Шопенгауэр как лекарство

Глава 14. 1807 год – Артур Шопенгауэр едва не становится коммерсантом

Человек высоких талантов и редких умственных способностей, который вынужден заниматься низкой работой, подобен изящной, мастерски расписанной вазе, которую используют как обыкновенный кухонный горшок.

Большое европейское турне Шопенгауэров окончится в 1804 году, и шестнадцатилетний Артур с тяжелым сердцем приступит к исполнению данного отцу обещания. Он поселится учеником в доме именитого гамбургского купца Иениша. Здесь, в перерывах между хозяйскими поручениями, он будет тайком изучать величайших мастеров мысли и слова, всякий раз угрызаясь из-за этой двойной жизни: к тому времени он вполне усвоит отцовские железные жизненные принципы.

Девять месяцев спустя случится ужасное событие, которое навсегда оставит мрачный след в жизни Артура. Здоровье Генриха Шопенгауэра, которому в то время было всего шестьдесят пять, начнет стремительно ухудшаться: он сделается желчным, раздражительным, усталым и рассеянным и даже перестанет узнавать старых друзей. 20 апреля 1805 года он, несмотря на физическую слабость, каким-то чудом доберется до своего гамбургского товарного склада, поднимется на верхний этаж и, взобравшись на подоконник, выбросится вниз, в протекавший под окнами канал. Через несколько часов его тело обнаружат в ледяной воде.

Любое самоубийство оставляет в родственниках вину, боль и гнев, и Артур, без сомнения, испытал все это сполна. Только вообразите, какую бурю чувств он должен был пережить. Любовь к отцу сменилась тяжелейшим горем утраты. Обиды на отца – позднее он часто будет жаловаться на его чрезмерную жесткость – породят в нем раскаяние. Даже неожиданный проблеск свободы, мелькнувший перед ним после смерти Генриха, должен был терзать его совесть еще больше: Артур сознавал, что отец никогда бы не согласился, чтобы сын стал ученым. В этой связи невольно вспоминаются еще два человека, которые тоже рано лишились отцов и отличались особым свободомыслием, – Ницше и Сартр. Можно только догадываться, сумел бы Ницше вырасти в воинствующего безбожника, если бы его отец, лютеранский священник, не умер, когда сын был еще ребенком. Сартр в автобиографии напишет, что, к его величайшему счастью, судьба освободила его от необходимости угождать отцу. Остальным, вроде Кьеркегора или Кафки, повезло меньше: всю жизнь обоих подавляли родители.

В работах Артура Шопенгауэра среди невероятного разнообразия идей, предметов, исторических и научных фактов, понятий и мнений, можно по пальцам пересчитать те места, в которых автор говорил бы с трогательной нежностью, и все они посвящены Генриху Шопенгауэру. В одном месте Артур с гордостью замечает, что его отец честно признавался, что работает ради денег, и сравнивает это с двуличием своих коллег-философов, в особенности Гегеля и Фихте, которые, по его мнению, только делают вид, будто трудятся во имя человечества, а на самом деле добиваются лишь славы, власти и богатства.

В шестьдесят лет Артур вознамерится посвятить все свои труды памяти отца. Он станет писать и переписывать текст посвящения, которое, в конце концов, так и не будет опубликовано. Один вариант будет начинаться так: «Славный, благородный дух, которому я обязан всем, что я есть и чего я достиг… каждым своим открытием и каждой радостью, каждым утешением и наставлением, позволь ему услышать твое имя и узнать, что, если бы Генрих Шопенгауэр не был тем, кем он был, Артур Шопенгауэр уже сто раз был бы ничтожным прахом, смешанным с землей».

Причины столь глубокой сыновней благодарности остаются для нас загадкой, в особенности если учесть, что, насколько мы знаем, Генрих к сыну особой нежности не питал. Его письма к Артуру полны придирок и едких замечаний. Чего стоит, к примеру, вот это: «Танцы и верховая езда не прибавляют достоинств купцу, чьи письма должны быть прочитаны и, следовательно, написаны должным образом. Я же неизменно нахожу, что ваши заглавные буквы по-прежнему выглядят просто чудовищно». Или: «Никогда не заводите обычая сутулиться, ибо это выглядит отвратительно… если за обедом кто-нибудь сидит, ссутулившись, его могут принять за переодетого портного или сапожника». В своем последнем письме Генрих напутствует сына: «Что касается до хождения или сидения с прямой спиной, то я советую вам попросить того, кто окажется рядом с вами, давать вам порядочного тычка всякий раз, как заметит, что вы забыли об этой важной привычке. Именно так поступают отпрыски королевских особ, которые предпочитают лучше перетерпеть боль, чем выглядеть, как презренные простолюдины, всю свою жизнь».

Артур был достойным сыном своего отца, унаследовав от него не только внешность, но и черты характера. В семнадцать лет мать напишет ему: «Я знаю слишком хорошо, как мало счастья ты испытал в юности, какую предрасположенность к меланхолическим размышлениям ты получил в качестве печального наследства от своего отца».

Кроме всего прочего, Артур унаследует и поразительную прямоту своего родителя, которая не замедлит сказаться в том, как он решит главный вопрос, вставший перед ним после смерти Генриха, а именно: должен ли он, несмотря на отвращение к коммерции, продолжить ученичество. В конце концов он решит поступить так, как поступил бы на его месте отец, то есть сдержит клятву.

О своем решении он напишет: «Я продолжал оставаться в доме своего патрона, отчасти оттого что тяжелейшее горе сломило мою решительность, отчасти оттого что совесть моя была бы неспокойна, нарушь я обещание, данное отцу, вскоре после его смерти».

Если Артур и чувствовал себя связанным по рукам и ногам, то мать его, по всей видимости, от подобных обязательств не страдала: в одно мгновение она решает изменить свою жизнь. В письме к семнадцатилетнему Артуру она скажет: «Твой характер так сильно отличается от моего: ты по природе нерешителен, я же слишком поспешна, слишком порывиста». После нескольких месяцев вдовства она продаст особняк Шопенгауэров, ликвидирует почтенное семейное дело и уедет прочь из Гамбурга. В письме она похвастается Артуру: «Меня всегда влечет к себе все новое и необычное. Вообрази себе мой выбор: вместо того чтобы возвратиться в родной город, к друзьям и родственникам, как любая женщина поступила бы на моем месте, я выбрала Веймар, который был мне почти незнаком».

Почему Веймар? Иоганна была крайне честолюбива и мечтала оказаться в самом центре немецкой культуры. Убежденная в своих талантах, она не сомневалась, что сумеет добиться всего, чего захочет. И действительно, буквально через несколько месяцев ее жизнь совершит неожиданный кульбит: она станет хозяйкой самого модного салона в Веймаре, сблизится с Гёте и другими знаменитыми писателями и художниками. Вскоре она и сама станет знаменитостью, сначала как автор путевых дневников, в которых она опишет семейное турне Шопенгауэров и поездку на юг Франции, а затем, по просьбе Гёте, возьмется за серьезную прозу и напишет несколько романов. Она станет одной из первых независимых женщин Германии и первой женщиной, которая зарабатывала писательским трудом. Следующие десять лет имя Иоганны Шопенгауэр будет греметь по всей Германии, она станет немецкой Даниэлой Стил девятнадцатого века, и еще долго Артур Шопенгауэр будет известен только как «сын Иоганны Шопенгауэр». В конце 1820-х будет издано полное собрание сочинений Иоганны в двадцати томах.

Хотя Иоганна Шопенгауэр сохранится в истории – во многом благодаря едким высказываниям Артура – как самовлюбленная и эгоистичная особа, именно она освободит Артура от клятвы, данной отцу, и направит его по пути философии. Доказательством тому служит судьбоносное письмо, которое она напишет Артуру в апреле 1807 года, спустя два года после смерти отца:

«Дорогой Артур, Серьезный и спокойный тон твоего письма от 28 марта не мог не передаться мне, он очень взволновал меня и подтолкнул меня к мысли, что ты изменяешь своему призванию. Вот почему я должна сделать все, что в моих силах, чтобы спасти тебя, и я сделаю это, чего бы мне это ни стоило. Уж я-то знаю, что такое жить против своей воли, и, если только это возможно, я избавлю тебя, мой дорогой сын, от этого несчастья. О, милый, милый Артур, почему мои слова значили для тебя так мало. То, о чем ты мечтаешь сейчас, было моим самым драгоценным желанием. Как я стремилась к тому, чтобы это случилось, сколько бы злые языки ни утверждали обратное… если ты не хочешь вступать в этот почтенный филистерский орден, я, мой дражайший Артур, ни в коем случае не стану чинить препятствий на твоем пути. Ты сам и только ты должен выбрать свой путь, мое дело лишь советовать и помогать тебе, где и как я могу. Прежде всего, постарайся примириться с самим собой… помни, что ты должен выбрать занятие, которое обеспечит тебе достаточно средств, а не только будет по сердцу, так как ты никогда не будешь достаточно богат, существуя на одно только наследство. Если ты уже сделал выбор, дай мне знать, но ты должен сделать этот выбор сам… Если ты чувствуешь в себе достаточно сил и смелости сделать это, я охотно протяну тебе руку. Но только не воображай, что жизнь ученого легка и прекрасна. Я теперь имею возможность в этом убедиться, мой дорогой Артур. Это тяжелый, изнурительный труд, и только удовольствие заниматься им делает его поистине приятным. Он не приносит богатства: став писателем, человек может едва-едва, с большим трудом, заработать себе на хлеб… Чтобы сделать карьеру писателя, ты должен произвести на свет нечто необыкновенное… сейчас, более чем когда бы то ни было, есть нужда в блестящих мозгах. Подумай об этом хорошенько, Артур, и сделай свой выбор, но тогда уж будь тверд, не позволяй сомнениям одолеть тебя, и тогда ты благополучно добьешься цели. Выбери то, что ты хочешь… но со слезами на глазах я умоляю тебя: не криви душой. Отнесись к себе честно и серьезно. Благополучие твоей жизни, как и спокойствие моей старости, целиком зависят от этого, потому что только ты и Адель сможете возместить мне мою утраченную юность. Я не вынесу, если ты будешь несчастен, в особенности если буду знать, что моя чрезмерная мягкость стала причиною твоего несчастья. Ты видишь, дорогой Артур, что я искренне люблю тебя и хочу помогать тебе во всем. Так пусть вознаграждением мне будет твоя уверенность и то, что, сделав однажды выбор, ты последуешь моему совету и будешь верен своему пути. И не огорчай меня непокорством. Ты знаешь, я не упряма и всегда прислушиваюсь к мнению других, я никогда бы не потребовала от тебя того, что противоречит доводам разума…

Adieu, милый Артур, нужно торопиться, и рука уже устала писать. Подумай обо всем, что я написала тебе. Жду твоего скорого ответа,
Твоя мать И. Шопенгауэр».

Уже в старости Артур напишет: «Когда я дочитал это письмо, слезы хлынули у меня из глаз». В ответном письме он откажется от ученичества, и Иоганна напишет ему: «То, что ты, против обыкновения, принял решение так быстро, в любом другом расстроило бы меня – я не люблю опрометчивости. Но, зная тебя, я спокойна, я вижу, что это проявление твоих давних и сокровенных желании».

Иоганна не станет терять времени: она уведомит патрона и хозяина Артура, что ее сын покидает Гамбург, организует его переезд и отправит его в гимназию в Готе, в пятидесяти километрах от Веймара.

Цепи, сковывавшие Артура, были разбиты.

Шопенгауэр как лекарство

Опытный психотерапевт Джулиус узнает, что смертельно болен. Его дни сочтены, и в последний год жизни он решает исправить давнюю ошибку и вылечить пациента, с которым двадцать лет назад потерпел крах... Ирвин Д.Ялом — американский психотерапевт, автор нескольких международных бестселлеров, теоретик и практик психотерапии и популярный писатель. Перед вами его роман. «Шопенгауэр как лекарство» — книга о том, как философия губит и спасает человеческую душу.