Эго-пихология и проблема адаптации личности

Адаптация и "взаимоприспособление" — принципы реальности

Отношения индивида со средой время от времени "нарушаются", и их надо снова и снова возвращать к равновесию. "Равновесие" не обязательно нормально; оно может быть патологическим. (Было бы бессмысленно называть каждое отклонение от равновесия конфликтом. Это лишило бы данную концепцию точности. Каждый стимул нарушает равновесие, но не каждый вызывает конфликт. Эти процессы, следовательно, происходят частично в сфере, свободной от конфликтов.) По-видимому, каждый организм имеет механизмы для сохранения или восстановления равновесия. Мы можем изобразить данный процесс как колебание вокруг равновесия. Это не значит, что каждый процесс в организме должен содействовать выживанию индивида: при выполнении биологической задачи произведения потомства эта цель может игнорироваться, и теория инстинкта смерти постулирует регуляторные процессы, преследующие другую цель. Э. Бибринг справедливо заметил, что теория Фрейда подразумевает существование обеих форм регуляции: "Жизненная система управляется двумя тенденциями: она движется к нулевому потенциалу, но в этом движении создает новые напряжения" (1936). Хорошо известна разработанная Р. Эренбергом (1923) остроумная монистическая концепция жизни как процесса, направленного к смерти. Конечно, напряжения возникают также внутри самого организма, а не только в его взаимоотношениях с внешним миром. Я предполагаю, что связи этих напряжений с фрейдовскими регуляторными принципами (принципом удовольствия, принципом реальности, принципом нирваны) и связи навязчивого повторения с инстинктивными влечениями и с тенденцией к восстановлению и т.д. хорошо известны. Нет необходимости отмечать здесь, что навязчивое повторение может служить целям адаптации, как это имеет место в травматических неврозах.

Здесь нас интересуют психические состояния равновесия, их стабильность и в особенности их отношение к окружающей среде. Мы должны подчеркнуть огромную эластичность человеческой адаптивности: всегда имеются различные альтернативные средства, пригодные для достижения господства в отношениях со средой. Но психоаналитический опыт также научил нас, что вследствие сложности структуры психического аппарата внутренние расстройства легко вызывают расстройства в отношении к реальности. Наше знание психического аппарата позволяет нам отличать, помимо равновесия между индивидом и окружающей средой, два других сравнительно хорошо определяемых состояния равновесия. Равновесия инстинктивных влечений (жизненно важное равновесие) и психических инстанций (структурное равновесие) зависят друг от друга и от упомянутого первым равновесия (Фрейд, 1931; Александер, 1933). Однако необходимо добавить еще и четвертое равновесие. Поскольку эго - не просто связующее звено между различными психическими процессами, его синтетическая функция является, так сказать, специфическим приспособительным аппаратом в распоряжении индивида. Четвертое равновесие находится между синтетической функцией и остальной частью эго. Мы вернемся к этому моменту позднее.

Здесь мы сталкиваемся с взаимозависимостью регуляторов интрапсихического равновесия. (Психоаналитическое исследование тех первоначальных расстройств аппаратов эго, которые приводят в результате к неудачам в адаптации, едва началось.) Один и тот же процесс, который "внутренне" является нарушением во взаимоотношениях психических инстанций, "внешне" может выглядеть, как нарушение адаптации: например, защита от инстинктивных влечений часто меняет отношение к внешнему миру. Биология говорит об "организации организма", имея в виду "законную корреляцию индивидуальных частей организма" (А.Э.Парр, 1926). Мы утверждаем, что адаптация и взаимоприспособление (в смысле этой корреляции) взаимозависимы; взаимоприспособление обычно является предпосылкой процесса адаптации и наоборот. Эта корреляция также включает психофизические связи, и ее психологическое выражение — это синтетическая функция (Нунберг, 1930), которая является, таким образом, особым случаем более широкой биологической концепции взаимоприспособления. Здесь, как это часто бывает, те же задачи, что и в биологии, решаются на более высоком уровне и другими средствами. В филогенезе эволюция ведет к возрастающей независимости организма от окружающей среды, так что реакции, которые первоначально происходили в отношении к внешнему миру, все в большей мере смещаются внутрь организма. Развитие мышления, суперэго, совладания (умения справиться) с внутренней опасностью до того, как она становится внешней, и так далее — примеры этого процесса интернализации. Таким образом, в ходе эволюции возрастает значение взаимоприспособления (в психологической сфере — синтетическая функция). Если мы имеем дело — как у человека — с функцией, которая одновременно регулирует и отношения со средой и взаимосвязи психических инстанций, нам придется поставить ее выше адаптации в биологической иерархии: мы поставим ее выше адаптивной деятельности, регулируемой внешним миром, то есть выше адаптации в более узком смысле этого слова, но не выше адаптации в более широком смысле, так как последний уже подразумевает "ценность для выживания", определяемую как отношениями со средой, так и взаимоотношениями психических инстанций.

Вернемся теперь к принципам регуляции. В данный момент нас интересует лишь тот из ее аспектов, который может нам помочь продемонстрировать сравнительную независимость развития эго. Поэтому мы можем пока игнорировать роль навязчивого повторения и принцип нирваны в развитии. Несомненно, имеют место реакции, в которых принцип удовольствия служит самосохранению: например, биологически широко распространенная роль боли (как предупреждения) заключается, главным образом, в предотвращении членовредительства (Укскюлл, 1920). Крысы станут есть собственные лапы, если у них перерезать сенсорные нервы. Однако, как об этом писал Фрейд (1932): "От принципа удовольствия к инстинкту самосохранения путь долгий; и сначала две эти тенденции далеки от совпадения". Психоанализ показал нам, насколько принцип удовольствия мешает адаптации, и это может легко привести нас к недооценке его значимости в овладении внешним миром. Со времени выхода "Двух принципов" (1911) Фрейда мы знаем, как и в каких границах принцип реальности заменяет или модифицирует принцип удовольствия у человека. В другом не менее фундаментальном исследовании "Отрицание" (1925), продолжая разговор на эту тему, Фрейд рассматривает основания проверки реальности и связь мышления с восприятием (Ференци, 1926). Но каким образом принцип удовольствия был, так сказать, вынужден модифицироваться в принцип реальности, это еще надо четко разъяснить.

Нам понятно, что психический аппарат должен искать во внешнем мире возможности получения удовольствия, как только его потребности превышают определенный уровень и более не могут удовлетворяться посредством фантазии. Поворот к реальности может также быть защитой от тревог, возбуждаемых фантазиями, и может служить для овладения тревогой. В этих двух случаях поворот к внешнему миру и к необходимости его признания все еще находится всецело под влиянием принципа удовольствия. Человек обменивает неудовольствие на удовольствие или меньшее удовольствие на большее. Но то, что мы называем принципом реальности, подразумевает нечто существенно новое, а именно функцию предвидения. "Происходит отказ от кратковременного удовольствия с сомнительным результатом, но лишь для того, чтобы достичь новым путем гарантированного удовольствия, приходящего позднее" (Фрейд, 1911). Как справедливо сказал Нунберг (1932), ребенок отказывается от своего всемогущества и магии лишь в надежде на то, что вновь приобретет их, когда вырастет. (Сходные случаи часто имеют место в ходе психоаналитического лечения.) Нам известно, что принцип реальности является в некотором смысле продолжением принципа удовольствия, но его средства иные. Принцип реальности имеет и другое решающее применение, помимо возросшего внимания к внешнему миру. Способность к отказу от получения непосредственного удовольствия ради достижения большего удовольствия в будущем не может быть выведена из одного лишь принципа удовольствия; даже воспоминания о болезненных переживаниях недостаточны для объяснения этой способности. Именно в этой связи Ференци (1926) поднял проблему добровольного принятия текущей боли. Мазохизм, который он привлекает в качестве объяснения, действительно, временами, по-видимому, играет в этом роль; например, в восстановительном процессе, следующем за утратой шизофреником связи с реальностью (Нунберг, 1932). Но представляется неправдоподобным, что мазохизм должен играть центральную роль в процессах адаптации при нормальном развитии. Навязчивое повторение, использованное в соответствующей статье Френча (1937), также не может в одиночку объяснить такую связь с будущим событием. Навязчивое повторение определенно может объяснять некоторые наши переживания боли, но его связь с принципом реальности намного менее прямая, чем он полагает. Хотя содержание концепции Френча противоречит гипотезе мазохизма Ференци, они сходны в одном отношении: мазохистское отношение, подобно навязчивому повторению, не может само по себе гарантировать адаптацию к реальности; оно сможет это делать, лишь если мы заранее предположим, что оно не будет становиться эффективным за исключением того случая, когда развитие взаимоотношений с реальностью требует принятия боли. Мы не можем считать адаптивным отношение к миру, в котором познаем мир лишь в той мере, в какой он причиняет боль.

Но мы уже отмечали, что принцип реальности также подразумевает что-то существенно новое, а именно, знакомую функцию предвидения будущего, ориентирующую наши действия в соответствии с ним и корректно связывающую средства и результаты друг с другом. Это функция эго и, несомненно, адаптационный процесс высшей значимости. Мы можем допустить, что развитие эго участвует в этом процессе в качестве независимой переменной, хотя, естественно, вовлеченная в него функция эго может вторичным образом приносить удовольствие. Вскоре мы сможем сказать несколько больше о "принципе", который регулирует эту часть развития эго.

Такое положение дел может иметь всеобщую значимость. Мы можем задаться вопросом, почему определенные способы поведения обладают большими потенциальными возможностями для получения удовольствия, чем другие. Ясно, что психология инстинктивных влечений не полностью отвечает на этот вопрос. Ференци (1924) полагает, что чрезмерно большой нарциссический катексис пениса обусловлен его ролью в размножении видов. Мы должны без колебаний обобщить это предположение и включить общие биологические соображения такого типа в объяснение возможностей получения удовольствия от органа или поведения. Условия, необходимые для выживания видов, могут принимать в психическом развитии человека форму, которая может быть независима от принципа удовольствия — и от принципа реальности, который вторичен по отношению к нему — и могут даже регулировать возможности получения удовольствия. Напрашивается сходное предположение относительно потребностей самосохранения: например, либидинальная активность оральной зоны "основывается" прежде всего на потребности в пище. Мы можем рассматривать отношение к внешнему миру, которое как независимый фактор регулирует определенные предпосылки для применения принципа удовольствия. Таким образом, мы приходим к концепции, в которой отношения к реальности определяются принципом реальности в более широком и принципом реальности в более узком смысле. (Я не хочу обсуждать здесь вопрос о том, может или нет первый из них, который включает в себя результаты естественного отбора, влияние наследственности и т.д., рассматриваться как один из регулирующих принципов в обычном смысле этого слова.) Принцип реальности в более широком смысле будет исторически предшествовать и иерархически превосходить принцип удовольствия. Подчинение принципа удовольствия принципу реальности в этом смысле было рассмотрено Радо (1931). Я не считаю необоснованным нарушением границ предложить такое расширение концепции принципа реальности. Мы настолько привыкли к общим биологическим концепциям в психоанализе — психоаналитическая классификация инстинктивных влечений, например, существенно базируется на биологических соображениях, — что здесь должно найтись место и для этой концепции. Мы имеем здесь, так сказать, два уровня строения теории, так же как в психоаналитической теории инстинктивных влечений, где инстинктивные процессы влечений, с которыми мы имеем дело в нашей психоаналитической работе, находятся на одном уровне, а общее биологическое происхождение инстинкта смерти, применение теории либидо в отношении клеток друг к другу и т.д. — на другом. В то время как, несомненно, существуют взаимосвязи между более широким и более узким принципами реальности, тем не менее, на данной стадии исследования представляется целесообразным каждый раз указывать уровень рассуждения во избежание неправильного понимания. В данном месте мне хотелось бы процитировать утверждение Фрейда, которое может поддержать развиваемую здесь точку зрения: "Как высшее развитие, так и инволюция вполне могут быть последствиями адаптации к давлению со стороны внешних сил; и в обоих случаях роль, играемая инстинктами, может быть сведена к задержке (в форме внутреннего источника удовольствия) обязательной модификации" (1920).

Мы видели, что переход принципа удовольствия в принцип реальности — в более узком смысле — предполагает определенный уровень развития эго. Обязательно возникнут сомнения по поводу обобщения таких соображений, потому что, хотя психоанализ, принимая во внимание филогенез, с готовностью приписывает главную и даже первичную роль влиянию внешнего мира — "жестокой необходимости" — в образовании и функционировании органов, в целом он невысокого мнения относительно врожденных адаптивных способностей индивида как гарантии успешных отношений со средой и подчинения ее своему господству. (Я не буду обсуждать здесь глубокомысленный и последовательный в своем подходе "биоанализ" Ференци (1924); в общем, я согласен с недавно высказанной критикой Бернфельда (1937).) Наше длительное игнорирование этого фактора обусловлено частично отсутствием возможностей его рассмотрения и частично тем фактом, что аспект инстинктивных сил психических процессов попал в поле нашего зрения намного раньше, чем аспект эго. Методологическая заметка: концепция адаптации (как процесса), вероятно, возникла как обобщение в результате наблюдения индивидуальных человеческих адаптивных деятельностей, и поэтому при применении к онтогенезу адаптационных процессов она меньше нагружена гипотезами, чем при применении к филогенезу.

Мы знаем, что по Фрейду, развитие вертикального положения имело решающее влияние на судьбы инстинктивных влечений человека. Почему бы нам теперь — имея в виду отличия между онтогенетическими и филогенетическими ситуациями — также не предположить сходных взаимоотношений между адаптацией и инстинктивным влечением в онтогенезе? Ни одно инстинктивное влечение у человека не гарантирует адаптации само по себе и без связи с другими явлениями, однако в среднем весь ансамбль инстинктивных влечений, функций эго и принципов регуляции при встрече со среднеожидаемыми условиями среды имеет большое значение для выживания. Из всех этих элементов функция аппаратов эго "объективно" самая целенаправленная, о чем мы скажем позднее. Утверждение о том, что внешний мир "принуждает" организм адаптироваться, может быть поддержано, лишь если принять за данное человеческие потенциальные возможности и тенденции к выживанию. (Рассмотрение филогенетического вопроса относительно роли естественного отбора или вопроса о роли в нем "адаптивной активности" не входит в наш круг проблем.)

Упомянутые функции всех психических и физических аппаратов эго могут становиться вторичными источниками удовольствия. Это, несомненно, "компенсация" в более широком смысле (Тауск, 1913). Возможности аппаратов свободной от конфликтов эго-сферы, по-видимому, в любом случае играют важную роль в адаптации к внешнему миру, так как открытие таких новых источников удовольствия ускоряет развитие эго. (Ниже будет рассмотрено получение удовольствия при функционировании.) Давайте вначале поговорим о соматических процессах созревания: так же как фазы развития либидо зависят от процессов соматического созревания (например, анально-садистская фаза развивается "очевидно в связи с прорезыванием зубов, укреплением мускулатуры и контролем над сфинктерами" (Фрейд, 1932), так и развитие эго связано с соматическим созреванием определенных аппаратов. Я обязательно расскажу об этом подробнее в дальнейшем. Потенциальные возможности получения удовольствия, предоставляемые на разных уровнях развития со стороны эго, его функций и его аппаратов, играют огромную роль для стабильности организации эго, его эффективности и вида и степени его функционирования (синтез, защита, ассимиляция, способность к обучению и т.д.). Однако мы знаем, что сексуализация деятельности эго может приводить к их торможению и что целостность определенных сексуальных функций (генитальных функций) в какой-то степени является гарантией от столкновения либидинальных функций с утилитарными. То, что должно за этим последовать — характеристика и качественная дифференциация различных категорий переживаний удовольствия, — осуществить непросто. Во-первых, чувства удовольствия, возникающие в связи с сильными соматическими откликами (в основном сексуальными), могут отличаться от удовольствий, связанных с осуществлением сублимированных действий. Но даже они могут подразделяться дальше, как в классификации Шелера (1927): сенсорные (или переживаемые) чувства; соматические и витальные чувства; чистые психические чувства (чистые восприятия себя); ментальные (личностные) чувства.

Эго-психология и проблемы адаптации личности

Эта работа, написанная в 1937 г., явилась поворотным пунктом в развитии современной психоаналитической теории. Здесь были впервые представлены такие концепции, как недифференцированная фаза развития, свободная от конфликтов эго-сфера, свободное от конфликтов эго-развитие и первичная и вторичная автономия. Многие из этих формулировок теперь хорошо известны, так как идеи Хартманна в значительной степени сформировали современное психоаналитическое мышление и стали его составной частью.