Психотерапия характера

Глава 7. Симбиотический характер: присвоенный ребенок

Подобно другим характерологическим проблема, симбиотическая проблема имеет экзистенциальное значение и проявляется на протяжении всей жизни. От момента отнятия от материнской груди, овладения навыками ходьбы до оставления дома и наконец выхода на пенсию снова и снова появляются возможности для совершенствования процесса индивидуации и обретения новой идентичности. Чтобы стать самим собой и добиться свободы в той области, в которой каждый из нас страдает по причине функциональной психопатологии, мы должны отделиться от той роли, которую мы усвоили в родительской среде. Мы можем тут многому научиться у тех, жизненные проблемы которых самым очевидным образом связаны с трудностями с отделением и формированием идентичности. Стратегии, проверенные в ходе высвобождения «симбиотического характера», могут иметь почти универсальное значение. Оптимально интегрироваться с другими, в то же время оставаясь самостоятельным — вот удел лишь самых разумных и самых счастливых.

Этиология

Квинтесенцией симбиотической этиологии является следующий процесс. Естественные попытки отделения оказываются, по причине страха родителей, заблокированными или же активно караются. В это же время природные способности ребенка к эмпатическому отражению встречают чрезмерную поддержку и одобрение со стороны родителей, которые для подкрепления чувства собственной значимости и безопасности нуждаются в состоянии слияния с ребенком.

Все исследования развития, не зависимо от того, носили ли они характер естественного наблюдения или эксперимента, подтверждают наличие у ребенка на самых ранних месяцах жизни принципиальной потребности в родителях — для заботливого удовлетворения потребностей, для отношений и соответствующих регуляций. Осуществленный Stern (1985) обзор результатов исследований развития регистрирует факт необычайно сильной привязанности между матерью и младенцем в первый год жизни. Хотя Stern оспаривает психоаналитическую концепцию иллюзии слияния с матерью, все же его работы свидетельствуют о том, что детский опыт действительно основывается на исключительной бихевиоральной унии с матерью и что с очень раннего возраста общая чувствительность ребенка к другим людям, принимающая особые формы в случае с матерью с особым характером, имеет необычайно важное значение.

Вместе с потребностью отношений и всего, что с ней связано, появляется естественная человеческая потребность индивидуации. Когда она впервые проявляется у младенца? По моему мнению, ответ на этот вопрос зависит от того, какой тип автономии мы имеем ввиду. Уже в первые дни жизни ребенок инициирует и предпринимает попытки сепарироваться от опекуна через зрительный контакт, над которым он осуществляет контроль. Характерные проявления отсутствия интереса со стороны родителей или вмешательства могут появляться уже с момента, когда этот канал начнет использоваться как средство для проявления чрезмерной близости либо дистанции. Ребенок развивает и увеличивает свою способность выходить за орбиту родительского влияния, когда начинает ходить, примерно на 10-ом месяце жизни. Mahler отметила, что в ходе «фазы упражнений», инициированной этой переменой, ребенок становится более независимым, в своих действиях проявляет чувства собственной значимости, более устойчив к трудностям и в целом более склонен идти на риск. Наверняка ребенок будет развиваться иначе, если в этих первых переживаниях встретит поддержку, радость и свободное разрешение, чем если эти первые проявления независимости будут восприняты со страхом, будут встречены наказанием или чрезмерным сдерживанием. Исследования развития показывают, что уже десятимесячный ребенок ждет от матери сигнала, подтверждающего безопасность его смелых шагов (Emde and Sorce, 1983). Боязливая, чрезмерно хлопотливая мать будет постоянно сигнализировать, что такие попытки инициации небезопасны, а ребенок непреднамеренно осуществит интроекцию ее общей, исполненной страха, точки зрения. В итоге детский подход к такого типа самоэкспрессии не будет результатом прямого опыта, попыток и возможных ошибок, а станет скорее адаптированным стандартом — излишне консервативным, стесняющим и вызывающим страх.

Такая инкорпоративная интроекция внешних стандартов является прототипом общей симбиотической идентичности. Эта идентичность, усвоенная целиком как функция опыта, приобретенного в отношениях с родителями, но не идентичность, которая была развита из целостного опыта интеракции между self и окружением. Из этого факта вытекает определенный терапевтический принцип, который, согласно моему опыту, оказывается полезным в случае с любым симбиотическим характером. Выражаясь проще, главные тезисы этого принципа таковы: «Это не то, кем ты являешься на самом деле» и «Это не ты». Такого типа прямое вмешательство снова и снова напоминает личности о необходимости проверки ее стандартов, убеждений, реакций и т.п. на основе ее актуального восприятия самой себя и окружающего ее мира и таким образом направляет процесс индивидуации и приглашает развивать истинное self.

Эксперименты в психологии развития (напр. Stern, 1985) показывают, что дети открывают для себя факты существования в мире других независимых мыслей, а также то, что другие переживают изменяющиеся субъективные состояния уже между седьмым и девятым месяцами жизни. Более же натуралистические наблюдения, проведенные Mahler, показывают, что пятнадцатимесячные дети проявляют уже более заметную активность, свидетельствующую о понимании ими собственных переживаний как отличных от переживаний других людей, но разделяемых с другими. Период повторного сближения (от 15 до 24 месяца) связан с возвращением ребенка от фазы упражнений к более интенсивным отношениям с родителями. Он начинается в момент, когда ребенок начинает приносить родителям разные предметы, скорее всего желая, чтобы они разделили с ним его детский опыт отношений с ними. Хотя исследования развития свидетельствуют, что дети еще ранее осознают существование отдельной субъективности, однако, возможно только в период повторного сближения они начинают полнее оценивать последствия этого факта и более очевидным образом на его основании действовать.

Как заметил Spitz (1982), в это же время дети открывают для себя всю прелесть слова «нет». Подобно молодежи с их громкой музыкой и экстравагантными прическами, дети в фазе нового сближения начинают проявлять свою автономную идентичность демонстрируя противоположную точку зрения. То, как ребенок будет чувствовать себя, представляя этот вид автономии и домогаясь такого проявления внимания, будет зависеть от того, как окружение будет реагировать на различные формы экспрессии его идентичности и поисков нового вида интимности. В этот ограниченный начальный период индивидуации мы могли бы задать себе несколько важных вопросов: Может ли ребенок позволить себе некоторое ограниченное отрицание? Может его сопротивление встречает некритичную лояльность и удовлетворение его желаний, а возможно оно жестоко наказывается? Имеет ли он возможность некоторых интерсубъективных переживаний, а если так, то происходит ли в них изменение в роли ведущего и роли ведомого? Ставится ли этот интерсубъективный опыт в зависимость от выполнения ребенком каких-либо наших желаний или контроля над какими-то сторонами его личности?

Такого рода опыт — самый ранний, который уже влияет на индивидуальное чувство независимости — чувство значительно ослабленное в случае с любым симбиотическим характером. Типичная симбиотическая личность ищет определения своих жизненных ценностей вне себя самой. Она имеет очень ограниченное сознание собственных предпочтений и того, что ей не нравится, поскольку она не получила разрешения на их спонтанное развитие и адекватной поддержки в этой области. Отражая других, она испытывает большую защищенность — она присваивает себе фальшивое self, что является для нее «операцией безопасности». В свою очередь переживания агрессии, ассертивности и особенно противопоставления воспринимаются как опасные.

Несколько другой тип проблем, касающихся автономии, зарождается, как показал Фрейд, под влиянием требований среды по социализации ребенка. Около второго года жизни другое отношение формируется к вопросам туалета, а также другим социальным требованиям. То, каким образом реализуются эти задачи, наверняка влияет на чувство автономии ребенка. Соответствует ли время предъявления ему таких требований уровню его умений и появляющейся предрасположенности быть социализованным? Является ли позиция родителей в этом вопросе жесткой или же они способны «быть гибкими? Встречает ли ребенок в случае ошибки или неудачи мягкую корректировку или серьезное наказание и унижение? Разрешен ли ребенку какой-либо вид самоконтроля или же он фактически или символически преодолен (например, едой, клизмами и т.п.)? Иными словами, существует ли какая-либо интеракция между способностями, стремлениями и талантами ребенка и желаниями среды, или же он оказался жестоко подчинен и каким-либо другим способом травмирован? Разрешены ли умеренные проявления его воли или же они решительно ломаются? Если дело дойдет до сокрушения воли, то жизненная проблема выйдет за рамки простого подчинения и, как мне кажется, точнее будет отделить возникшую формацию от симбиотической, определив ее как мазохистскую. Однако вероятно обе эти проблемы — мазохистская и симбиотическая — как правило появляются вместе, поскольку представляют собой варианты разных форм одной и той же фрустрации. Если я их разделяю, то не по причине привязанности к какой-либо модели развития, но ввиду их клинической полезности. Не смотря на то, что в обоих типах характера имеется определенное сходство и то, что они могут параллельно сосуществовать в одной личности, все же в области симптомов и терапевтических задач можно обнаружить очевидные различия. Три представленные формы автономии мы можем охарактеризовать как проявления индивидуальных представлений о собственной ценности, риске и самоконтроле. Наши жизненные воспоминания содержат такие переживания, которые дают нам шанс дополнительно чему-то научиться или пересмотреть прежние убеждения — у нас всегда есть возможность что-то изменить. В то же время первые несколько переживаний в этих областях жизни приобретают, особенно для молодых людей, исключительное значение, если вдобавок эти переживания носили травмирующий характер и если есть большая вероятность, что умения, стратегии и способы защиты, использованные для того чтобы справиться с этой травмой, могут закрепиться. Эта вполне реальная блокировка развития будет оказывать давление на всю последующую жизнь в моменты, когда придется прибегать к недоразвитым формам чувства автономии. Также родители, у которых возникали проблемы с детскими проявлениями экспрессии автономии на десятом месяце жизни, будут иметь подобные трудности с дальнейшими формами автономной экспрессии. Таким образом, первая ситуация, когда проблема становится важной, предоставляет общий образец будущих форм конфронтации. Комбинация блокировки развития с последовательно негативной реакцией окружения на попытки риска, на проявления собственной значимости и самоконтроля часто вызывает уменьшение потенциальных эффектов новых переживаний, которые могли бы привести к позитивным изменениям. По этой причине во всем остальном нормальный взрослый человек по-прежнему будет пользоваться защитой, стратегией и системой убеждений, которые являются почти прямой производной его опыта из самого раннего детства. Это феномен, который все мы с трудом можем воспринять, становится все более достоверным для терапевтов, которые случай за случаем получают возможность убедиться, как эта общая модель психопатологии подтверждается их профессиональным опытом. Также воспринимают его страдающие клиенты, которые на себе ощущают инфантильность собственного симптоматического поведения, отношений и чувств, словно оторванных от их взрослых переживаний и знаний. Особенно в ходе анализа они осознают, что симптоматическая часть их действительности основывается на такой модели мира и их личности, которая серьезно расходится с актуальной реальностью. Иногда без психотерапии, а чаще всего уже после небольшой ее дозы, они способны убедиться: «Это не я. Это не то, что есть на самом деле». Рассуждая о насущном недостатке self в симбиотическом характере, важно бывает понять, каким образом это self формируется. Следует уяснить также, как построены внутренние функции и структуры, а также каким образом внешние функции интернализуются и модифицируют существующие структуры. Лично я сам убедился, что психоаналитическая теория развития и наблюдения, равно как и концепции Пиаже, бывают чрезвычайно полезны, чтобы понять это. В принципе то, что зарождается внутри, домогается «оптимального удовлетворения» вырисовывающейся личности через соответствующее отражение ее вновь формирующихся умений. Этот «блеск в глазах матери» (Mahler), когда ребенок приобретает навык хождения, речи и когда проходит процесс индивидуации в течение периода детства вплоть до юношеского возраста, представляет собой проявление требуемой поддержки. В это же время окружение должно обеспечить оптимальную по своей силе фрустрацию умений, концепций и т.д., которые необходимы ребенку. Таким образом self развивается в ходе его тренировки. Выражаясь классическим языком, речь идет об укреплении self путем «тренировки функций». Интернализация, то есть процесс, при котором то, что является внешним по отношению к self усваивается и становится собственным, может быть представлена иерархическим образом. На самом низком уровне развития или сознания, если мы пожелаем так это назвать, имеет место процесс, который будет называться «инкорпоративной интроекцией». В этом случае личность словно впитывает другого человека целиком, без ассимиляции его в пределы собственного self. He происходит некоего процесса переваривания, при котором то, что снаружи, переходит в то что внутри. Инкорпоративная интроекция в некотором роде напоминает концепцию Kohut о перенесении в виде слияния, в которой личность воспринимает другого человека в буквальном смысле как часть самой себя, будучи не в состоянии ни осуществить необходимое разграничение, ни различить реальные границы.

Описывая это, я часто вспоминаю фотографию ужа, только что проглотившего кролика. Пока его пищеварительный процесс не разложит добычу, уж будет выглядеть не как уж, а скорее как бесформенная конфигурация ужа и кролика. В психологической литературе это часто определяется, как неассимилированный интроект или же как пример инкорпорации. Такого рода явление зачастую имеет место у молодой, или в какой-то другой области незрелой особы, которая становится сторонником и носителем какой-то веры: религиозной, философской или политической, не развив полного понимания лежащей в ее основе структуры убеждений. Такого типа шаги предпринимаются от недостатка хорошо развитого self, поскольку инкорпоративная интроекция поддерживает поврежденное self.

На более высоком уровне развития появляется процесс идентификации, в ходе которого личность копирует, заимствует либо сливается в своей идентичности с кем-то другим. В психоаналитической теории принято полагать, что первичная идентификация появляется в тот период младенчества, когда процесс различения между собой и другими у личности еще впереди. Вторичная идентификация — есть феномен того же рода, но она связана уже с различением факта отдельности других людей. Хотя работы Stern и других исследователей поставили под сомнение такое различение, по-прежнему стоит помнить, что процесс идентификации может проходить при разной степени его осознанности. Осознанная и избирательная идентификация происходит при более широком участии познавательных факторов и потому в смысле развития она более изысканна. Этот процесс можно сравнить с описанным Kohut процессом близнецового перенесения, в котором self и другой воспринимаются как идентичные, а также с понятием идеализационного перенесения, где личность старается воспроизводить и состязаться с какой-то (берущей над ней верх) особой.

На более высоком уровне развития появляется феномен, именуемый мною интернализацией, в которой уже происходят процессы ассимиляции или аккомодации, отвечающие за то, чтобы то, что принимается, стало фактически присвоенным. Таким образом, интернализация требует какой-то работы. Вероятнее всего будет необходимо также требующее времени усилие, основанное на согласовании поступающих извне идей, убеждений или функций с уже существующим опытом и средствами выражения self таким образом, чтобы добиться целостности и интеграции с другими формами экспрессии. Именно на этом основывается процесс ассимиляции. Еще больше усилий потребуется в случае возникновения необходимости применения описанного Piaget (1936) процесса аккомодации. В этой ситуации с целью комплексного усвоения нового, заимствованного извне материала личность вынуждена осуществить активное изменение какой-то части структуры своего self. Во всех примерах этой «преобразующей интернализации» (Kohut, 1984) нужно будет проработать какие-то напряженности и фрустрации. Этот факт, как мне кажется, лежит в основе расхожего мнения, что «трудности воспитывают характер».

Каким же образом протекают все эти процессы в случае формирования self симбиотического характера? В большей или меньшей степени внешние требования процесса индивидуации не находят надлежащего отражения, признания и вознаграждения. В особенности же это касается идей, умений, амбиций и поведения, ведущего к различению между личностью и опекуном или к какой-либо форме сепарации. Наоборот, они игнорируются или даже активно наказываются. Для симбиотической этиологии симптоматична ситуация, в которой опекун помогает личности избегать каких бы то ни было фрустраций, которые могли бы привести ее к необходимости развивать инициативность в решении жизненных проблем. Таким образом, налицо сочетание чрезмерно удовлетворяющей любые потребности зависимости с недооценкой собственной инициативы. В результате формируется «self, которое я не могу назвать своим собственным» — со сниженным чувством самоценности, значения собственного влияния, инициативы и идентичности.

Именно поэтому в значительной мере жизненная задача симбиотической личности заключается в том, чтобы открыть и развить собственное self. Выражаться это будет в открытии врожденных умений, склонностей и талантов, которые по ходу могли бы преобразоваться в интересы, предпочтения, увлечения и т.д. Это может быть предрасположенность к занятиям спортом, искусством или наукой, которая, будучи некультивируемой, исчезла и поэтому как прежде требует выявления, поддержки и укрепления. Одновременно требуется, конечно, своего рода повторное достижение степени собственного развития в области идентификации, идеализации и интроекции. Необходимо, чтобы симбиотическая личность осознала собственную склонность или подверженность неполной или неадекватной интернализации тех структур и функций, которые должны до определенной степени развиться в ней на базе внешних образцов.

Я думаю, что самая главная трудность в лечении симбиотического характера заключается в преодолении естественной выгоды для личности того состояния, в котором она пребывает — пассивного отношения к собственным внутренним импульсам и одновременно заимствования идентичности у других. Стратегии такого типа так глубоко укоренились, до такой степени не требуют усилий и настолько облегчают обретение временного чувства удовлетворения и избегание неприятных фрустраций, что их искоренение зачастую бывает очень трудным. Поэтому нет ничего удивительного в том, что симбиотическая характерологическая проблема часто обнаруживается у людей, имеющих склонность к компульсивному перееданию. Такого рода инкорпорация успокаивает, заполняет ощущаемую пустоту и часто служит отсечению неприятных чувств, снимая необходимость сохранять своего рода дисциплину в социальной и интеллектуальной жизни личности — дисциплину, которая у таких людей как правило более сурова, являясь следствием истории недостаточной поддержки в процессе индивидуации и чрезмерного поощрения состояния зависимости.

Подводя итог, основной посыл, который симбиотическая личность получила от своего родителя, можно выразить словами: «Ты можешь получить от меня все блага, которые необходимы, только тогда, когда отречешься от собственного развития. Ты можешь иметь либо меня, либо себя». В такой ситуации автономия в какой бы то ни было форме становится опасной. В итоге потребность в ней оказывается вытесненной и вместе с ней будет подавлена естественная агрессия, необходимая для осуществления сепарации. Вместо этого зачастую развиваются и совершенствуются компромиссные решения классического невротического характера, благодаря которым появляется возможность создания некой видимости автономии с одновременной гарантией ужасающей перспективы оказаться брошенным. Именно в этом кроется причина внутреннего конфликта симбиотического характера, который можно объяснить при помощи классической психоаналитической модели: жажда автономии и страх перед ней. Поэтому дефицит симбиотического характера проявляется в блокировке развития, касающейся этой проблемы и приводит в последствии к неумению учиться. Это касается неспособности к четкому установлению границ self-другие, развитию чувства безопасности в рискованных ситуациях, чувства самоценности и в целом — хорошего ощущения собственного self. Вместо этого происходит развитие фальшивого self с хамелеоновой природой, при котором идентичность личности обнаруживается не в ней самой, а в других людях.

Поведение, чувства, мышление

Поведение

Жизнь симбиотической личности крайне зависит от внешних объектов. Нет такой сферы ее жизни, которая не была бы почти постоянно связана с другими, а независимая, автономная или лишенная связи с другими людьми активность не воспринималась бы как опасная, эгоистическая, аморальная и болезненная для других людей. Симбиотическая личность представляет себя только в отношениях с другими и имеет серьезные проблемы в ситуациях когда надо предпринять самостоятельные действия, если другой в них каким-то образом не присутствует. Поэтому потребность контакта с другой личностью превращается в необходимость в ходе инициирования активности, а ответ с ее стороны (со стороны другого) необходим для ее поддержания.

Одна из пациенток вспоминала, что, как только она начинала более подробно интересоваться изучением какой-нибудь книги, то сразу начинала думать о своих подругах и семье, размышляя, что в ней (книге) могло бы их заинтересовать или быть для них полезным. Тогда ее собственный интерес к этой книге исчезал, и она больше не могла уже должным образом сосредоточиться на том, что читала. В итоге она больше никогда к ней с интересом не возвращалась и вытесняла то, что доставляло ей огромное удовольствие.

Когда симбиотическая личность достигает определенного инсайта, оказывается, что она обнаруживает в себе мало естественных, спонтанных интересов, не знает, какая активность, хобби или сфера жизни привлекают ее лично. Скорее всего ей будет недоставать хорошо развитого вкуса, поскольку ее предпочтения и активность будут скорее перениматься у кого-то, чем фактически усваиваться. Это явление есть отражение недостаточности действительно развитого чувства собственного self, отдельного от любых других отношений. Она формирует себя по образцу или эталону других людей и, в некотором смысле, находит свое единственное реальное чувство self растворяясь в других.

Такое отсутствие границ self- другой приводит к тому, что симбиотическая личность чрезвычайно чутка к эмоциональным состояниям других людей. Она очень легко может оказаться поглощенной или подчиненной чувствам других людей — они легко могут вывести ее из равновесия. Особо чувствительна она будет к проявлениям раздражения и неприязни со стороны каких-то значимых особ и будет склонна интерпретировать такие сигналы как угрозу оказаться отвергнутой и покинутой. Именно поэтому в рамках важных для нее отношений эмоциональные нарушения будут переживанием неприятным, и даже дезорганизующим и большая доля симбиотической активности, как познавательной, так и бихевиоральной, будет направляться на восстановление утраченного равновесия.

Хотя такие склонности могут повлечь серьезные проблемы, хорошо функционирующие симбиотические личности могут особенно хорошо приспосабливаться с потребностями и чувствами других людей и иметь глубокие способности к эмпатии. Умение вчувствоваться в чье-то положение может служить им так долго, пока отношения с этой личностью относительно свободны от конфликтов и не вызывают чувство угрозы.

Наверное самым интересным аспектом симбиотического поведения является их склонность предаваться такому образу мыслей и поведения, цель которых — избежать настоящих патогенных отношений. В поведении это может проявляться в выборе друзей, приятелей и партнеров, которые каким-то значительным образом увеличивают связывающие черты оригинального объекта или воспроизводство их в других людях с помощью механизма проективной идентификации. Жизнь симбиотической личности часто заполнена людьми, которых очень легко эмоционально ранить, которые активно и пассивно требуют необходимой им поддержки и которых в конечном итоге очень трудно удовлетворить. Короче говоря, симбиотическая личность выбирает для близких отношений таких людей, которые оправдывают ее проекции, или старается им помочь, чтобы они предоставили ей такое оправдание. Таким образом, симбиотический характер решается на выполнение каких-то функций и, тем самым, приобретает self. Растворяясь в других, он избавляется от ощущения пустоты и фрагментации self. Такого рода погружение в другого человека, по крайней мере временами, может выглядеть в поведенческой сфере как компульсивное, а в познавательной — как навязчивое. Именно поэтому личность с симбиотической проблемой может быть склонна заходить слишком далеко в объединительных действиях и приспосабливаться к другим людям, особенно если это позволяет уменьшить их негативные реакции. Личность не только присваивает себе негативные состояния других людей, но и принимает на себя ответственность за них.

В психотерапии интерпретация поддерживания патогенных отношений является как правило постоянным предметом в лечении симбиотической особы. Однако важно помнить, что принятие такой интерпретации и частичное ограничение связанных с ней действий вызовет страх, чувство вины и даже опустошенности собственного self. Именно поэтому насколько симбиотик может существовать, будучи постоянно занятым, будь то приспосабливанием к другим людям или их отрицанием, настолько жизнь без такого рода внешнего отнесения может фактически казаться ему невозможной, если не сказать — аморальной. Работы Fairbairn (1974) помогают понять, какую роль в поддержании психопатологии играет глубокая человеческая потребность в связях с объектом.

Личность, развившая в себе симбиотический характер, часто становится тем, на кого ложится ответственность за семейную боль. Кажется, будто вся ее боль родилась в ней не обязательно в процессе приобретения собственного опыта, а путем какого-то некритичного усвоения. Очевидная ловушка кроется в том, что личность возлагает на себя ответственность за нечто столь обширное, чего с лихвой хватило бы на целые поколения — сила личности не многого стоит в этой ситуации. Принять ответственность может невинный эгоцентричный ребенок, который не осознает всей огромности той ноши, которую он на себя взвалил. Психопатологию симбиотической личности лучше можно понять, если рассматривать ее как экспрессию былой семейной патологии, а не только как простое следствие травматического опыта, приобретенного непосредственно пациентом. Этим объясняется факт, что в своих крайних проявлениях симбиотические симптомы воспринимаются такой личностью как совершенно чуждые, и что даже опытному аналитику бывает трудно увидеть в них следствие собственной истории пациента, а не более общую историю семьи. В тех ситуациях, когда будет отсутствовать конфликт, касающийся аккомодации, вовлечения или растворения личности, проблем будет меньше. Личностную агрессию и естественную потребность аутоэкспрессии однако не так-то уж легко уничтожить. Так же, как и в случаях с другими характерологическими адаптациями, мы здесь имеем дело с компромиссным разрешением неразрешимой проблемы. Здесь существуют все те же громадные накопления сожаления, направленные на других за то, что они были причиной болезненных состояний страха, чувства вины, депрессии и давящей тяжести, а также за подавление естественной агрессии и аутоэкспрессии.

Что же происходит с агрессией и аутоэкспресией? Они преобразуются в сопротивление требованиям аккомодации, влекущее за собой конфликт и/или обращаются против собственного self. Сопротивление может принимать несколько форм. Самой распространенной формой пассивного сопротивления является уход от деятельности в разных областях активности, забывание или другие способы отказа или фрустрации других. В таких случаях сопротивление — пусть даже поддающееся вытеснению — по-прежнему может вызывать сильное чувство вины. Как только оно станет более активным или сознательным, то часто начинает становится более жестким и тогда личность оказывается чрезвычайно чувствительной к малейшим проявлениям вмешательства со стороны других людей. В психотерапии такого рода личность, такое явление — далеко не редкость, поскольку их границы self-другой не могут регулироваться плавно. Симбиотическая личность, будучи в центре этих изменений, напоминает подростка, который добивается уважения к своим «правам», и если терапевт не сможет поддержать ее в процессе развития более плавного регулирования, клиент может застрять в этой позиции. Сопротивление по отношению к другим зачастую является просто обратной стороной аккомодации. В обоих случаях self обнаруживается именно в отношениях с другими, то ли путем приспособления к ним, то ли путем отвергания их, но в любом случае не путем самоактивации.

Даже если реальный другой человек не находится непосредственно в поле зрения, в дальнейшем симбиотическое поведение более четко можно отобразить через аккомодацию или сопротивление, оказываемое «воображаемому товарищу» (Stern, 1985) который очень требователен и которого часто бывает трудно удовлетворить. Сохраняя ту же самую активность, личность продолжает ту роль, к которой в отношениях с другим человеком привыкла, и таким образом защищает свое фальшивое чувство self. Поэтому независимо от того, обеспечивается ли оригинальный объект отношений через нахождение или создание другого, который оправдает нашу проекцию и относительно которого мы сможем формировать нашу жизнь, приспосабливаясь или оказывая сопротивление, или же он переживается исключительно интрапсихически (напр., в форме беспрестанных болезненных раздумий, опасений), сохранение настоящей роли в предыдущих отношениях становится сущностью жизни такой личности. Когда такой вид отношений уже не может поддерживаться, симбиотический характер переживает то, что Masterson назвал депрессией покинутости — он испытывает огромные сложности при попытках побудить себя к действию, панику, ужасающую пустоту одиночества и фрагментацию self. В этом состоянии личность начинает в очередной раз переживать кризис нового сближения; вновь лишенная необходимых связей и поддержки, она будет одинока со своим ослабленным self, для которого индивидуация, сепарация и автономная активность может означать лишь продолжение ужасающего одиночества. Корректирующий эмоциональный опыт психотерапии в случае с этой структурой характера основывается на открытии, что аутоэкспрессия также может получить поддержку. Однако аутоэкспрессия создает «опасную ситуацию» и клиент должен будет пройти через процесс снижения чувствительности, как в рамках терапии, так и вне ее. Такая личность будет нуждаться в поддержке в ходе отделения от ограничивающих ее отношений, независимо от того, будут ли они интрапсихическими, возникшими в переносе или реальными.

Чувства

В эмоциональной сфере симбиотический характер отличают чаще всего его трудности в отношениях с агрессией. В самом лучшем случае такую личность в прошлом отговаривали, а в самом худшем жестоко наказывали за любые проявления агрессивности, которая так или иначе тесно связана с процессом сепарации. Таким образом у нее не было возможности развиться в хорошо регулируемую ассертивность (самоутверждение). Симбиотическая агрессия скорее вытесняется или же, как в примере состояний borderline, резко обращается против собственного self. На самом низком уровне континуума развития эго враждебность может проявляться в форме свободно выражаемой ярости в ответ на отдаление других или негативное отношение с их стороны или же, наоборот, когда другие, как им кажется, пытаются вмешаться или же угрожают личности полным подчинением. На более высоких уровнях развития эго этой структуры характера, в большинстве случаев появляется больше защитных механизмов и экспрессия враждебности становится более пассивной и сложной.

Враждебность существует как ответ на не поддающееся удовлетворению обязательство, к которому личность вынуждена была приспособиться: угрозу оказаться покинутым по причине индивидуации. Поэтому она проявляется особенно в те моменты, когда имеет место некая угроза брошенности или растворения личности. Проблема заключается в том, что чувства, связанные с этой враждебностью, были в значительной степени закреплены в виде опыта и структуры убеждений очень маленького ребенка. Он верит, что экспрессия враждебности будет либо слишком деструктивна и неприятна для других, или же совершенно неэффективна. Недостаточно контролируемая симбиотическая личность borderline чаще будет воспринимать свою враждебность как неэффективную, а чрезмерно контролирующий себя симбиотик будет более склонен воспринимать ее как деструктивную. Однако эта тенденция может быть совершенно перевернута — пациент типа borderline может склоняться к часто более осознанному магическому мышлению, как будто бы его враждебность деструктивна, а лучше функционирующая личность может считать свои излишне контролируемые реакции фактически неэффективными. Таким образом, по обе стороны континуума развития существует поляризация в вопросе переживания и выражения враждебности и начиная с симбиотического нарушения характера вплоть до стиля характера, мы везде имеем дело с недостаточностью хорошо регулируемой, направленной на определенную цель и поддерживаемой враждебности.

Особенно ценные замечания по поводу значения агрессии в процессе индивидуации высказал Winnicot (1971). Он словно бы в буквальном смысле верил, что ребенок обнаруживает то, что не является его частью, пытаясь что-то уничтожить и убеждаясь, что не может этого сделать. Новейшие исследования развития наверняка бы поставили под сомнение эту крайнюю точку зрения теории отношений с объектом. Однако агрессия по-прежнему остается движущей силой сепарации. Таким образом подтверждается существование различий. Стоит принять во внимание также и то, что ребенок может легко поддаться страху ранить себя или других своей агрессией (например, по принципу мести или уничтожения объекта). В зависимости от того, насколько сильна в нем иллюзия о «всемогущей ответственности», он может верить, что в его агрессии скрывается реальная сила наносить раны и разрушать. Таким образом, то, что необходимо для процесса сепарации, создает в классическом аналитическом значении опасную ситуацию, разжигая тем самым конфликт. Импульс или желание выражения агрессии вызывает целый комплекс страхов. Если родитель сможет взять себя в руки и выдержать такой приступ агрессии, то тем самым снизит чувствительность ребенка к его страхам и поспособствует развитию правильного восприятия действительности — что агрессия вовсе не обязательно ранит, разрушает и ведет к травмирующей мести. Именно это и подразумевал Winnicott, когда писал: «В наших бессознательных фантазиях созревание неотделимо от агрессии [...] Если ребенок должен стать взрослым, то это развитие достигается путем убиения тела взрослого человека (бессознательно)» (1971, s. 144-145).

Проблема симбиотического характера состоит в том, что необходимой для развития агрессии не дают права голоса, в то же время создается и закрепляется фантазия, что она будто бы всегда была травмирующей и опасной. Таким образом, формирование взрослой личности через агрессию оказывается ограниченным, результатом чего является отставание в развитии.

Для ясности наверняка стоит уточнить значение слова «симбиоз», в котором оно здесь используется. Этот термин не относится к иллюзии, что: «Мама и я — это целое» (Silverman, Weinberger, 1985). Он скорее отражает типичное для этой структуры чувство, что self, лишенное связи с другим, каким-то очень значимым образом оказывается пустым.

В условиях здорового развития детские агрессивные реакции встречают как оптимальную благосклонность, так и оптимальную фрустрацию. Ему разрешается обнаружить, что агрессия позволительна, и даже поощряют выражать ее, но в пределах неких установленных границ. В результате этого постоянного процесса ребенок учится соответствующим образом регулировать агрессию и таким образом становится способным к более частому ее выражению в какой-то умеренной степени и к более точной оценке своих агрессивных реакций. Если этот процесс не осуществится, то мы будем иметь дело с крайне противоположными реакциями на проблемы экспрессии и оценки агрессивности. В случае с симбиотическим характером, размещающимся в середине континуума структурного развития, это, как правило, будет агрессия, излишне контролируемая, с сильным страхом нанести ущерб и боязнью мести в ответ на минимально агрессивную экспрессию, соединенная с требующими выхода крайне агрессивными фантазиями, мечтами и даже поведением, представляющим для личности опыт опасный и не связанный с ее эго. На более низком уровне континуума структурного развития, где появляется патология borderline, часто будут выступать эпизодическая утрата контроля над импульсами агрессии, которые фактически могут оказаться деструктивными и приводить к мстительным реакциям. Одновременно личность borderline может часто воспринимать агрессию как оправдание своего поведения.

Если естественная агрессия будет подавлена и если начнет разрастаться внутренняя травма, то агрессивным импульсам все более будет сопутствовать нарастающая враждебность, которая фактически является деструктивной и которая, будучи выраженной, провоцирует реакции мщения. Если это случится и личность утратит границу между агрессивностью и враждебностью, то иллюзия опасности перестанет быть только иллюзией. Детские обманчивые представления, касающиеся агрессии, основанные на родительском подтверждении этой иллюзии, а также прогрессирующее изменение в отношении между агрессией и враждебностью приведут к тому, что то, что было иллюзией, становится реальностью. В конце концов, в зависимости от степени блокировки развития, личность будет вынуждена справляться с сильными импульсами агрессии и враждебности при ограниченных личных ресурсах, которые позволили бы ей справиться с этой задачей. Результатом могут быть неконтролируемое враждебное поведение личности borderline или лучше приспособленные механизмы вытеснения и пассивной симбиотической агрессии невроза характера или стиля характера. В лечении симбиотической личности выработать определенное направление терапии можно только постоянно уделяя внимание отношению пациента к враждебности и агрессии.

Если естественная агрессия не имеет выхода, то не может произойти и нормальная индивидуация и в результате него может сформироваться самостоятельная идентичность и чувство self. Настоящая идентичность строится в результате открытия self через его выражение и в ходе постепенной интернализации внешних объектов через оптимальное удовлетворение и оптимальную фрустрацию. Невозможность выражать естественную агрессию не дает возможности надлежащим образом развиваться ни одному из этих процессов и тем самым формироваться адекватной идентичности истинного self.

В этом случае формирование идентичности происходит через более примитивную инкорпоративную интроекцию другого формирующего self. Так сформированная идентичность не является однако по-настоящему ассимилированной или усвоенной и чтобы ощутить целостность собственного self, симбиотический характер всегда будет нуждаться в соотнесении со значимыми лицами. Как убедительно показал Meissner (1986), именно такая неассимилированная, плохо усвоенная, чуждая и имплантированная идентичность может легко проецироваться на других, поскольку она по первому ощущению не воспринимается как собственная. Это особенно верно в отношении неприятных и неудобных аспектов этой идентичности. В особом случае симбиотического характера проекция часто будет касаться контролирующих, вызывающих чувство вины и сдерживающих агрессию аспектов идентичности, приобретенной в ходе интроекции. Однако вместе с вышеописанными процессами симбиотический характер не осуществляет постоянную интернализацию умения заботиться о себе и успокаивать себя. Эти функции остаются связаны с внешним объектом. Таким образом, другой человек оказывается необходимым как предмет проекции негативных аспектов инкорпорированного self, а также как орудие, выполняющее функции поддержки и регулирования. Для слабо развитого симбиотического характера другая личность абсолютно необходима для переживания, ощущения, хотя бы поверхностного, целостности, стабильности и постоянной соотнесенности с реальностью. Однако если другой человек слишком приблизится, симбиотическая личность испытывает чувство, что его подавляет и над ним доминирует контролирующая враждебная сила. Если же он будет слишком отдален, то будет переживать панику по причине одиночества и покинутости, ощущая бедность собственных внутренних ресурсов. При такой крайней поляризации почти невозможно нахождение и еще менее вероятно сохранение оптимальной дистанции по отношению к другому человеку. Особенно, если также сила эго очень ограничена, как в случае borderline, часто проявляется характерный паттерн попеременной крайней зависимости и дистанции, полной чувства ярости (Masterson, 1976). Этот стереотип сохраняется также и на более высоких уровнях структурного развития, хотя его экспрессия в этом случае более тонка и лучше защищена от силы подспудных эмоций.

Следовательно, симбиотическая трудность с соответствующим регулированием агрессии связана с неспособностью к надлежащей регуляции дистанции. Агрессия приводит к разделению. Симбиотическая личность не способна проявить агрессию и, тем самым, не может отделиться. Естественные импульсы агрессии и сепарации продуцируют ситуацию угрозы. Поэтому личность вынуждена принимать какие-то компромиссные решения, которые позволили бы ей справляться с импульсами агрессии и сепарации, постоянно присутствующей потребностью в контакте и все более реальным страхом от собственной деструктивности и местью со стороны окружения. Компромисс симбиотического характера находит свое выражение в целой области его структурного развития, от личности borderline или нарушения зависимой личности до более невротических проявлений — невроза и стиля характера. Независимо от формы экспрессии каждая характерологическая структура этого типа описывает неудачу в объединении двух важных, но противоположных отношений и сохраняет тенденцию к расщеплению согласно принципам их разделения. Это либо агрессия, либо пассивность, слияние или дистанция. Эта поляризация проявляется почти в каждой сфере активности симбиотического характера — эмоциональной, бихевиоральной и когнитивной.

Импульс индивидуации, который может выражаться попеременно то в виде желания исследовать окружение, то в экспрессии безудержного энтузиазма, то в жажде достигать успехов или выражать свое отличие от других, будет вызывать негативные последствия. Тогда личность будет испытывать страх или чувство вины, или какие-либо иные формы навязанных самому себе запретов. Этот запрет, естественно, борясь с естественной жаждой аутоэкспрессии, приведет к появлению агрессии и враждебности. Но тогда вновь оказывается, что агрессия и враждебность, как проявления инстинктивной потребности выделиться, вызываю очередное сдерживание, чувство вины, страх и т.п. Таким образом возникает цепочка импульсов и эмоций, которые состоят в конфликте и которых страдающая личность будет пытаться избежать. Симптомы невротического характера — проявление попыток найти какое-нибудь компромиссное решение для всех приводящих к конфликту импульсов. Когда эти решения действуют относительно хорошо и согласуются с эго личности, то мы имеем возможность наблюдать характерологическую адаптацию, которая, правда, не воспринимается, как проблематичная, но остается типичным проявлением целостного функционирования личности и с легкостью может быть принята за стиль характера.

Когда личность участвует в психотерапевтическом процессе, сосредоточенном на ее симбиотических проблемах, то начинает ощущать все больше разных импульсов индивидуации, запретов на такое выделение и их последствий (например, страх, чувство вины, самосаботаж и т.п.). Тогда выявляется типичный конфликт, касающийся того, каким образом идентифицироваться, или согласовать с эго первоначально запрещенные идеи и чувства. На этом этапе игры личность может стать даже более невротичной, поскольку представляет собой пример еще более сознательного расщепления — например, одна ее часть будет заинтересована в приключениях и достижении успехов, а другая более пугливая — чувствовать себя виноватой ввиду своих импульсов и амбиций. Если процесс индивидуации продолжается, личность чаще всего начинает осознавать свою агрессию и враждебность по поводу сдерживающих ее запретов и чувств и в это же время уясняет себе существование страха, вызванного этой враждебностью и ассертивностью. В случае наиболее развитой личности, для которой этот шаблон типичен, аналитическая и конструктивная его проработка может стать бесценной поддержкой.

Континуум структурного развития будет также полезен в понимании других проблемных чувств симбиотического характера и того, что мы можем с ними сделать. На нижнем краю этого континуума имеет место более открытый доступ к примитивным чувствам, по причине которых симбиотическая личность так эмоционально чувствительна. Поскольку защитные структуры здесь не слишком хорошо действуют, личность будет способна рассказать о своей злости от предчувствуемой покинутости и об ужасе, который вызывает у нее одиночество и брошенность. Проблема появляется в формах acting-out всех этих переживаний в ее жизни, но также и в терапевтических отношениях и зависит от того, насколько сильно эти мощные чувства ее подавляют и дезорганизуют.

Личность, функционирующая на более низком уровне структурного развития в конфронтации с деструктивностью всех форм acting-out нуждается в безопасности и интерперсональных отношениях, в которых границы установлены четко и рассудительно. На более высоком уровне, где все принимает более невротическую форму, личность уже не располагает таким свободным инсайтом в то, чем на самом деле являются ее таинственные симптомы. Она может чувствовать себя обязанной проявлять заботу и внимание по отношению к другим и в то же время проявлять отсутствие самой естественной заботы, отсутствие спонтанно возникающих чувств и заведомо враждебные сны и фантазии. Поскольку импульсы, ведущие к дистанцированию, сепарации или агрессии, ею не воспринимаются, то они становятся неосознанны и становятся причиной поведения, которое воспринимается как таинственное и несогласующееся с собственной личностью. Поддерживание неблагоприятных отношений, взглядов и даже поступков также может служить смягчению страха перед сепарацией, но и это тоже остается секретом. В таких случаях интерпретация скрытого эмоционального образца может оказаться весьма терапевтичной, поскольку благодаря этому «иррациональные» чувства вводятся в область сознания, где затем могут быть поняты, оценены и непосредственно пережиты личностью, ресурсы эго которой сделали возможным проведение изменений. Страдающая личность с симбиотическим стилем характера должна узнать то, что симбиотическая личность borderline знает уже даже слишком хорошо — хаотические чувства незрелого ребенка, попавшего в горнило конфликтных чувств страха оказаться покинутым и страха перед растворением личности. Внутреннее беспокойство симбиотической личности часто связано, тем или иным образом, с фундаментальной пустотой переживания собственного self. В случае с личностями с характером, приближенным к borderline, это часто выражается в форме acting-out — другие обвиняются в том, что не дали необходимой направленности или значения или же в присвоении ослабленного self. Перемещаясь вверх по направлению континуума развития, мы находим более, выверенные формы экспрессии печали по поводу пустоты и отсутствия смысла жизни, которые появляются то периодически, то хронически. В процессе психотерапии личность с симбиотическим характером испытывает сожаление из-за пустоты своей жизни точно также, как и личность с нарциссическим характером. Это открытие и вызванное им чувство сожаления важны, как реальные переживания истинного self.

Мышление

Принципиально важным положением в понимании познавательных аспектов симбиотической личности является размытость границ self-другой. Переживание собственного self и другой личности в виде слияния может сохраняться осознанно или может целиком вытесняться и подавляться. Однако независимо от того, осознанно ли оно, частично ли осознанно или совершенно неосознанно, слиянию self-другой сопутствует скрытая убежденность в существовании познавательной ошибки. В более слабой структуре borderline отсутствует реалистическое восприятие, касающееся того, кто ответственен за что, поэтому налицо большая склонность перекладывать на других ответственность за собственные действия и состояния ума. Borderline проявляет тенденцию — более сильную в терапии, нежели в нормальной жизни — к перенесенческому acting-out и к «преобразованию пассивного в активного». (Weiss, Sampson, 1986). Acting-out перенесения означает патологические реакции, в которых личность без распознавания фактически происходящего процесса перенесения воспринимает других, как настоящий источник своих фрустраций и таким образом, не понимая проективную природу стимулов, которые ей движут, действует так, словно другие действительно ее так сильно фрустрируют, как она это чувствует. Переход пассивного в активное, в свою очередь, — это процесс, в котором личность фрустрирует других таким способом, которым раньше фрустрировали ее. В отношении описываемой структуры характера манифестацией этого могло бы быть выражение крайнего разочарования и злости в отношении других за то, что они как следует не разобрались, не поняли, не предвидели и не позаботились о ее потребностях.

На более высоких уровнях функционирования тенденция к переживанию отношений с другими в виде слияния чаще выражается в принятии непомерной ответственности за самочувствие других людей. Для понимания симбиотического характера на уровне невроза и более высоком, особенно полезна бывает концепция вины по причине сепарации по поводу выживания (Modell, 1965, 1971). В таких случаях детская естественная склонность к переживанию «всемогущей ответственности» была скорее усилена, а не мягко ослаблена, так что личность верит, что ее индивидуация действительно ранит человека, которого она любит и от которого зависит. Верит, что сепарация ранит других и что она несет ответственность за это. Появляется магическое понятие вины по поводу выживания: убежденность, что позитивного переживания самой жизни можно будет достигнуть только за счет других людей. В этой искаженной модели действительности приобретение чего бы то ни было хорошего в жизни — результат лишения этого кого-то другого. Weiss (Weiss, Sampson, 1986, s. 43) в связи с этим пишет: «Ребенок развивает у себя чувство вины [...] не только по отношению к таким мотивам, как кровосмешение, убийство, которые повсеместно осуждаются, но также и в связи с продуманными и общепризнаваемыми целями, такими как приобретение силы и получение большей радости от жизни. Личность может страдать от чувства вины и страха в минуты расслабления или же в связи с чувством здоровья и счастья».

Многим личностям с такой характерологической проблемой очень тонко и последовательно внушали, что они действительно несут ответственность за хорошее положение своих родителей и что сепарация в любой форме — начиная от исповедования различных убеждений, и заканчивая аутоэкспрессией, в возникновении которой родитель не принимал или мог не принимать участия, — это очень болезненно переживание для родителей. Это: «Как ты мог так поступить со мной — своим родителем?» усиливает то, что кажется естественной детской тенденцией блуждать в направлении, определенном убеждением о «всемогущей ответственности».

И, что более важно, этот род обусловливания имел место в тот период развития, в котором для ребенка чрезвычайно важным было сохранение однозначно позитивных связей с родителем и во время которого он был склонен пожертвовать ради этой цели почти всем. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ребенок будет воспринимать и идентифицироваться с родительской конструкцией действительности и затем считать себя плохим настолько, насколько он не живет согласно этой мерке.

Если бы симбиотическая особа могла бы проходить процесс постепенной сепарации и получила в этом поддержку, то другая личность перестала бы иметь такое центральное и решающее значение для ее чувства идентичности. Однако, поскольку этого не случилось, другая личность остается ключевым элементом ее симбиотического характера на таком эмоциональном уровне, который характеризует маленьких детей между первым и вторым годом жизни. С этой чрезвычайно ограниченной настроенностью, особенно в современной культуре Запада, ребенок вступает во взрослую жизнь. Созданное решение позволяет поддерживать симбиотическую связь с другой личностью, при одновременной жизни в мире взрослых людей со всеми его требованиями автономии.

Под сложностью высоко невротичных решений может скрываться сценарное решение или «патогенное убеждение» следующего содержания: «Я ничто без тебя. Я благодарен тебе за себя самого. Мне не нужно ничего, в чем ты не мог бы участвовать. Я заслужил наказания за мой успех. Я не могу быть счастлив до тех пор, пока тебя нет со мной. Я ответственен за твое несчастье» и т.д. Эти убеждения часто по многим причинам неосознанны. Они могли бы быть вербально высказаны тем самым родителем, который их невербально культивировал, они могли отвергаться данным человеком ввиду необходимости выживать в этом мире, они могут восприниматься ее сознательной мыслью, как неподобающие и т.д. В корне всего этого часто лежит убеждение, неоднократно подтвержденное реальными угрозами или фактическим опытом, что принятие автономной точки зрения приведет к покинутости. В особенности в такой степени, в которой это является правдой, и в зависимости от того, насколько серьезно данная личность вынуждена примериться к требованиям взрослой жизни при эмоциональной организации малого ребенка, эффективным окажется этот метод сдерживания личностной индивидуальности от действительного проявления. Когда этого рода убеждения будут открыты в процессе психотерапии, может оказаться, что сложность того, что Modell назвал «умственной книжностью» действительно чрезвычайна. Например, ценой успеха личности будет невозможность порадоваться ему, или же она сама будет его каким-то образом саботировать. С точки зрения применения интернализации, часто личность в своих познавательных усилиях будет копировать саморазрушающие образцы поведения своих родителей.

Как и в других структурах характера, где основная психическая травма была пережита в ходе процесса индивидуации (например, в нарциссической или мазохистской), главной задачей психотерапии является возрождение и развитие истинного self. Этот процесс выражается в обнаружении, а затем — в избирательном устранении тех аспектов self, которые целиком являются продуктом инкорпоративной интроекции, несоответствующей индоктринации и невыверенных решений. Хотя фальшивость этого self не столь очевидна, как в нарциссическом характере, все же оно продолжает оставаться искусственным, навязанным и «приклеенным». В результате эрозии этого вредного self образуется пустота, на месте которой возникает потребность открывать и развивать настоящее чувство self, его реалистическую концепцию и комплекс поведения, который мог бы ее характеризовать. У лучше функционирующей личности эта пустота легко может быть заполнена при условии, что личность установит контроль за той частью своей жизни, с которой она может полностью идентифицироваться, и применит свои солидные умения для развития дополнительных областей функционирования self. У личностей, находящихся на более низком функциональном уровне, этот процесс будет протекать дольше, поскольку тут имеет место большая потребность устранения дефицита и значительного заполнения пустоты. Однако в обоих случаях будут наблюдаться периоды, когда человек ощущает пустоту и потребность в поддержке со стороны терапевта в процессе преодоления этого феномена.

Психотерапия симбиотической проблемы сводится к фактическому усвоению self и восстановлению наиболее ослабленных его уровней. К счастью, чувства обессиленности, как правило, бывают более ограниченными, чем фактическое развитие self. Одним из наиболее распространенных компромиссных решений является именно развитие определенных навыков self с одновременным их вытеснением. Когда личность признает за собой право на собственную идентичность, ее состояние может относительно быстро улучшиться.

Терапевтические цели

Эмоциональные цели

Центральная терапевтическая задача для случая симбиотического характера состоит в поощрении свободной экспрессии личности, особенно экспрессии тех чувств, которые были заторможены и подвергнуты сомнению. Чаще всего это будет заключаться в выражении ассертивности, агрессии и враждебности, хотя часто появляются и более приязненные чувства. Чтобы добиться такого эффекта, терапия всех такого рода личностей, за исключением личностей borderline, у которых выступают формы acting-out, должна быть направлена на редукцию их чувства долга по отношению к другим людям, их обобщенного чувства вины по поводу аутоэкспрессии, и особенно их боязни ранить других своей экспрессией или успехом, который был достигнут за их счет. В какой-то момент терапия должна будет допустить выражение настоящей враждебности, обычно по отношению к тем людям, которые отвечают за воображаемые или реальные узы и болезненное вмешательство.

Постоянно присутствующим моментом психотерапии симбиотического характера будет преодоление эмоциональных состояний, вырастающих из идентификации с эмоциональными состояниями других людей — чаще всего, родителей. Среди лиц этой категории нередко можно встретить таких, для которых жизнь — есть угнетающее существование, полное несправедливости, неприязни, жестокости. Такое их восприятие — не есть следствие их непосредственного опыта, а следствие влияния их семьи, самых близких, и даже более далеких родственников. Такие «заимствованные чувства» необходимо осознать, понять их природу и вернуть их первоначальным владельцам. Часто семья поощряла пациента к такой болезненной идентификации и индоктринировала его идеей, что нужно переживать те же чувства, что и другие, особенно близкие люди. Когда же все эти негативные чувства и понятия будут заложены, личность должна будет пройти через страх от собственной деструктивности, от покинутости и страх мести, который она может пережить. Пациенту можно помочь понять, что его опасения — это следствие более ранних процессов обусловливания, познавательной ошибки, типичной для маленького ребенка и, наконец, — аккумуляции его собственной агрессии и враждебности. Другое положение, повсеместно присутствующее в терапии, касается конфликта между близостью и дистанцией. Терапевт часто вынужден будет выдавать разрешение клиенту на выражение его естественных импульсов и сделать их естественными — в особенности это относится к тем из них, которые связаны с потребностью в сохранении дистанции. Он также может помочь симбиотической личности разобраться в похожих импульсах других людей — у тех, которые вызывают у нее страх остаться одной. Общей задачей терапии симбиотического характера будет надлежащая регуляция границ self-другой. Особенно это важно в тех случаях, когда клиент будет развивать свою способность переживать близость. Ведь тогда будет появляться интенсивный страх перед растворением, потерей себя в потребностях и индивидуальности другого человека. Личный рост симбиотической личности будет сопровождаться феноменом утраты, будет связан с утратой компенсаторного характера предыдущего self, с осознанием исторического факта утраты истинного self и, нередко, с утратой каких-то значимых лиц, которые были — также, как и родители — тягостью для клиента. Следует добавить, что если он еще не пережил до конца скорби по поводу утраты любимых людей, то необходимо будет проработать и это эмпатическое чувство сожаления. Наконец, симбиотическая личность нуждается в позволении на переживание удовольствия от жизни. В особенности она должна развить у себя способность к переживанию чувства радости и чувства гордости за свою аутоэкспрессию и ее результаты. Возможно ей потребуется уяснить себе, что нормально не только быть сильным, но и радоваться этому. Приключения, удовлетворение и успехи — это, отчасти, ее врожденные права и ее предназначение состоит в том, чтобы наслаждаться ими. Подводя итог, симбиотический характер должен усвоить, что нормально не только быть собой, но и быть другим; также нормально испытывать гордость за себя, а также испытывать удовлетворенность, даже если другие никогда не будут чувствовать себя удовлетворенными, за что он не несет никакой ответственности.

Когнитивные цели

Возможно, одной из центральных тем психотерапии симбиотического характера, будет постоянное обнаружение и коррекция патогенных убеждений, сценарных решений и несоответственных интроектов и идентификаций. Почти всегда это будет связано с выявлением убежденности, что аутоэкспрессия обидна для других — особенно для родителей или же для их психических дублеров на этот момент жизни, а также, что хорошие вещи и чувства в жизни приобретаются за счет других людей. Типичное слияние симбиотического self со значимой особой поддерживается при помощи разных, и, зачастую, совершенно замаскированных приемов. Аналитическая терапия симбиотического характера в значительной степени будет базироваться на интерпретации, которая выявит факт присутствия такого рода внутренне закрепленных связей. Они могут заключаться в инкорпорации чувств, мыслительных структур и поведения, которые на самом деле являются подменными атрибутами другого лица. Периодический инсайт в таким образом заимствованную идентичность на разного рода опыте будет необходим для отделения симбиотического, компенсаторного self. Также для высвобождения из-под влияния семьи и от своей в ней роли необходимо будет хорошо понять историю симбиоза и блокировки познавательного развития. Многократно возобновляемая помощь в правильном отношении к действительности, особенно в сфере социальных обязанностей и ответственности, может быть полезна для корректировки симбиотической тенденции вовлекаться в сеть общественных связей и ожидать того же от других.

Также необходимым будет осуществление инсайта в особую природу компромиссных решений, которые связаны с главным симбиотическим конфликтом, то есть осознание того, каким образом личность разрешает проблему агрессии и одновременного отречения от нее, достижения успехов и неспособности признать и порадоваться этому факту, предприятия смелых шагов при наличии глубокого страха перед лицом малейшего риска и т.п. Часто весьма плодотворно сказывается выявление «игры», которую ведет симбиотическая личность, и особенно наличие четкого представления об используемых ею пассивно-агрессивных маневрах.

Симбиотическая блокировка развития в период нового сближения часто приводит к сохранению расщепленности во взрослой жизни. Другие однозначно воспринимаются, как хорошие, если склонны удовлетворять желания личности, и, как плохие — если этого не делают. Одновременно self считается хорошим, если добивается расположения других людей, и — плохим или виноватым, если обходится без этого отношения. Осознание этой двойной тенденции и созревание к амбивалентности в трактовании self и других является зачастую необходимым аспектом лечения, особенно это касается тех личностей, которые олицетворяют низкий уровень структурного развития. В конце концов, наверное, самая основная задача эффективной психотерапии симбиотического характера будет заключаться в идентификации, развитии и точном определении понятия собственного self. Это означает нахождение ответа на вопрос: «Кто я такой?» в терминах личных амбиций, возможностей, талантов, умений, предпочтений, вкусов и т.д. Иногда осознание клиентом того, что он любит или не любит чего-то очень простого, но зато — специфического, сигнализирует или символизирует достижение самоидентификации.

Бихевиорально-социальные цели

По сути настоящее (т.е. существующее в данный момент) социальное окружение клиента и создает тот контекст окружения, в котором он должен освободиться от идентичности, основанной на слиянии и установить такую, которая будет в большей степени его собственной. Однако мы часто имеем дело с ситуацией, в которой присутствующие отношения представляют собой воспроизведение и тем самым поддерживание исторических, патологических отношений. Те же, в свою очередь, должны быть либо изменены, либо прекращены. Там, где вес патологического прошлого дополняется значением актуально существующих интерперсональных патологических связей, будет сложно осуществить какие-либо крупные изменения. Однако не следует забывать, что именно эти современные серьезные проблемы в отношениях часто увеличивают вероятность воспроизведения настоящих проблем. Если реакция клиента носит скорее характер перенесения и существующее окружение непричастно к навязыванию личности дополнительных уз, и особенно — если позитивные изменения фактически предполагаются, терапевтические задачи будут проще и легче выполнимы.

Очень важно, чтобы в области социального поведения, по-другому, нежели в отношении чувств и мыслей, терапевт мог предложить поддержку, поощрение, идентификацию, и даже непосредственно инструктировал клиента в той области поведения, которая выражает индивидуацию и способствует эффективному регулированию близости и дистанции. Хотя более традиционно психодинамически ориентированные терапевты могут иметь трудности с таким непосредственным руководством в социальной сфере, то я убежден в полезности поддержания клиента в его понимании и выживании в окружающем мире. Это особенно верно в отношении клиентов симбиотических, которые вынуждены справляться с важными для них людьми, которые в своей коммуникации склонны вмешиваться в дела других. Нередко такие клиенты нуждаются в практическом и конкретном ассистировании в попытках освободиться от негативных аспектов этих отношений, если не полного их разрыва. Это означает поддержку в области поведения, необходимого для мобилизации, выражения и регулирования агрессии и враждебности.

В конце концов следует помнить, что мы выделяем сами себя — приобретаем знания о том, кем являемся — через наше поведение, наши социальные отношения, через выбор тех людей, с которыми хотим идентифицироваться, и тех качеств, которые хотим интернализовать и сделать нашими. Симбиотический характер получает огромную помощь, благодаря пониманию всего этого и благодаря повороту к тем людям и к тому поведению, которые помогут ему самоопределиться. Выстраивание идентичности — активный процесс, который временами может требовать очень активной терапии.

Психотерапия характера

В книге С. Джонсон рассматривает: характерологические проблемы, связанные с привязанностью, шизоидный характер, оральный характер, симбиотический характер, нарциссический характер, истрионическая личность, навязчиво-компульсивная личность, а также касается вопроса терапевтических целей для отдельных структур характера и др. «Я надеюсь, что мой труд будет понятен любому студенту-старшекурснику и что каждому читателю она поможет ответить и на его вопросы, касающиеся человеческой природы и сущности сумасшествия. Надеюсь также, что она будет способствовать установлению понятийной плоскости, благодаря которой можно будет различать способы поведения с нарушениями, имеющими место не только в психотерапии, но и в повседневной жизни в межличностных отношениях», — С. Джонсон.