Психотерапия характера

Глава 2. Характерологические проблемы, связанные с привязанностью

По окончании обзора основной теории в следующих главах этой части книги я подробнее проанализирую главные категории из таблицы 1, подытоживая отдельные характерологические проблемы. В настоящей главе я представлю характерологические проблемы, связанные с самым ранним этапом развития — периодом привязанности и связей с другими людьми. Относящиеся к нему проблемы — шизоидная и оральная, будут описаны с одновременной иллюстрацией характерных для них способов экспрессии, согласно структурного континуума: от нарушения личности, через невроз характера, к стилю характера. Подобным образом в главе 3-я представлю очередные проблемы развития self — симбиотическую, нарциссическую и мазохистскую — также следуя тому же самому континууму. Заключительная 4 глава отведена для представления проблем эдипова периода, в котором проблемы self в ситуации раздвоения становятся более существенными.

Шизоидная проблема

Огромное количество проводимых в последнее время исследований развития указывает на то, что новорожденный человек приходит в мир уже будучи соответствующим образом подготовленным к социальной интеракции. Данные показывают, например, что младенец отличает голос своей матери от голоса другой женщины, читающей тот же текст (DeCasper, Fifer, 1980). Те же авторы указывают, что младенец неделю от роду может отличать фрагменты текста, читаемого вслух еще во внутриутробный период жизни и сравнительный текст, который ему никогда не приходилось слышать. Это доказывает существование социальной интеракции, выходящей даже за рамки момента рождения. Stern (1977, s.36) отметил, что глаза ребенка, даже во время первых нескольких недель жизни, задерживаются на точке, отдаленной от его лица на расстояние примерно 8 см, что является типичной дистанцией между ребенком и его матерью во время курационных процедур. Поведение ребенка недельного возраста предоставляет множество подтверждений того, что он настолько хорошо знает лицо матери, что будет реагировать очевидным беспокойством, если оно будет скрыто под маской или же если ему будет сопутствовать другой, неизвестный ему голос (Tronick, Adamson, 1980, s. 141).

По прошествии одного месяца ребенок начинает проявлять способность к целостному (неспецифическому) восприятию аспектов человеческого лица, таких, как движение или конфигурация (Sherrod, 1981). Даже в течение первых двух дней жизни новорожденный может различать, и даже подражать способам выражения радости, грусти и удивления (Field и др. 1982). На третьей неделе жизни ребенок способен выполнять умеренно сложные действия смешанного аудиовизуального характера, целиком отражающие уровень интенсивности раздражителей (Lewcowicz, Turkewitz, 1980). Она указывает, что уже в этот период жизни ребенок участвует в процессе взаимной гармонизации с другим человеком, что Stern (1985) характеризует, как сущность ранних человеческих отношений. Младенцы так подготовлены к социальным контактам, что эмоционально реагируют на сигналы недостатка счастья, проявляемые другими людьми (Sagi, Hoffman, 1976; Simner, 1971). В свою очередь другие исследования показывают, что младенцы предпринимают действия, цель которых — установление контакта с другими людьми или возможность наблюдения за ними. Zichtenberg (1983, s.6), подводя этому итог, говорит: «Исследования за исследованиями доказывают тот факт, что новорожденное человеческое существо имеет врожденный потенциал для непосредственной интеракции». Это все служит подтверждением тому, что младенец предварительно запрограммирован и приспособлен к таким социальным реакциям, с которыми имеет дело. Благодаря этому, на самом раннем этапе своей жизни младенец будет следить не только за тем, принимают ли его жестко и не подвергают ли болезненной стимуляции, но будет также воспринимать эмоциональную окраску курационных процедур, к нему относящихся, а также приспособление, или его отсутствие, к его потребностям, эмоциональным состояниям и т.д. Tronick и его коллеги (1978) зарегистрировали факт, что трехмесячный ребенок реагирует легкой неприязнью и отчуждением, если его родители во время контакта с ним принимают равнодушное выражение лица. Работа Stern (1985) показывает также, что ребенок с рождения способен предпринимать действия, служащие избеганию чрезмерной стимуляции. Вступая в дискуссию с представленным Mahler взглядом на «противораздражительные барьеры», положения эти глубоко демонстрируют детскую способность воспринимать и реагировать на неприятное побуждение более социального характера.

Шизоидный случай (таблица 3) касается проблемы безопасности в социальном мире. Очевидно, что ребенок обеспечивается заранее умениями, значительно выходящими за эти самые необходимые рамки, позволяющие различать заботливую и неприязненную натуру социальной среды. Младенец может очень быстро сориентироваться, проявляют ли опекуны в контактах с ним холодность, безразличие, отсутствие сочувствия или даже непрямым способом враждебность. По сути, шизоидная и оральная проблемы часто зарождаются и проявляются первоначально в рамках процессов развития, поскольку связываются с фрустрацией тех инстинктивных потребностей, которые присутствуют уже при рождении и которые могут быть выделены уже в этот момент либо вскоре после него.

Одновременно, хотя способности младенца в области различения могут быть признаны импонирующими, очевидно, что его адаптационные возможности еще ограничены. Базовые аспекты его ограниченного репертуара поведения перед лицом неприятной стимуляции — это отдаление от ее источников или «отключение». Эти механизмы несомненно могут широко использоваться в более поздний период для того, чтобы справиться с травмами, но первые случаи их применения могут относиться уже к самому началу жизни. Характерологически-развитийная теория просто утверждает, что в такой степени, в которой эти механизмы использовались в начальный период жизни, они будут также проявлять сильную тенденцию проявляться в течение всей жизни в ответ на ситуацию, которая воспринимается, как подобная (напр., жесткость, угроза, охлаждение и т.д.). Более того, теория также убеждает, что в такой области, в которой раннее детское окружение действительно было жестким и неприятным, личность будет склонна обобщать свой опыт и ожидать подобных переживаний в будущих социальных ситуациях. Это неприятное чувство, переживаемое как в прошлом, так и в настоящем, может касаться всего: от чрезмерного использования, отсутствия внимания, до недостаточности ответа на высказанные потребности. Теория предусматривает, что личности с шизоидной проблемой будут исключительно впечатлительны по отношению к жесткому социальному окружению, особенно в таком виде, который будет напоминать им ранние формы, в которых были такого рода переживания. Наконец, она предусматривает также склонность к социальной изоляции, отчуждению и формам умственной миграции, которая сделает возможным для них избегание стресса, особенно социального характера.

До этого момента описываемый процесс в целом очень прост и логичен в своих последствиях. Многие клиницисты однако дополнительно замечают, что шизоидные личности: а) имеют тенденцию к неприязненной жесткой трактовке самих себя и б) часто выражают склонность к отношениям и обществам, которые сами по себе проявляют такие черты. Характерологическая теория объясняет этот феномен гипотезой самоотрицания, отвечающую интерперсональным концепциям (напр. Fairbairn, 1974; Mitchelle, 1988; Weiss, Sampson, 1980; Winnicott, 1958, 1965). Считается, что личность имитирует опекунов и окончательно осуществляет интернализацию их настроенности по отношению к self. Fairbairn (1974) доказывает, что интернализация эта играет особую роль, когда детские объекты вызывают травматическую фрустрацию или же являются «плохими», поскольку ребенок переносит интернализованный объект и свою идентификацию с ним в подсознание с целью избежать сопровождающей его боли. Таким образом интернализованное self и модель отношений self-другие бывают воспроизведены в подсознании и оттуда могут влиять на опыт self и отношения с другими людьми. Более того, личностные потребности в отношениях удовлетворяются в контексте таких негативных отношений self-другие, а способы самоотрицания и компромиссные решения, достигнутые на более раннем этапе, приспособлены именно к этому типу интерперсональных отношений. Таким образом закрепленные стереотипы оказывают давление как на внутриличностную, так и на межличностную жизнь. Поскольку бытовые примеры способов экспрессии характера являются весьма полезными при попытках их объяснения, где только это будет возможно, я буду обращаться к примерам из фильмов. В случае шизоидной личности я могу обратиться к образу Конрада, сыгранного Тимоти Хаттоном в «Обыкновенных людях», иллюстрирующему невротический характер. Образ же Макона и Лири в исполнении Уильяма Харта в «Случайном туристе» иллюстрирует крайнюю социальную отчужденность хорошо адаптированной шизоидной личности, о чем мы можем сделать вывод, приняв во внимание его быстрое излечение благодаря любви к Мариел, сыгранной Джиной Девис. В свою очередь распад личности, запечатленный Салли Филд в «Сибилл» представляет раздвоение, которое может быть способом избегания боли.

Психотерапия людей с шизоидной проблемой вращается как вокруг реальной, так и вокруг проецируемой жесткости и неприязненности среды и подобным образом окрашенного предубеждения по отношению к собственному self. Люди этого типа имеют склонность видеть неприязнь и черствость там, где ее нет, к подобной же трактовке самих себя, а также проявляют тенденцию к ненужному тяготению к такого типа неприязненному окружению, в котором их потребности в отношениях были — пусть и далеко не совершенным способом — удовлетворяемы и к которым приспособлены их защитные стратегии. С низким уровнем структурного развития обычно связана история какого-то очень серьезного и сохраняющегося длительное время травматического переживания. Личность проявляет крайнюю неспособность устанавливать связи с другим человеком, тогда как ее подверженность раздвоению и отчуждению развита в высокой степени. На высшем уровне развития появляется больше контактности и социальных навыков при сопутствующей этому тенденции к интеллектуализации и спиритуализации жизни. Тем не менее в общественных ситуациях страх по-прежнему присутствует, разве что немного лучше компенсируемый. В этой клинически построенной корреляции между личностью, группой симптомов и реконструированной личной историей, терапевты подчеркивают роль страха в объяснении и сохранении часто противоположных образов раздвоения и отчуждения, встречающихся у такого рода людей. Наиболее драматическую форму они приобретают у тех, кто пережил какой-то вид физического насилия, сексуального преследования и садистских издевательств, ведущих к экстремальному раздвоению, которое мы наблюдаем в случаях расщепленного сознания. Однако зачастую такое интенсивное переживание страха наблюдается у людей, которые пережили хотя и проблематичные, но значительно менее неприятные личные истории. Во многих таких случаях остается неясным, что именно произошло, но совершенно очевидно, что причиной могло послужить какое-то одно очень болезненное переживание и/или хронически холодное и незаинтересованное социальное окружение.

Многие шизоидные личности на всех уровнях структурного развития проявляют почти автоматическую склонность к раздвоению — чтобы не осознавать свои чувства, не иметь контакта с мыслями, и даже с визуальными воспоминаниями, которые могли бы быть слишком тягостными. В значительной степени такие особы действительно лишены контакта с самим собой и важнейшими аспектами собственного опыта. В особенности они проявляют тенденцию к изолированию чувств от мыслей. Считается, что такая тенденция к отделению от собственного опыта позволяет обезопасить себя от высокого уровня страха, который может проявиться в момент, когда эта защитная стратегия будет «выключена». Однако когда нечто подобное все же случится, такого типа люди чаще всего допускают порядочную дозу ярости, имеющей характер реванша, которая также держится под контролем благодаря отделению от собственного опыта. Типичное лечение шизоидной личности предполагает не только вскрытие и выражение этих сложных чувств, но также обучение лучшим способам контроля над ними. Когда все это происходит, человек становится все более способным к полному уважения чуткому отношению к другим и к допущению и идентификации с по-настоящему благожелательными и заботливыми чувствами по отношению к другим.

Эффективная терапия людей с шизоидным нарушением фактически заключается в выработке более спокойного отношения к людям, к интимности, даже к осознанию зависимости от других, только вслед за этим может прийти понимание, гармоничная адаптация, сочувствие и любовь. Также она подразумевает уменьшение влияния враждебной «выдуманной компании» (Stern, 1985) или интернализованного сурового, а также враждебного, мстительного self. Наконец, важной терапевтической целью для шизоидной личности будет развитие потребностей в отношениях, удовлетворяемых в более развитом интерперсональном контексте, а не в контексте сурового, неприязненного «другого». Терапевтические ошибки по отношению к такого типа личностям обычно проявляются в неверном разложении во времени процесса приспособления к сепарированным чувствам и мыслям, а также к другим людям. С одной стороны хладнокровный и сохраняющий дистанцию терапевт может заключить союз с шизоидной особой в очень интеллектуализованной реконструкции или механической, бихевиоральной терапии, сосредоточенной только на некоторых аспектах проблемы. В противоположность ему, чрезвычайно эмоционально ориентированный терапевт может подгонять клиента к незрелому переживанию эмоционального и социального опыта, который может повлечь за собой повторение психической травмы и таким образом привести к углублению диссоциативной защитной стратегии. Клиенты такого типа очень часто вызывают у терапевтов нетерпение, обусловленное нераспознанностью глубинных пластов ужаса, который вызывает именно такое, упорное неконтролируемое поведение. Отреагирование на них за очень слабые и нерегулярные успехи, не будучи своевременно откорректированным может фактически привести к прерыванию терапии. Возможно в случае шизоидной проблемы, больше, чем какой-либо другой, терапевт обязан создать по меньшей мере поддерживающую среду для потенциала клиента, а с другой стороны соблюдать порядочную осторожность, чтобы не оказывать на него чрезмерного давления близостью, интимностью или пониманием, с которыми его неустойчивая структура могла бы не справиться. Именно такие «корректирующие эмоциональные переживания», предлагаемые в рамках терапии и вырабатываемые вне ее и представляют собой то, что является сущностью желаемой терапии.

Для каждой из характерологических проблем и соответствующей ей структуры характера я разработал таблицу, в которой представил некоторые из ее типичных проявлений. В каждом случае я оперировал следующими категориями: 1) этиология, 2) симптомокомплекс, 3) когнитивный (познавательный) стиль, 4) защита, 5) скриптовое (сценарное) решение и патогенные убеждения, 6) представление self, 7) представления и отношения с объектом, а также 8) эмоциональная характеристика. Хотя подытоживающие характеристики являются в значительной степени упрощенными и, в целом, не допускают разделения в рамках одного континуума структурного развития, я пришел к выводу, что они в эвристическом смысле весьма полезны. В некоторых элементах они повторяются, но эта повторяемость осознанно запланирована; частично потому, что я убежден, что для настоящего овладения этим материалом это зачастую необходимо, а также потому, что свободно изменяющиеся точки зрения и особая в каждом случае лексика, могут быть клинически особенно полезны для более точной идентификации каждого клиента.

Таблица 3. Шизоидный характер

Этиология: Несоответствующая родительская забота — черствость, недостаток эмпатии, холодность, дистанция и отстраненность. Ребенок чувствует себя ненавистным, нежеланным и ничего не значащим. Располагая в младенчестве ограниченными ресурсами, личность может реагировать только уходом, раздвоением или внутренней миграцией. Блокировка самых основных жизненных проявлений и отказ от энергии из внешней действительности, поступающей от других и преимущественно из жизни, приводит к своего рода отмиранию и отключению.

Симптоматика: Хронический страх, избегающее поведение и конфликты в социальных контактах, в ситуациях, требующих доверия и привязанности. Как правило имеются проявления аутодеструктивного, вредного поведения, ненависть или отсутствие акцептации собственного self, очень ограниченные навыки заботы о себе и самоподдержки. Личность часто проявляет неспособность различать собственные чувства и создавать прочные социальные и интимные контакты. В значительной степени человека можно определить, как личность, которая не имеет контакта с собственным self и с другими людьми.

Когнитивный стиль: Изоляция мышления от чувств, зачастую наряду с хорошо развитым абстрактным мышлением. Однако часто слабо развиты конкретные операции, относящиеся к физическому миру: «Социальный» ум часто недоразвит.

Формы защиты: Проекция, отрицание, интеллектуализация, «спиритуализация», уход, изолирование чувств, раздвоение и состояния амнезии. У человека может быть очень слабая память, особенно память межличностных событий, конфликтных по отношению к детству.

Скриптовые решения и патогенные убеждения: «Я не имею права на существование. Мир опасен. Наверное, со мной что-то не так. Если бы я позволил себе ослабить контроль, то мог бы кого-нибудь убить. Я все это разрешу своим интеллектом. Настоящие ответы в этой жизни имеют духовную природу и принадлежат к другому миру».

Репрезентация self. Self воспринимается, как поврежденное, возможно, плохо функционирующее или даже плохое. Личность сомневается в собственном праве на существование и погружается в проблемы интеллектуальные и духовные, которые связывает с собственным интеллектом или собственной духовностью.

Репрезентации объекта и отношения с объектом. Другие воспринимаются как непринимающие, как угроза и значительно могущественнее, чем собственное self. Личность очень чувствительна к сухости, неприязненности социального окружения. Часто проецирует враждебность на других или же вызывает ее путем проективной идентификации.

Эмоциональная характеристика: Человек переживает постоянный страх, а часто даже ужас. Чувства изолированы и/или подавлены. Личность не знает, как она себя чувствует и может казаться холодной, лишенной жизни и контакта с самим собой. Под ее страхом и ужасом скрывается примитивная подавленная ярость.

«Оральная» проблема

Распространенные в клинической практике проблемы, касающиеся вопросов потребностей, зависимости и зависимого преувеличения послужили основой для выделения таких категорий как «оральный» характер, нарушение личности зависимой и созависимой (табл. 4). Подобно всем другим выделенным здесь характерологическим стилям этот также имеет свое начало в клинической практике со взрослыми людьми. Теория развития подкрепилась комбинацией клинического опыта с такого типа личностями, представляет реконструкцию их личных историй с доступными данными о развитии (получаемыми естественным образом или же экспериментально). При ее формировании с самого начала было очевидно, что новорожденный требует пищу почти сразу же после рождения и что его отношение к «питанию» очень легко может стать обобщенным примером для других, удовлетворяющих потребности отношений. В новейших психоаналитических теориях акцент делается на интерперсональные потребности отношений и гармонии между матерью и младенцем. Все теории развития сходятся в подчеркивании значения тех проблем, которые определение «оральный» делает несколько устаревшим, из-за предполагаемого им специфического сужения взгляда. Если же мы воспримем его чисто метафорически, то это определение впоследствии будет весьма полезным.

В любом случае, когда клиницисты опять по-новому открывают у этих пациентов проблемы с «конфигурацией потребностей», появляется история то ли депривации, то ли неспособности родителей удовлетворить потребности ребенка. «Оральный» пациент производит впечатление, что никогда по-настоящему не был удовлетворен этой заботливой и эмоциональной поддержкой, которая является необходимой для каждого существа. Язык тела, подобно предъявляемым претензиям и историческим фактам, в целом, кажется, подтверждает это впечатление неудовлетворенности. Пытаясь реконструировать этиологическую картину такой личности, мы замечаем, что ее защита с психодинамической точки зрения, по своей природе скорее примитивна, а ее отношения, несмотря на изменчивость, имеют простой характер — вращаются вокруг удовлетворения потребностей. В поисках образцов таких примеров развития, мы издавна знали, что маленькие дети с самых ранних минут требуют солидной дозы внимания и эмпатического понимания. Современные исследования подтверждают этот факт (напр. Mahler, Pine, Bergman, 1975; Stern 1985). В клинической практике мы неоднократно убеждались, что люди с такого рода проблемами часто имели родителей, которые не смогли поддерживать с ними отношений даже в первые месяцы их жизни. Главные причины — это депрессия, алкоголизм или же крайне тяжелые условия, которые делали родительскую заботу трудной задачей (напр., одинокие родители, переживания войны или же плохое материальное положение). Такая блокировка со стороны среды или фрустрация естественной зависимости, почти без исключения, увеличивается личностью, которая начинает поддерживать неразрешенную проблему зависимости. Даже у такого типа личностей с самой высокой степенью зависимости, можно четко проследить отсутствие внимания к собственным потребностям, что отличает ее от более гармоничного, относительно self, типа зависимости, которая появляется в симбиотическом характере.

У тех, кто вышел на более высокий уровень адаптации, процесс самоотрицания обычно более заметен. Их потребности вытеснены и/или выражаются в минимальной степени. В действительности эти особы часто воспринимают свои потребности, как чуждые или плохие и требуется исключительная неудовлетворенность, прежде чем они начнут считать их правомочными. Процесс адаптации у таких функционирующих на высоком уровне личностей часто заключается в принятии на себя порядочной ответственности за заботу о других, что часто наблюдается у взрослых детей алкоголиков. Они часто проявляют тенденцию к возложению на себя обязанностей намного больше, чем реально в состоянии выполнять, окончательно попадая в кризис и не давая такой поддержки, которую обещали. Именно в такие периоды отчаяния их потребности проявляются с такой интенсивностью, что требуют быть признанными и — по крайней мере в некоторой степени — удовлетворенными. Однако когда с таким трудом и так болезненно отвоеванное удовлетворение оказывается допущенным (часто с чувством вины), человек очень быстро возвращается к стереотипу отрицания своих потребностей и попыток поощрения потребностей других людей. Как мне кажется, в этом процессе адаптации, предпринимаются попытки 1) поддержания контакта с окружением, которое принципиально не приносит удовлетворения собственных потребностей; 2) переживания суррогатного удовлетворения своих потребностей; 3) «обслуживания» других, чтобы хотя бы они могли удовлетворить свое self.

Данные исследований развития, как наблюдения, так и эксперименты, а также психоаналитическая теория, подтверждают эту самоблокировку потребностей и попытки окружить заботой незадачливого опекуна, появляющиеся уже в самый ранний период жизни. Исследования развития показывают, что младенцы способны реагировать эмпатией на тревогу других людей (Sagi, Haffman 1976; Simner, 1971), что очень рано и быстро способны приспосабливаться к переживаниям фрустраций, касающихся проблем питания (Gunther, 1961), что после десяти месяцев они владеют разными реакциями на проявляемые матерью радость, злость и грусть (Haviland, Lelwica, 1987). Трехмесячный малыш реагирует иначе на чью-то депрессию, выражаемую экспрессией лица и тоном голоса (Tronick и др., 1982). К девяти месяцам ребенок способен заметить согласие между собственным состоянием чувств и эмоциональной экспрессией, появляющейся на чьем-то лице (MacKain и др., 1985) и демонстрировать свое эмпатическое приспособление путем копирования состояния чувств матери (Stern, 1985). По истечении десяти месяцев он уже проявляет способность гармонизации с реакциями радости и злости (Haviland, Lelwica, 1987). Более того, Stern (1985) приводит данные, которые подтверждают мнение, что качество привязанности, которого мы достигаем на первом году жизни, является совершенным фактором, определяющим состояние наших создаваемых другими способами отношений на последующие 5 лет.

Психоаналитическая теория предполагает существование многих инстинктивных переменных состояний и рано развивающихся стратегий защиты, предусматривающих этот род самоотрицания и направленности на поощрение потребностей других людей, которое мы можем наблюдать у оральной личности. Упомянутые стратегии это: идентификация, перенесение, инверсия и обращение против самого себя. Blank (1974), подводя итог психологической теории психоанализа эго, указывает, что все эти познавательные операции развиваются рано, сразу же после самых примитивных защит — вытеснения и проекции. Столь же рано дети проявляют примитивные формы заботы.

Согласно точке зрения характерологического развития, когда возникает блокировка «импульса» потребностей и, как следствие, появляются компромиссы и интернализация, такие решения будут жестко закреплены и неподатливы изменениям вопреки переживаниям, которые потенциально могли бы их изменить. В основе этого, наряду с другими факторами, лежит факт, что потребности личности в отношениях оказались неким образом удовлетворены в этих блокадах и приспособительных операциях и эти действия были выработаны под давлением исключительно болезненной депривации. Являющиеся их фундаментом «патогенные убеждения» (Weiss, Sampson, 1986) и «сценарные решения» (Berne, 1964) обычно предусматривают убежденность, что отключение блокады и допущение потребностей приведет к повторению опыта болезненного разочарования и депривации. Часто также сохраняется уверенность, пусть и неосознаваемая в том, что вследствие неудовлетворения потребностей других людей можно оказаться брошенным. Другие распространенные убеждения, это: «Мне ничего не надо. Всего этого я могу добиться сам. Я нашел себя в самоотдаче и любви. Мои потребности слишком велики и могли бы притеснить других».

Результатом такой неестественной, неудовлетворенной, нечеловеческой жизни, которую невозможно вести вечно, бывает исключительная подверженность оральной личности попадать в состояния серьезного срыва. Часто это физическая болезнь и депрессия. Распространенность физических болезней объясняет факт хронической неудовлетворенности во многих сферах жизни и, тем самым, большую чувствительность к атакам разного рода болезней. Более того, болезнь — это культурно санкционированный способ требования заботы, как со стороны других людей, так и от собственного self, поэтому она могла в прошлом предоставлять единственный случай для того, чтобы компенсаторная оральная личность могла почувствовать заботу своих родителей. В такой ситуации болезнь, особенно более серьезная, это своего рода способ почетного освобождения от часто подавляющих и неосознанно отвергаемых требований взрослой жизни.

«Эмоциональная болезнь», которой является депрессия, может появиться по тем же причинам и поддерживаться ради тех же вторичных выгод. Конечно, депрессия используется также и в функции защитного подавления агрессии, враждебности и значительно более интенсивного, но реального сожаления по поводу депривации и неизбежной утраты self, которую ощущает оральная личность. Во многих случаях оральных характеров с даже минимально эффективной компенсацией наряду с состояниями срыва появляются компенсаторные состояния, которые зачастую более позитивны, но легко переходят в род возвышенности, эйфории и, в чрезвычайных обстоятельствах, в эпизоды мании. В таких состояниях компенсаторный оральный характер имеет склонность к принятию большей ответственности и независимых действий, чем реально способен выполнить, и к созданию слишком оптимистических планов.

Типичный оральный характер часто в не прямо выражаемой убежденности в своей омнипотенции (всемогуществе), в том, что может удовлетворить потребности других людей, проявляет серьезное возвеличивание. Это возвеличивание выполняет защитные функции. Однако в периоды компенсации человек всерьез забывает о себе, что и является основой неизбежности следующего срыва. Во всех структурах характера могут иметь место сопутствующие состояния, которые я альтернативно называю симптоматическим или сломленным self или же компенсаторным или фальшивым self. Обе формы характерологической экспрессии представляют собой защиту от скрывающейся за ними структуры истинного self, которая включает в себя архаические, настоящие и чувственные желания ребенка. Такого типа образец альтернативных состояний более видим в случае многих оральных личностей, которые проявляют тенденцию к таким циклотимным изменениям.

Оральный характер принципиально лишен контакта со своей агрессией и враждебностью. Даже когда он способен идентифицировать свои потребности, он не в состоянии так мобилизовать агрессию, чтобы получить то, что желает или организовать свою жизнь так, чтобы она действительно складывалась благополучно. Его натура, целиком зависимая от степени характерологического развития, пассивна и, как правило, становится еще более пассивной под влиянием страха. Иначе говоря, страх служит не сигналом, мобилизующим агрессию, а носит характер травмы, еще более увеличивающей пассивность. Кроме того, ребенок с замедленным развитием верит, что забота о нем самом — это, на самом деле, дело кого-то другого. В то время, как он может в качестве защиты заниматься другими или переживать срыв, он не способен позаботиться о себе. Агрессия и враждебность часто напоминают о своем присутствии в виде хронического раздражения, которое принципиально расходится с self, но которую нельзя целиком контролировать. В раздражении отражается злость от постоянной неудовлетворенности и глубокая травма по причине необходимости достижения самодостаточности и заботы о других без достижения собственной зрелости.

Одновременно, репрезентация self есть следствие этого напряжения между компенсацией и срывом. Человек попеременно ощущает сам себя то как целиком отдающего, чрезвычайно заботливого, и даже всемогущего в своей способности исцелить мир в компенсаторном состоянии, то недоразвитым, бессильным, поврежденным и истощенным в состоянии срыва. Такая же поляризация помогает при наблюдении и выяснении отношений орального характера с другими людьми, которые чаще всего можно охарактеризовать используя понятие зависимости. Описания орального компенсаторного и созависимого характера в значительной степени неразличимы, хотя созависимое поведение может быть следствием других характерологических решений. В то же время во всех случаях оральной личности, может быть за исключением наиболее компенсированной, другие люди часто воспринимают информацию, что на самом деле личность ищет зависимого поощрения для себя самой. Этот посыл проявляется в тоскливом взгляде, эмоциональных манипуляциях периода срыва и в прозрачной цели заботливости такого человека, который взамен жаждет еще большей заботы.

Так или иначе, рано или поздно, имея дело с оральной личностью, мы почувствуем, что ей никогда и ничего не будет достаточно, что такой человек — как бездонный колодец. И в таком наблюдении много истины. Действительно, обоснованные потребности младенца, ребенка или подростка никогда не были удовлетворены. Что утрачено, то утрачено навсегда. Разрешение этого настолько излечит оральный характер, насколько будет осознано, что человеческие потребности — вещь нормальная и естественная и они могут быть удовлетворены в рамках реальных ограничений взрослых отношений. Теория характерологического развития утверждает, что ослабление блокады и отказ от приспособительных механизмов вызывает также высвобождение естественных органических реакций на людей. Это правда, что человек, находящийся в тисках подавляющих потребностей и злости, может в значительной степени выводить из себя других и обуславливать отвержение и реакции мщения.

Успешно проведенная терапия орального характера поднимает все эти проблемы и осуществляет восстановление отношений личности к собственным потребностям; провозглашает право требовать; учит распознавать свои потребности и выражать их; снижает чувствительность к страху разочарования быть брошенным и отвергнутым по причине такой экспрессии; подтверждает правомочность совершенно естественной злости по поводу переживания фрустрации потребности чувствовать себя нормальным, нуждающимся человеческим существом. Там, где потребности фактически инфантильны и в каком-то смысле серьезно заблокированы в развитии, в настоящий момент уже не может осуществиться их полное удовлетворение — осознание этого факта необходимо. Тем не менее, в то же время личность принципиально способна удовлетворить их в значительно большей степени, чем когда-либо ранее. Обычно я говорю клиентам такого типа: «Ты не можешь получить всего, что тебе нужно, но можешь получить намного больше, чем когда-либо получал». Даже те из нас, кто исключительно нуждаются, могут удовлетворить солидную часть своих потребностей, если только найдут к ним соответствующий подход. Вытеснение потребностей, нерегулярное их удовлетворение или же только в периоды срыва или, наоборот, выражение их в прямой форме — не самые лучшие стратегии в таких ситуациях. Оральный характер, будь он компенсированным или нет, должен научиться тому, что потребности — вещь естественная. Если его потребности будут интенсифицированы и он отнесется к ним искренне, он должен осознать, что они не могут быть удовлетворены замещением, что интимные отношения могут существовать вне их исторических стереотипов, что потребности могут быть взаимоудовлетворяемы и т.д. Более того, он должен уяснить, понять и проработать свои естественные реакции на депривацию и не справляющегося со своими задачами опекуна. Он должен противостоять «оральной ярости», так же, как и жалости, которая вытекает из чувства недостаточности и страха — естественных последствий зависимости от опекуна, на которого нельзя было рассчитывать в момент, когда вся его жизнь зависела от него. Широкомасштабное лечение шизоидного и орального характера было предметом моей первой книги из этой серии, «Характерологическое изменение. Чудо тяжелой работы» (Johnson, 1993 с).

Таблица 4. Оральный характер

Этиология: Невнимательные или недостаточные для удовлетворения потребностей ребенка родители, часто сами чрезмерно требовательные. Ребенок оставляет свою зависимую позицию еще до того, как получит удовлетворение, оставаясь на самом деле хронически нуждающимся и зависимым. Он последовательно старается скрывать эту зависимость, которая может быть явной или же каким-то образом компенсированной, но всегда связана с чувством неудовлетворенности собственного self.

Симптоматика: Личность не получает удовлетворения собственных потребностей, не способна их выражать, не воспринимает факта быть нуждающимся, не умеет сближаться с другими, просить о помощи и удовлетворять собственное self. Возможности заботы о себе и самоподдержки недоразвиты. Личность склоняется скорее к удовлетворению потребностей других людей в степени, превышающей ее возможности и к идентификации с нуждающимися людьми, одновременно скрывая свое сходство с ними. Часты болезни, депрессии или другие проявления срыва, которые вынуждают и оправдывают поддержку, допуская тем самым удовлетворение self. Повторяющиеся попытки компенсирования зависимости, независимо от того, какой они приносят результат.

Когнитивный стиль: Склонность к переходам от мышления гиперактивного, эйфоричного и иногда творческого к отупению, депрессии и оскудению познавательных процессов. В периодах взлета могут выступать ограниченные способности суждения и оценки действительности.

Формы защиты: Отрицание, проекция, идентификация, инверсия, перенесение и обращение против себя самого. Компенсаторная забота о других и состояния вдохновения наряду со срывами в болезни и депрессии, являются формой защиты и связаны с расщеплением self и репрезентации объекта. В чрезмерной ответственности за других и попытках удовлетворения их потребностей проявляется самовозвышение.

Сценарные решения и патогенные убеждения: «Мне ничего не надо; всего этого я достигну самостоятельно. Я нахожу себя в самоотдаче и любви. Мои потребности слишком велики и могли бы притеснить других. Если бы я выразил свои потребности, то испытал бы разочарование, покинутость или отвержение».

Репрезентация self: Расщепление, которое раскрывает дающее, любящее, лечащее, заботливое и сильное self в компенсаторных состояниях и травмированное, опустошенное, слабое, поврежденное и бессильное self в состояниях срыва.

Репрезентации объекта и отношения с объектом: Расщепление с другими, воспринимаемыми как люди, располагающие значительно большими ресурсами, которые могли бы предоставить необходимые ценности и блага или же как слабые, неспособные позаботиться о самих себе и требующие удовлетворения. Такие личности проявляют тенденции к созданию отношений на принципах зависимости или же созависимости. В ситуациях, когда их зависимость очевидна, у других возникает чувство, что они никогда не будут способны сделать для них достаточно много — такой человек действительно не умеет быть удовлетворенным.

Эмоциональная характеристика: Такие личности подвержены влиянию циклотимных паттернов, эйфории и мании переплетающимися с физическими срывами и депрессией. Они лишены контакта с импульсами агрессии и враждебности, но легко впадают в раздражение. Часто проявляют страх одиночества, страх быть покинутым и ревность.

Психотерапия характера

В книге С. Джонсон рассматривает: характерологические проблемы, связанные с привязанностью, шизоидный характер, оральный характер, симбиотический характер, нарциссический характер, истрионическая личность, навязчиво-компульсивная личность, а также касается вопроса терапевтических целей для отдельных структур характера и др. «Я надеюсь, что мой труд будет понятен любому студенту-старшекурснику и что каждому читателю она поможет ответить и на его вопросы, касающиеся человеческой природы и сущности сумасшествия. Надеюсь также, что она будет способствовать установлению понятийной плоскости, благодаря которой можно будет различать способы поведения с нарушениями, имеющими место не только в психотерапии, но и в повседневной жизни в межличностных отношениях», — С. Джонсон.