Самоанализ

Глава 1. Возможность и желательность самоанализа

Каждый аналитик знает, что анализ протекает тем быстрее и эффективнее, чем активнее «сотрудничество» со стороны пациента. Говоря о «сотрудничестве», я не имею в виду вежливое и услужливое согласие пациента со всем, что предлагает ему аналитик. Не относится «сотрудничество» и к сознательному желанию пациента рассказать о себе. Большинство пациентов, которые обращаются к анализу по собственному желанию, раньше или позже осознают и принимают необходимость высказываться с предельной откровенностью. Скорее, я имею в виду способ самовыражения, который так же мало находится под контролем сознания пациента, как способность выражать свои чувства в музыке - во власти композитора. Если какие-то внутренние силы препятствуют композитору в выражении своих чувств, то он просто не способен работать, он бесплоден. Подобным же образом и пациент, несмотря на все его лучшие намерения и стремление к сотрудничеству, становится непродуктивным, как только его усилия наталкиваются на некоторое «сопротивление». Но чем более часты периоды, когда он в состоянии свободно выражать себя, чем больше он может биться над разрешением своих собственных проблем, тем большее значение имеет совместная работа пациента и аналитика.

Я часто говорила своим пациентам, что в идеале аналитик должен быть всего лишь проводником в их тяжком восхождении в гору, указывающим, какой путь целесообразнее избрать, а какого избегать. Чтобы быть точной, следует добавить, что аналитик - это проводник, который и сам не совсем уверен в маршруте, потому что, каким бы опытным покорителем вершин он ни был, именно на эту гору он еще не взбирался. В силу этого тем более желательна собственная продуктивная психологическая работа пациента. Едва ли будет преувеличением сказать, что помимо компетентности аналитика именно собственная творческая активность пациента определяет как продолжительность, так и результат анализа.

Значение психологической работы пациента в аналитической терапии часто обнаруживается в тех случаях, когда по той или иной причине анализ прерван или закончен в тот момент, когда пациент еще находится в плохом состоянии. И пациент и аналитик не удовлетворены достигнутым продвижением, но по прошествии некоторого времени (без дополнительного анализа) они могут быть приятно удивлены значительным и стойким улучшением здоровья пациента. Если тщательное исследование не указывает на какое-либо изменение обстоятельств в его жизни, объясняющих данное улучшение, возможно, будет справедливо считать его отсроченным результатом психоанализа.

Такого рода отсроченный эффект, однако, не легко объяснить. Он может быть обусловлен многими причинами. Предыдущая работа могла дать возможность пациенту провести такое точное самонаблюдение, что он теперь более, чем раньше, становится убежден в существовании неких сил, вносящих внутренний разлад, или даже оказывается способным открыть в себе новые факторы. Или, возможно, он воспринимал любое предположение, сделанное психоаналитиком, как чуждое вторжение и думал, что может легче достичь проникновения в суть своих проблем, если такое понимание будет результатом его собственного открытия. Или же, если в основе его затруднений лежала навязчивая потребность превосходить других и одерживать над ними верх, он может оказаться не в состоянии дать аналитику возможность испытать удовлетворение от успешно проделанной работы и сможет почувствовать себя лучше, только когда психоаналитик «уйдет со сцены». Наконец, необходимо помнить, что отсроченные по времени реакции имеют место и во многих других ситуациях: обычно спустя определенное время мы понимаем действительный смысл шутки или замечания, сделанного при разговоре.

Какими бы различными ни были объяснения этому, они все предполагают, что внутри у пациента совершается некая психологическая работа, о которой он не имеет понятия, или, по крайней мере, она протекает без сознательных усилий с его стороны. О том, что такие психические процессы, и даже разумная направленная активность, действительно происходят без нашего осознания, мы знаем из существования полных смысла сновидений и из своего опыта: например, потерпев неудачу в попытке решить задачу вечером, мы знаем ее решение, проснувшись утром, или, не обратив особого внимания на нанесенную обиду днем, мы внезапно просыпаемся в пять часов утра, отчетливо осознавая и источник раздражения, и свою реакцию.

Фактически каждый психоаналитик опирается на эту подспудную психологическую работу. Такая опора неявно подразумевается в концепции, согласно которой психоанализ проходит успешно, если устраняются внутренние «сопротивления». Я хотела бы также подчеркнуть здесь положительный аспект: чем сильнее у пациента побудительные мотивы к освобождению и чем менее он имеет внутренних препятствий, тем более продуктивным будет его психоанализ. Но подчеркивается ли негативный аспект (сопротивление) или же позитивный (стремление к выздоровлению), основополагающий принцип остается все тем же: путем устранения препятствий или создания достаточных побудительных мотивов пробуждается психическая энергия пациента, и он начинает продуцировать материал, который в конечном счете ведет к более глубокому осознанию (инсайту).

Вопрос, поднимаемый в этой книге: можно ли продвинуться на шаг дальше? Если аналитик полагается на бессознательную психическую деятельность пациента, а пациент способен в одиночку продвигаться по направлению к решению некоторой проблемы, может ли эта способность использоваться более целенаправленным образом? Может ли пациент тщательно исследовать данные своего самонаблюдения или ассоциации с помощью собственного критически настроенного ума? Между пациентом и психоаналитиком обычно имеет место разделение функций. Пациент в основном дает возможность проявиться своим мыслям, чувствам и побуждениям, а психоаналитик использует свое критическое мышление, чтобы распознать их направленность. Он подвергает сомнению соответствие высказываний пациента действительности, сопоставляет на первый взгляд ничем не связанный материал, высказывает предположения относительно его возможного смысла. Я сказала «в основном», так как аналитик использует также и свою интуицию, а пациент в свою очередь может делать сопоставления. Но в целом такое разделение функций в работе над проблемой существует, и оно имеет определенные преимущества для проведения психоанализа. Оно позволяет пациенту расслабиться и просто высказывать или фиксировать все, что приходит в голову.

Но что можно сказать, если между психоаналитическими сеансами проходит день или несколько дней? О длительных перерывах в психоанализе, которые возникают по разным причинам? Зачем полагаться на случай, ожидая, что какая-либо проблема прояснится сама собой? Нельзя ли побудить пациента не только заниматься методичным и внимательным самонаблюдением, но также попытаться достичь и некоторого проникновения в глубь своих проблем, используя силу своего разума? Разумеется, это была бы тяжкая работа, чреватая опасностями и преградами, которые будут обсуждаться позднее, но эти трудности не должны помешать постановке вопроса о том, возможно ли анализировать самого себя.

С более широкой точки зрения это вопрос вековой «давности»: может ли человек познать себя? Вдохновляет, что люди всегда считали эту задачу хотя и трудной, но осуществимой. Вдохновение, однако, ведет нас недалеко, потому что есть огромная разница между тем, как древние смотрели на эту задачу и как на нее смотрим мы. Мы знаем, особенно после фундаментальных открытий Фрейда, что задача бесконечно более трудна и запутанна, чем это могли предполагать в древности, - настолько трудна, что всего лишь попытка серьезной постановки этого вопроса сравнима с путешествием в неведомое.

В последнее время появилось огромное количество книг, имеющих цель помочь людям лучше справиться со своими проблемами и улучшить отношения с другими людьми. Некоторые из них, подобно книге Дэйла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», почти не имеют ничего общего с самопознанием, но, исходя из здравого смысла, предлагают более или менее хорошие советы, как справиться с личными и социальными проблемами. Но некоторые, такие, как «Путешествие в самопознание» Дэвида Сибури, определенно имеют целью самоанализ. Если же я ощущаю потребность написать еще одну книгу по этому вопросу, то лишь потому, что вижу, что даже лучшие из авторов книг такого рода, как Сибури, недостаточно полно используют психоаналитическую технику, разработанную Фрейдом, и поэтому дают неэффективные рекомендации. Кроме того, они не понимают всех возникающих трудностей, что ясно видно по таким заглавиям, как «Облегченный самоанализ». Подобный подход, выражаемый в книгах такого типа, также неявно присутствует в некоторых попытках изучения личности психиатрами.

Все эти попытки предполагают, что самопознание - довольно легкое дело. Но это иллюзия, построенная на желании, и поэтому, безусловно, вредная. Люди, которые ступят на обещанную им легкую дорогу, либо приобретут ложное чувство самодовольства, думая, что они все о себе знают, либо разочаруются, когда столкнутся с первыми серьезными препятствиями, а может быть, даже решат оставить поиск истинного понимания себя как неблагодарную работу. Ничего подобного не случится, если человек знает, что самоанализ - это трудный и медленный процесс, причиняющий временами боль и огорчения и требующий всю имеющуюся в распоряжении творческую энергию.

Опытный аналитик никогда не поддастся такому оптимизму, потому что ему слишком хорошо знакома тяжкая и подчас отчаянная борьба, которую пациент может бросить еще до того, как станет способен прямо смотреть «в лицо» своей проблеме. Аналитик скорее ударится в другую крайность, вообще отвергая возможность самоанализа, и будет склонен к такому суждению не только по собственному опыту, но также и из чисто теоретических соображений. Например, он может выдвинуть довод, что пациент может избавиться от своих трудностей только тогда, когда вновь переживет и отреагирует на свои младенческие желания, страхи и привязанности перед психоаналитиком; предоставленный самому себе, пациент в лучшем случае может достичь неэффективного «чисто интеллектуального» проникновения в проблему. Если доводы этого типа критически исследовать, что мы не будем здесь делать, они в конечном счете сведутся к отрицанию веры в то, что побудительные мотивы пациента достаточно сильны, чтобы позволить ему самому преодолевать препятствия, стоящие на пути к самопознанию.

Я подчеркиваю это не случайно. Желание пациента достичь какой-либо цели - важный фактор в любой попытке психоанализа. Можно с уверенностью сказать, что аналитик не может увести пациента дальше, чем тот сам захочет идти. В случае психоанализа, однако, пациент имеет преимущество - помощь аналитика, его ободрение, руководство, ценность чего мы обсудим в другой главе. Если же пациент предоставлен своим собственным силам, решающим становится вопрос о побудительном мотиве, в такой степени решающим, что сама возможность самоанализа зависит от силы его мотива.

Фрейд, конечно же, признавал, что сильные страдания, очевидные в проблемах, связанных с неврозами, могут создавать такой побудительный мотив. Но когда тяжелые страдания отсутствовали или же исчезали в ходе лечения, он явно затруднялся объяснить такое побуждение. Он предполагал, что «любовь» пациента к аналитику может придать дополнительный побудительный мотив при условии, что она не стремится к конкретному сексуальному удовлетворению, а довольствуется получением и использованием помощи аналитика. Это звучит правдоподобно. Однако мы не должны забывать, что при любых неврозах способность любить чрезвычайно нарушена и то, что представляется такой «любовью», на деле является результатом крайне острой потребности пациента в привязанности и одобрении. Правда, есть пациенты (и я полагаю, что их-то и имел в виду Фрейд), которые идут довольно далеко в своем желании доставить удовольствие психоаналитику, включая добровольную готовность более или менее некритично принимать его интерпретации. Они даже пытаются продемонстрировать улучшение здоровья. Усилия такого типа, однако, вызываются не «любовью» к психоаналитику, а представляют собой средства ослабить тайный страх пациента перед людьми и, в более широком смысле, являются его способом совладания с жизнью, ибо он чувствует себя не в состоянии сделать это таким способом, который предполагает большую уверенность в себе. Следовательно, эта мотивация - проделать успешную работу - целиком зависит от отношений с психоаналитиком. Как только пациент чувствует себя отвергнутым или критикуемым (а это часто случается с людьми данного типа), он теряет из виду собственные интересы и тогда психоаналитическая работа становится для пациента ареной борьбы злобы и мести. Однако более важным, чем ненадежность этого побудительного мотива, является то, что аналитику приходится охлаждать этот мотив. Склонность делать что-либо независимо от собственных желаний порождает у пациента значительный источник беспокойства; поэтому она сама должна подлежать анализу, а не использоваться в качестве опоры. Таким образом, единственным эффективным побудительным мотивом, признаваемым Фрейдом, остается желание пациента избавиться от очевидных тяжелых страданий; а эта мотивация, как справедливо утверждал Фрейд, недолговременна, потому что имеет тенденцию к исчезновению в пропорции, соответствующей ослаблению симптомов.

Тем не менее этот побудительный мотив мог бы считаться достаточным, если бы устранение симптомов было единственной целью психоанализа. Но так ли это? Фрейд никогда не высказывал однозначно свою точку зрения на этот счет. Сказать, что пациент должен быть способным работать и получать удовольствие, не имеет большого смысла, если не уточнить, что представляют собой обе способности. Способен к механической или творческой работе? Способен к получению сексуального удовольствия или к получению удовлетворения от жизни в целом? Сказать, что психоанализ будет способствовать перевоспитанию личности, - это также двусмысленно, если не ответить на вопрос: перевоспитанию для чего? Очевидно, Фрейд не уделял этому вопросу особого внимания, о чем можно судить по его работам. Главным образом он интересовался устранением невротических симптомов; изменения в личности его интересовали лишь в той мере, в какой они гарантировали полное исчезновение симптомов.

Таким образом, цель Фрейда можно сформулировать через отрицание: достижение «свободы от». Однако другие авторы, включая и меня, формулируют позитивно цель психоанализа: освобождая личность от внутренних подавлений, сделать ее свободной для развития ее потенциальных возможностей. Это может звучать всего лишь как разница в акценте, но, даже если бы, кроме этого, здесь ничего не было, другой акцент способен в корне изменить побудительные мотивы.

Постановка цели положительным образом имеет реальную ценность лишь в том случае, если у пациента имеется достаточно сильный побудительный мотив, чтобы на него можно было рассчитывать (развивать все свои способности, реализовать свои потенциальные возможности, серьезно взяться за разрешение своих проблем, несмотря на все те испытания, через которые он должен будет проходить время от времени). Проще говоря, если у него имеется побудительный мотив для роста.

Когда проблема так ясно формулируется, становится понятно, что в такой постановке заключено нечто большее, чем разница в акцентах, так как Фрейд категорически отрицал, что такое желание существует. Он саркастически замечал, что предполагать такое желание - разновидность пустого идеализма. Он указывал, что стремления к самосовершенствованию проистекают из «нарциссических» желаний, то есть они представляют собой склонность к самовозвеличению и превосходству над другими. Фрейд редко формулировал тот или иной постулат только из любви к теоретическим рассуждениям. Почти всегда за ним скрывалось какое-нибудь проницательное наблюдение. В данном случае это наблюдение заключается в том, что тенденции к самовозвеличению иногда являются сильным побудительным мотивом в стремлении к саморазвитию. Что Фрейд отказался признать - так это то, что этот «нарциссический» элемент является лишь содействующим фактором. Если проанализировать и отбросить потребность в самовозвеличении, желание совершенствовать себя все же остается и проявляется более ярко и сильно, чем до этого. «Нарциссические» элементы, хотя они и пробудили стремление человека к росту, в то же самое время сковывают реализацию этого желания. Говоря словами пациента: «Нарциссическое побуждение направлено на развитие дутого «я»». Взращивание этого дутого «я» всегда происходит за счет «я» реального, причем с последним обращаются пренебрежительно, в лучшем случае как с бедным родственником. Мой опыт говорит, что чем более улетучивается дутое «я», тем более интерес к «я» реальному и тем сильнее становится желание раскрыться, освободиться от внутренней несвободы и начать жить полнокровной жизнью в той мере, в какой это позволяют реальные обстоятельства. Мне кажется, что желание развивать свои силы находится среди тех сильных побуждений, которые игнорировались предыдущим анализом.

Теоретически неверие Фрейда в стремление к саморазвитию связано с его постулатом, что «я» - слабый посредник, мечущийся между требованиями инстинктивных влечений, внешним миром и запрещающим сознанием. В конечном счете, однако, я считаю, что эти две формулировки целей психоанализа отражают различные философские взгляды на природу человека. Говоря словами Макса Отто, «глубочайшим источником философии человека, источником, который питает и формирует ее, является вера или отсутствие веры в человечество. Если человек питает доверие к людям и верит в то, что с их помощью он способен достичь чего-то значимого, тогда он усвоит такие взгляды на жизнь и на мир, которые будут находиться в гармонии с его доверием. Отсутствие доверия породит соответствующие представления». Нелишне будет упомянуть, что Фрейд в своей книге по толкованию сновидений, по крайней мере, косвенным образом, признал, что в какой-то степени самоанализ возможен, ибо он анализировал свои собственные сновидения. Это особенно интересно с той точки зрения, что вся его философия отрицала возможность самоанализа.

Но, даже если мы допустим, что существуют достаточные побудительные мотивы для самоанализа, все еще остается открытым вопрос о том, может ли самоанализ быть проделан «любителем», у которого нет необходимых знаний, подготовки и опыта. Действительно, следует спросить, и достаточно резко, не полагаю ли я, что три или четыре главы этой книги могут составить равноценную замену специфических знаний специалиста. Конечно же, я не считаю, что какая-либо замена возможна. Я и не стремлюсь предложить даже приблизительную замену. Теперь кажется, что мы в тупике. Но так ли это? Обычно применение принципа «все или ничего» несколько обманчиво, несмотря на кажущееся правдоподобие. Что касается данной проблемы, желательно помнить (со всем должным уважением к роли специалиста и специализации в культурном развитии), что слишком большое благоговение перед специализацией может парализовать инициативу. Мы все весьма склонны верить тому, что только политик может разбираться в политике, только механик может починить нашу машину, только опытный садовник может правильно обрезать наши деревья. Конечно, обученный человек может действовать быстрее и эффективнее, чем дилетант. Но дистанцию между специалистом и дилетантом часто преувеличивают. Вера в специализацию может легко превратиться в слепое благоговение и задушить любую попытку новой деятельности.

Общие рассуждения такого типа вселяют оптимизм. Но, для того чтобы прийти к правильной оценке возможностей самоанализа как метода, мы должны отчетливо представлять себе, какими средствами оснащен профессиональный психоаналитик. Во-первых, анализ других людей требует обширных психологических знаний природы бессознательных сил, форм их проявления, причин, отвечающих за их могущество, оказываемого ими влияния, способов их вскрытия. Во-вторых, психоанализ требует определенных навыков, которые должны развиваться путем тренировки и опыта: аналитику необходимо уметь вести себя с пациентом; он должен знать с достаточной степенью уверенности, какие факторы в запутанном лабиринте предлагаемого материала следует попытаться удержать, а какие - на время опустить; он должен выработать способность «вживаться» в пациента, научиться чувствовать скрытые психические процессы, то есть приобрести «шестое чувство». Наконец, анализ других требует тщательного самопознания. Работая с пациентом, аналитику приходится проецировать себя в странный мир, с присущими ему особенностями и законами. И здесь имеется значительная опасность того, что он что-то неправильно истолкует, ошибется, возможно, даже нанесет определенный вред - пусть не по злой воле, а по невнимательности, по незнанию или из самомнения. Поэтому он не только должен иметь исчерпывающее знание своего инструментария и мастерски им владеть, но, что в равной степени важно, он должен привести в порядок отношения с собой и другими. Так как эти три условия являются необходимыми, следует хорошо подумать, прежде чем взять на себя ответственность, связанную с психоанализом других людей.

Эти требования не могут быть автоматически отнесены и к самоанализу, так как анализ себя в определенных существенных моментах отличается от анализа другого человека. Существенная разница здесь заключается в том, что мир, который каждый из нас собой представляет, не является для нас совсем уж незнакомым; он, по существу, единственный, который мы действительно знаем. Однако справедливо, что невротическая личность отчуждена от обширных частей этого мира и имеет серьезные побудительные мотивы не видеть отдельные части целого. Здесь также всегда есть опасность, что в своем знании себя человек воспримет определенные важные факторы как нечто, само собой разумеющееся. Но факт остается фактом: это его мир, все знания об этом мире находятся внутри его, и ему нужно только наблюдать и использовать свои наблюдения для того, чтобы получить туда доступ. Если он заинтересован в нахождении причин своих трудностей, если он может преодолеть свои сопротивления, мешающие их осознанию, он может в некоторых отношениях наблюдать себя лучше, чем это сделает посторонний человек. Ведь, в конце концов, он живет с собой день и ночь. В своих попытках вести самонаблюдение его можно сравнить со знающей сиделкой, которая все время находится рядом с пациентом; психоаналитик же в лучшем случае видит пациента по часу в день. Психоаналитик обладает лучшими методами для наблюдения и более четкими позициями, с которых он может вести наблюдение и делать выводы, но сиделка имеет возможности для более широкого круга наблюдений. Этот факт составляет важное преимущество самоанализа. В самом деле, он ослабляет первое из условий, требуемых профессиональному психоаналитику, и исключает второе: при самоанализе требуются меньшие психологические знания, чем при анализе другого человека, и нам совсем не нужно навыков в стратегии поведения, которые необходимы, когда имеешь дело с любым другим человеком. Основная трудность самоанализа лежит не в этой области, а в эмоциональных факторах, которые делают нас слепыми в отношении бессознательных сил. То, что главная трудность заключается более в эмоциональной, нежели в интеллектуальной, сфере, подтверждается тем фактом, что, когда психоаналитики анализируют себя, они не имеют большого преимущества перед любителями, как мы склонны были бы полагать.

Поэтому с теоретической точки зрения я не вижу достаточной причины, делающей самоанализ невозможным. Признавая, что многие люди слишком глубоко запутаны в своих собственных проблемах для того, чтобы быть способными анализировать себя; признавая, что самоанализ не может даже приблизительно сравняться по быстроте и точности с психоаналитическим лечением, проводимым экспертом; признавая, что существуют определенные сопротивления, которые могут быть преодолены только с посторонней помощью, - тем не менее мы должны отметить, что все это не является доказательством того, что в принципе работа не может быть осуществлена.

Однако я не осмелилась бы поднять этот вопрос о самоанализе на основании одних лишь теоретических соображений. Смелость поставить этот вопрос, и сделать это вполне серьезно, возникла в результате опыта, показывающего, что самоанализ возможен. Это опыт, который я приобрела сама, опыт моих коллег, а также опыт моих пациентов, коих я побуждала работать над собой во время перерывов в психоаналитической работе со мной. Эти удачные попытки относятся не только к поверхностным трудностям. В самом деле, в некоторых из них затрагивались проблемы, которые обычно считались недоступными даже для психоаналитика. Однако они были предприняты при одном благоприятном условии: все эти люди до того, как они решились на самоанализ, прошли анализ. Это значит, что они были знакомы с методами, позволяющими подойти к сфере бессознательного, и знали из опыта, что при психоанализе ничто не может помочь, кроме безжалостной правды перед самим собой. Возможен ли самоанализ без такого предварительного опыта и до какой степени - должно остаться открытым вопросом. Есть, однако, ободряющий факт, что многие люди достигают точного и глубокого понимания своих проблем еще до обращения за помощью. Конечно же, это понимание недостаточно, но факт остается фактом, что оно было получено без предварительного психоаналитического опыта.

Таковы, вкратце, возможности самоанализа при условии, что человек вообще способен анализировать себя, о чем еще будет сказано немного позднее. Пациент может предпринимать самоанализ во время длительных перерывов, которые случаются в большинстве случаев анализа: каникулы, отъезды из города по профессиональным или личным делам, различные другие помехи. Человек, не имеющий возможности пройти курс лечения, может попытаться выполнить главную работу сам и лишь время от времени прибегать к помощи психоаналитика для контроля. Человек, психоанализ которого преждевременно закончился, может сам продолжать его. Итак, самоанализ может быть осуществлен без психоаналитической помощи извне, впрочем, мы говорим об этом пока со знаком вопроса.

Признавая, хотя и с некоторыми ограничениями, возможность самоанализа, мы сталкиваемся с вопросом: желателен ли он? Не является ли психоанализ слишком опасным инструментом, чтобы пользоваться им без руководства компетентного лица? Ведь не зря Фрейд сравнивал психоанализ с хирургией, хотя и добавлял, что люди не умирают от неправильного применения психоанализа, в то время как они могут умереть от плохо сделанной операции.

Так как оставаться в плену смутных опасений никогда не является конструктивным, то давайте постараемся в деталях проанализировать, какие возможные опасности могут возникнуть при самоанализе. Во-первых, многие люди подумают, что самоанализ может усилить нездоровую склонность к «самокопанию». Такие же возражения высказывались и все еще высказываются против любого вида психоанализа, но я вновь хочу открыть эту дискуссию, так как уверена, что этот спор вспыхнет еще сильнее, если психоанализ будет вестись без посторонней помощи или с минимальной помощью.

Неодобрение, выражаемое в опасениях по поводу того, что психоанализ может сделать человека «обращенным внутрь», вероятно, возникло из определенной жизненной философии - она хорошо выражена в книге «Покойный Джордж Эппли», - в которой не допускается никакого места индивидуальности человека, или его индивидуальным чувствам и стремлениям. Считается важным только то, чтобы он был приспособлен к среде, полезен для общества и выполнял свои обязанности. Однако ему следует контролировать любые индивидуальные страхи и желания, которые у него возникают. Самодисциплина - высшая добродетель. Позволять много думать о себе есть потворство собственным слабостям и «эгоизм». С другой стороны, лучшие представители психоанализа подчеркивают не только ответственность человека перед другими, но также и перед самим собой. Поэтому они всегда подчеркивают неотъемлемое право человека на достижение личного счастья, включая и его право серьезного отношения к развитию своей внутренней свободы и самостоятельности.

Каждый человек должен сделать собственный вывод относительно ценности этих двух философий. Если он выберет первую из этих жизненных философий, мало смысла спорить с ним о психоанализе, так как он склонен считать неправильным, чтобы кто-либо позволял так много думать о себе и своих проблемах. Можно просто убедить его в том, что в результате психоанализа человек обычно становится менее эгоцентричным и более заслуживающим доверия в своих отношениях с другими людьми. Тогда в лучшем случае он сможет признать, что самоанализ - один из спорных методов продвижения к достойной цели.

Человек, убеждения которого совпадают с другой философией, возможно, и не будет считать, что самоанализ сам по себе заслуживает порицания. Для него понимание себя так же важно, как и понимание других факторов окружающей среды; искать правду о себе так же ценно, как искать правду в других областях жизни. Единственный вопрос, который обычно интересует его, - это плодотворен самоанализ или бесполезен. Я бы сказала, что он является плодотворным, если служит желанию человека стать лучше, душевно богаче и сильнее; если это ответственная попытка понять и изменить себя. Если же самоанализ является самоцелью, то есть если им занимаются лишь из абстрактного интереса к установлению психологических связей - искусство ради искусства, тогда он легко может выродиться в то, что Хьюстон Петерсон называет «mania psychologica». И он также бесполезен, если состоит только из погружения в самовосхищение или жалость к себе, из размышлений о конце жизни, пустых самообвинений.

И тут мы подходим к существенному моменту: не превратится ли самоанализ именно в такого рода бесцельную игру ума? Судя по моему опыту работы с пациентами, я считаю, что эта опасность не является настолько распространенной, как можно было бы полагать. Представляется оправданным предположить, что только тот подвергается этой опасности, кто склонен также и в работе с психоаналитиком постоянно заходить в тупики подобного рода. Без руководства он заблудится в бесполезных поисках. Но даже в этом случае его попытки самоанализа, хотя они и обречены на неудачу, едва ли могут быть вредными, потому что не анализ сам по себе является причиной его размышлений. Такой человек подолгу думал о своих болячках или их видимости, о несправедливости совершенного им или по отношению к нему или долго и тщательно разрабатывал сложные и бесполезные «психологические объяснения» еще до того, как впервые соприкоснулся с психоанализом. Здесь психоанализ используется - совершенно неправомерно - как оправдание продолжающегося движения по старым кругам: он порождает иллюзию, что круговые движения являются честным и тщательным исследованием себя. Поэтому мы будем относить такие попытки скорее к ограничениям самоанализа, а не к его опасностям.

В рассмотрении возможных опасностей самоанализа существенной проблемой является вопрос о том, не влечет ли самоанализ опасность нанести определенный вред человеку. Отважившись на это рискованное предприятие без посторонней помощи, не разбудит ли он скрытых сил, с которыми не сможет справиться? Если он столкнется с основным бессознательным конфликтом, еще не видя путей выхода из него, не вызовет ли это в нем такие глубокие чувства тревоги и бессилия, которые приведут его к депрессии или даже самоубийству?

В этом отношении мы должны проводить различие между временными и длительными ухудшениями. Временные ухудшения обязательно возникают при любом психоанализе, так как любое вскрытие вытесненного материала должно возбуждать тревогу, до этого ослабленную защитными механизмами. Более того, оно должно выдвинуть на передний план аффекты ярости и гнева, которые в противном случае скрыты от сознания. Этот шоковый эффект так силен не потому, что психоанализ привел к осознанию некоторых нестерпимо дурных или злобных тенденций, но потому, что он поколебал равновесие, которое, хотя и было ненадежным, все же предохраняло человека от чувства потерянности в хаосе противоречивых влечений. Так как мы позже обсудим природу этих временных ухудшений, здесь достаточно будет подчеркнуть тот факт, что они случаются.

Когда пациент сталкивается с таким ухудшением во время психоаналитического процесса, он может почувствовать себя в глубоком смятении или же у него могут возобновиться старые симптомы. Естественно, что он чувствует себя обескураженным. Эти регрессы обычно преодолеваются через короткий промежуток времени. Как только новое глубинное осознание действительно включается в целостное представление, они исчезают, уступая место вполне обоснованному чувству того, что сделан шаг вперед. Они представляют собой потрясение и боль, неизбежно возникающие при переориентации жизни и присутствующие в любом конструктивном процессе.

Именно в эти периоды внутренних потрясений пациенту особенно недостает помощи психоаналитика. Но мы принимаем как само собой разумеющееся то, что весь процесс облегчается при наличии компетентной помощи. Здесь нас беспокоит возможность того, что человек может оказаться не в состоянии преодолеть эти расстройства в одиночку и, таким образом, окажется надолго травмированным. Или, чувствуя, что его основы пошатнулись, может совершить что-нибудь отчаянное, как, например, безрассудно рисковать, подвергая опасности свое положение, или же совершить попытку самоубийства.

В тех случаях самоанализа, которые я наблюдала, такие неблагоприятные последствия никогда не происходили. Но эти наблюдения пока слишком ограниченны, чтобы составить какие-либо убедительные статистические данные. Я не могу, например, сказать, что этот неблагоприятный результат имел место только в одном случае из ста. Есть, однако, веские причины полагать, что опасность настолько мала, что ею можно пренебречь. Наблюдения в каждом случае психоанализа показывают, что пациенты способны защищаться от такого проникновения в глубь себя, пока они еще не в состоянии воспринимать его. Если им предлагают истолкование, которое представляет собой слишком большую угрозу их безопасности, они могут сознательно отвергнуть его, или забыть его, или отказаться признать уместность этого замечания, или парировать его с помощью аргументов, или же ответить возмущением.

Естественно предположить, что эти силы самозащиты будут действовать также и при самоанализе. Человек, намеревающийся анализировать себя, просто не сможет сделать таких самонаблюдений, которые бы привели к проникновению в то, что все еще непереносимо для него. Или он будет интерпретировать их таким образом, чтобы опустить существенно важный момент. Или постарается быстро и поверхностно нейтрализовать это самонаблюдение, воспринимая его как ошибочное, и, таким образом, закроет путь для дальнейшего исследования. Поэтому при самоанализе реальная опасность будет меньше, чем при профессиональном психоанализе, так как пациент интуитивно знает, чего ему избегать, в то время как психоаналитик, даже очень тонко чувствующий, может ошибиться и предложить пациенту преждевременное решение. И опять большая опасность заключается в бесполезности самоанализа вследствие чрезмерного ухода от проблем, нежели в каком-либо определенном вреде.

И даже если человек в самом деле прорывается к некоторому осознанию, глубоко задевающему его, я верю, что в этом случае есть различные соображения, на которые мы можем положиться. Первое - это то, что столкновение с некоторой правдой о себе порождает не одно только волнение и тревогу, но также одновременно имеет и освобождающее свойство. Освобождающие силы, свойственные всякой правде, могут снять и заменить собой эффект, с самого начала оказываемый расстройством. А если это так, немедленно последует чувство облегчения. Но даже если преобладает душевное смятение, открытие правды о себе все же подразумевает начало осознания пути выхода; даже если он не вполне отчетлив - все равно он будет чувствоваться интуитивно и, таким образом, придаст силы для дальнейшего продвижения.

Другой фактор, который надо принять во внимание, заключается в следующем: даже если правда оказывается глубоко пугающей, в ней все же заключается нечто, похожее на здоровый испуг. Если человек узнает, например, что он тайно стремился к саморазрушению, то ясное осознание им этого побуждения гораздо менее опасно, чем если бы оно действовало подспудно. Осознание пугает, но оно имеет тенденцию к мобилизации противодействующих сил самосохранения при условии, что у человека есть какая-либо воля к жизни. Если же она отсутствует, он погибнет - с анализом или без анализа. Ту же мысль можно выразить и в более позитивной форме: если человек обладает достаточным мужеством, чтобы открыть неприятную правду о себе, несомненно, можно поверить и в его решимость быть достаточно мужественным, чтобы довести это дело до конца. Простой факт, что он продвинулся так далеко, указывает, что его воля всерьез взяться за себя достаточно сильна, чтобы не позволить ему быть сломленным. Но период от начала работы над проблемой до ее разрешения и восстановления целостности при самоанализе может быть продолжительным.

Наконец, мы не должны забывать, что действительно тревожные осложнения при психоанализе редко происходят только потому, что интерпретация не может быть правильно понята в данное время. Гораздо чаще настоящий источник вызывающих тревогу осложнений заключается в том, что интерпретация, или психоаналитическая ситуация в целом, возбуждает ненависть, направленную против психоаналитика. Эта ненависть, если она не допускается до сознания, а поэтому и до выражения, может усилить имеющиеся саморазрушительные тенденции. Решение пациента подорвать свое здоровье становится тогда средством мести психоаналитику.

Если человек сталкивается с огорчительным осознанием каких-либо моментов в одиночку, ему ничего не остается, как до конца биться над разрешением своих проблем. Или, говоря более осторожно, искушение отбросить это осознание, перекладывая ответственность на других, уменьшается. Осторожность эта оправданна тогда, когда тенденция делать других ответственными за свои недостатки достаточно сильна и может проявиться при самоанализе, если человек осознает свой недостаток, но еще не понял, что необходимо отвечать за себя.

Таким образом, я бы сказала, что самоанализ находится в пределах возможного и опасность того, что он приведет к нежелательному результату, крайне мала. Конечно, у него есть различные недостатки, более или менее серьезного характера, от возможной неудачи до затягивания этого процесса; при самоанализе может потребоваться гораздо больше времени, чтобы выявить проблему и разрешить ее. Но, кроме этих недостатков, есть много других факторов, которые, вне всякого сомнения, делают самоанализ желательным. К ним относятся, например, очевидные внешние факторы, упомянутые ранее. Самоанализ желателен для тех, кто из-за денег, времени или места жительства не может проходить постоянного лечения. И даже для тех, кто получает постоянную помощь, самоанализ может значительно сократить период лечения, если в интервалах между психоаналитическими сеансами и даже во время сеансов пациенты имели бы достаточно душевных сил вести активную самостоятельную работу над собой.

Кроме этого, многие люди, способные на самоанализ, получают определенные преимущества духовного плана, менее осязаемые, но не менее реальные. Эти преимущества можно обобщенно представить как увеличение внутренней силы и, таким образом, уверенности в себе. Каждый успешный самоанализ увеличивает уверенность в себе, но здесь есть определенное дополнительное преимущество - завоевание территории исключительно благодаря своей собственной инициативе, смелости и настойчивости. Этот эффект, получаемый при самоанализе, такой же, как и в других областях жизни. Способность самому найти тропинку в горах дает большее ощущение силы, чем чужая подсказка, хотя проделанная работа та же и результат - тот же. Такое достижение не только способствует росту законной гордости, но также и вполне обоснованному чувству уверенности в собственных возможностях преодолевать затруднения и не впадать в растерянность без постороннего руководства.

Самоанализ

Одна из основных работ выдающегося ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", бросившей вызов пессимизму и терапевтическому аскетизму великого австрийца. "Самоанализ" - своеобразная платформа теории самой Хорни - первое практическое руководство по психоанализу, помогающее людям преодолевать собственные проблемы. Во всех работах Хорни раскрывает типичные внутренние конфликты человека, а ее типология характеров - это мастерски выполненное описание людей, с которыми чуть не ежедневно сталкиваются не только психологи и психотерапевты, но и все мы. Книги Хорни, написаны легким, образным, ярким языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей актуальности.