с другими случаями. Тайный негативный перенос есть только одно из таких типичных сопротивлений. Поэтому мы не можем уже завтра видеть больше этого сопротивления у наших больных или тотчас использовать другое средство ориентации. Это средство может быть получено только из материала пациента.

Мы уже договорились о том, что надо воздерживаться от глубоко идущих толкований, пока не появится и не будет устранен первый фронт кардинальных сопротивлений, сколько бы ни было накоплено ясного и поддающегося толкованию материала. Чем больше материала обнаруживает пациент, не продуцируя соответствующих сопротивлений, тем недоверчивее надо быть. И впредь, будучи поставленными перед выбором - толковать содержания бессознательного или обратиться к внезапно обнаруженным сопротивлениям, - мы будем предпочитать последнее. Наш принцип звучал так: никакого толкования смысла, если необходимо толкование сопротивления. Обоснование довольно просто. Если толкуют до ликвидации относящихся к делу сопротивлений, то или пациент принимает толкование из оснований переноса, а затем полностью обесценивает его в первом же негативном поведении, или сопротивление появляется следом. В обоих случаях толкование теряет свою терапевтическую силу, оно растрачивает свою энергию впустую, исправление удается только очень тяжело или больше уже не удается совсем. Путь, который толкование должно найти в глубокое бессознательное, преграждается.

Важно не мешать пациентам в первые недели лечения при развертывании их "аналитической личности"; сопротивления тоже не могут быть истолкованы, прежде чем они полностью развернутся и в самом главном не будут поняты аналитиком. Момент толкования сопротивления, по существу, определяется опытом аналитика; опытному будет достаточно незначительных признаков, в то время как новичку в тех же самых случаях для понимания того, что этот момент наступил, понадобятся грубые акции. Нередко только от опыта зависит, опознает ли аналитик и по каким признакам опознает латентные сопротивления. Если мы поймем смысл таких сопротивлений, то благодаря последовательному анализу мы сделаем их осознанными, т. е. сначала пациенту объясняют, что он имеет сопротивления, потом - какими средствами они пользуются и, наконец, против чего они направлены.

Если первому сопротивлению переноса не предшествовало достаточной работы воспоминания, то при его ликвидации мы встречаем одну большую трудность, которая по мере возрастания навыка и опыта аналитика уменьшается; она состоит в том, что для того, чтобы устранить сопротивление, аналитик должен знать относящийся к нему и в нем содержащийся бессознательный материал, но, с другой стороны, он не может добраться до этого материала, потому что сопротивление его заслоняет. Как и сновидение, каждое сопротивление имеет исторический смысл (происхождение) и актуальное значение. Каждый круг можно прорвать только тем, что из актуальной ситуации, которую наблюдают в становлении, из формы и средств сопротивления угадывают его актуальный смысл и цель и благодаря соответствующему толкованию настолько влияют на него, что обнаруживается соответствующий инфантильный материал; лишь с его помощью можно полностью устранить сопротивление. Разумеется, не существует никаких правил того, как находить сопротивление и угадывать его актуальный смысл; по большей части это интуитивные акты - здесь начинается аналитическое искусство, которому нельзя выучиться. Чем менее шумны и более сокрыты сопротивления, тем сильнее пациент вводит в заблуждение, тем надежнее должны стать интуитивные акты аналитика, чтобы овладеть ими. Другими словами, аналитик должен быть проанализированным и, кроме того, должен обладать некоторым особенным дарованием.

Что такое "латентное сопротивление"? Это манера поведения пациента, которая обнаруживается не прямо и непосредственно, скажем, в форме сомнения, недоверия, опаздывания, молчания, упрямства, отсутствия внезапных мыслей, фантазий и т. д., а непрямо, в виде аналитических достижений; так, например, сверхпослушание или полное отсутствие демонстративных, явных сопротивлений намекают на тайное и поэтому тем более опасное пассивное сопротивление. Я обычно обращаюсь к таким латентным сопротивлениям сразу же, как только их воспринимаю, и не боюсь остановить поток сообщений, если я столько узнал, сколько необходимо для его понимания. Потому что опыт учит, что и терапевтическое действие аналитических сообщений пропадает, если они следуют при неразгаданных сопротивлениях.

Односторонняя и поэтому неправильная оценка аналитического материала и часто неправильная интерпретация фрейдовского тезиса, что мы должны исходить из соответствующего поверхностного слоя, легко приводят к роковым недоразумениям и техническим трудностям. Прежде всего: что можно понимать под "аналитическим материалом"? Обычное понимание: сообщения, сновидения, внезапные мысли, фантазии, промахи пациента; известно, правда, часто лишь теоретически, что поведение пациента тоже имеет аналитическое значение, но опыт семинара показывает, что поведение пациентов, их манеру выражения, их взгляд, их речь, их мимику, одежду, их рукопожатие и т. д. не только сильно недооценивают в том, что касается их аналитического значения, но чаще всего полностью оставляют без внимания. На Инсбрукском конгрессе Ференци и я независимо друг от друга подчеркнули эти формальные элементы как полные значения для терапии; для меня они на протяжении ряда лет стали важнейшим опорным и исходным пунктом для анализа характера. Завышенная оценка содержательного материала чаще всего сопровождается недооценкой, если не полным упущением из вида манеры поведения, способа, которым пациент делает свои сообщения, рассказывает сновидения и т. д. Но если манеру поведения пациента оставляют без внимания или не ставят по значению наравне с содержательным аспектом, то внезапно приходят к роковой в терапевтическом отношении точке зрения, ограничивающейся "душевной, психической поверхностью". Если, например, пациент очень вежлив и к тому же приносит много материала, скажем, о своих отношениях к сестре, то мы имеем два наряду друг с другом существующих содержания "душевной поверхности": его любовь к сестре и его поведение, вежливость. То и другое, однако, бессознательно обосновано. При таком рассмотрении душевной поверхности уже нелегко отделаться простым уведомлением, что, "конечно, всегда" исходят из того, что имеется на поверхности. Аналитический опыт учит, что за этой вежливостью и любезностью всегда скрывается более или менее бессознательная критическая, если не недоверчивая или умаляющая манера держать себя, или, правильнее сказать, стереотипная вежливость пациента сама уже есть знак негативной критики, недоверия или умаления. Можно ли также, исходя из этой точки зрения, не испытывая сомнений, толковать инцестуальную любовь к сестре, если появляются соответствующее сновидение или фантазии, внезапные мысли? Имеются особые мотивировки того, что для аналитического обсуждения в первую очередь привлекают эту часть психической поверхности, а не другую. Если ждать, пока пациент сам начнет говорить о своей вежливости и ее мотивах, то собьешься с пути. Так как подобная черта характера в анализе тотчас становится сопротивлением, для нее имеет силу то же самое положение, которое относится к любому другому сопротивлению, а именно что пациент никогда сам не заговаривает о нем, что именно как раз аналитик должен разоблачить сопротивление как таковое. Здесь мы ожидаем услышать одно важное возражение: мое предположение, что вежливость тотчас становится сопротивлением, как раз не подтверждается, иначе пациент не доставил бы никакого материала. Да, но ведь именно поэтому речь идет о том, что важна не одна только содержательная, но и - особенно вначале - формальная сторона материала. Продолжим пример с вежливостью. Невротик имеет полное основание из-за своих вытеснений особенно высоко ценить вежливость и общественное согласие и пользоваться ими как средством защиты. Да и гораздо приятнее лечить вежливого, чем невежливого, очень чистосердечного пациента, который, скажем, сразу говорит аналитику, что, мол, тот еще такой юный или уже такой старый, не имеет благородно обставленного жилища или имеет отвратительную жену, выглядит неинтеллигентно или выглядит слишком по-еврейски, ведет себя как невротик и сам нуждается в анализе и тому подобные лестные вещи. Это не обязательно уже должно быть феноменом переноса: требование, что аналитик должен быть "чистым листом", идеально, но его никогда нельзя полностью осуществить; "актуальное бытие (So-Sein)" аналитика - это обстоятельства дела, которые прежде всего не имеют никакого отношения к переносу. А наши пациенты обладают чрезвычайной чуткостью к нашим слабостям; да, тем, что они их выслеживают, некоторые из них прямо мстят за обиду, причиненную им навязыванием основного правила анализа. Существует лишь немного пациентов, в большинстве случаев садистического характера, которые из чистосердечности, которой от них требуют, получают свою садистическую прибыль радости. В терапевтическом отношении их поведение ценно, если оно к тому же время от времени становится сопротивлением. Но большинство наших пациентов еще слишком робкие и боязливые, слишком обремененные чувством вины, чтобы они спонтанно обнаруживали такую чистосердечность. В противоположность многим коллегам я должен поддержать утверждение, что каждый без исключения пациент начинает анализ, обнаруживая более или менее выраженную недоверчивую и критическую манеру держать себя, которая обычно остается тайной. Чтобы в этом убедиться, надо, конечно, полагаться не на внутреннее принуждение к признанию или, более того, на потребность наказания у пациента, а надо энергично использовать возникающие в данной ситуации совершенно естественные поводы к недоверию и негативной критике (новая ситуация, неизвестный человек, общественный бойкот психоанализа и т. д.); таким путем благодаря собственной открытости приобретают доверие пациента. Остается только один технический вопрос, в какой момент надо приступить к обсуждению проявлений недоверия и негативной критики, которые еще не могут быть названы невротическими, но актуально обусловлены; здесь речь идет только о том, что надо избегать более глубоких толкований бессознательного, пока существует стена конвенциональной вежливости между пациентом и аналитиком.

Мы не можем продолжать дискуссию о технике толкования, не приобщая к ней вопросов, касающихся развития и лечения невроза переноса.

При правильно идущем анализе проходит немного времени до наступления первого большого сопротивления переноса. Давайте прежде всего сделаем для себя ясным, почему первое многозначительное сопротивление относительно продолжения анализа автоматически и с соответствующей структуре случая закономерностью связывается с отношением к аналитику; что является мотивом того, что Ференци называет "навязчивым переносом"? Благодаря основному правилу анализа, на исполнении которого мы настаиваем, мы имеем нечто предосудительное, откапывающее нечто неприятное для Я. Раньше или позже у пациента обнаруживается обостренная защита вытесненного; сопротивление направлено прежде всего против вытесненного, но пациент ничего не знает ни о том, что он несет в себе нечто предосудительное, ни о том, что он его защищает. Сопротивления, как показал Фрейд, сами бессознательны. Но сопротивление есть аффективный порыв, который соответствует увеличенной энергетической затрате, и поэтому оно не может оставаться скрытым. Как и все, что иррационально обосновано, этот аффективный порыв тоже стремится к рациональному обоснованию, к укреплению в реальном отношении. Что напрашивается теперь больше, чем проецирование, и проецирование на того, кто вызвал весь конфликт посредством досадного основного правила? Путем перемещения защиты - от бессознательного на врача - в сопротивление закрадывается соответствующее содержание бессознательного, а это содержание проецируется на врача. Он становится, скажем, злодеем, как отец, или достойным любви созданием, как мать. Ясно, что такая оборона может проявлять прежде всего негативную манеру поведения. Аналитик как нарушитель невротического равновесия неизбежно становится врагом, безразлично, идет ли речь о проецированных порывах любви или ненависти, ибо в обоих случаях всегда имеет место также оборона, отказ.

Если сначала проецируются порывы ненависти, то сопротивление переноса однозначно негативно. Если это происходит сначала с тенденциями любви, то настоящему сопротивлению переноса некоторое время предшествует демонстративный, но не сознательный позитивный перенос. Однако для его судьбы закономерно, что он превращается в реактивный негативный перенос, с одной стороны, потому, что для разочарования всегда есть место ("реакция разочарования"), а с другой стороны, потому, что его обороняют, как только под давлением чувственных устремлений он захочет стать сознательным; и каждая защита проявляет негативные черты поведения.

Техническая проблема латентного негативного переноса так значительна, что настоятельно необходимо особое исследование разнообразных форм его проявления и его лечения. Сейчас я хочу просто быстро перечислить некоторые типичные формы болезни, при обнаружении которых мы в первую очередь должны приготовиться к остающемуся латентным негативному переносу. Это:

1. Сверхпослушные, сверхдружественные, очень доверчивые, "добрейшие" пациенты; случаи, которые постоянно протекают в позитивном переносе и никогда не обнаруживают реакции разочарования. (Чаще всего пассивно-женственные характеры или женские истерии с нимфоманским уклоном.)

2. Пациенты, постоянно строго соблюдающие все формы приличия и очень корректные; это обычно характеры, сформировавшиеся под воздействием навязчивых состояний (Zwangscharaktere) и превратившие всю свою ненависть в "вежливость любой ценой".

3. Аффективно бессильные пациенты; они отличаются, как и корректные пациенты, сверхсильной, но запертой агрессивностью. Это тоже чаще всего характеры людей, страдающих неврозами навязчивых состояний, но и женские истерии тоже часто проявляют поверхностное аффективное бессилие.

4. Случаи, при которых пациенты жалуются на неподлинность своих чувств и выражений чувств, т. е. страдают от деперсонализации. К ним относятся также больные, которые сознательно и одновременно вынужденно "играют роль", т. е. на заднем плане сознания знают, что они обманывают врача. У таких больных, которые в большинстве случаев принадлежат к группе нарциссических неврозов гипохондрического типа, регулярно открывают "внутреннюю усмешку" над всем и каждым, которая становится мукой для них самих. Это ставит анализ перед тяжелейшими задачами.

Так как форма и расслоение первого сопротивления переноса обусловлены индивидуальной судьбой инфантильной любви, мы можем добиться упорядоченного, свободного от ненужных осложнений анализа инфантильных конфликтов только тогда, когда строго принимаем в расчет это расслоение при наших толкованиях в анализе переноса. Хотя содержания переносов не зависят от наших толкований, но последовательность, в которой они назревают, определяется техникой толкования. Важно не только то, что возникает невроз переноса, но и то, что в своем возникновении он следует такой же закономерности, как и его образец, изначальный невроз, и что он обнаруживает такое же расслоение в силах влечения, как и последний. Фрейд учил нас понимать, что изначальный невроз становится нам доступным только через невроз переноса. Теперь ясно, что мы справляемся тем легче, чем полнее и упорядоченнее изначальный невроз раскрывается в неврозе переноса. Это раскрытие происходит, естественно, в обратной последовательности. Понятно, что ошибочный анализ переноса, скажем, толкование манеры поведения из более глубокого слоя, сотрет копию изначального невроза, приведет в беспорядок невроз переноса, как бы ни была ясна манера поведения и каким бы правильным, метким ни было толкование. Опыт учит, что нам ничего не надо делать для того, чтобы невроз переноса развивался в том порядке, который соответствовал бы каркасу невроза. Мы должны только избегать слишком ранних, слишком глубоко проникающих и несистематических толкований.

Привлечем для иллюстрации схематичный пример. Если, скажем, пациент сначала любил мать, затем ненавидел отца и, наконец, из страха потерять мать превратил ненависть к отцу в пассивно-женственную любовь к нему, то при правильном анализе сопротивления пациент будет обнаруживать в переносе прежде всего пассивно-женственную манеру поведения - последний результат судьбы своего либидо. Во-вторых, систематический анализ сопротивления разовьет скрытую за ним ненависть к отцу, и лишь после ее проработки последует новое заполнение чувства к матери, прежде всего путем переноса любви к матери на аналитика. Отсюда ее можно будет перенести затем и на женщину в реальности.

Продолжая использовать этот упрощенный пример, мы можем обсудить возможное менее благоприятное развитие анализа. Скажем, пациент демонстративно проявляет позитивный перенос и в этой связи вместе со сновидениями, которые соответствуют его пассивно-женственной манере поведения, приносит и такие, которые выражают привязанность к матери. Оба направления развития были бы равно ясными и поддающимися толкованию. Если аналитик узнает истинное расслоение позитивного переноса, если ясно, что реактивная любовь к отцу представляет собой самый поверхностный слой позитивного переноса, ненависть к нему - второй, а перенесенная любовь к матери - самый глубокий слой, то он, несомненно, оставит эту последнюю манеру поведения нетронутой, несмотря на ее навязчивость. Но если он выхватит сначала, скажем, перенесенную любовь к матери, то между его толкованиями, которые касаются инцестуальной любви, и переживанием пациента встанет, как мощная и непроницаемая глыба сопротивления, латентная и в реактивной форме на врача перенесенная ненависть к отцу. Толкование, которое должно было бы пересекать топически более высокие слои недоверия, неверия и отказа, было бы для вида принято к сведению, но терапевтически осталось бы, конечно, недейственным и имело бы своим следствием только то, что пациент, внутренне напуганный и предостереженный этим толкованием, стал бы еще интенсивнее скрывать свою ненависть к отцу и стал бы еще "добрее" от усилившегося чувства вины. Хаотическая ситуация в той или иной форме была бы подготовлена.

Таким образом, от изобилия материала, струящегося из многих душевных слоев, важно выхватить ту его часть, которая занимает центральное место в актуальном или предшествовавшем сопротивлении переноса и не перекрыта другими чертами поведения. Так это звучит теоретически; этот принцип можно проводить в каждом среднем случае.

Что происходит теперь с остальным, актуально менее важным материалом? Чаще всего достаточно того, что с ним не соглашаются. Вследствие этого он автоматически опять отступает. Но зачастую происходит так, что пациент выдвигает вперед некоторую манеру поведения или определенную сферу переживания, чтобы скрыть актуально более важное. После всего сказанного ясно, что такое сопротивление надо устранять посредством того, чтобы, выясняя ситуацию, "управлять материалом", т. е. постоянно указывать на то, что пациент скрывает, и не принимать во внимание выдвинутого им вперед. Типичный пример такого рода представляет собой поведение больного при латентном негативном переносе; он пытается скрыть свою тайную критику и свой отказ с помощью усиленных похвал аналитику и анализу. Благодаря анализу этого сопротивления легко удается обнаружить его мотив - страх пациента высказывать критическое отношение.

Лишь изредка приходится подавлять быстро притекающий материал; так, если, скажем, бессознательные извращенные фантазии и желание инцеста слишком рано и скученно становятся осознанными, то скорее всего Я стало достаточно сильным, чтобы их переварить. Если такого непринятия во внимание недостаточно, надо отклонять.

Таким способом центральное содержание сопротивлений переноса постоянно остается в глубоком контакте с воспоминаниями, а аффекты, пробужденные в переносах, автоматически передаются воспоминаниям. Так избегают опасного бесстрастного припоминания. Для хаотической ситуации, напротив, характерно, что тайное сопротивление месяцами остается неразгаданным и связывает все аффекты, в то время как воспоминания в спутанной последовательности сегодня касаются, скажем, страха кастрации, в другой раз - оральной фантазии, затем - опять фантазии инцеста.

Благодаря правильному отбору материала, который нужно толковать, мы достигаем континуума в анализе, и в таком случае мы не только в любое время остаемся в курсе дела об актуальной ситуации, но можем так же, как красной нити, следовать закономерности, которая лежит в основе развития переноса. То, что сопротивления, которые представляют собой не что иное, как отдельные части невроза, при этом появляются друг за другом и все же связанными исторически обусловленной закономерностью, облегчает нашу работу и основательно подготавливает исцеление.

3. Последовательность в анализе сопротивления

До сих пор мы говорили просто о технике толкования смысла и толкования сопротивления и сошлись на том, что оно должно быть упорядоченным соответственно индивидуальной закономерности невроза и систематичным. При перечислении ошибок толкования мы отличали неупорядоченное толкование от непоследовательного; для этого имелось полное основание, потому что мы познакомились со случаями, которые, несмотря на систематичное толкование, впадали в беспорядок, и причиной этого оказалась недостаточная последовательность при дальнейшей проработке уже растолкованных сопротивлений.

Дело в том, что если счастливо преодолеть подводные камни первого сопротивления переноса, то обычно работа воспоминания быстро продвигается вперед и достигает детства. Но обычно это продолжается недолго, до тех пор, пока больной не наталкивается на новые слои предосудительного материала, который он пытается защитить с помощью второго фронта сопротивлений переноса. Игра анализа сопротивления начинается сначала, но теперь она имеет несколько иной характер, чем в первый раз. Тогда речь шла о первой трудности, а новое сопротивление, напротив, уже имеет аналитическое прошлое, которое не может не повлиять на его форму. Соответственно новому материалу оно имеет другую структуру и другой смысл, чем первое; следовало бы также ожидать, что пациент вразумлен благодаря первому анализу сопротивления и теперь будет сам помогать устранять трудность. Но мы знаем, что практика учит другому: в большинстве случаев обнаруживается, что наряду с новым сопротивлением пациент вновь приводит в действие и старое, иногда он даже впадает опять в старое сопротивление, не проявляя нового. Из-за такого расслоения вся ситуация усложняется. Какие сопротивления - реактивированные старые или новые - сильнее выступают вперед, бывает очень по-разному, но для аналитической тактики это тоже не принимается во внимание. Важно только, что большую часть своих контрзаполнений пациент опять сооружает на старой, казалось бы, уже устраненной установке сопротивления. Если теперь действуют так, что обращаются сначала или исключительно к новому сопротивлению, то опять пренебрегают промежуточным слоем, а именно реактивированным старым сопротивлением, и рискуют потратить зря свои драгоценные толкования. Разочарований и неудач избегают в том случае, если каждый раз возвращаются к старой трудности, независимо от того, дает ли она себя знать больше или меньше, и оттуда начинают работу разложения; таким способом медленно подбираются к новому сопротивлению и избегают опасности, что хотя завоевывают новую часть страны, но враг опять окапывается в уже отвоеванной ее части.

Важно постоянно, исходя из кардинального сопротивления, так сказать, из крепкого опорного пункта, подрывать невроз со всех сторон, вместо того чтобы каждый раз ориентироваться на отдельные подробности, детали сопротивлений, т. е. наступать на многие разнообразные пункты, которые связаны друг с другом лишь опосредованно. Благодаря последовательному развертыванию сопротивлений и аналитического материала, начиная от первого сопротивления переноса, удерживают перспективу всей настоящей и былой ситуации, чтобы не надо было бороться за требуемую непрерывность анализа и было гарантировано основательное устранение невроза. Даже возможно - при условии, что речь идет об уже известной типичной картине болезни и правильно проведен анализ сопротивления, - предвидеть последовательность, в которой будут остро проявляться приведенные в порядок тенденции как сопротивления переноса.

Напрасно было бы пытаться убедить нас в том, что посредством "пристрелки" со смысловым толкованием или путем лечения всех пациентов по одной схеме, скажем, исходя из одного предполагаемого изначального источника невроза, можно приблизиться к большим проблемам психотерапии. Тот, кто пытается делать это, показывает только, что он не понял подлинных проблем психотерапии и не знает, что в действительности означает "разрубание гордиева узла", а именно разрушение аналитических условий излечения. Анализ, проведенный таким образом, едва ли можно уже исправить. Толкование можно сравнить с ценным аптекарским товаром, с которым надо обращаться бережно, если нежелательно, чтобы он утратил силу своего воздействия. Наш опыт учит другому, тому, что обстоятельный путь распутывания узла все еще есть наикратчайший путь - мы подчеркиваем это - к истинному успеху.

На другой стороне стоят те, кто, исходя из ложного взгляда на понятие аналитической пассивности, могут слишком хорошо выжидать. Они могли бы написать нам много ценных статей о казуистике хаотической ситуации. В периоды сопротивления аналитику выпадает трудная задача управлять ходом самого анализа. Пациент позволяет направлять себя только во время фаз, свободных от сопротивления. Фрейд не мог полагать иначе. А опасность от принципиального молчания или от "упускания" чего-либо не меньшая, чем опасность от "пристреливания" или от толкования лишь по одной теоретической схеме - для пациентов в той же мере, как и для всего развития аналитической терапии.

Мы познакомились с такими формами сопротивления, при которых этот вид пассивности становится прямо-таки врачебной ошибкой. Скажем, пациент уступает сопротивлению и соответственно уклоняется от обсуждения относящегося к нему материала. Он касается отдаленной темы, пока не продуцирует сопротивления и там тоже, затем затрагивает третью тему и т. д. Эта "техника зигзага" может уходить в бесконечность, невзирая на то, "пассивно" ли наблюдают за пациентом или следуют за ним и всюду толкуют. Так как больной, очевидно, постоянно пребывает в состоянии бегства и его старания удовлетворить аналитика суррогатными достижениями остаются безрезультатными, надо обязательно снова и снова приводить его обратно на первую позицию сопротивления до тех пор, пока он не соберется с духом овладеть ею аналитически.

Или пациент убегает в инфантильное, жертвует ценными тайнами только для того, чтобы удержать тайну позиции. Жертвы, конечно, не имеют никакой терапевтической ценности, скорее как раз наоборот. Можно спокойно прислушаться к пациенту, если аналитик не предпочтет прервать его, но потом остаться последовательным в ликвидировании той позиции, которую он покинул. То же самое обнаруживается при его бегстве в актуальное. Идеальный оптимум - это прямолинейное, соответствующее изначальному неврозу развитие невроза переноса и его анализа; пациент систематически развертывает свои сопротивления и время от времени производит свободную от сопротивления аффективную работу воспоминания.

Многоспорный вопрос о том, что лучше, "активное" или "пассивное" поведение, не имеет - в такой постановке - никакого настоящего смысла. В общем, можно сказать, что при анализе сопротивлений вмешиваются недостаточно рано, а при толковании содержаний бессознательного, не говоря уже о бессознательных сопротивлениях, не могут быть достаточно сдержанными. Обычно поступают наоборот: обычно, с одной стороны, проявляют слишком большое мужество при толковании смысла, а с другой - становятся боязливыми, как только начинается сопротивление.

Характероанализ

В. Райх — выдающийся представитель психологической мысли XX столетия. В книге излагается теория формирования характера, рассмотрены основные формы характеров. Особое внимание уделяется генитальному, невротическому и мазохистскому характерам, которым посвящены отдельные главы. Характероаналитические исследования связаны с проблемами клинического психоанализа. Автор представляет технику характероанализа, в частности, технику интерпретации и анализа сопротивления, а также подробно описывает обращение с переносом. Книга будет интересна не только специалистам-психоаналитикам, но также студентам, интересующимся психоанализом.