Стивен М. Джонсон - Психотерапия характера

Глава 5. Шизоидный характер: ребенок, которого ненавидели

Жэнин: Не хочешь ли ты поговорить об этом?

Конрад: Я сам не знаю, если честно, я никогда об этом не говорил. С врачами, да, но ни с кем больше; ты — первая, кто об этом спрашивает.

Жэнин: Почему ты это сделал?

Конрад: Не знаю. Это было, как падение в дыру. Как будто я проваливался в дыру, а она все росла и росла, а я не мог из нее выбраться и в конце концов вдруг все оказалось внутри нее — я был этой дырой и в то же время был в ее западне: и это было всюду — что-то вроде этого. И я вовсе не чувствовал ужаса, только смотрел за себя (назад), потому что тогда я знал, что чувствовал — нечто удивительное и новое...

«Обыкновенные люди».

Этиология

В тот момент, когда ребенок просыпается, чтобы жить в социальном мире, может оказаться, что это целиком зависимое существование не встретит со стороны этого мира доброжелательного приема, полного контакта и надлежащего ответа. В реальности родители могут быть холодными, сухими, отвергающими, полными ненависти, совершенного нежелания воспринимать детское существование. Реакция родителей конечно же может не быть такой крайностью или же может не быть последовательной. Однако нам известно, что многие из человеческих существ — это существа нежелаемые, а те из них, которые были сознательно желаемы, не всегда воспринимаются однозначно. Более того, многие родители, думая, что хотят ребенка, меняют свое отношение, когда на них обрушивается весь груз ответственности за это тотально зависимое человеческое существование, когда изменяются условия их жизни или когда их ресурсы, к которым они могли бы прибегнуть в борьбе с действительностью, оказываются значительно меньшими, чем они предполагали. Возможно еще чаще бывает, что родители думают, что хотят ребенка, но то, чего на самом деле они желают — это идеальное отражение их собственного идеализированного self. Они хотят «идеального младенца» вместо живого человеческого существа с частично животной натурой. Каждый младенец рано или поздно многократно разочарует эти идеальные ожидания, а спровоцированное таким образом родительское отчуждение и злоба могут быть для него шоком. Однако всегда именно эта настоящая, спонтанная жизнь в ребенке вызывает такого типа реакции отчуждения и ненависти.

Если соединить обычную реальность ненавидимого ребенка с пониманием, что это только что «проклюнувшееся» человеческое существование не обладает сознательным различением между собственным self и опекуном, можно начать дискуссию о плачевных последствиях этой ситуации. Я не хочу этим сказать, что ребенок использует симбиотическую фантазию, но то, что его сознания бывает недостаточно, чтобы распознать отличие между я — ты. Можно себе представить, что когда опекун окажется достаточно сухим, ребенок может просто решить вернуться туда, откуда он пришел — к разделению, которое для него является единственной дорогой к бегству. Холодное и презрительное отношение со стороны опекуна может быть либо частичным, либо полным, постоянным или периодическим. Детский защитный уход (отчуждение) будет значительно более глубоким, если будет ответом на регулярно повторяющиеся болезненные переживания, а не едва ли не единичные взрывы или минутный холод, проявляемый в какой-нибудь области опеки. Так обозначенный континуум общественных ошибок будет отражать таким образом структурный континуум, представленный в главе 1 — нарушение личности, невроз характера и стиль характера.

Winnicott (1953) употребляет понятие «достаточно хорошая мать», чтобы описать требуемую «способность к эмпатической заботе», которая приводит новорожденного в состояние симбиоза и сохраняется до тех пор, пока процесс различения не позволит ему сознательную индивидуацию. Когда материнская забота не является «достаточно хорошей» — когда она по сути «неприятна и наказующа» — возникает дистанция, разрыв и буквальное отвращение от общественных контактов. Ввиду очень примитивной природы познавательных процессов новорожденного в этот момент его развития, сложно точно установить, каким образом эта цепочка событий интерпретируется на разных уровнях его разума. Тем не менее мы можем предположить, что на очень примитивном уровне сознания, а позднее на очень сложном уровне понимания, ребенок испытывает интенсивный страх, называемый некоторыми страхом превращения в ничто (Blanck, 1974, Lowen, 1967).

Естественная первоначальная реакция ребенка на холодное, враждебное и угрожающее окружение — это ужас и злость. Хронический страх становится невыносимым состоянием, в котором ведется жизненная игра, также происходит и с хронической злостью. Более того, эта злость провоцирует мщение, воспринимаемое ребенком, как устрашающее и угрожающее его жизни. В этой ситуации ребенок обращается против самого себя, подавляет естественные эмоциональные реакции и использует доступные в этом начальном периоде жизни очень примитивные защитные механизмы, чтобы справиться с враждебным миром. Дополнением или частью этого ухода внутрь является какая-либо существенная задержка в жизни организма — предпринимаемая с тем, чтобы спасти подвергающуюся опасности жизнь. Способность осуществлять этот маневр ограничена степенью развития эго ребенка в этом периоде. В течение месяцев сохранения симбиоза однако может произойти регресс к предыдущему периоду развития, что Mahler назвала аутизмом и что — используя далее ее язык — позднее будет требовать пробуждения. Во время этого самого раннего периода жизни ребенок более отчужден и менее активен, чем вскоре станет. Ненависть опекающего его родителя станет предметом интроекции и начнет подавлять жизненные силы организма — движения и дыхание станут стесненными и выработается невольное напряжение в мускулатуре, служащее сдерживанию жизненных сил. Терапевтический опыт с клиентами, которые перенесли такого рода испытания, показывает, что рано или поздно они принимают фундаментальные эмоциональные решения: 1) «Наверное со мной что-то не так». 2) «Я не имею права жить». Эти когнитивные репрезентации могут быть, осознанны или вытеснены, но на неком фундаментальном уровне экзистенции личности воспринимают лично реакции окружения и осуществляют их инкорпорацию в своем понятии self. Этот эффект закрепляется фактом, что в этой симбиотической точке развития не существует еще осознанного различения между собой и опекуном. Именно довербальная ассимиляция принижающих «сценарных решений» повинна в том, что они становятся так предательски разрушительны и неподатливы изменениям.

Одним из способов понять эту исходную дилемму шизоидной личности, может быть воспоминание тех ситуаций, когда мы в магазине или в других публичных местах оказывались свидетелями приступа ярости отца или матери по отношению к маленькому ребенку. Эти часто тревожные публичные примеры негативной трактовки ребенка являются демонстрацией далеко не редкой утраты самоконтроля родителями. Поэтому мы не можем много сделать, нам остается задуматься, каковы же границы такого поведения. Скорее всего, ребенок тоже не знает наверняка, где же эти границы и наверняка время от времени родители значительно выходят за рамки обычной ругани и какого-то несильного телесного наказания. В этом же случае можно заметить, как ребенок перенимает роль матери и делает все необходимое, чтобы только овладеть ситуацией и заставить родителя сдержать эмоции. В случае родителей с очень ограниченной эмоциональной стабильностью их болезненные взрывы слабо связаны с тем, что делает ребенок или чего не делает. В результате в ребенке часто развивается глубинная впечатлительность (чувствительность) и способность распространять заботу на родителей в ситуации, когда им грозит потеря контроля и когда таковое уже произошло. Шизоидный невроз характера и стиль характера могут также появиться как результат воздействия окружения, которое не обязательно пренебрегает физическими потребностями или открыто выражает свою враждебность, но которое просто всегда хронически холодно. Определение «ненавидимый ребенок» поэтому кажется несколько преувеличенным. Чтобы признать метафорическую правду этого определения, нужно поставить себя на место ребенка, который имеет огромную врожденную потребность гармоничной поддержки. Недостаток такого необходимого человеческого тепла и заботы приводит к искажению его экзистенции и к предприятию того самого рода феноменологических шагов, которые я здесь привел, в отношении к открыто обижаемому ребенку, хоть часто и в меньшей степени. Как будет показано более подробно в ходе анализа поступков, отношений и чувств, связанных с этой структурой характера, ненавидимый ребенок начинает находить тихую пристань в уходе в мир познавательной и духовной реальности. «Если мать меня не любит, то Бог любит» и хотя внешне мир кажется враждебным, фактически он представляет дружественное целое, в котором теперешняя жизнь это лишь отблеск вечности, а «жизнь в своем физическом измерении не много значит». Таким образом, жизнь скорее спиритуализируется, а не переживается. Ненавидимый ребенок может стать тем, кто любит других людей, но почти автоматически отвергает близость, необходимую для поддержания более прочных уз любви.

Когда человек созревает, искусность и сложность защиты усиливаются, но на фундаментальном эмоциональном уровне защитные структуры остаются по-прежнему очень примитивными и по сути отражают вытеснение того, что на самом деле произошло в отношениях с его опекуном. Механизм вытеснения способствует закреплению настоящей ситуации в симбиозе — с одной стороны не удовлетворенная жажда интимного единения, а с другой — автоматическое отвергание слияния. Таким образом замороженная симбиотическая ситуация обусловливает постоянную склонность к интроекции всех убеждений, характерных черт и чувств других людей, и в то же время как к негативной, так и позитивной проекции чувств и мотиваций на других. При такой структуре характера в сущности никогда не возникала полная симбиотическая привязанность, приводящая к последующей индивидуации с автономным функционированием. Ненавидимый ребенок убежден: «Моя жизнь угрожает моей жизни». Независимость и изоляция этой исходно напуганной и разъяренной особы носит чисто защитный характер. Происходит блокировка развития в процессе гуманизации и блокировка жизни еще до того, как она начнется.

Классические исследования Ainsworth (1979) и все труды, являющиеся их продолжением, весьма полезны для нашего понимания образцов характера и адаптации, формирующихся в первые годы жизни. Подобно работам Bowlby и Mahler исследования Ainsworth — это принципиально чистое наблюдение, проводимое в минимально организованных условиях, пользующееся общими и более аналитическими категориями наблюдения. Мать и ее годовалого ребенка переносили в новый зал для игр. После относительно короткого периода адаптации мать просили выйти, а потом она возвращалась по прошествии установленного времени.

Ainsworth и ее коллеги обнаружили, что могут очень точно охарактеризовать детские паттерны или комплексы поведения, появляющиеся в такой ситуации. Более того, три выделенных ими паттерна давали возможность чрезвычайно точного предсказания будущих форм адаптации, используемых ребенком вплоть до пятого года жизни. В первом паттерне, названном «боязливо-избегающей привязанностью», малыши проявляли очень малый эмоциональный резонанс со своей матерью и в незначительной степени предпочитали интеракцию именно с ней интеракции с чужим исследователем. Они были способны самостоятельно исследовать комнату и проявляли малый (или вообще никакого) интерес к возвращению матери. В этот момент дети активно игнорировали своих матерей, а большая их часть даже отворачивалась от них.

В ситуации «безопасной привязанности» ребенок использовал мать как опору для изучения окружения. Такой ребенок с легкостью отделялся от матери, чтобы познавать окружающую среду, но в то же время свободно делился с ней своими переживаниями. Эта пора была значительно лучше эмоционально слажена. В травмирующих ситуациях мать легко успокаивала ребенка, после чего он быстро возвращался к игре. Когда травма касалась расставания с ней, ребенок после ее возвращения искал непосредственного контакта с ней с целью успокоения и распознания. Если уход матери не представлял никакой проблемы, что также случалось у этих «безопасно привязанных» детей, то они распознавали, приветствовали и с радостью допускали к себе возвратившихся матерей. Все эти поступки свидетельствуют о том, что ребенок позитивен, и однозначно привязан к своей матери.

Боязливо-отвергающая привязанность характеризуется большим прилипанием к матери и зависимым поведением. Поначалу такие дети с трудом отделялись от своих матерей, чтобы изучать новое окружение, были более недоверчивы по отношению к экзаменатору и решительно предпочитали личность матери. Чаще, чем две предыдущие группы, реагировали негативно на удаление матери, но в то же время, как только она возвращалась, реагировали еще хуже, вибрируя между боязнью контакта и явным «сопротивлением». Они могли, к примеру, отвергать попытки матери организовать игру, пинаться ногами, изворачиваться или каким-либо другим способом выражать нежелание или амбивалентность отношения. Иногда те же самые дети выявляли тревожный уровень пассивности, не предпринимая никаких попыток интеракции ни с окружением, ни с возвращающейся матерью.

Результаты этих исследований важны для нас по нескольким причинам. Прежде всего они показывают, что образцы привязанности складываются около первого года жизни и в значительной степени предопределяют те же самые типы отношений для последующих шести месяцев (Main, Weston, 1981; Waters, 1978). Установлено также, что так определенные паттерны привязанности могут служить идеальным предсказанием того, какие отношения ребенок будет строить с ровесниками и учителями в последующие годы, вплоть до пятого года жизни. Как правило, в таких случаях оказывалось, что лучше всего проявляли себя дети, проявляющие на первом году жизни безопасную привязанность (сравн. напр. Easterbrook, Lamb, 1979; Lieberman, 1977; Matas, Arend, Sroufe, 1978; Waters, Wippman, Sroufe, 1979).

Таким образом, согласно принятой нами модели развития, решающие стереотипы отношений бывают установлены очень рано. Хотя часть из них может связываться с влиянием генетических факторов, все же я считаю, что значительную их область следовало бы связывать с природой отношений родители-ребенок. Если это по-прежнему не кажется очевидным, то добавим, что боязливо-избегающая привязанность по своей сути идентична той, которую я описал, как шизоидную, а боязливо-отвергающая принципиально соответствует моей трактовке оральной личности. Когда данный человек достигает зрелого возраста, эти паттерны могут смешаться с другими характерологическими стереотипами. Более того, они могут более эффективно скрываться с помощью каких-нибудь стилей защиты и социальных навыков. В то же время все-таки глубоко укоренившаяся феноменология боязливо-избегающей и боязливо-отвергающей привязанности останется и будет характеризовать индивидуальные жизненные процессы такого человека.

Внешние условия и генетические факторы

Некоторые элементы шизоидной структуры видны у многих клиентов, которые сами приходят со своими проблемами для лечения. Для понимания сферы неудач в привязанности и следующих из этого результатов неплохо будет рассмотреть влияние особых внешних обстоятельств, сопутствующих периоду симбиоза, которые могут значительно довлеть над человеком, осуществляющим опеку, и тем самым существенно снижать его способность поддерживать полный контакт и выражать одобрение. Например, мать, которая могла бы быть «достаточно хорошей» в обычных жизненных условиях, может больше не быть такой после потери мужа в результате развода, его смерти или воинской службы. Переживания ранней болезни ребенка, а особенно раннее помещение в больницу, также могут вызывать истощение привязанности. Ребенок может испытать травму, вследствие непостоянства объекта во время этого чувствительного периода развития, связанного с переживанием серьезнейшей боли, вытекающей из неподходящего отношения к нему главного опекуна или других людей. Подобное влияние на снижение способности родителей к сохранению близости и любви в этот решающий период жизни может иметь война, экономический крах или экологическая катастрофа. Кроме того, мы можем утверждать, что существует даже такое враждебное окружение и такие события в окружающей среде, которые могут изменить или уничтожить качество жизни в симбиозе.

У детей также существует значительная разбежка в области поддержания человеческих отношений. Различны также врожденные умения ребенка передавать опекающему его человеку невербальные сигналы, на основе которых он мог бы формировать свои реакции. Некоторым малышам близость нужна в значительно большей степени, чем другим, а другие проявляют намного более выраженные двигательные реакции на контакт. Индивидуальные различия, влияющие на процесс возникновения привязанности, были отмечены теми учеными, которые систематически наблюдали за отношениями ребенок-опекун (напр. Bowlby, 1969; Murphy, Moriarty, 1976). В настоящий момент установлено, что глубокий детский аутизм — есть прежде всего результат некоторых внутренних процессов ребенка, а не функция влияний среды (Judd, Mandell, 1968). Хотя в этой работе я останавливаюсь прежде всего на воздействии окружающей среды, но в каждом отдельном случае следует принимать во внимание также возможные влияния ранних внешних условий жизни и генетических факторов.

Чувства, поведение, мышление

Чувства

Психоаналитическая концепция блокировки развития гласит, что познавательные и поведенческие ресурсы, так же как и формы эмоциональной экспрессии, неким образом замораживаются в момент серьезной фрустрации развития. Таким образом в случае с ненавистным ребенком выступает блокировка в период привязанности-связи, а у некоторых людей, также на более раннем этапе развития, к которому осуществляется защитный регресс. В области чувств классический шизоидный характер можно наиболее точно охарактеризовать, ссылаясь на глубинные, часто неосознаваемые чувства ужаса и злости, появляющиеся в ответ на угрожающие его жизни внешние обстоятельства. Ужас может находить свое выражение во многих симптомах, не исключая страха и приступов паники в реакции на ситуации, которые воспринимаются как угрожающие. Такого типа стимулы не обязательно осознанно воспринимаются как угрожающие и личность может совершенно не подозревать природу сигналов, обуславливающих ее поведение. Однако по меньшей мере на уровне подсознания эти раздражители будут высвобождать реакцию ужаса. В некоторых случаях его канализируют в форме фобии, а у более сознательных людей может восприниматься как общее беспокойство и напряжение, связанное с конкретными социальными ситуациями и интимностью. Может также возникать общее впечатление дискомфорта и отсутствие чувства принадлежности к миру, и даже такой некий род переживаемой в связи со всем этим нереальности.

У людей, принадлежащих к шизоидному типу, и в то же время защищающихся от него более целостным образом, наблюдается отсутствие настоящей эмоциональной спонтанности и некая механичная манера в выражении собственного self. Может иметь место также чрезмерный рационализм, соединенный с тенденцией воспринимать тех, кто более эмоционален, как иррациональных, лишенных самоконтроля или сумасшедших. Дополнительно может наблюдаться специфическая искусственность эмоциональной экспрессии, до такой степени, что человек выглядит так, словно плохо играет отведенную ему роль. Иногда он может проявлять интерес к тому, что он «должен чувствовать» в некоторых определенных обстоятельствах.

В очень известном фильме «Обыкновенные люди» переживающий период созревания Конрад решается на психотерапию под прессингом того обстоятельства, что больше не в состоянии контролировать свои угнетающие негативные эмоциональные состояния. В начале терапии он ищет большего эмоционального самообладания, а в ходе нее выявляет инцидент, имевший место на похоронах брата, когда он не знал, ни что сказать, ни как себя чувствовать и раздумывал, как в такой ситуации чувствовал бы себя и что сказал бы Джон-Бой — вымышленный телевизионный герой. Тимоти Хаттон, играющий роль Конрада, прекрасно представил такой тип структуры характера, а его партнерша по фильму Мэри Тайлер Мур рисует точный портрет «шизогенного» материнства. Вывод: самым основным глубинным чувством ненавидимого ребенка является ужас, ассоциированный с уничтожением или, на уровне взрослого, с неудачей реализации в мире. Все формы защиты построены так, чтобы отвратить это отвержение или поражение. Чем полнее защита от этого страха, тем более крайней является степень ухода в механистическое поведение и полное отсутствие эмоциональных проявлений.

Обычно в еще большей степени, нежели в случае с чувством страха, происходит вытеснение и избегание чувств злости или ярости. В младенчестве деструктивная злоба связывается с риском деструкции опекуна, то есть, впоследствии, и самого ребенка, может также провоцировать разрушительную месть со стороны опекуна. Поэтому репрессия этих чувств служит сохранению жизни. У взрослых пациентов обычно наблюдается избегание или уход от конфликтных ситуаций, неумение злиться и принимать злость со стороны других людей, и, наконец, склонность выражать ее, если она вообще находит какое-то выражение, в пассивно-агрессивном уходе. Ненавидимый ребенок научился, что лучше удалиться, чем бороться, и что переживание чувств злобы безрезультатно и ничего не решает. Очень часто ненавидимый ребенок полностью вытесняет свою злобу и начинает идеализировать и спиритуализировать собственную доброжелательную натуру.

Как только личности такого типа начинают более осознанно воспринимать свои глубокие залежи злости, часть их испытывают серьезный страх перед собственной разрушительной силой. В своих фантазиях они могут неожиданно выходить из дома и крушить все и всех на своем пути. Внезапные вспышки, приводящие к тому, например, что тихий, замкнутый и скорее сдержанный парень начинает стрелять с крыши здания по случайным прохожим, свидетельствуют о том, что иногда эти фантазии реализуются. Однако в ходе хорошо продуманной терапии, когда происходит постепенное развитие способности переживать чувства, когда существующие формы защиты выводятся на поверхность сознания, усиливаются и окончательно раскладываются, существует очень небольшая опасность, что произойдет нечто столь драматическое. Однако бывает, причем весьма нередко, что какое-то не воспринятое обществом чувство злобы найдет свое выражение во время терапии. По сути такое ощущение потери контроля иногда бывает очень полезным для шизоидной личности, которая, сожалея о нем, может все же увидеть, что оно имеет мало общего с ее пугающими фантазиями. Также полезным для таких людей будет новое сближение с теми, по отношению к которым они в прошлом выражали злость, и опыт, что потеря власти над этими эмоциями не привела к уничтожению кого-то и даже ни к длительной неприязни.

Терапевтический контекст, на мой взгляд, особенно ценен для создания атмосферы, в которой большое количество переживаний злости может быть буквально выброшена без негативных последствий для окружения. Однако важно предостеречь, что этого нельзя делать непродуманно, пока не будет достаточно развита способность испытывать такие эмоциональные переживания и наблюдать за ними.

В семье, где кто-то умирает, царит печаль и траур. Когда наступает смерть self, как в шизоидном случае, появляется подобное чувство сожаления о self, которое могло бы существовать, и об отношениях любви, которые инстинктивно ожидаются, но не приходят. Таким образом, чувства грусти, траура и депрессии становятся распространенными симптомами, проявляющимися у людей с характерологическими чертами такого типа. Это обычно наименее подавляемые чувства, хотя их активные проявления в виде надрывного плача или стенания могут в значительной степени, если не полностью, отсутствовать. Подобно другим чувствам, эти тоже не целиком и не глубоко переживаются организмом. Они могут переживаться скорее в форме длительных или хронических состояний депрессии, характеризующихся скорее уходом и поверхностной жалостью к себе, чем действительно глубоко переживаемой печалью.

Чтобы справиться с жизненными трудностями, ненавидимый ребенок вынужден скрывать также эти эмоциональные переживания и упорно продолжать свои усилия, несмотря на хроническую внутреннюю депрессию. Такая депрессия, особенно если она сопровождается суицидальными мыслями, недоразвитость функций, задача которых состоит в заботе о self, и осознаваемая неспособность переживать что-либо другое, с успехом могут быть признаны типичными у таких людей, с похожей на вышеописанную общей историей и структурой характера.

Личность этого типа характеризуется скудной палитрой чувств, как негативных, так и позитивных. Исключением является достаточно часто появляющаяся необоснованная эйфория, минутная и искусственная, выступающая в связи с переживанием исполнения какой-то формы симбиотической иллюзии — то есть тогда, когда на мгновение религия, идея, другой человек или наркотическое состояние становятся ответом на все молитвы. Конечно, такой полет всегда заканчивается и возвращается прежнее эмоциональное состояние.

Поведение

Поведение нелюбимого или недостаточно любимого ребенка может различаться в нескольких измерениях. Он может быть способен функционировать в мире в зависимости от того, в какой степени сможет контролировать или прятать глубоко скрытые эмоциональные состояния. Хотя такое сдерживание чувств может вызывать другие негативные последствия, такие как психосоматические болезни, которые мы обсудим позже, или пониженную способность поддерживать любого рода близкие отношения, несмотря на это, оно все же дает возможность относительно неплохо функционировать. В зависимости от того, насколько эти проблемы остаются неразрешенными, мы можем иметь дело с личностью, которая экстремально впечатлительна к любым проявлениям холодности со стороны общества, которая не способна на долгое время увлечься каким-нибудь занятием или отношениями, и которая, зачастую будучи в более или менее сильном состоянии внутренней расщепленности, будет кидаться от одного занятия к другому. В зависимости же от того, насколько ей доступны глубокие чувства, ее могут воспринимать как особу исключительно мягкую и подверженную эмоциональным срывам, помрачению и даже потере контакта с реальностью. Такое ослабление связи с реальностью может выражаться в умеренных состояниях «полета», более глубоких состояниях амнезии и в периодах поведения психотического характера.

Когда имеющиеся формы защиты позволяют личности более эффективно функционировать во внешнем мире, она может начать уходить в ту активность, которая предлагает какие-либо жизненные перспективы, и избегать других областей деятельности. Кто-то может быть, к примеру, прекрасным программистом, вызывающим всеобщее признание артистом балета или юристом-трудоголиком, и в то же время не иметь вовсе или иметь очень скромные интимные отношения с супругом и семьей, несмотря на слабый эмоциональный контакт или интимность. Может выступать также склонность играть роль убедительной и доминирующей личности в определенных изолированных контекстах (напр., в классе или зале суда), и боязливой и несамостоятельной в других социальных ситуациях.

Ключом к распознанию шизоидной структуры может служить отключенность личности от главных жизненных процессов — от тела, чувств, от близких людей, от общности, а иногда даже от некоторых неодушевленных объектов, таких как животные, природа и т.п. Вне ситуаций, в которых личность может иметь исключительные достижения, выступает универсальная тенденция к тому, чтобы избегать непосредственного контакта с жизнью лицом к лицу — путем открещивания, бегства от прямой конфронтации или близости, переключения внимания, «одухотворения» действительности и внутренней миграции. Личность может не придавать значения этим тенденциям, поскольку они зачастую представляют собой ее автоматические и неосознанные реакции на угрозу. Даже в областях солидных достижений почти всегда появляется серьезный, часто ограничивающий действие страх, вытекающий из того, что личность так нераздельно связывает свою идентичность с этими достижениями, что малейший неуспех воспринимается ею как равнозначный уничтожению (аннигиляции) self. Не редким способом выражения этих тенденций является перфекционизм и откладывание дел на потом. Как мы уже подчеркивали ранее, шизоидная особа часто обнаруживает, что углубление в интеллектуальные процессы и инвестирование во внешние достижения могут служить безопасной пристанью, защищающей от жизни. Поскольку шизоидный человек не способен идентифицироваться с жизнью в теле и развить на этой биологической основе ее стабильное ощущение, он вынужден искать его где-то в другом месте. Очень распространены при такой структуре характера защитные попытки заслужить внешнее одобрение и самоодобрение через достижения, часто связанные с умственными способностями. Это единственная возможность контактировать с миром, выразить самого себя, получить признание, одобрение и чувство своего места и своей роли в жизни. Поражение в этой сфере жизненных целей может вызвать серьезную депрессию, а также суицидальные мысли и попытки самоубийства.

С целью вытеснения чувств ненависти и холода, с которыми шизоидному характеру пришлось столкнуться, он обычно предлагает другим то, чего сам не получил. Его идеальное self специфически одобряюще и полно сочувствия к другим; как он сам верит — он позволяет жить другим. Проявление же враждебности по отношению к другим воспринимается как серьезная угроза и не может найти своего активного выражения, пока не наступит какое-нибудь внутреннее расщепление или не найдутся для него какие-нибудь согласные эго отговорки.

Несмотря на это, некоторых шизоидных особ считают людьми, склонными действовать в условиях относительного контроля, особенно в близких отношениях. Такие, часто нарушенные личности, держат свои архаичные чувства ужаса и злобы в узде путем постоянного контроля над всеми обстоятельствами, которые могли бы такие чувства вызвать. Именно поэтому они могут дать четкую оценку любому действию, в которое вовлечен другой человек, и стремиться к осуществлению контроля над ним. В психотерапии или в других близких отношениях они могут без устали регулировать широту и глубину контактов с целью сохранения чувства безопасности. Это обычно сочетается с наблюдением также и за другими чувствами. Возникшая таким образом баталия за контроль может быть чрезвычайно интенсивна, поскольку шизоидный человек чувствует, что в буквальном смысле борется за свою жизнь.

Часто ощущается потребность, как правило осознанная, быть кем-то особенным. Компенсаторная идея собственной исключительности, реализуемая на разные лады, является в этом случае способом вытеснения реального состояния бытия особой нелюбимой, даже ненавистной, отвергаемой и используемой. Она может реализовываться через реальные достижения в науке и искусстве или через достижения придуманные, известной иллюстрацией чего является исполненный Робертом Де Ниро образ нарциссического характера (Rupert Rupkin) в фильме King of Comedy (Король комедии). Как только эта исключительность, реальная или вымышленная, оказывается под угрозой, происходит усиление форм защиты или возможно нарушение структуры.

Я вспоминаю одного моего клиента, делающего профессиональные успехи сорокалетнего врача, который с горечью признался: «Мне кажется, что я всю жизнь так тяжело работал только лишь затем, чтобы забыть, что не имею права жить». Шизоидная проблема касается в буквальном смысле экзистенции и те, кто с ней сталкивается, вынуждены найти для себя нечто, что оправдает их существование. Их право на жизнь постоянно «балансирует на грани» и связано с серьезными опасениями по поводу того, что случится, если их подведет выбранное оправдание.

Мышление

Многие из адаптивных и познавательных функций, которые развиваются в период привязанности-связи, могут быть серьезно ослаблены и заторможены в развитии по причине травм. Сфера и продолжительность травмирующих переживаний, генетически обусловленная сила организма, доступность альтернативных источников поддержки, таких как большая семья, а также природа доступных форм защиты и компенсации, будут детерминировать степень, в какой адаптивные структуры могут оказаться недостаточными или чрезмерно развитыми. По этим причинам, вероятно более полезным будет сознание того, оценку каких способностей мы можем проделать, нежели описание всех возможных способов их проявления у людей с такой структурой характера. Однако все же возможно выделение многих внутренних убеждений, идеалов эго и «сценарных решений», которыми чаще всего пользуются люди с этого типа историей. К примеру, в этой последней области всегда будет иметь место глубоко укорененное убеждение: «Со мной что-то не так». Другие постоянные убеждения касаются мира, который, согласно этому представлению, опасен, сложен и холоден. В зависимости от того, в какой степени личность реагирует в этой ситуации компенсацией и защитными механизмами, эти идеи будут вытесняться и появятся познавательные структуры и системы убеждений, поддерживающие это отрицание. Эта конструкция, однако, может рухнуть под ударом какого-нибудь стресса, результатом чего могут быть суицидальные мысли или поведение, депрессия, приступы паники, параноидные мысли и другие симптомы. Чем более часты такие кризисы и чем более интенсивно их протекание, тем больше вероятность, что мы имеем дело с человеком, формы защиты которого чрезвычайно слабы и которому следует приписать нарушение личности. Чем более человек способен интеллектуализировать или каким-либо другим образом защищаться от такого рода убеждений и сопутствующих им эмоций, а также чем менее нарушены другие адаптационные функции, тем лучше он будет функционировать и выдерживать усиленный стресс (невроз или стиль характера). Несмотря на очень серьезные различия, скрытая динамика все же подобна и формирует ее именно эта ключевая проблема, которая рано или поздно должна будет человеком поднята, чтобы он мог реализовать свой потенциал.

Поскольку проблема существования является для этой структуры решающей, скорее всего она найдет какое-то выражение в повседневной жизни человека. Может быть, к примеру, так, что вопрос безопасности станет особенно важным, или, наоборот, будет явно отвергаться. Обладание достаточным количеством денег, судорожное цепляние за выполняемую работу, выражаясь в общем — жизненный успех может быть предметом особых усилий. Пытаясь убежать от страха, связанного с выживанием, человек может просто искать другие пути решения проблем взрослой жизни или же защитным способом игнорировать саму безопасность. Может также появиться защитное убеждение или идея «я — некто исключительный». Часто этому сопутствует убеждение философского или религиозного происхождения, гласящее, что вселенная — дружественна, что она — единое целое и имеет глубокое значение. В обоих случаях эти убеждения не будут хорошо интегрированы с остальной частью личности. Исключительность такой личности может проявляться в ее самовозвеличивании, по крайней мере, время от времени, а ее философские и религиозные убеждения могут составлять такую часть концепции собственного self, противоречие между которыми могло бы восприниматься как угроза. Поскольку идеи эти служат размыванию настоящих взглядов, они могут сохраняться особенно стойко.

Независимо от качества шизоидных познавательных функций, одна из их главных характерных черт, это диссоциация между мышлением и эмоциями. Имея дело с такого типа людьми, проще всего составить себе представление об ограниченности чисто интеллектуального, оторванного от чувств взгляда на действительность. Однако, наверное именно благодаря этой способности к диссоциации многие люди смогли развить свои интеллектуальные способности до чрезвычайно высокого уровня, хотя часто в очень ограниченной области знаний. Отделение интеллектуальных процессов от чувств вероятно предохраняет интеллектуальные функции от нежелательного засорения — через защиту от хлопотливых эмоций и чувств. Подобно многим другим защитным и компенсаторным попыткам и эта имеет свою цену, но в то же время представляет очевидную ценность — способствует выживанию, и причем не только в детстве, но и на протяжении всей жизни.

Пользуясь при оценке заторможенности развития периода привязанности-связей терминами теории объектных отношений, стоит заметить, что явно заметной чертой является переживание слияния с человеком, осуществляющим опеку. Появляется способность к имитации и способность погружаться в примитивные защитные функции вытеснения, интроекции и проекции. Выявляется также возможность возвращения к состоянию ухода из первых нескольких недель жизни. Развитие в этот момент идет от 1) состояния относительного ухода, через 2) состояние переживания слияния или симбиоза и вплоть до 3) фазы, в которой self сознательно отличаемо от других. Если в более поздний период разовьются и другие способы защиты от шизоидной реальности, в этой ранней фазе все, что кажется личности доступным, это непосредственное отрицание этой реальности и уход, а также механизмы проекции и интроекции. Иными словами, все, что человек может в этой ситуации сделать, это примитивным образом заблокировать реальность своего существования, осуществить интроекцию «плохого объекта» и затем проецировать его аспекты вовне.

Окончательным результатом всех шизоидных травм и ранних ограничений развития является «замораживание» тела, цель которого — контроль над мощными негативными эмоциями. Личность затем может направить свою энергию на развитие, в относительной изоляции, познавательных адаптивных функций, которые начинают выделяться как результат ее естественного развития. Однако по причине нарушений в этом раннем периоде, постоянно могут иметь место проблемы с умением различения, особенно в социальном контексте и — на самом глубинном уровне — проблемы с различением собственных мыслей и чувств от чужих.

Ненавидимый ребенок действительно предстает перед выбором между посвящением и уходом. В плане развития он еще не достиг уровня более искусных форм приспособления. Естественная жажда привязанности — одна из начальных проблем выживания. Обратившись к исследованиям Harlow и его коллег (напр. Harlow, Harlow, 1966) мы можем вспомнить, что хотя обезьяны, воспитываемые искусственными матерями, не были слишком счастливы, социально ориентированы или хорошо приспособлены, они в большинстве своем выжили.

В случае с каждой шизоидной личностью, с которой я встретился в моей практике, обязательным оказывалось открыто посмотреть в лицо собственной деструктивной, демонической силе. Обычно она воспринимается как совершенно чуждая и полностью пребывающая под контролем личности. В структурном смысле, как мне кажется, ее стоит рассматривать как неассимилированный интроект образа опекуна и, в то же время, как естественную реакцию злобы на эту пренебрежительную или холодную личность. Если эта деструктивная сила воспринимается незрелым образом, прежде чем в терапии произойдет понимание, создание и закрепление необходимо безопасной атмосферы, это может привести к дезинтеграции и декомпенсации. Там, где различение self -другие слабо, как при нарушении личности, дезинтеграция может привести к параноидной патологии. Проявления распада личности однако являются самыми очевидными не у хронически больных, а у тех личностей, у которых дезинтеграция появляется, как ответ на действие мягких наркотических средств, усилия марафонского бега или психотерапевтической техники, которые слишком рано отягощают имеющиеся защитные механизмы.

Выводы

Шизоидный опыт принципиально касается какой-то неудачи в процессе привязанности, которое произошло в начале или почти в начале этого процесса, когда познавательные и структурные ресурсы организма были еще минимальными. Вследствие этого защитные механизмы, которые человек вынужден использовать, чтобы ответить на этот фундаментальный вызов, остаются также примитивными. Это: вытеснение, интроекция и проекция. Эти механизмы будут включаться вновь и вновь, чтобы справиться с упорно возвращающейся проблемой существования и выживания, а также с каждой последующей ситуацией, которая произвольным образом может вызывать такого рода главные трудности. Таким образом, в то время, как автономные функции, другие познавательные процессы и способности эго могут быть очень хорошо развитыми, даже в чрезвычайной степени, в организме по-прежнему будет существовать определенная фундаментальная структурная чувствительность. Поэтому особенно важно в случае структуры такого типа не пренебрегать разрушенной областью и являющейся следствием чувствительностью.

Несмотря на очевидные сильные стороны личности с шизоидной структурой характера она вынуждена по сути сражаться с проблемами выживания, а также связанными с ним чувствами страха и злости. Следует быть очень внимательным, чтобы не перегрузить их терапевтическими техниками. Главная задача будет заключаться в развитии толерантности к сокрытой в теле витальности, укреплении доверия к терапевтическим отношениям и усложнении хорошо укорененной силы эго — еще до того, как они должны будут окончательно встать лицом к лицу со своей окончательной проблемой, которая откроется, как только ослабнут формы защиты и когда они доберутся до скрывающихся под ними чувств.

Энергетическая экспрессия

Исследователи, которые подчеркивают значение физической динамики структуры характера, подтверждают, что организм реагирует на фрустрацию со стороны окружения не только изменением отношения и поведения, но также и контролируемыми, и даже невольными изменениями в мускулатуре. Когда молодой организм встречает упорный и в данный момент неустранимый негативизм и фрустрацию, то чтобы выжить, он предпринимает попытки тормозить или противодействовать тем импульсам, которые, как ему кажется, отвечают за столь негативный опыт. Проявлением такой задержки в организме является спазм тех мышц, которые подавляют враждебные импульсы. Такого рода спазм становится хроническим и в итоге может привести к очень серьезным изменениям в позе тела, и даже в функционировании внутренних органов.

Блокирование импульсов посредством мышц — есть конкретная и видимая манифестация родительских ограничений и ограничений со стороны окружения. Это физическая манифестация процесса интроекции. Усвоение ограничений или негативности вызывает утрату спонтанности в движениях, чувствах и поступках. Человек выбирает это только потому, что альтернативой является боль, связанная с последствиями естественных, спонтанных реакций на хронически переживаемую фрустрацию. Решение о блокировке переживается как выбор выживания за счет экспрессии. Зависимый ребенок не может жить в состоянии хронической войны со своим окружением и с внутренними состояниями беспрестанной ярости, ужаса и отчаяния, которые сопутствуют отрицанию спонтанности. В итоге организм обращается против самого себя, ограничивает свои импульсы и переносит внутрь баталию между своими врожденными потребностями и ограничениями, навязываемыми окружением.

Если мы примем такое представление адаптивных фрустраций self, служащих выживанию организма в ходе выбора между желаниями этого организма и среды, то сможем оценить, каким образом self начинает идентифицироваться с процессом блокирования, как с механизмом выживания. Стереотип блокировки становится стереотипом выживания, который в свою очередь становится частью индивидуального идеального self. Это идеальное self с этого момента оказывается под угрозой, исходящей от живой спонтанной аутоэкспрессии и сохраняется благодаря контролю за такого рода импульсами. Таким образом, познавательное самоопределение в форме «сценарных решений» (напр.: «Я — полный понимания, отдающий и мирно настроенный человек» и т.п.) усиливают мышечную блокаду.

С этим процессом связана иллюзия, что ослабление этой блокады неминуемо вызовет катастрофу как внутри себя, так и в окружении. В случае с шизоидным характером она якобы заключалась бы в уничтожении (аннигиляции) — не только самой личности, но также и других, если ее неконтролируемая ярость вдруг обернется против окружения. Базовый опыт шизоидной особы выражается словами: «Моя жизнь угрожает моей жизни». Поэтому то, что блокируется окончательно — это сами жизненные силы. Организм замирает, костенеет, спазмируется в напряжении и отворачивается от угрожающего ему окружения. Все физические последствия, которые терапевтам, ориентированным на тело, удалось зарегистрировать в этой структуре характера, — есть результат этого процесса. Приводя список характерных телесных проявлений шизоидной личности, мы должны помнить, что они представляют собой результат наблюдений, проведенных многими терапевтами, ориентированными на телесные процессы, которым встречались различные клиенты, представляющие вероятнее всего смесь шизоидного типа и других видов характера. Поэтому этот список будет скорее намеком, догадкой, нежели перечнем того, что всегда будет присутствовать. Более того, если хронический спазм мышц порождает характерную позу тела, следует при случае вспомнить, что такого рода последствия, так же, как и другие результаты в функционировании организма, могут также быть результатом генетически обусловленным. Хорошо подготовленный терапевт с телесной ориентацией не будет рассматривать тело как основу для классификации патологий; он скорее обратит внимание на то, где и каким образом естественные органические процессы были ограничены хроническим напряжением.

Наверное, самая распространенная черта, которую можно искать у шизоидной личности, — это значительное ограничение жизни в теле. Движения кажутся скованными, часто механическими, лишенными естественной спонтанности и плавности. Отсечение жизнеобеспечивающих потоков особым образом реализуется в виде ограничения, навязанного дыхательным движениям — в этой структуре характера оно часто реализуется сжатием диафрагмы и, как следствие, более поверхностным дыханием. Дополнительно это может сопровождаться напряжением мышц грудной клетки и поднятием плеч. Подавление дыхания вполне может влиять на голос, а одновременное сжатие горла может быть причиной высокого, словно детского тона голоса, вызванного сужением гортани. С этим также связано то, что если попросить такого человека дышать глубоко, то он может даже начать задыхаться. Шизоидное расщепление между мышлением и чувствами здесь в буквальном смысле представлено хроническим напряжением шеи — области, отделяющей голову от туловища. Это выглядит так, будто естественные инстинктивные импульсы там были блокированы и не допускались в голову.

Наряду с характерным ограничением подвижности в верхней части грудной клетки и в области шеи наблюдается как правило сильное напряжение в основании черепа, связанное с характерным блоком в области глаз. Эта последняя блокада может также наблюдаться в выражении глаз, которое, особенно заметно в состоянии стресса — они могут казаться отсутствующими или отключенными. Существует гипотеза, что такого рода блокада может быть проявлением попытки организма не замечать болезненную правду о состоянии его экзистенции. Под влиянием стресса шизоидная личность может фактически убегать от актуальных событий и это бегство может быть замечено по ее глазам, которые будто бы смотрят и не видят, и производят впечатление отсутствующего взгляда. Временами в глазах такого человека находит свое выражение переживание парализующего страха — чувства, которое не отражается на лице, и которое не меняется с изменением обстоятельств, но является будто бы замороженным или укоренившимся.

Раннее детское отстранение от неприязненного окружения может найти свое отражение в искривлении тела, буквальным примером которого будет стойкое искривление позвоночника. Не следует забывать, что существует много причин сколиоза и что гипотеза шизоидного опыта — это только одна из них, представляющая функцию стойкой замороженности позы избегания. Общепринято, что такая неподвижность тела часто порождает также проблемы с суставами. Чтобы лучше понять эту зависимость, можно представить себе хроническое напряжение, которое возникает в суставах в ответ на стойкую неподвижность тела. Для иллюстрации этого факта я часто предлагаю моим студентам принять совершенно неподвижную позу, заблокировать локти, колени, согнуть спину и одновременно широко открыть глаза и рот с выражением ужаса. Тогда я предлагаю им представить себе, как они в такой позе идут по жизни, борясь с ее трудностями.

Многие соматические терапевты приводят также такие черты шизоидной личности, которые можно определить общим названием — «диспропорциональность тела». Это означает, что тело не представляет единого целого, что какая-то его часть не подходит к остальному целому. Например, голова может казаться несоответствующей телу или же плечи непропорциональны туловищу. Встречаются также случаи асимметрии — левая половина тела больше или меньше, чем правая. Наконец, общий недостаток жизни в шизоидном теле находит отражение в недостатке соответствующего цвета тела, в частности, в бледности, а также в ощущаемом при прикосновении холоде в областях хронического спазма — области суставов, диафрагмы или узких местах тела (например, шея, запястья, голеностопная область). Признаком такого недостатка жизни может быть также общая слабость, физическое недоразвитие личности наряду с ограничением подвижности тела. Я видел многих шизоидных личностей, у которых тело было развито значительно лучше, чем в классическом варианте, хотя впоследствии у них имели место определенные энергетические блокады. Хотя мои студенты иногда оспаривали и отвергали эти телесные импликации характерологической теории, я вновь и вновь обнаруживал, что информация, полученная благодаря осмотру тела, чрезвычайно полезна. Когда глубинные характерологические проблемы хорошо скрыты и ревностно оберегаемы, личность часто неспособна представить свою этиологическую историю. В такой в целом нередкой ситуации именно характерное поведение и язык тела становятся теми показателями, которые безошибочно указывают главную проблему, с которой борется личность. Особое значение это принимает в случае с шизоидной личностью, для которой вытеснение становится ведущим защитным механизмом, а исторические события могли произойти так рано и носить настолько травматический характер, что извлечение их из памяти будет неуверенным и ограниченным.

Таким образом очевидно, что комбинация серьезных органических искажений и отсутствие физического и эмоционального сознания у шизоидной личности является естественной основой развития психосоматических болезней. Хроническое напряжение в верхней части тела, в шее и области глаз легко перекидывается на исключительную подверженность головным болям и проблемы со зрением. Сдавленное дыхание объясняет чувствительность к разного рода болезням органов дыхания, так же, как хроническое напряжение в суставах порождает склонность к болезням и травмам этих частей тела. Постоянный, хотя обычно и подавляемый страх, вызывающий искривление и сохранение тела в измененной позиции, может увеличить подверженность нарушениям органических процессов, особенно в сфере процессов пищеварительных. В целом снижение энергетических показателей организма может вызывать его общую чувствительность к инфекциям и травмам. Моя практика подтверждает принцип, что чем лучше формы характерологической защиты, тем больше вероятность появления болезни.

Терапевтические цели

В каждом случае задача терапевта заключается в том, чтобы восполнить пробелы в области структурного функционирования, восстановить свободный поток инстинктивной аутоэкспрессии и интегрировать эти навыки и поведение в поддерживающую жизнь систему, благодаря которой станет возможной адаптация или модификация внешней среды. Я лично вижу в психотерапии начало процесса, который может продолжаться всю жизнь. Если жизнь — есть путешествие от зрелости к старости, то цель эффективной психотерапии — помочь сформировать первую и отдалить вторую.

Помощь вызывающего доверие и безопасного окружения естественно необходима для любой психотерапии, но в случае лечения шизоидной личности его значимость резко возрастает. По большому счету именно страх выдворил такую личность из ее тела и в атмосфере страха она не может при возвращении ему противопоставиться. Поэтому главное, чтобы терапевтическая среда была безопасной, целостной и человечной. В связи с историей, чувствительностью и необычайными перцептивными способностями типичного шизоидного клиента, еще более важно при работе с ним помнить о трех принципах укрепления терапевтических отношений, предложенных Карлом Роджерсом. А именно: соответствующая эмпатия, безусловно позитивный подход и цельность. Короче, первая цель в работе с таким клиентом — отстроить заново его доверие — к собственному self, к другим значимым людям, в целом к обществу и к самому процессу жизни. Другие задачи становятся возможными только тогда, когда будет создана такая терапевтическая среда.

Эмоциональные цели

Возможно, самой основной проблемой шизоидной личности является ее потребность воссоединения с собой. Без этого не может идти речь об изменении отношений с миром. Реализацию этой задачи можно начать, помогая ей добиться большего контроля над чувственным восприятием себя. Увеличение глубины, диапазона и реальности чувственных переживаний — это цель, которая может достигаться с помощью разных терапевтических техник, включая движение, концентрацию на внутреннем состоянии или физическую экспрессию. Вместе с усиленным чувствованием и усиленной с ним собственной идентификацией мы хотели бы также, чтобы подверглись исправлению индивидуальные физические отношения с объектами в окружающем мире. Это означает, что шизоидная личность должна усилить свое чувство соотнесенности с реальностью, с которой имеет дело — относительно еды, работы, природы, дома и т.п. Это чувство затем должно быть перенесено на мир людей — на терапевта, на близких, любимых людей, коллег по работе и друзей. Центральным пунктом этого усилившегося сенсорного контакта клиента со средой, требующим особого укрепления, является чувство стабильности, «укорененности» в мире. Оно означает специфическое чувственное переживание человеком опоры ног о землю — «заземленности» и чувство, что человек этот сможет удержать свою позицию даже в такой ситуации, когда это может означать для него угрозу. Необходимой составляющей или следствием работы над развитием сенсорного сознания является для терапевта редуцирование любым возможным способом всех форм хронического напряжения или неподвижности, которые проявляются в некоторых областях тела. В начале это растущее осознание и выявлению может сопутствовать физическая боль, но параллельным эффектом может быть ограничение боли и последствий тех психосоматических болезней, которые еще не вызвали стойких физических нарушений.

Было бы очень хорошо, если бы шизоидный человек увеличил осознание и идентификацию со своими защитными механизмами. Осознание того, какими формами защиты мы пользовались когда-то и пользуемся сейчас, всегда полезно, также как и признание значения таких процедур для выживания и понимание того, насколько удачными были эти выборы в конкретных условиях чьего-либо развития. В случае с шизоидной личностью стоит, к примеру, помочь личности идентифицировать свою склонность к «бегству» и попросить ее выполнить такой маневр, полностью его контролируя, ассистируя и одновременно отслеживая его результаты.

Начиная работать с шизоидной личностью на эмоциональном уровне, мы неизбежно доведем до конфронтации с глубоко укорененными, мощными чувствами враждебности и страха. Когда она начнет доверять своему телу и своим переживаниям, все больше таких чувств будет всплывать, домогаться усвоения, выражения и по ходу интегрирования с self. Хотя главная задача — добраться до чувств ужаса, но именно часто переживаемая мстительная ярость — самая верная дорога к открытию настоящего self. Когда личность почувствует силу и реальность этого чувства, то получит прочную основу для аутоэкспрессии. По крайней мере, в этой ярости есть шанс ощутить и выразить собственное self. Изменение опыта и вглядывание в появляющиеся здесь чувства, подобно самому переживанию злости, будут инициировать высвобождение self. Именно, и особенно, в этой экспрессии ярости, шизоидная личность вновь конституирует свое право на жизнь и бытие в мире. Так же, как и с чувством злости, способность шизоидной личности испытывать ощущение ужаса и переносить его, — есть укрепляющий опыт. У нее есть возможность обнаружить, что страх и злость — это часть ее самой, что они могут быть выражаемы и что эта экспрессия не приводит к дезинтеграции. Дополнительно она может использовать поддержку и контакт с другим человеком в ходе и после таких эмоциональных переживаний.

Укрепившийся чувственный контакт с собственным телом, с опорой и с другими людьми делает возможным осознание интенсивности этих эмоций без необходимости бегства.

Центральная задача этого процесса — увеличить толерантность шизоидной личности к собственным чувствам и их экспрессии. Она может научиться, что ни страх, ни злость не приводят к аннигиляции или дезинтеграции. Ее можно попросить установить и поддерживать контакт с терапевтом и таким образом укрепить ее убеждение, что она может выражать свои чувства, идентифицируемые с негативной стороной своей личности, и не терять ни себя, ни поддержку со стороны других людей. Терапевт стремится к тому, чтобы шизоидная личность ощутила на физическом и эмоциональном уровне ту действительность, которую можно выразить в простых и позитивных декларациях: «Мне здесь рады. Я принадлежу к этому месту. Я могу доверять жизни. Я могу доверять собственным чувствам. Я член сообщества. Я способен любить и быть любимым. Я могу позаботиться о себе. Я действительно сделаю это и буду любить себя. Я могу радоваться движению в моем теле. Я могу бегать, прыгать, кричать, выражать себя. Я в безопасности. Меня любят. Я могу расслабиться».

Бихевиорально-социальные цели

Поскольку главная проблема в шизоидном случае касается вопроса привязанности, то целью терапевта будет ее восстановление. В некоторых случаях отношения с терапевтом могут являться для клиента единственным значимым человеческим контактом. Тогда может оказаться необходимым создание привязанности, затем разрешение проблемы симбиотических связей. В свою очередь при других обстоятельствах, когда проблемы выявляются уже существующих отношениях или привязанности, терапевт также будет стараться помогать в развитии этих связей и интересов. В целом рост шизоидной личности будет основываться на усилении вовлеченности в любовь, дружбу и отношения, связанные с работой. Очень полезным может оказаться приглашение к участию или к увеличению активности в рамках малых, не создающих угрозы групп для упражнений. Короче говоря, человек должен научиться, что он — член группы, что он равен всем другим участвующим в ней людям и что может из нее вынести все, что ему необходимо, и дать все, что только может. Часто такому человеку нужно будет оказать помощь, чтобы он смог открыть, что ни перфекционизм, ни какие-то исключительные достижения вовсе не требуются от нее. Ослабление перфекционизма и потребности в исключительности обычно позволяет ограничить склонность откладывать дела, а также страх, связанный с действием, если это составляло для него проблему.

Чтобы облегчить и ускорить увеличенную социальную вовлеченность может понадобиться передача соответствующей обратной информации, обучение и аранжировка практических ситуаций, чтобы овладеть простыми социальными навыками. Бихевиоральные проблемы в сфере личной успешности и тренинги естественности могут оказать этому существенную помощь, поскольку таким людям придется научиться как вербальным, так невербальным социальным техникам.

Хотя агрессивные импульсы при такой ведущей структуре характера почти всегда вытесняются, все же враждебность и агрессия неизменно находят какую-либо лазейку. Поэтому очередная цель — помочь такому человеку распознать способы, благодаря которым он неосознанно направляет свою агрессию против других. Личности шизоидного типа широко пользуются пассивно-агрессивными стереотипами поведения, такими как уход, либо провоцируют агрессию у других, которая впоследствии может служить оправданием собственных реакций мщения или провокацией третьих людей на оказание им помощи. Основная задача здесь — раскрыть «игры», которыми пользуется данная личность и которые в очень общем представлении основаны на том, чтобы представить шизоидную личность, как понимающую, одобряющую и даже слабую, но кульминацией которых является уход, пренебрежение, ненависть и унижение других. Типичный характерологический стереотип представляет здесь личность, которая предлагает то, чего ей раньше не дано было испытать, но которая в конечном итоге дает то, что имеет.

Когда агрессивные импульсы будут интегрированы, личность начнет вести себя в социальном мире более агрессивно и естественно. Терапевт призван смягчить этот переход, чтобы экспрессия агрессии и естественности в реальном мире была относительно пропорциональной и эффективной. Непосредственное выражение агрессии и естественности соответствующим образом и в соответствующем контексте может быть усилено в ходе терапии. Таким же образом терапевт может вдохновлять и облегчать плавный переход в реальный социальный мир в области надлежащей экспрессии других эмоциональных переживаний, таких, как грусть, страх, смех, радость и т.п.

Когнитивные цели

Пересмотра требуют две главные сферы, которые необходимо указать, когда мы приступаем к когнитивной проблематике. Первая касается позиции клиента, его убеждений и процессов самоидентификации. Такого рода структуры представлены решениями, идеалами эго, идентификацией с фальшивым self и т.д. В этом случае мы говорим об убеждениях, позициях, точках зрения и т.д. Вторая область касается познавательных способностей или, пользуясь психоаналитической терминологией, структурного функционирования. Здесь мы обсуждаем индивидуальные познавательные стратегии, которые человек использует в борьбе с внешним миром, внутренние защитные механизмы, а также качество и жизнеспособность когнитивных умений (напр., ассимиляцию и аккомодацию). В первом случае терапевтические цели концентрируются на реструктуризации внутренних убеждений, тогда как во втором — на фактическом исправлении самой структуры и познавательных способностей.

Признавая необходимость оказать помощь клиенту в идентификации способа, которым его компромиссные решения проявляются в его теле и поведении, отметим полезность подобной помощи ему в области познавательных функций и убеждений. Поэтому первым шагом может быть предоставление возможности личности распознать как правило упрощенные и преувеличенные принципы, на которых она основывает свои идеалы эго. В этом процессе личность должна уяснить, что ее желания носят абсолютный характер: «Я должен все одобрять. Я должен быть исключительным», или что она придерживается догматических убеждений: «Я это мои идеи. Я это мои достижения». Если эти положения будут распознаны и прочувствованы со всей их настоящей интенсивностью, то пролить свет на их происхождение и помочь клиенту в их интерпретации для дальнейшего развития навыков включаться в подобные операции будет уже задачей относительно легкой. Такое открытие и понимание будет инициировать изменение в сфере идеалов эго и идентификации с фальшивым self, что в последствии позволит использовать в последующем периоде изменений более непосредственных методов.

Когда функционирующие на всех уровнях защитные механизмы будут ослаблены, терапевтическая задача выявления разного рода «сценарных решений», касающихся self, жизни и других, значительно упростится. Люди с такой характерологической структурой склоняются к следующего рода общим убеждениям: «Со мной что-то неладно. Мир — опасное место. Я не имею права на существование». Общие сценарные решения в этой структуре характера будут отражать ненависть к самому себе и параноидную настроенность.

Вместе с идентификацией идеалов эго и скриптовых решений, начинается процесс размывания самых глубинных основ фальшивого self и тем самым увеличиваются шансы реальной самоидентификации. Терапевт может начать реализацию этой задачи с помощью стратегий, которые укрепляют идентификацию self с телом и его жизненными процессами. В этой структуре главным образом имеется ввиду замена идентификации: «Я это мои идеи и мои достижения» на «Я это мое тело и жизнь, заключающаяся нем».

Во второй области функционирования эго и познавательных процессов терапевтические задачи сводятся по существу к оценке и исправлению когнитивных недочетов. Например, в связи с перцепцией внешней реальности клиенту могут понадобиться непосредственные инструкции относительно процессов ассимиляции, аккомодации, различения, интеграции и генерализации. Поэтому терапевту надо будет быть не только точкой отсчета в оценке реальности, но и обучать соответствующей стратегии наблюдения и тестирования действительности. Шизоидная особа может нуждаться в непосредственном обучении простым социальным навыкам, равно как и в обучении стратегиям, касающимся первичной социальной перцепции. На каком основании мы делаем вывод, что нас любят, не любят или относятся к нам объективно-нейтрально? Каким образом можно узнать, является ли негативное поведение других людей результатом их внутренних установок, или же конкретным ответом на нашу личность? Параллельно шизоидной личности мы можем помочь в оттачивании ее познавательных стратегий, служащих различению внутренних эмоциональных состояний.

Каким образом, к примеру, можно отличить беспокойство от волнения, а сексуальное возбуждение от любви? Эти задачи приобретают особое значение, если структура личности размещается в области нарушений личности, но становятся совершенно необязательными, если это более «продвинутое» завершение континуума развития.

Шизоидный характер чаще всего будет нуждаться в овладении защитными механизмами, которые были бы более позитивны, нежели те, которыми человек располагает в данный момент. Ведь шизоидные способы защиты примитивны, их немного, а большинство людей вышеупомянутого типа способны освоить однозначно более плодотворные и требующие меньших жизненных затрат механизмы внутренней защиты. Особенно когда пользоваться ими будут полностью осознанно и рассудительно, они станут для них чрезвычайно полезны. Для обучения таким умениям можно использовать много стратегий из когнитивного направления психологии (напр., из рационально-эмотивной терапии или НЛП). В процесс обучения, естественно, должна входить идентификация и укрепление имеющихся форм защиты, повышение доверия к их функциям в деле выживания человека и их воспроизведение — осознанное и полностью контролируемое.

Шизоидная личность может извлечь огромную пользу из непосредственных инструкций, касающихся противостояния сухим и вызывающим страх сторонам реального мира. Большинство этих советов будут представлять собой поведенческие инструкции. На когнитивном уровне терапевт может все же оказать помощь, воспользовавшись когнитивными картами, объясняющими, какую можно выбрать точку зрения и что думать по поводу требований взрослой жизни. Таким образом, терапевт может заниматься стратегиями организации времени, реагирования на желания других людей или простыми стратегиями, касающимися обязанностей повседневной жизни: как убирать в доме, платить по счетам, готовиться к экзаменам и т.п.

И, наконец, в шизоидном случае, необходимо проделать серьезную работу по интегрированию репрезентации «плохого отца» с «хорошим отцом» и «хорошего self» с «плохим self» в одно здоровое, амбивалентно переживаемое представление собственного self и других людей. Репрезентация «плохого отца» в этой структуре характера обыкновенно бывает неудовлетворительной, особенно в области его опекунских функций. В результате шизоидная личность чаще всего бывает бедна на умения самоподдержки и заботы о самом себе. Поэтому ее можно прямо учить тому, как усиливать имеющиеся способности самоподдержки и как развивать другие, которыми она вообще не обладает.

На протяжении всего процесса лечения центральной темой должна быть идентификация неинтегрированного интроекта — «плохого отца». Зачастую расщепление между ним и остальным self настолько значительно, что особа чувствует себя буквально во власти чуждых, направленных преимущественно против нее деструктивных сил. Задача терапевта будет в том, чтобы оказать ей поддержку во время идентификации, принятия ответственности за эти негативные силы, распознания их источников и инициировании процесса интегрирования их в амбивалентно переживаемые репрезентации self и других. В каждом так сильно ненавидимом человеке должна присутствовать ненависть. Главная задача терапии шизоидного характера наверное и будет заключаться именно в ослаблении механизмов вытеснения этой ненависти, разрешение на ее существование, направление ее на соответствующую цель, признание ее как части чьей-то реальности и высвобождение ее экспрессии таким образом, который позволит редуцировать напряжение без переживания ненужных обид. Когда эта задача будет выполнена, на когнитивном уровне появится интегрированная репрезентация self со всеми ее реальными элементами. Признание необходимости усиления познавательных умений дает солидные теоретические основания для применения методов непосредственного влияния или инструктирования. Представляемая здесь теория также дает такие основания, но без этого крайнего упрощения, которое проявляется у исследователей, представляющих исключительно когнитивное понимание сложной человеческой природы. Обладая этими знаниями, можно углубиться в очень простые и непосредственно познавательные операции реструктуризации при сохранении ясного представления об их месте в более широкой перспективе того, что собой в целом представляет человеческая дилемма. Можно помочь другому человеку изменить его мышление, необязательно признавая, что мышление — это все. Краткое резюме всех терапевтических целей для каждой структуры характера находится в Приложении В.

Здесь стоит подчеркнуть, что не существует нечто такое, как шизоидный характер. Это всего лишь модель, в которой отражены основные человеческие проблемы. Люди, которые в начале своей жизни пережили ужас по причине холодности и жесткости окружающей их среды обыкновенно по-прежнему будут использовать по отношению к этому миру адаптационные механизмы, выработанные слабым и перепуганным ребенком. Понимание этой неотъемлемой составляющей любого человеческого существования, которое нуждается в психологической помощи, может привести терапевта к важным целям. Не смотря на то, что карта невидимой территории несовершенная и неполная, ее стоит иметь. Тем, кто хотел бы получить дальнейшие указания о том, как лечить шизоидную личность, я бы особенно рекомендовал работы следующих авторов: Guntrip, 1968; Johnson, 1993 с; Manfield, 1992.

Стивен М. Джонсон(Stephen M. Johnson)