Новые пути в психоанализе

Глава 10. Культура и неврозы

В предыдущих главах мы обсуждали определенную ограниченность Фрейда в понимании культурных факторов и причины этой ограниченности. Я кратко повторю эти причины и подведу итог тому, какое влияние оказало на психоаналитические теории отношение Фрейда к вопросам культуры.

Прежде всего мы должны помнить, что современное знание о степени и природе влияния культуры на личность не было доступно в то время, когда Фрейд развивал свою психологическую систему. Кроме того, его позиция теоретика-инстинктивиста не давала ему возможности правильно оценить эти факторы. Вместо признания того, что противоречивые тенденции в неврозах порождаются главным образом условиями жизни, он считает их инстинктивными наклонностями, которые лишь модифицируются окружением индивида.

В результате Фрейд, сводя к биологическим факторам наклонности, преобладающие у невротика - представителя среднего класса в западной цивилизации,- считает их неотъемлемо присущими «человеческой природе». Этот тип характеризуется огромной потенциальной враждебностью, готовностью и способностью к ненависти, которая намного превосходит его способность к любви, эмоциональным одиночеством, тенденцией к эгоцентризму; он склонен избегать общения, корыстен и вечно погрязает в проблемах, связанных с обладанием и престижем. Не осознавая, что все эти наклонности в конечном счете вызываются условиями специфической социальной структуры, Фрейд приписывает эгоцентризм нарциссическому либидо, враждебность - деструктивному влечению, затруднения в денежных вопросах - анальному либидо, стяжательство - оральному либидо. В таком случае логично рассматривать мазохистские наклонности, часто встречающиеся у современных невротичных женщин, как часть женской природы, или заключить, что специфическое поведение современных невротичных детей представляет собой универсальную стадию в человеческом развитии.

Убежденный в универсальности роли влечений, которые он считает инстинктивными, Фрейд считает правомерным сводить к этой основе также и культурные явления. Капитализм рассматривается как анально-эротическая культура, войны обусловлены врожденным деструктивным влечением, культурные достижения в целом являются сублимациями либидинозных влечений. Качественные отличия в разных культурах объясняются природой инстинктивных влечений, которые выражаются или вытесняются характерным образом, т. е. рассматриваются как зависящие от того, какие влечения - оральные, анальные, генитальные или деструктивные - их выражение или вытеснение затрагивает в первую очередь.

На основе этих исходных посылок непонятные обычаи примитивных племен также предстают как аналоги невротических феноменов нашей культуры¹. Немецкий писатель высмеивает этот подход психоаналитиков, замечая, что первобытные племена превращаются у них в толпу одичавших невротиков. Споры, возникающие вследствие таких вторжений в социологические и антропологические области, подчас грозят дискредитировать весь психоанализ, обнаруживая опрометчивость его обобщений в вопросах культуры. Такая критика неправомерна: эти обобщения просто отражают определенные спорные принципы психоанализа, которые действительно далеки от сути того, что может предоставить психоанализ.

Как мало значения придает Фрейд культурным факторам, видно также по его склонности рассматривать определенные воздействия окружающей среды как случайности в судьбе индивида, вместо того чтобы признать в полной мере силу стоящих за ними культурных влияний. Так, например, Фрейд считает случайным, что брату оказывается в семье предпочтение перед сестрой, в то время как предпочтение детям мужского пола входит в парадигму патриархального общества. Здесь может возникнуть возражение, что для анализа индивида та или иная интерпретация такого предпочтения несущественна, однако это не так: в действительности предпочтение, оказываемое брату, является одним из многих факторов, вызывающим у девочки чувство, что она неполноценна или менее желанна; поэтому, когда Фрейд рассматривает наличие предпочитаемого брата как случайное событие, это свидетельствует о том, что он не представляет себе всю полноту факторов, оказывающих влияние на девочку.

Хотя детские переживания действительно варьируются не только в различных семьях, но даже у каждого ребенка в одной и той же семье, тем не менее большинство переживаний являются следствием всей культурной ситуации, а не случаем. Поэтому было бы рискованно предполагать, например, что соперничество детей в семье, хотя оно столь обычно в нашей культуре, является общечеловеческим феноменом; мы должны задаться вопросом о том, до какой степени этот феномен обусловлен конкуренцией, существующей в нашей культуре. Действительно, было бы удивительным, если бы семья сумела освободиться от соперничества, в то время когда дух состязания пронизывает все сферы нашей жизни.

В той мере, в какой Фрейд все же рассматривает влияние культурных факторов на неврозы, он делает это слишком односторонне. Его интерес ограничен влиянием культурных условий на существующие «инстинктивные» влечения. В соответствии со своим представлением о том, что основным внешним фактором, ускоряющим развитие невроза, является фрустрация, он полагает, что культурные условия вызывают неврозы, создавая ситуации фрустрации. Он считает, что культура, накладывая ограничения на либидинозные и в особенности на деструктивные влечения, способствует порождению вытеснений, чувств вины и потребности в самонаказании. Поэтому его точка зрения в целом сводится к тому, что нам приходится платить за культурные блага разочарованием и несчастьем. Выход из этого можно найти в сублимации. Так как способность к сублимации ограничена, а вытеснение «инстинктивных» влечений является одним из важнейших факторов в порождении неврозов, Фрейд устанавливает количественную связь между степенью вытеснения, вынуждаемого культурой, и частотой и тяжестью возникающего в результате невроза.

Однако взаимосвязь между культурой и неврозами в первую очередь не количественная, а качественная². Первостепенное значение имеет зависимость между качественными особенностями культурных тенденций и индивидуальных конфликтов. Исследовать такую зависимость сложно, так как это предполагает очень широкую компетенцию. Социолог может дать информацию лишь о социальной структуре данной культуры; аналитик - лишь о структуре невроза. Преодолеть это затруднение можно лишь совместной работой³.

При рассмотрении взаимосвязи между культурой и неврозами имеют значение лишь те наклонности, которые присущи неврозам в целом; с социологической точки зрения индивидуальные вариации в неврозах безразличны. Нам приходится пренебрегать поразительным богатством индивидуальных отличий и искать общий знаменатель в условиях, порождающих индивидуальные неврозы, и в содержании невротических конфликтов.

Когда эти данные становятся доступны социологу, он может связать их с культурными условиями, которые ускоряют развитие неврозов и ответственны за природу невротических конфликтов. Необходимо учитывать три основных набора факторов: те, которые порождают невроз; те, которые составляют базальные невротические конфликты и попытки их разрешения; и, наконец, те, которые связаны с фасадом, который невротик демонстрирует себе и другим.

Невротическому развитию индивида в конечном счете способствуют чувства отчуждения, враждебности, страха и неуверенности в своих силах. Эти установки сами по себе не составляют невроз, но они являются той почвой, на которой он может развиться, так как именно их сочетание порождает базальное чувство беспомощности по отношению к миру, который воспринимается как потенциально враждебный. Именно базальная тревога, или базальное чувство небезопасности, делает необходимым во имя безопасности и удовлетворения жестко следовать определенным стремлениям, противоречивая природа которых составляет ядро неврозов. Следовательно, первую группу культурных факторов, связанных с неврозами, составляют обстоятельства, порождающие эмоциональную изоляцию, потенциальное враждебное напряжение между людьми, чувство небезопасности, страхи и чувство собственной беспомощности.

Когда далее я отмечаю некоторые факторы, входящие в эту группу, я не стремлюсь вторгнуться в сферу социологии, а хочу прежде всего проиллюстрировать возможности нашего сотрудничества. Среди факторов, порождающих потенциальную враждебность, в западной цивилизации на первом месте стоит индивидуальное соперничество, на котором эта культура построена. Экономический принцип соперничества влияет на человеческие взаимоотношения, заставляя одного индивида сражаться с другим, соблазняя одного превзойти другого и делая выгоду одного человека убытком другого. Как нам известно, соперничество не только определяет отношения в профессиональных группах, но также пропитывает наши социальные, дружеские, сексуальные и семейные отношения, привнося, таким образом, в любые человеческие взаимоотношения элементы деструктивного соперничества, пренебрежения, подозрения, зависти. Существующее значительное неравенство не только в имущественном положении, но и в возможностях образования, отдыха, сохранения и восстановления здоровья, образует еще одну группу факторов, исполненных потенциальной враждебностью. Еще одним фактором является возможность одних людей эксплуатировать других.

Из факторов, порождающих чувство небезопасности, на первое место, пожалуй, следует поставить нашу реальную небезопасность в экономической и социальной областях⁴. Другим могущественным фактором являются страхи, порожденные общим потенциальным враждебным напряжением: страх зависти в случае успеха, страх презрения в случае неудачи, страх жестокого оскорбления и, с другой стороны, страх возмездия за желание оттеснить других в сторону, унизить их и эксплуатировать. Эмоциональная изоляция индивида, возникающая в результате нарушения межличностных отношений и сопровождаемая отсутствием солидарности, также, пожалуй, является могущественным элементом в порождении небезопасности; при таких условиях индивид, вынужденный полагаться лишь на собственные силы, чувствует себя и является незащищенным. Общее чувство небезопасности усиливается тем, что в настоящее время по большей части ни традиция, ни религия недостаточно сильны, чтобы дать индивиду ощущение принадлежности к более могущественному целому, обеспечивающему защиту и направляющему его стремления.

Наконец, встает вопрос о том, каким образом наша культура подрывает уверенность индивида в своих силах.

Уверенность в своих силах является выражением действительной силы индивида. Она ослабевает при любой неудаче, которую индивид приписывает собственным недостаткам, будь это неудача в общественной, профессиональной или любовной жизни. Землетрясение заставляет нас чувствовать себя беспомощными, но не подрывает нашу уверенность в себе, потому что мы осознаем действие более могущественной силы. Ограничения в выборе и достижении некоторой цели не должны ослаблять уверенность индивида в себе; но из-за того, что внешние ограничения менее заметны, чем землетрясение, и особенно из-за идеологии, утверждающей, что успех зависит лишь от личных способностей, индивид склонен приписывать неудачи своим недостаткам. Кроме того, индивид в нашей культуре, как правило, не готов к враждебным действиям и борьбе, выпадающим на его долю. Его учили, что люди доброжелательны к нему, что доверительное отношение является добродетелью, а настороженность - чуть ли не моральным уродством. Это противоречие между фактически существующим враждебным напряжением и проповедью братской любви также может, по моему мнению, оказать решающее влияние на ослабление уверенности человека в себе.

Вторым рядом факторов, которые следует рассмотреть, являются внутренние запреты, потребности и стремления, образующие невротические конфликты. При изучении неврозов в нашей культуре мы обнаруживаем, что, несмотря на огромные отличия в картине симптомов, фундаментальные проблемы для всех них поразительно схожи. Я говорю не о сходстве того, что Фрейд считает инстинктивными влечениями, а о сходстве действительных конфликтов, таких как конфликты между безжалостным честолюбием и навязчивой потребностью в любви и привязанности, между стремлением держаться в стороне от других людей и желанием полностью кем-либо обладать, между чрезмерным стремлением к самодостаточности и паразитическими желаниями, между навязчивой скромностью и желанием быть героем или гением.

Социологу, понявшему индивидуальные конфликты, следует искать противоречивые тенденции культуры, которыми могут объясняться первые. Поскольку невротические конфликты касаются несовместимых стремлений к безопасности и удовлетворению, в частности, ему необходимо выявить противоречивые культурные способы достижения безопасности и удовлетворения. Например, невротическое развитие безграничного честолюбия как средства безопасности, мести, самовыражения немыслимо в культуре, которая не знает индивидуального соперничества и не предлагает каких-либо наград за выдающиеся личные достижения. Это также относится к невротическому стремлению к престижу и обладанию. Использовать какого-либо человека в качестве средства успокоения, держа его при себе мертвой хваткой, едва ли будет возможно в культуре, которая явно не поощряет отношения зависимости. К страданию и беспомощности, вероятно, не будут прибегать как к средству разрешения невротических дилемм в культуре, в которой эти чувства означают социальный позор или, как у Самюэля Батлера в «Едгин»⁵, сурово наказываются.

Наиболее очевидное воздействие культурных факторов на неврозы следует искать в том, какой образ невротик стремится продемонстрировать себе и другим. Этот образ определяется прежде всего страхом неодобрения и стремлением к признанию. Следовательно, он включает те качества, которые в нашей культуре одобряются и приветствуются, такие, как альтруизм, любовь к другим, щедрость, честность, самоконтроль, выдержка, рационализм, здравомыслие. Не будь в культурной идеологии альтруизма, невротику, например, не пришлось бы поддерживать видимость того, что он ничего не хочет для себя, не только скрывая свой эгоцентризм, но и подавляя свои естественные желания счастья.

Таким образом, проблема роли культурных условий в порождении невротических конфликтов является намного более сложной, чем она представлялась Фрейду. Она включает в себя тщательный разносторонний анализ данной культуры. Каким образом и в какой степени внутриличностная враждебность порождается в данной культуре? Сколь велика личная небезопасность индивида и какие факторы способствуют утраты им ощущения безопасности? Какие факторы ослабляют присущую индивиду уверенность в себе? Какие существуют социальные запреты и табу и какова их роль в порождении внутренних запретов и страхов? Каковы наиболее влиятельные идеологии и какие цели или методы они предлагают? Какие потребности и стремления порождаются, поощряются или отвергаются данными условиями?

Типы проблем, повторяющихся в неврозах, не так уж отличаются от проблем здорового индивида в нашей культуре. У него также присутствуют противоречивые наклонности соперничества и любви, эгоцентризма и солидарности, самовозвеличения и чувства неполноценности, эгоизма и альтруизма. Различие заключается в том, что у невротика эти противоречивые наклонности достигают более высокого пика, что наклонности, составляющие обе стороны конфликта, более императивны вследствие лежащей в их основе повышенной тревоги, из-за чего он неспособен найти какое-либо удовлетворительное решение.

Остается выяснить, почему определенные люди становятся невротиками, тогда как другие, живущие в схожих условиях, способны справляться с существующими трудностями. Это напоминает мне вопрос, который часто задают относительно детей из одной семьи: почему у одних развивается тяжелый невроз, тогда как другие лишь слегка взволнованы? Такая постановка вопроса предполагает, что психологические условия для различных индивидов по существу одинаковы, и эта предпосылка ведет к поиску объяснения в конституциональных отличиях детей. Хотя эти отличия определенно имеют отношение к общему развитию, ход рассуждения, ведущий к такому заключению, тем не менее ошибочен, ибо неверна предпосылка. Лишь общая психологическая атмосфера является одинаковой для всех детей, и так или иначе она окажет на них свое воздействие. В деталях же переживания детей в одной и той же семье могут полностью отличаться. В сущности возможно бесконечное разнообразие важных отличий, природа и влияние которых порой могут быть раскрыты лишь путем тщательного анализа. Возможны различия в отношении к родителям, степени желанности ребенка, предпочтении, оказываемом родителями тому или иному ребенку, отношениях между детьми и т. д. Ребенок, который страдает в меньшей степени, вероятно, сможет справиться с существующими трудностями, в то время как у ребенка, страдающего больше, могут развиться конфликты, от которых ему сложно избавиться, т. е. он может стать невротиком.

Сходным образом можно ответить на вопрос, почему лишь отдельные люди становятся невротиками, хотя все живут в одних и тех же сложных культурных условиях. Люди, подверженные неврозам, больше пострадали от существующих трудностей, особенно в детстве.

Значительная распространенность неврозов и психозов в той или иной культуре - один из показателей того, что в условиях, в которых живут люди, имеется какой-то серьезный дефект. Она свидетельствует, что психические затруднения, порождаемые культурными условиями, превосходят способность среднего человека справляться с ними.

До сих пор интерес психиатра к культурным воздействиям, хотя и важный во многих аспектах, имеет ограниченное отношение к его практической работе с пациентами. Он позволяет ему увидеть неврозы в правильном контексте, понять, почему так много пациентов вынуждены бороться с одинаковыми по своей сути проблемами, почему проблемы его пациентов схожи с его собственными проблемами. Пациент хотя бы частично избавляется от переживаний, когда аналитик помогает ему осознать, что судьба не была особенно несправедлива лишь к нему одному и что в конечном счете он разделяет общую судьбу. Пациент также освобождается от индивидуального чувства вины, если аналитик приводит его к пониманию социальной природы таких ограничений, как табу на мастурбацию, инцест, желания смерти или протест против родительской власти. Аналитик, который борется с проблемой соперничества, прорабатывает на этой основе и свои личные проблемы, понимая, что тем или иным образом эта проблема касается каждого из нас⁶.

Однако в одном отношении понимание культурных влияний имеет особое значение для терапии: именно культура задает представление о том, что вообще составляет психическое здоровье. Психиатры, которые не осознают воздействия культуры, склонны считать, что проблема психического здоровья - сугубо медицинская. Такая интерпретация достаточна до тех пор, пока психиатр занимается лишь явными симптомами, такими как фобии, навязчивости, депрессии, и их лечением. Однако цель психоаналитической терапии более амбициозна. Она заключается не только в устранении симптомов, но также в таком изменении личности, чтобы симптомы не могли возникнуть снова. Это достигается посредством анализа характера. Но аналитик, работающий с тенденциями характера, не располагает какой-либо простой системой определения того, что является здоровым, а что нет. В таком случае медицинский критерий невольно подменяется социальной оценкой, т. е. критерием «нормальности», который означает статистически среднее для данной культуры или для данной части населения⁷. Именно такая подразумеваемая оценка определяет, какие проблемы будут прорабатываться, а какие нет. Говоря о подразумеваемой оценке, я имею в виду, что аналитик не отдает себе отчета в том, что использует какую-либо оценку.

Те аналитики, которые не осознают культурные влияния, будут чистосердечно опровергать данное утверждение. Они будут указывать на то, что не производят какой-либо оценки, что подобная оценка не входит в их обязанности, что они просто прорабатывают проблемы, которые озвучивает пациент. Но при этом они упускают тот факт, что у пациента имеются определенные проблемы, которые он вообще не озвучивает или делает лишь робкие попытки озвучить их - и все по той же самой причине, которая мешает аналитику их осознавать: пациент также считает определенные свои особенности «нормальными», так как они совпадают со средним.

Например, когда женщина использует всю свою энергию, чтобы содействовать своему мужу в профессиональном отношении, она способна с успехом предпринимать всевозможные шаги ради него, пренебрегая в то же время собственными талантами и карьерой. Аналитик может не увидеть в этом никакой проблемы, потому что ситуация представляется «нормальной». Да и сама женщина может не чувствовать и не осознавать, что у нее есть проблема. Конечно, здесь не обязательно должна присутствовать проблема. Муж может быть талантливее жены. Она может столь сильно его любить, что самые лучшие ее способности раскрываются как раз в виде преданной дружбы, которую она ему дарит, и что ее наилучшие шансы на собственное счастье заключаются в таком поведении. Но у других женщин это может быть не так. Я имею в виду, например, пациентку, которая была более одаренной, чем ее муж. Ее отношение к мужу было нарушено так, как только могут быть нарушены человеческие взаимоотношения. Одну из наиболее глубоких проблем представляла полная неспособность делать что-либо для себя. Но так как эта проблема была скрыта за «нормальной» женской позицией, на нее никогда не обращали внимания.

Еще одной проблемой, на которую также редко обращают внимание аналитики и которую никогда не предъявляют пациенты, является неспособность сформировать собственное суждение относительно человека, дела, учреждения, теории; на эту неуверенность не обращают внимания, потому что она «нормальна » для среднего либерально настроенного индивида⁸. Как и в предыдущем примере, данная особенность не обязательно вызывает затруднение у каждого пациента. Но иногда как раз за такой неразборчивой терпимостью могут скрываться основные страхи пациента. Индивид может чрезмерно бояться возбудить чью-либо враждебность или спровоцировать отчуждение, если займет критическую позицию; он может страшиться предпринимать какие-либо шаги для достижения внутренней независимости. В этом случае неумение увидеть недостаток проницательности как проблему, которая должна быть проанализирована, не позволит затронуть самые глубокие трудности.

Разумеется, недостаточное понимание аналитиком влияний культуры может проявиться в еще более грубых формах, которые из-за их явной неадекватности не нуждаются в обсуждении. Так, например, аналитик может чувствовать необходимость прорабатывать революционные стремления пациента, в то время как не затрагивается приверженность консервативным стандартам; аналогичным образом он может увидеть проблему в критическом отношении пациента к психоаналитическим теориям, но упустить проблему, скрытую в безоговорочном принятии этих теорий.

Таким образом, непонимание существующих культурных оценок вкупе с определенными теоретическими предрассудками, которые обсуждались ранее, способствует односторонней селекции материала, предлагаемого пациентом. Тогда в психоаналитической терапии, как и в воспитании, целью невольно становится адаптация к «нормальному»; лишь в вопросах сексуальности - поскольку полноценная сексуальная жизнь считается важнейшим фактором психического здоровья - аналитик осознает цели, которые не зависят от одобряемых в данный момент норм. Вместо этого, как предложил Троттер, следует проводить различие между психической нормой и психическим здоровьем и понимать под последним состояние внутренней свободы, в которой «способности индивида доступны для использования во всей своей полноте»⁹.

Примечания

1. Ср.: Sapir, E. Cultural Anthropology and Psychiatry // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1932.

2. Более подробное обсуждение этой взаимосвязи см.: Horney, К. The Neurotic Personality of Our Time / K. Horney. 1937.

3. Действительно большая работа в этом направлении проводится в настоящее время психиатрами, социологами и антропологами. Упомянем лишь некоторые имена: среди психиатров - А. Хили, А. Мейер, Г. С. Салливен; среди социологов - Дж. Доллард, Э. Фромм, М. Хоркгеймер, Ф. Б. Карпф, Г. Д. Лэссвелл; среди антропологов - Р. Бенедикт, Дж. Хэллоуэлл, Р. Линтон, С. Маккил.

4. Ср.: Lasswell, H. World Politics and Personal Insecurity / H. Lassell. 1935; Frank, L. K. Mental Security // Implication of Social Economic Goals for Education. 1937.

5. «Едгин» - написанное наоборот слово «нигде» - классическое утопическое произведение С. Батлера. - Ред.

6. Теория влечений дает подтверждение универсальности другим способом: здесь аналитик указывает на универсальность определенных инстинктивных влечений.

7. Trotter, W. Instincts of the Herd in Peace and War / W. Trotter. 1915.

8. Ср.: Fromm, E. Die gesellschaftliche Bedingtheit der psychoanalytischen Therapie // Zeitschrift fur Sozialforschung. 1935.

9. Ср.: Trotter, W. Цит. соч.

Невротическая личность нашего времени. Новые пути в психоанализе

Наиболее известные работы гениального ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", написаны легким, приятным языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей значимости. В сборник вошли "Новые пути в психоанализе" - критика основных воззрений Фрейда (теории либидо, концепций тревоги и нарциссизма), а также незабываемая "Невротическая личность нашего времени". Хорни по-научному точно и стилистически образно убеждает читателя в том, что воспитание для развития индивида является гораздо более важным, нежели его природная предрасположенность. Особое внимание в книге уделено не прошлым, а существующим в данное время конфликтам невротика и попыткам их решения, а также его насущным тревогам и созданным от них защитам.Книга адресована не только психиатрам и психологам, но и педагогам, социальным работникам, антропологам и даже... самим невротикам, так как они "имеют более тонкое и точное понимание психологических сложностей, чем их здоровые собратья".