Эго-пихология и проблема адаптации личности

Адаптация

До сих пор я выступал в защиту расширения психоаналитической теории развития эго и пытался показать, где (и когда) оно должно начинаться. Это расширение и основанные на нем концепции эго-функций, которые оно предполагает (будут обсуждаться позднее), вытекают из нашей современной психоаналитической концепци эго. Несомненно, основой такого расширения должно стать рассмотрение единичных случаев или конкретных ситуаций. Преимущество теоретического подхода при обсуждении многогранных конкретных феноменов заключается, помимо всего прочего, в его краткости.

В данной работе я не пытался — и не мог пытаться — систематически охватить широкую область проблем адаптации, которые имеют важное значение для психоаналитической теории. Если какие-то мои формулировки представляются односторонними или неполными, значит, мне приходилось делать выбор. Особый акцент на определенных вопросах не означает, что я проглядел другие или что я посчитал их несущественными.

Изучая свободную от конфликтов сферу эго, мы можем выявить функции, которые более или менее тесно связаны с задачами овладения реальностью, то есть с адаптацией. Теперь адаптация — хоть мы не рассматривали тщательным образом ее скрытые смыслы — становится центральной концепцией психоанализа, потому что многие наши проблемы при достаточно глубоком их исследовании сводятся к ней. Концепция адаптации, хотя она представляется простой, подразумевает (или, если она непродуманно используется, скрывает) огромное множество проблем. Анализ этой концепции дает надежду прояснить много проблем обычной и патологической психологии и среди них — нашу концепцию психического здоровья. Фрейд использовал "биологические" концепции в самых существенных пунктах своей теории (хотя и не принимал на сто процентов так называемую объективную точку зрения, которая ведет к бихевиоризму). По этой причине мы полагаем, что психоаналитический подход "может быть полезен для биолога при постановке новых проблем, которые в ином случае ускользнули бы от нашего внимания" (Шильдер, 1933).

Вообще говоря, мы называем человека хорошо адаптировавшимся, если продуктивность его деятельности, его способность наслаждаться жизнью и его психическое равновесие остаются ненарушенными. В то же время периодически мы сталкиваемся с утверждениями, приписывающими любую неудачу недостатку адаптации. Такие утверждения бессмысленны, потому что они упускают из виду те взаимосвязи, которые подразумеваются в концепции адаптации, и таким образом неправильно ставят вопрос: что приводит человека к успеху или неудаче в данной ситуации? Степень адаптивности может быть определена лишь в связи с относящимися к окружающей обстановке ситуациями (обычно ожидаемыми — т.е. типическими — ситуациями или обычно не ожидаемыми — т.е. атипическими — ситуациями). Мы очень хорошо знаем, как на самом деле трудно верно оценить стабильность психического аппарата. Только психоаналитический процесс (и то не всегда) может сделать это однозначным образом (Фрейд, 1937). Лишь в результате тщательного анализа концепции адаптации и более детального изучения процессов адаптации мы получим необходимые критерии.

Концепция адаптации дает множество дополнительных значений этого понятия в биологии и вообще не дает его точного определения в психоанализе. В течение десятилетий она была любимой — возможно, чрезмерно — концепцией биологических наук, но в последнее время часто подвергалась критике и отвергалась. Наблюдение, лежащее в основе концепции адаптации, заключается в том, что живые организмы явно "приспосабливаются" к своей окружающей среде. Таким образом, адаптация является прежде всего взаимосвязью между организмом и окружающей его средой. "Там, где реальные функции, объединившиеся в единый механизм организма, и окружающая среда благоприятствуют выживанию организма, устанавливается отношение адаптации между этим организмом и окружающей его средой" (А. Э. Парр, 1926). Мы можем различать состояние адаптивности, которое достигается между организмом и окружающей его средой, и процесс адаптации, который приводит к этому состоянию. Мы можем сказать, что полное развитие этих процессов порождает взаимосвязь между генотипом и окружающей средой, которая благоприятна для выживания. Состояние адаптивности может иметь отношение к настоящему и будущему. Процесс адаптации всегда подразумевает соотнесенность с будущим состоянием: и мы не имеем здесь в виду так называемый предел адаптации, обусловленный естественным отбором и т.п. В данном пункте мы сталкиваемся с противоречиями в связи с отношением филогенеза к адаптации и решениями, предложенными дарвинизмом, ламаркизмом и другими биологическими теориями. Эти теории, однако, не имеют прямого отношения к нашей проблеме. Мы можем даже не принимать во внимание биологию Укскюлл, так как ее критика концепции адаптации основывается на идее врожденного плана развития всех организмов и предпочитаемой ею теоретически менее нагруженной концепции «приспособления». Психоанализ дает нам возможность распознавать те процессы, которые посредством прямого и активного воздействия или окружающей среды, или индивида порождают состояние адаптивности между индивидом и окружающей его средой, и исследовать взаимоотношения между ранее сформировавшимися средствами человеческой адаптивности и этими адаптационными процессами. Проясним это положение: предположим, что адаптация (речь идет теперь главным образом о человеке) гарантируется как в ее более грубых, так и в ее более тонких аспектах, с одной стороны — первичной оснасткой человека и созреванием его аппаратов, а с другой — теми регулируемыми эго действиями, которые (используя эту оснастку) препятствуют расстройствам и активно улучшают взаимоотношения человека с окружающей средой. Существующая связь человека с окружающей средой определяет, какие из реакций, на которые он способен, будут использоваться в этом процессе, а также, какие из использующихся реакций будут доминировать. Здесь уже намечаются потенциальные возможности и фактические ограничения процессов адаптации.

Я уже указывал на то, что знакомые процессы часто, хотя, естественно, не всегда, предстают в новом свете, когда они рассматриваются с точки зрения адаптации. Функция поведения на службе адаптации должна отличаться от ее других возможностей и часто даже от ее генезиса. Например, вопрос "Каково адаптивное достижение экспрессивных движений?" должен отличаться от вопроса "Как возникают экспрессивные движения?"; сходным образом функция тревоги как — согласно Фрейду (1926) — необходимой биологической реакции на опасность должна отличаться от ее онтогенеза у индивида. Во многих случаях, естественно, становится проблемой именно такое соотношение с процессами онтогенеза и филогенеза.

Здесь мы также должны иметь в виду феномен "изменения функций", роль которого в психической жизни и в особенности в развитии эго представляется громадной и за которым стоит генетически всегда особенно интересный кусок истории. Концепция изменения функций знакома психоанализу: форма поведения, которая порождается в определенной сфере жизни, может в ходе развития появляться в абсолютно иной сфере и играть другую роль. Факторы (психические феномены), первоначально возникшие на службе защиты от инстинктивного влечения, могут с течением времени стать независимой структурой, в таком случае инстинктивное влечение просто приводит в движение этот автоматизированный аппарат (об этом будет подробно сказано позже), но до тех пор пока автоматизация бесперебойно действует, не детерминирует детали этого действия. Такой аппарат может как относительно независимая структура прийти на службу другим функциям (адаптации, синтезу и т.д.); он может также — и это генетически имеет даже более широкую значимость — посредством изменения функции перемениться из средства в цель. Стоило бы написать психоаналитическую историю развития "целей", основываясь на этой точке зрения. Проблема изменения функций имеет также технический аспект, но я не буду его здесь касаться.

Адаптация может вызываться изменениями, которые индивид осуществляет в окружающей его среде (посредством применения орудий, технологии в самом широком смысле этого слова и т.д.), а также адекватными изменениями в его психофизической системе. Здесь уместна концепция Фрейда об аллопластическом и аутопластическом изменении. Животные также активно и целенаправленно изменяют свою окружающую среду, например, строя гнезда и норы. Однако, широкий диапазон аллопластических адаптаций доступен лишь человеку. Здесь имеют место два процесса: человеческое действие адаптирует окружающую среду к человеческим функциям, а затем человек адаптируется (вторично) к той окружающей среде, которую он помог создать. Научиться действовать аллопластически является, вероятно, одной из важнейших задач человеческого развития; однако аллопластическое действие не всегда адаптивно, а аутопластическое действие не всегда неадаптивно. Часто более высокая эго-функция принимает решение о том, аллопластическое или аутопластическое действие — но в любом случае какое-то специфическое изменение — является подходящим для данной ситуации. В действительности, однако, инстинктивные влечения и родственные факторы также всегда играют роль. Кроме того, выбор предпочитаемых средств адаптации может также быть грубо описан в типологических терминах (Кречмер, 1921; Юнг, 1920). Третьей формой адаптации, ни полностью независимой от аллопластических и аутопластических форм, ни полностью идентичной с ними, является выбор новой окружающей среды, которая благоприятна для функционирования организма. Парр в своей теории "адаптациогенеза" приписывает этой форме решающую роль. Я уже указывал на то, что нахождение новых благоприятных окружающих сред имеет величайшую значимость, особенно в человеческой адаптации.

Индивидуальная адаптация — до сего времени наша единственная забота — может прийти в столкновение с адаптацией вида. Во время периода размножения другие "сферы функционирования" (Укскюлл, 1920) ослабевают и особь становится беззащитной перед нападением. Некоторые виды выживают за счет своей плодовитости, в то время как их отдельные особи плохо приспособлены для самосохранения. Многие виды осуществляют взаимопомощь; в этих случаях адаптация видов и самосохранение особей явно увязаны друг с другом. Таким образом, часто, но не всегда, адаптация отдельной особи и несовместима с адаптацией вида. Сходные условия существуют также в человеческом обществе, и психоанализ должен принимать их во внимание, когда он имеет дело с социальными проблемами. Если речь идет о терапевтических целях, интересы индивида обычно имеют больший вес, чем интересы общества, но положение меняется, когда сфера внимания расширяется до включения потребностей общества. И наоборот, природные характерные черты индивида, которые не совпадают с его собственными интересами и т.д., могут быть важными для общества. Это несомненно справедливо для существующих обществ; должно ли это оставаться справедливым для всех идеальных форм общества, вполне может остаться вопросом без ответа.

Вероятно, мы еще не можем в полной мере оценить, сколь плодотворно то, что основа, на которой Фрейд построил свою теорию невроза, не "специфически человеческая", а "общебиологическая" (идет ли речь о понимании действия или речи, или она используется как инструмент, или любым другим образом), так что для нас различия между животным и человеком являются относительными. Давайте исследуем некоторые из этих относительных различий и рассмотрим их в свете проблемы адаптации. Фрейд (1926) в значительной мере подготовил почву для этого, перечислив три важнейших фактора, "играющих роль в этиологии неврозов и порождающих условия, при которых силы психики сталкиваются друг с другом": длительная беспомощность и зависимость человеческого ребенка, латентный период и тот факт, что эго должно обращаться с определенными инстинктивными влечениями как с опасностями. Он охарактеризовал один из этих факторов как биологический, другой как филогенетический, а третий как чисто психологический. Неотъемлемо присущий эго антагонизм к инстинктивным влечениям, описанный Анной Фрейд (1936), может быть уместным здесь, поскольку наложение внутренних запретов на инстинктивные влечения обычно может содействовать адаптации. Возможно, ни один из этих факторов не является присущим только человеку. Например, некоторая отсрочка в развитии самостоятельности ясно видна у всех высших животных; Фрейд (1915) считал, что дифференциация эго и ид свойственна также другим организмам; у обезьян тоже имеются некоторые указания на латентный период (Германн, 1933). Тем не менее, нельзя не признать, что все эти факторы особенно резко выражены у человека. Для нас имеет особое значение, что длительная беспомощность человеческого ребенка связана с тем фактом, что большая часть адаптационных процессов у человека возникает в результате научения. Хотя новорожденный младенец не лишен "инстинктивной оснастки" (например, сосания, проглатывания, закрывания глаз при стимуляции светом, крика), а также добавочной врожденной оснастки (инстинктивные влечения и аппараты эго), многие элементы которой созревают лишь позднее, остается фактом, что "инстинктивная оснастка", которую новорожденный младенец готов использовать, крайне недостаточна по сравнению с таковой у животных. В своей длительной беспомощности человеческое дитя зависит от семьи, то есть от социальной структуры, которая исполняет здесь — как и в других ситуациях — также "биологические" функции. С точки зрения родителей, забота о малыше является примером "альтруистической целенаправленности" (Бекер), но она определенно не является чем-то окончательно установившимся и не подверженным изменениям. Болк (1926) считает длительную зависимость человеческого ребенка (и соответствующую семейную формацию) результатом общей "задержки" развития у человека. Согласно его взгляду, человек созревает медленно, период зрелости длится у него слишком долго, а его старение замедлено. Концепция задержки развития Болка связана с его хорошо известной "гипотезой фетализации." Бэлли (1933) убедительно показал, что то состояние, в котором обеспечено "питание и безопасность", является предпосылкой обучения через игру; а его попытка вывести филогенез человеческой психики из эволюции моторного аппарата привела его к вере в то, что длительная родительская забота является одной из причин этой эволюции. Подчеркиваемый Анной Фрейд факт, что для маленького ребенка внешний мир является могущественным союзником против его инстинктивных влечений, также связан с обширной родительской заботой.

На процессы адаптации влияют как конституция, так и окружающая среда, и эти процессы более непосредственным образом устанавливаются в ходе индивидуального развития организма. Этот эволюционно-исторический фактор в процессе адаптации особенно подчеркивался психоанализом. Для него кажется применимым термин "исторический базис реакций" (Дриш, 1908). Человек не приспосабливается к окружающей среде заново в каждом поколении; его отношение к ней обусловлено — помимо факторов наследственности — свойственной человеку эволюцией, а именно, воздействием традиции и сохранением его трудов. Мы перенимаем от других (прототипы, традиция) очень много методов решения проблем (Бернфельд (1930) рассматривал эти вопросы в связи с расширением частной проблемы, а Лафорг (1937) достаточно детально их исследовал). В трудах человека находят воплощение открытые им методы решения проблем, которые поэтому становятся факторами преемственности, так что человек живет, так сказать, и в прошлых поколениях и в своем собственном. Так возникает сеть идентификаций и идеал - формаций, которая имеет громадное значение для форм и путей адаптации. Фрейд (1932) показал важную роль суперэго в этом процессе: "...Оно становится носителем традиции и всех старых ценностей и передает их от поколения к поколению". Но эго также имеет свою долю в строительстве традиции. Будут ли эти традиционные методы решения ригидными или видоизменяемыми, зависит от громадного количества индивидуальных и социальных факторов. Мы знаем, что в примитивных обществах они имеют тенденцию быть ригидными.

Какова структура внешнего мира, к которому адаптируется человеческий организм? В этом пункте мы не можем отделять биологические концепции от социальных. Я не хочу проводить возможные аналогии с социальной жизнью животных. Первые социальные отношения ребенка являются решающими также для сохранения его биологического равновесия. Именно по этой причине первые объектные отношения человека становятся нашей главной заботой в психоанализе. Таким образом, задача человека адаптироваться к другому человеку присутствует с самого начала жизни. Кроме того, человек адаптируется к окружающей среде, часть которой уже сформирована людьми и им самим, а часть нет. Человек не только адаптируется к обществу, но также активно участвует в создании тех условий, к которым он должен адаптироваться. Окружающая человека среда все в большей степени формируется самим человеком. Таким образом, решающей адаптацией, которую приходится совершать человеку, является адаптация к социальной структуре и его участие в ее строительстве. Эта адаптация может рассматриваться в ее различных аспектах и с различных точек зрения; здесь мы сосредотачиваем свое внимание на том факте, что структура общества, процесс разделения труда и социальное местоположение индивида (Бернфельд, 1931) совместно определяют возможности адаптации, а также частично регулируют выработку инстинктивных влечений и развитие эго. Структура общества определяет (частично — но не исключительно — через ее воздействие на образование), какие формы поведения будут иметь наибольший адаптивный шанс. Каждая ситуация потребует иных (несколько более или менее специализированных) форм поведения, достижения, форм жизни и равновесия. Используя термин социальная податливость, созданный по аналогии с "соматической податливостью", мы можем описать тот факт, что социальная структура определяет, по крайней мере частично, адаптивные шансы данной формы поведения. Социальная податливость является особой формой "податливости" к окружающей среде, которая подразумевается концепцией адаптации. Эта социальная податливость играет роль не только в развитии невроза, психопатии и криминальных наклонностей (хотя она никоим образом недостаточна для их объяснения), но также в нормальном развитии и в особенности в самой ранней социальной организации окружающей среды ребенка. Имеется в виду особый случай социальной податливости, когда общество, так сказать, корректирует адаптационное расстройство: индивидуальные наклонности, которые равнозначны расстройствам адаптации в одной социальной группе или местоположении, могут выполнять социально важную функцию в другой. Часто не замечается, что степень удовлетворения потребности, и в особенности возможности развития, предоставляемые данным общественным порядком, могут оказывать различное воздействие на ребенка и на взрослого. И опять, может быть, нелишне упомянуть о том, что под адаптацией мы подразумеваем не одно лишь пассивное подчинение целям общества, но также активную их выработку и попытки их изменить.

Я возвращаюсь здесь к этим знакомым темам просто для того, чтобы продемонстрировать многослойность адаптационных процессов человека. При обсуждении степени адаптации человека — которая является предполагаемой основой нашей концепции здоровья — следует принимать во внимание много факторов, с конкретными формами которых мы еще во многих случаях незнакомы.

Я полагаю, что следую концепции Фрейда, когда одновременно подчеркиваю первостепенное значение социальных факторов в человеческом развитии и их биологическую значимость. Во взглядах Фрейда объединены биологическая и социологическая точки зрения. В противовес этому в настоящее время внутри психоанализа существует знакомое расщепление между более "биологической" и более "социологической" точками зрения на нормальное и патологическое развитие. Ни крайняя точка зрения, с которой развитие видится делом инстинктивных влечений, а на воздействие внешнего мира обращается недостаточное внимание (однажды я назвал ее "биологическим солипсизмом"), ни ее "социологическая" копия (Вэлдер, 1936) не соответствуют точке зрения Фрейда. Однако используемые здесь термины, включая мой термин "биологический солипсизм", являются спорными: они более или менее уравнивают социологическое с относящимся к окружающей среде, а биологическое — с не относящимся к окружающей среде. Использование термина "относящийся к окружающей среде" понятно, но почему должно уравниваться биологическое и "не относящееся к природной среде", понять трудно. Является ли отношение ребенка к своей матери или забота о детях биологическим процессом? Имеем ли мы право исключать процессы адаптации из биологии? Биологические функции и определяемые окружающей средой взаимоотношения не представляют резкий контраст друг другу. Это не просто терминологическая коррекция: данные термины показывают недооценку тех самых областей биологии, которые мы здесь рассматриваем. Мне представляется, что здесь факты не могут быть разделены на биологические и социологические, хотя мы имеем право их исследовать то больше в контексте биологии, то больше в контексте социологии. Но в психоанализе мы часто используем термин биологический для противопоставления анатомического или физиологического психологическому. Мы говорим, например, что детская сексуальность и латентный период имеют биологическую основу, приводя в качестве аргументации, например, анатомо-физиологический факт, что развитие женского "зародыша" (Болк) завершается к четвертому или пятому году жизни, после чего следует пауза в развитии, которая соответствует физиологическому внутреннему запрету. Таким же образом, когда мы говорим о том, что переход от одной фазы организации либидо к следующей биологически предопределен, мы снова ссылаемся на физиологические процессы. Вероятно, в сходном смысле ид и эго некорректно противопоставляются как биологический и небиологический компоненты личности. Здесь термин "биологический" используется не только как анатомо-физиологический, но также в вышеприведенном смысле как "не относящийся к окружающей среде", по контрасту с эго, относящимся к окружающей среде. Против такого использования термина нечего было бы возразить, если бы оно не противоречило тому акценту, который психоанализ — по контрасту с другими психологическими теориями — делает на биологической функции психики, включая мышление, сознание и т.д. По нашему мнению, психоаналитическое является не "антитезой" биологического, а скорее его существенной частью. Психология и биология являются для нас просто двумя различными направлениями работы, двумя точками зрения, двумя методами исследования и двумя наборами концепций. Кроме того, следует помнить, что психоанализ действительно использует биологические концепции в вышеуказанном смысле. Двусмысленность, несомненно, связана с тем положением, которое психоаналитическая теория отводит инстинктивному влечению: Фрейд (1915) определил его как пограничную концепцию между психологическим и органическим. Соответственно, временами мы противопоставляем концепцию инстинктивного влечения соме, а в другое время мы описываем соматические изменения как процессы, вовлекающие в себя инстинктивные влечения (а не просто как последствия таких процессов). Эти комментарии просто дополняют обсуждение Бибрингом (1936) подвижной взаимосвязи в психоаналитической теории между инстинктивным влечением и психическим аппаратом.

Если принять такое различие между биологической и психологической точками зрения, возникает еще один важный вопрос: может ли психоанализ с его психологическими методами исследования и его главным образом психологическими концепциями проследить физиологические процессы развития? Мы отвергаем обычную форму этого вопроса: что является биологическим, а что — психологическим в эволюционном процессе? Вместо этого мы задаемся вопросом: какая часть этого процесса врожденно определена, какая определена созреванием и какая — воздействием окружающей среды? Какие в нем происходят физиологические и какие психологические изменения? Наш психологический метод охватывает не одни только процессы психического развития. Как раз потому, что психологическое является частью биологического, при определенных условиях наш метод проливает свет на физиологические развития, в особенности на те из них, которые имеют отношение к инстинктивным влечениям. Мы можем проследить ход этих развитий, используя психологические феномены как их индикатор или симптом. Эта связь имеет еще один аспект: например, хотя мы можем до некоторой степени точно описать различия между мужскими и женскими чертами, из этого не следует, что должны существовать фундаментальные психологические концепции, которые соответствуют мужественности и женственности. Но связь "психологического" и "биологического" еще больше осложнена их связью с эндогенным и экзогенным. Здесь самым важным вопросом будет: являются ли эти экзогенные факторы среднеожидаемым окружением (в семейной ситуации, в отношениях мать-дитя и других) или же они являются иными условиями окружающей среды? Другими словами, может ли и до какой степени конкретный ход развития определяться среднеожидаемыми стимуляциями (высвобождающие воздействия окружающей среды) и может ли, и до какой степени, и в каком направлении такой ход развития отклоняться вследствие иного рода воздействий окружающей среды. Здесь я разделил два вида экзогенных факторов. Следование этой линии привело бы нас к обсуждению тех факторов, которые в среднем гарантируют нормальное развитие, развитие к здоровью, но я не буду дальше исследовать эту проблему. Я хочу лишь сослаться на отрывок из работы Фрейда "Происхождение эдипова комплекса" (1924), который согласуется с представленным мною здесь взглядом относительно эвристического потенциала психоанализа в отношении этих проблем. Рассуждая о том, определяется ли угасание эдипова комплекса наследственностью или определенными переживаниями, Фрейд говорит: "Действительно, даже при рождении весь организм предназначен умереть и указание на то, что в конечном счете вызовет его смерть, может, вероятно, уже содержаться в его органическом предрасположении. Однако все же интересно проследить тот путь, который он проходит, осуществляя свой врожденный график, тот путь, в котором случайные вредоносные факторы используют в своих интересах предрасположение".

Теперь мы возвращаемся к собственно проблемам адаптации. В рамках данного исследования я не могу анализировать более глубоко ни пути адаптации, ни те пути, по которым идет коррекция адаптационных расстройств. Некоторые из них знакомы всем нам, а для анализа других у нас отсутствуют предпосылки. Здесь мне хотелось бы противопоставить лишь две формы адаптации, которые часто — хотя, как мы увидим, не всегда — очень сильно различаются в своих предпосылках и последствиях. Я имею в виду то, что может быть обозначено как прогрессивная и регрессивная адаптации. Термин "прогрессивная адаптация" говорит сам за себя: это адаптация, направление которой совпадает с направлением развития. Но имеются адаптации — успешные, а не просто безуспешные попытки, — которые используют пути регрессии. Я имею в виду не только тот хорошо известный факт, что генетические корни даже рационального и адаптивного поведения являются иррациональными, а скорее те высоко адаптивные целенаправленные достижения здоровых людей, которым — несмотря на то, что обычно оправданно противопоставление регрессивного и адаптивного поведения, наоборот — требуется обходной путь через регрессию. Причина этого заключается в том, что функция очень высоко дифференцированного органа адаптации к реальности не может одна гарантировать оптимальную тотальную адаптацию организма. Это связано с проблемой "совместной подгонки" и в особенности с тем фактом, что общий план даже успешных адаптационных процессов часто включает в себя регуляции, которые не являются специфически адаптивными. Более подробно обо всем этом будет сказано далее. Например, имеется обходной путь через фантазию. Хотя фантазия всегда коренится в прошлом, она может посредством связывания прошлого и будущего стать базисом для реалистических целей. Существуют символические образы, обычные в творческом научном мышлении; и существуют поэзия и все другие формы художественной деятельности и художественного восприятия. О связи этих процессов с синтетической функцией эго более подробно будет сказано ниже. Крис (1934) говорит о них в терминах "регрессии" на службе эго.

Эго-психология и проблемы адаптации личности

Эта работа, написанная в 1937 г., явилась поворотным пунктом в развитии современной психоаналитической теории. Здесь были впервые представлены такие концепции, как недифференцированная фаза развития, свободная от конфликтов эго-сфера, свободное от конфликтов эго-развитие и первичная и вторичная автономия. Многие из этих формулировок теперь хорошо известны, так как идеи Хартманна в значительной степени сформировали современное психоаналитическое мышление и стали его составной частью.