Эго-пихология и проблема адаптации личности

Развитие и адаптация

Предположение о том, что все направленные на внешний мир реакции являются процессами адаптации, увеличит неопределенность этой концепции; тем не менее следует предпринять попытку повторного исследования эволюции эго с токи зрения адаптации. Мы действительно приписываем разновидность эго также и животным (Фрейд, 1915). Животное находится в контакте с внешним миром посредством своих органов чувств и эффекторов, оно развивает "мир восприятий", "мир действия" и посредством "использования регулятивных функций" также создает "внутренний мир" (Укскюлл, 1920). Но мы не можем говорить в отношении животных о таком разделении на эго и ид, которое существует у взрослого человека. Сам тот факт, что концепция инстинктов в отношении к низшим животным является намного более всеобъемлющей, чем концепция инстинктивных влечений в отношении к человеку, препятствует такому разделению. Возможно, и даже вероятно, что именно эта более резкая дифференциация эго и ид — более четкое разделение труда между ними — у взрослых людей, с одной стороны, обеспечивает лучшую, более гибкую связь с внешним миром, а с другой стороны, увеличивает отчуждение ид от реальности. У животных ни одна из этих двух организаций не является столь гибко связанной с, или столь отчужденной от, реальности. Мы можем предположить, что в среднем у животного принцип удовольствия более тесно связан с сохранением себя и вида, чем у человека. Предположение о том, что жизнь низших организмов регулируется одним лишь принципом удовольствия (или принципом нирваны) — в той форме, в которой оно обычно преподносится, — определенно несостоятельно, но оно становится более правдоподобным, если мы предположим, что у низших животных взаимоотношения с реальностью обеспечивают паттерны поведения для получения удовольствия в большей степени, чем это имеет место у человека. В этой области мы должны быть особенно осторожными в выведении филогенетических умозаключений из наблюдений, сделанных над человеческим детенышем.

Новорожденный младенец не целиком является слепым орудием влечений; он обладает врожденными аппаратами (перцептуальными и защитными механизмами), которые соответствующим образом выполняют часть тех функций, которые после дифференциации эго и ид мы приписываем эго. Существует состояние адаптивности, прежде чем начинаются целенаправленные процессы адаптации. Уже упоминались крайне ограниченный перечень инстинктов у человека и та громадная свобода для обучения, которая предоставляется в связи с этим обстоятельством; но мы не можем предположить, что регулирующие факторы и их взаимосвязь с внешнем миром начинают функционировать, лишь когда эго полностью развилось. Даже защиты, хотя и не в обычном более узком смысле, уже существуют на уровне инстинктов. Развитие эго является дифференциацией, в ходе которой примитивные регулирующие факторы все в большей мере заменяются или дополняются более эффективными регуляциями эго. То, что первоначально было закреплено за инстинктами, может впоследствии осуществляться на службе и посредством эго, хотя, естественно, новые формы регуляции также будут возникать в ходе развития эго и ид. Дальнейшее развитие дифференциации протекает не только посредством создания новых аппаратов для того, чтобы справляться с новыми требованиями и задачами, но также и главным образом посредством того, что новые аппараты принимают на себя на более высоком уровне функции, которые первоначально выполнялись более примитивными средствами. В дополнение к сказанному я упомяну о последствиях этого: когда превосходящие по классу аппараты блокированы или расстроены, не происходит возврата к предшествующей стадии развития в чистом виде. Так идут дела в органической сфере и — хотя вследствие хорошо известных причин в меньшей степени (Фрейд, 1930) — в психологической.

Мы обычно предполагаем, что психическое развитие определяется как инстинктивными влечениями, так и воздействиями окружающей среды, и что это справедливо также для развития эго (специфического органа адаптации), то есть для обучения способам удовлетворять и контролировать инстинктивные влечения. Но мы не должны забывать, что состав влечений индивида не является его единственной врожденной оснасткой, то есть не является единственно данным с точки зрения онтогенетических соображений. Человеческий индивид при рождении также имеет аппараты, которые служат для овладения внешним миром. Они созревают в ходе развития. Позднее мы будем более детально рассматривать эти аппараты и их роль в качестве независимого фактора в развитии. (В связи с этим можно вспомнить некоторые идеи Бэлли (1933), проясняющие вопрос о подвижности и эволюции, и исследования М. Лёуи (1928) о зависимости развития эго от подвижности.) Кроме того, человеческий индивид обладает при рождении еще не исследованным набором психических предрасположений, включающих в себя конституциональные факторы, важные для развития эго; например, согласно Бриэрли (1936), индивидуальные отличия в толерантности к тревожности определяются таким конституциональным фактором. Прогрессивное научение эго в ходе развития выносить тревожности и напряжения тщательно изучалось эго-психологией. Анна Фрейд, английская школа и Фенихель представили много опытного и теоретического материала относительно развития функций, целей и защитных механизмов эго, которые я не могу здесь детально рассматривать. Я хочу лишь напомнить неоднократно подчеркивавшийся мной момент, что защитные механизмы могут одновременно служить как осуществлению контроля над инстинктивным влечением, так и адаптации к внешнему миру (примером чего является "идентификация с агрессором" Анны Фрейд). Мы наблюдаем при каждом изменении, что эго одновременно осуществляет адаптацию, запрет и синтез. (Здесь явно просматривается аналогия с определенными частями центральной нервной системы, но она мало чем может помочь).

Строго говоря, нормальное новорожденное человеческое дитя и его среднеожидаемое окружение адаптируются друг к другу с самого первого момента. То, что никакой младенец не сможет уцелеть при определенных нетипичных (не ожидаемых в среднем) условиях и что травмы определенно являются неотъемлемой частью типичного развития, не противоречит этому предположению. Данное положение является, однако, в основном, состоянием адаптивности (как для настоящего, так и для будущего, как мы вскоре увидим), и процессы адаптации в более узком смысле этого слова еще не играют почти никакой роли. В этом смысле индивид находится во взаимосвязи с внешним миром с самого начала. Новорожденный находится в тесном контакте с окружающей средой не только вследствие того, что он нуждается в длительном уходе, но также благодаря его реакциям на стимулы окружающей среды; хотя, конечно, эти реакции часто не сразу специфически адаптивны.

Первые признаки интенциональности появляются к третьему месяцу жизни и характеризуют критическую фазу развития, но подлинное объектное восприятие проявляется у младенца лишь около пятого или шестого месяца и не завершается даже в возрасте одного года (Ч. Бюхлер, 1928). Нам кое-что известно о том, какую роль играют потребности ребенка в оказании воздействия на интенциональные феномены и направление их развития, но я не буду обсуждать здесь данный момент. Из того факта, что ребенок и окружающая его среда с самого начала взаимодействуют, мы не должны делать предположения о том, что ребенок с рождения психологически направлен на объект как таковой. Утверждения М. Балинта (1937), а также других исследователей о первичном объекте любви вряд ли могут быть совместимы с легко поддающимися проверке полученными данными. Балинт полагал, что неправомерно использовать "то обстоятельство, что переживание не является осознаваемым, в качестве доказательства против его психического существования". В целом, это несомненно верно. Однако методология предупреждает нас, что в области, которая более доступна прямому наблюдению, чем реконструкции из психоанализа взрослых, мы должны избегать высказывания предположений, которые приходят в противоречие с данными наблюдения. Для дальнейшего обсуждения этих и других проблем раннего развития эго я должен отослать вас к Фенихелю (1937) и Балинту (1937), так как я лишь затронул их здесь.

Известно, что структурное развитие у индивида также служит адаптации. Это справедливо по определению из-за дифференциации эго и ид, но это также справедливо для тех идентификаций, которые создают суперэго, где особенно ясны взаимоотношения между тем, что является достижением и что — расстройством в адаптации. Если Радо (1925) предпочитал говорить о "побуждении совести", мы, в свою очередь, должны подчеркнуть, что такое "побуждение" также обладает адаптивной функцией. Суперэго не только находится в резком контрасте с эго и ид, оно также "в некоторой степени является идеальным прототипом, к которому стремятся все усилия эго, примирением его множественных вассальных зависимостей" (Фрейд, 1924); кроме того, это — результат адаптации, который содействует синтезу (Уунберг, 1930). Однако нам известно, что развитие структуры также увеличивает неустойчивость психического аппарата, и поэтому мы должны ожидать временных (а иногда длительных) феноменов разрушения дифференциации. В свою очередь дифференциация внутри эго также создает специфические условия для адаптации: формы адаптации зависят наряду с другими факторами и от психического уровня, и от богатства, размаха и дифференциации внутреннего мира. Эта дифференциация внутри эго приводит к оптимальной адаптации и синтезу, лишь если эго является сильным и может использовать ее свободно; тем не менее дифференциация играет независимую роль среди процессов адаптации. Дифференциации противодействует тенденция к "замкнутому миру", которая может быть либо выражением синтетической функции в нашем рассудке (анализ Нунберга (1930) потребности в причинности) либо регрессией к более ранним эволюционным стадиям "взаимной принадлежности", к чувству единства с объектом, к первичному нарциссическому состоянию (Радо, 1925; Х.Дейч, 1927 и др.). Даже эта регрессивная тенденция может при определенных условиях служить адаптации. Например, согласно Э.Шарпу (1935), мышление в "чистой науке" включает в себя тенденцию реституции. Само собой разумеется, что мышление, и в особенности причинное мышление, предполагает не только синтез и взаимоприспособление, но также дифференциацию. Мы имеем здесь дело с сосуществованием дифференциации и интеграции (Вернер, 1929), обычным в биологии. Развитие этой функции дифференциации находит психологическое выражение не только в становлении психических инстанций, но также в проверке реальности, в суждении, в расширении мира восприятия и действия, в отделении восприятия от представления, познания от аффекта и т.д. Равновесие двух этих функций может быть нарушено, например, преждевременным развитием дифференциации, относительным замедлением синтеза. Когда мы говорим о преждевременности развития эго, мы часто имеем в виду преждевременное развитие этих процессов дифференциации. Дифференциация должна быть признана наряду с синтезом важной функцией эго. В связи с этим можно напомнить о недавней лекции Шпица (1936) о дифференциации и интеграции.

Так как мы некоторым образом связываем синтетическую функцию эго с либидо (наша концепция этой взаимосвязи не важна здесь), уместно предположить аналогичные взаимоотношения между дифференциацией и деструкцией, в особенности после недавних умозаключений Фрейда (1937) относительно роли свободной агрессии в психической жизни. И опять я не могу здесь обсуждать ни хорошо известные, ни возможные взаимоотношения между этими эволюционными процессами и инстинктивными влечениями.

Мы уже упоминали, что достижения адаптации могут превращаться в расстройства адаптации. Мы знаем, например, что не все люди могут существовать в полном согласии с внешним миром и его требованиями (например, социальными требованиями); их синтетическая функция, так сказать, не может идти в ногу с требованиями внешнего мира. Нам также известно, что невротический симптом тоже является попыткой адаптации, хотя и безуспешной. Такие противоречия скорее всего являются необходимыми сопутствующими обстоятельствами биологической эволюции. В этой связи Фрейд (1937) цитирует Гёте: "Разум становится безумием, доброта причиняет боль". Неудивительно, что многие биологические процессы, служащие сами по себе определенной цели, также оказывают пагубные побочные воздействия на организм. Процессы адаптации являются прежде всего целенаправленными лишь для определенной области эволюционных ситуаций; кроме того, они включают в себя внутренние самолимитирующие факторы, которые могут быть, а могут не быть адаптивными. Одноклеточные организмы в замкнутой системе в конечном счете разрушаются собственными продуктами обмена веществ. Помнится, Фрейд (1920) упомянул этот факт при обсуждении инстинкта смерти. И наоборот, адаптационные расстройства могут обращаться в адаптационные достижения, когда прорабатываются должным образом. Нормальное развитие включает в себя типичные конфликты, а с ними возможность адаптационных расстройств. Хотя понятие психического здоровья и не поддается точному определению, Велдер в недавней дискуссии справедливо заметил, что психическое здоровье не может считаться делом случая. Одной из его предпосылок является готовность к среднеожидаемым ситуациям окружающей среды и к среднеожидаемым внутренним конфликтам.

Я полагаю, что нам будет легко принять идею о том, что функции эго, вдобавок к их координации, также обладают ранговым порядком. Э. Вейсс (1937), например, говорил о поверхностных и более глубоких слоях защиты, но этот ранговый порядок не обязан совпадать с ранговым порядком функций эго с точки зрения их биологической целенаправленности. Мы видели, например, что приспосабливание, синтетическая функция должны быть превосходящими по классу по сравнению с регуляцией со стороны внешнего мира. Позднее мы увидим, что имеют место также рациональные регуляции на более высоком и более низком уровнях (некоторыми из них являются такие понятия, как смышленость, объективация, причинное мышление и взаимоотношения средств и цели).

Даже различные аспекты синтетической функции имеют различную степень биологической значимости. Большой шаг в человеческом развитии отделяет примитивные синтетические регуляции, которые действуют при формировании суперэго, от тех синтетических достижений, которые являются нашими целями в психоаналитическом лечении. То же самое справедливо также относительно функции дифференциации. Психоаналитическая терапия может изменять основу этого рангового порядка, стимулируя новое разделение труда: например, эго может принимать на себя ведение дел, которое ранее осуществлялось другими инстанциями. Многое все еще неясно в этих вопросах и будет оставаться неясным до тех нор, пока не будет понято развитие функций свободной от конфликтов эго-сферы. Это в особенности справедливо для психологии психозов (для шизофрении, а также для так называемых органических психозов). Однако что нам уже известно, так это то, что на стабильность и эффективность действий индивида несомненно влияют целенаправленная координация и ранговый порядок функций — с точки зрения адаптации, дифференциации и синтеза — внутри эго, а не только пластичность или сила инстинктивного влечения, и терпимость к напряжению и т.д., с точки зрения которых обычно определяется сила эго. Вполне сообразно с этими соображениями говорить о приоритете регуляции посредством интеллекта. Здесь будет уместно обсуждение понятия целенаправленности, но я не могу начинать его сейчас.

Эго-психология и проблемы адаптации личности

Эта работа, написанная в 1937 г., явилась поворотным пунктом в развитии современной психоаналитической теории. Здесь были впервые представлены такие концепции, как недифференцированная фаза развития, свободная от конфликтов эго-сфера, свободное от конфликтов эго-развитие и первичная и вторичная автономия. Многие из этих формулировок теперь хорошо известны, так как идеи Хартманна в значительной степени сформировали современное психоаналитическое мышление и стали его составной частью.