Эго, голод и агрессия

Глава 13
Прошлое и настоящее

Хотя нам пока не представляется возможным привести полный список отношений между прошлым и будущим, накопилось уже достаточно материала, чтобы попытаться составить следующую неполную классификацию:

(1) Влияние конституции (наследственности).

(2) Научение индивида (обусловленное воздействием среды).

(3) «Футуристические воспоминания» («futuristic memories»).

(4) Навязчивое повторение (незавершенность ситуаций).

(5) Накопление «непереваренных» переживаний (травмирующие и другие невротические переживания).

(1) В том, что касается конституции, отношение между прошлым и будущим достаточно очевидно. Возьмем, например, функционирование щитовидной железы. Кретинизм (микседема) обязан своим возникновением какому-то событию, произошедшему в прошлом. Будет ли иметь погружение в прошлое какую-либо ценность, кроме удовлетворения нашего научного любопытства, или же оно поможет нам больше узнать об истоках болезни и позволит добиться успешного ее излечения в настоящем? Ведь именно сейчас нам приходится время от времени впрыскивать тироидные гормоны для того, чтобы справиться с недостатком тироксина.

(2) Научение индивида можно сравнить с постройкой дороги: задача состоит в том, чтобы направить транспортный поток по наиболее экономически выгодному пути. Но в том случае, если научение оказывается не слишком глубоким, оно способно сойти на нет, также как может разрушиться плохо построенная дорога. Разрушение стремится к уничтожению. Старые дороги исчезают, мозг забывает. Некоторые дороги, однако, построены с такой же тщательностью, как их строили римляне. Умение читать может оставаться без применения долгие годы и сохраниться на том же уровне, что и раньше.

Если же имеет место переобучение и движение направляется на новые пути, ситуация будет иной: когда нам приходится говорить на иностранном языке, редко используя родной, способность говорить на родном языке ухудшается, и по прошествии нескольких лет может стать затруднительным поиск в памяти тех слов, которые раньше всегда вертелись на кончике языка. С другой стороны, заново обучиться родному языку можно быстрее, чем это первоначально происходит в детском возрасте.

Когда мы пытаемся остановить прогрессирование невроза, мы стараемся сделать так, чтобы пациент заново обучился пользоваться биологическими функциями, называемыми обычно нормальными или естественными. В то же время мы не должны упускать из виду и необходимость помощи в формировании неразвившихся отношений, их тренировку. Мы сможем по достоинству оценить методы Ф. М. Александера с позиций переобучения, если не станем забывать о необходимости одновременного преодоления динамического воздействия неправильного гештальта. Если мы просто наложим один гештальт на другой, мы загоним неправильный гештальт в клетку, подавим его, но все же не уничтожим; растворение последнего высвободит энергию для функционирования всей личности.

(3) Выражение «телеологические, футуристические воспоминания» выглядит парадоксальным, но ведь мы зачастую используем прошлый опыт для решения будущих задач. С психоаналитической точки зрения наиболее интересным примером такого рода воспоминаний служит сигнал, предупреждающий об опасности. Если на каком-то участке шоссе произошло несколько аварий, власти вывешивают дорожный знак, предупреждающий об опасности. Эти знаки помещаются не в память о погибших — они служат «цели» предупреждения будущих катастроф.

Приступ тревожности у невротика не является, вопреки Фрейду, сигналом об опасности. Нервный человек употребляет свои воспоминания в качестве стоп-сигналов на каждом шагу, как только почувствует возможную опасность. Ему эта процедура кажется разумной; похоже, что он действует по пословице «Однажды укушенный — осторожен вдвойне». («Пуганая ворона и куста боится».) Возможно, он когда-то был влюблен и потерпел разочарование. Поэтому теперь он предпринимает все меры для того, чтобы эта «катастрофа» не произошла вновь. Как только он ощущает малейшее проявление привязанности, перед ним, точно красный свет светофора, встают его неприятные переживания, которые он (сознательно или бессознательно) воспроизводит в себе. Он совсем не обращает внимания на тот факт, что совершает историческую ошибку, что теперешняя ситуация может значительно отличаться от предыдущей.

Нахлынувшие из прошлого травматические воспоминания могут подготовить почву для появления новых сигналов об опасности и еще более ограничить свободу действий невротика в различных жизненных сферах, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не научится находить различие между настоящей и прошлыми ситуациями.

(4) Феномен навязчивого повторения — ошеломляющее открытие Фрейда, толкование которого, к сожалению, доведено у него до абсурдных заключений — требует к себе деликатного подхода. Фрейд увидел в монотонности повторений тенденцию к умственному окостенению. Эти повторения, по его мнению, становятся ригидными и безжизненными как неорганическая материя. Его размышления об этой жизнеотрицающей тенденции привели его к предположению о том, что за кулисами действует некая определенная сила: инстинкт нирваны или смерти. Он заключил далее, что точно так же как либидо проявляется вовне в качестве любви, инстинкт смерти проявляется в страсти к разрушению. Он зашел столь далеко, что даже решил объявить саму жизнь постоянной борьбой между инстинктом смерти и либидо. Это нерелигиозный по сути своей человек возвел на престол Эрос и Танатос; ученый и атеист регрессировал до того, что сам создал себе богов, против которых боролся всю жизнь.

По моему мнению, построения Фрейда содержат в себе несколько ошибок. Я не согласен с ним в отношении того, что гештальт «навязчивого повторения» имеет ригидный характер, хотя отчетливая тенденция к окостенению заметна в привычках. Нам известно, что чем старше человек, чем менее гибкой становится его мировоззренческая система, тем меньше оказывается возможность изменения его привычек. Когда мы осуждаем некоторые привычки и называем их пороками, мы подразумеваем, что перемены были бы желательны. В большинстве случаев, однако, они настолько срастаются с нашей личностью, что все усилия по их изменению сводятся к смехотворным полумерам, которые только на мгновение успокаивают совесть, не затрагивая источника неприятностей.

Принципы не менее косны. Они заменяют независимый взгляд на жизнь. Их обладатель окажется затерянным в океане событий, если потеряет возможность направлять свои действия по этим устойчивым ориентирам. Как правило, он даже гордится ими и считает их не недостатками, но источником силы. Он цепляется за них вследствие недоразвитости собственной способности к непредвзятому суждению.

Динамика развития привычек не однородна. Некоторые из них продиктованы принципом экономии энергии и становятся «оттренированными» рефлексами. Привычки зачастую являются фиксациями или же были ими первоначально. Их существование поддерживается за счет страха, но они все же могут быть превращены в благоприобретенные рефлексы. Это наблюдение подразумевает, что обычный анализ привычек недостаточен для «избавления» от них простым усилием воли.

Структура «навязчивого повторения» разительно отличается от структур привычек и принципов. Мы уже приводили пример человека, снова и снова разочаровывавшегося в друзьях. Мы вряд ли назвали бы такое явление привычкой или принципом. Но что же тогда есть это вынужденное повторение? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо будет сделать небольшое отступление.

К. Левин провел следующее исследование памяти. Группе людей давались определенные задания. Им не сообщили о том, что будет проводиться тестирование памяти, и у них сложилось впечатление, что происходит исследование умственных способностей. На следующий день их попросили изложить на бумаге смысл тех задач, которые они запомнили, и неожиданно оказалось, что нерешенные задачи запомнились много лучше решенных. Исходя из теории либидо, можно было ожидать противоположного, а именно того, что нарциссическое удовлетворение приведет к лучшему запоминанию своих успехов. Или у всех у них имелся адлеровский комплекс неполноценности, и они запоминали только нерешенные задания для того, чтобы в следующий раз попытаться справиться с ними успешнее? Оба объяснения неудовлетворительны.

Слово «solution» («решение») указывает на то, что озадачивающая ситуация исчезает, растворяется («is dissolved»). Что касается действий человека, страдающего неврозом навязчивых состояний, то стало известно, что эти обсессивные действия должны повторяться до тех пор, пока их задача не будет выполнена. Когда желание смерти растворяется — в результате ли психоанализа или иным путем — заинтересованность в исполнении навязчивых ритуалов («отмена» желания смерти) отойдет на задний план, а затем и исчезнет из сознания.

Если котенок пытается взобраться на дерево и падает, то он повторяет свои попытки снова и снова, до тех пор, пока ему это не удастся. Если учитель находит в работе ученика ошибки, он заставляет его переделывать ее заново, не для того, чтобы эти ошибки повторились, а для того, чтобы он научился правильно решать задачу. Тогда ситуация оказывается завершенной. Учитель и ученик теряют всякий интерес к ней, также как и мы теряем интерес к кроссворду, заполнив его.

Повторение действия для достижения мастерства является ядром его развития. Механическое повторение без совершенствования имеет цель, враждебную органической жизни и «креативному холизму» (Смутс). Интерес поддерживается лишь до тех пор, пока задача не окончена и находится под рукой. Как только она оказывается завершенной, интерес пропадает, пока новая задача не возбудит его заново. Не существует никакого сберегательного банка, из которого организм (согласно теории либидо) мог бы брать необходимый интерес в кредит.

Вынужденные повторения никоим образом нельзя считать автоматическими. Напротив, это энергичные попытки решить злободневные жизненные проблемы. Потребность в друге, по сути, — здоровое проявление желания контакта с другими людьми. Постоянно испытывающий разочарования человек занимает невыгодную позицию лишь потому, что ищет себе идеального друга. Он может отрицать не удовлетворяющую его реальность в мечтах или даже в галлюцинациях; он может попытаться сам стать своим собственным идеалом или переделать характеры друзей, но ему не удастся достичь исполнения своих желаний. Он не замечает основной ошибки: поиска первопричины своих неудач в неверном направлении — вовне, а не в себе. Он видит в друзьях виновников своих разочарований, не осознавая того, что в этом повинны его ожидания. Чем более идеалистичны его ожидания, тем менее они соотносятся с реальностью, и тем более сложной окажется задача установления контакта. Эта проблема останется неразрешенной, и вынужденные повторения не прекратятся до тех пор, пока он не подгонит свои несбыточные ожидания к реальным возможностям.

Навязчивые повторения ни в коем случае не механические и омертвевшие, но представляют собой живые явления. Я никак не возьму в толк, каким образом кто-то может вывести из их существования мистическое влечение к смерти. Это один из тех случаев, когда Фрейд потерял под ногами твердую почву науки и углубился в область мистики, подобно Юнгу с его особым подходом к теории либидо и концепцией коллективного бессознательного.

Не мне решать, что же все-таки побудило Фрейда к изобретению теории влечения к смерти. Возможно, болезнь или приближающаяся старость заставили его желать существования такого влечения к смерти, которое бы разряжалось в форме агрессии. Если бы эта теория была верна, любой достаточно агрессивный человек обладал бы секретом продления жизни. Диктаторы жили бы ad infinitum (вечно).

Фрейд попеременно использует термины «нирвана» и «влечение к смерти». Тогда как ничто не может подтвердить существование инстинкта смерти, инстинкт нирваны имеет некую основу. Может показаться, что термин «инстинкт» не подходит и что его следует заменить словом «тенденция». Любая потребность нарушает равновесие организма. Инстинкт указывает на направление, в котором это равновесие нарушено. Фрейд осознал это правило применительно к половому инстинкту.

У Гете была теория, напоминающая фрейдовскую, но для него нарушителем человеческой «любви к безусловному покою» выступало не либидо, а разрушение, символизируемое Мефистофелем. Но этот покой не безусловен и не длителен. Удовлетворение восстанавливает организмический баланс и приводит организм в состояние покоя, длящегося лишь до тех пор, пока новый инстинкт не предъявит свои требования.

Принимать «инстинкт» за тенденцию к поддержанию равновесия — то же самое, что принимать товар, взвешиваемый на весах, за сами весы. Мы можем назвать это врожденное стремление к восстановлению покоя посредством удовлетворения инстинкта «влечением к нирване».

Постулирование «инстинкта» нирваны может также оказаться следствием принятия желаемого за действительное. В те короткие периоды времени, когда наш организм уравновешен, мы испытываем покой и счастье, вскоре разрушаемое новыми запросами и потребностями. Зачастую нам хотелось бы изолировать это чувство отдохновения, выделив его из цикла «инстинкт-удовлетворение», и продлить подольше. Я понимаю, что индусы в своем неодобрительном отношении к телу и его страданию, в своих попытках убить все желания провозглашали состояние нирваны конечной целью нашего существования. Если влечение к нирване есть инстинкт, я ума не могу приложить, зачем они тратили столько энергии для достижения желанной цели, если инстинкт сам заботится о себе и не требует никаких сознательных усилий.

К сказанному о так называемом «влечении к смерти» можно добавить куда больше. Прозрение его истинной природы могло бы состояться давным-давно, если бы ученики Фрейда, в числе которых в прошлом был и я, зачарованные его величием, не проглатывали все, что он изрекал, словно какое-то религиозное откровение.

(5) Это проглатывание интеллектуального материала дает нам повод указать на еще один класс отношений между прошлым и будущим: широкую категорию травматических и интроецированных воспоминаний.

Простой пример. Не большого ума ученик обладает исключительной памятью и заучивает наизусть целые абзацы. Он может с легкостью перенести прочитанное на бумагу во время экзамена, но совершенно не способен объяснить значение того, что он написал. Он вбирает в себя материал, не ассимилируя его. Общей чертой того класса воспоминаний, которые, как никакие другие, привлекали к себе интерес Фрейда, является то, что они находятся в некоем «желудке ума». Возможны три исхода: либо человека «вырвет» этим материалом (как репортера), либо он «испражнит» его непереваренным (проекция), либо же будет «страдать от умственного несварения». Это последнее состояние было так охарактеризовано Фрейдом: «...невротик страдает от своих воспоминаний».

Для того чтобы глубоко проникнуть в суть этого умственного несварения и найти способы его излечения, нам придется детально рассмотреть инстинкт удовлетворения голода и организмическую ассимиляцию. Расстройства процесса ассимиляции — с психологической точки зрения — приводят к возникновению паранойи и выработке паранойяльного характера. Исследование данной проблемы станет центральным пунктом второй части этой книги.

Эго, голод и агрессия

Фредерик Перлз - выдающийся психотерапевт, основатель гештальттерапии. С издания его книги "Эго, Голод и Агрессия" начинается отсчет нового направления психотерапии. Этой работой Перлз обозначил раздел между традиционным психоанализом и гештальттерапией, опирающейся на абсолютно другие, новые философские и методологические основы. Впервые переведенная на русский язык главная теоретическая книга Ф.Перлза. Предназначена психологам, психотерапевтам, всем, интересующимся глубинными механизмами человеческого поведения.