Самоанализ

Глава 4. Роль пациента в психоаналитическом процессе

Самоанализ - это попытка быть одновременно и пациентом и аналитиком, и поэтому желательно обсудить задачи каждого из этих участников аналитического процесса. Следует иметь в виду, однако, что этот процесс является не только суммой работ, проделанных аналитиком и пациентом, но что это также и человеческие взаимоотношения. То, что в анализе участвуют два человека, оказывает значительное влияние на работу, проделываемую каждым.

Перед пациентом стоят три главные задачи: выразить себя как можно полнее и откровеннее; осознать собственные бессознательные движущие силы и их влияние на его жизнь; выработать способность изменять те отношения, которые нарушают отношения с самим собой и с окружающим миром.

Полное самовыражение достигается с помощью свободных ассоциаций. Благодаря остроумной находке Фрейда свободные ассоциации, прежде использовавшиеся только для психологических экспериментов, теперь могут быть использованы в терапии. Свободное ассоциирование со стороны пациента означает попытку высказывать вполне откровенно и в той последовательности, в которой это появляется, все, что приходит ему на ум, совершенно не обращая внимания на то, является ли, или кажется, это тривиальным, не относящимся к делу, бессвязным, иррациональным, нескромным, бестактным, смущающим или унизительным. Нелишне добавить, что «все» следует понимать буквально. Это «все» включает в себя не только мимолетные и смутные мысли, но также и конкретные соображения и воспоминания, например: случаи, которые произошли с ним со времени последнего сеанса, воспоминания о переживаниях в тот или иной период его жизни, мысли о себе и других, реакции, относящиеся к аналитику или к аналитической ситуации, размышления на темы религии, морали, политики, искусства, желания и планы на будущее, прошлые и теперешние фантазии и, конечно же, сновидения. Особенно важным является то, чтобы пациент рассказывал о каждом чувстве, которое у него возникает, например таком, как нежность, надежда, торжество, разочарование, облегчение, подозрение, гнев, так же, как и высказывал любую другую расплывчатую или конкретную мысль. Конечно же, у пациента по той или иной причине будут возникать возражения против высказывания некоторых вещей, но ему следует выражать вслух эти возражения, вместо того чтобы использовать их для утаивания определенной мысли или чувства.

Свободное ассоциирование отличается от нашего привычного способа думать или говорить не только своей откровенностью, отсутствием какой-либо скрытности, но также и явным отсутствием направленности. Когда мы обсуждаем какую-то проблему, говорим о своих планах на конец недели, объясняем цену товаров покупателю, мы стараемся как можно ближе придерживаться сути вопроса. Из разнообразного потока мыслей, которые проносятся в нашем уме, мы склонны отбирать и высказывать те элементы, которые существенны в данной ситуации. Даже когда мы говорим с нашими ближайшими друзьями, мы отбираем, что сказать, а что опустить, причем часто не осознавая этого. Что же касается свободного ассоциирования, то это попытка выражать все, что только приходит нам на ум, невзирая на то, куда это может вести.

Как и многие другие человеческие усилия, свободное ассоциирование может быть использовано в конструктивных целях или с целью создания препятствий анализу. Если пациент имеет недвусмысленную решимость раскрыть себя перед аналитиком, его ассоциации будут полны смысла и дадут обильную пищу для предположений. Если же пациент имеет веские причины не видеть определенных бессознательных факторов, его ассоциации будут непродуктивными. Эта незаинтересованность может настолько возобладать, что реальный смысл свободных ассоциаций обернется тогда бессмыслицей. Результатом этого будет поток ничего не значащих обрывков мыслей, которые являются всего лишь пародией на истинную цель свободного ассоциирования. Поэтому ценность свободных ассоциаций целиком зависит от того настроя, которым они проникнуты. Если это настрой на абсолютную откровенность и искренность, решимость смотреть в суть своих собственных проблем и готовность открыть себя другому человеку, тогда этот процесс вполне может служить той цели, для которой он и предназначается.

В общих словах, эта цель заключается в том, чтобы дать возможность и аналитику и пациенту понять, как протекают сознательные и бессознательные психические процессы последнего, и посредством этого понять структуру его личности. Однако имеются также и конкретные вопросы, которые могут быть прояснены посредством свободных ассоциаций: значение приступа тревоги, внезапной усталости, смысл какой-либо фантазии или сновидения, почему в голове пациента пробел в том или ином вопросе, почему у него бывают внезапные приливы негодования по отношению к аналитику, почему прошлым вечером в ресторане он почувствовал тошноту, был импотентен со своей женой или же был косноязычным в дискуссии. Пациент будет стараться заметить, что приходит ему в голову, когда он думает об этом конкретном вопросе.

Проиллюстрируем это на примере женщины-пациентки, у которой было сновидение, один из фрагментов которого заключался в том, что кто-то украл у нее драгоценности. Я спросила ее, что приходит ей на ум в связи с этим фрагментом сновидения. Первой ассоциацией, которая появилась, было воспоминание о горничной, которая в течение двух лет крала в их доме вещи; пациентка смутно подозревала горничную, припоминая беспокойное поведение последней до разоблачения. Второй ассоциацией было воспоминание о детских страхах в связи с цыганами, ворующими детей. Следующей была полная тайн история, связанная с кражей драгоценностей из венца святого. Затем она вспомнила замечание, которое случайно услышала, относительно того, что аналитики - это «рэкетиры». Наконец, ей пришло на ум, что что-то в сновидении напомнило ей кабинет аналитика.

Эти ассоциации, вне всякого сомнения, указывали на то, что само сновидение имело непосредственное отношение к аналитической ситуации. Замечание об аналитиках, которые являются «рэкетирами», позволяло предположить ее озабоченность относительно оплаты, но эта догадка оказалась ошибочной, она всегда считала плату вполне разумной и оправданной. Не было ли это сновидение реакцией на предыдущий аналитический сеанс? Она полагала, что такое не может быть, так как покинула кабинет аналитика с явным чувством облегчения и благодарности. Предыдущий аналитический сеанс помог ей осознать периоды апатии и вялости как разновидность губительной депрессии. Она поняла, что не осознавала этого ранее, потому что у нее не было чувств уныния. В действительности она больше страдала и была более уязвима, нежели признавалась в том самой себе. Она часто вытесняла чувства, причиняющие боль, потому что считала себя принужденной играть роль человека с исключительно сильным характером, который со всем может справиться. Ее облегчение было похоже на состояние человека, который ценой огромного напряжения прожил всю свою жизнь не по средствам и только в глубокой старости наконец понял, что тратил свои силы впустую. Это чувство облегчения, однако, не было продолжительным. Во всяком случае, ей совершенно внезапно пришло в голову, что сеанс вызвал в ней сильное раздражение, приведшее к расстройству желудка и бессоннице.

Я не буду вдаваться в детали ее ассоциаций. Наиболее важным ключом к разгадке оказалась ассоциация по поводу таинственной истории: я украла драгоценность из короны. Стремление производить на себя и других впечатление человека незаурядной силы было, без всякого сомнения, для нее тяжким бременем, но это стремление также выполняло и следующие важные функции: давало ей чувство гордости, в котором она сильно нуждалась, так как ее уверенность в себе действительно пошатнулась, и служило ее самой мощной защитой от осознания присущей ей уязвимости и ответственных за нее иррациональных наклонностей. Поэтому роль, которую она играла, была для нее действительно драгоценной, а раскрытие нами того, что это была всего лишь роль, представляло собою угрозу, на которую она и отреагировала возмущением.

Свободные ассоциации были бы абсолютно непригодны как метод астрономических наблюдений или способ выработки ясного понимания значения политической ситуации. Эти задачи требуют четкого и точного рассуждения. Но свободные ассоциации являются вполне подходящим методом (в соответствии с нашими теперешними знаниями - просто единственным методом) для понимания существования, важности и смысла бессознательных чувств и стремлений.

Но было бы неверно ожидать, что как только рациональный контроль будет ослаблен, то все, чего мы боялись или презирали в себе, сразу же обнаружится. Мы можем быть абсолютно уверены, что подобным путем появится не более того, что мы способны вынести. Будут возникать только производные вытесненных чувств или побуждений, и, как и в сновидениях, они будут представать в искаженном виде или же в символической форме. Так, в цепи ассоциаций, упомянутых выше, святой был выражением бессознательных устремлений пациентки. Конечно, иногда будут проявляться довольно драматическим образом неожиданные факторы, но этого следует ожидать только после того, как значительная предыдущая работа над одним и тем же вопросом подвела эти факторы довольно близко к поверхности. Вытесняемые чувства могут появляться в форме отдаленных воспоминаний, как в уже описанной цепи ассоциаций. Здесь гнев пациентки на меня за то, что я оскорбила ее завышенные представления о себе, не проявился как таковой, лишь косвенно она намекнула на то, что я осмелилась нарушить священное табу и украсть бесконечно дорогие для всех ценности.

Свободные ассоциации не творят чудес, но если они ведутся с должным настроем, то в самом деле показывают психическую деятельность, подобно тому как рентгеновские лучи помогают увидеть недоступную глазу работу легких или кишечника. Но делают они это на более или менее загадочном языке.

Порождать свободные ассоциации - трудное дело для каждого. И не только потому, что это противоречит нашему привычному общению и общепринятому этикету, но это влечет за собой дополнительные трудности, которые различны у каждого пациента. Их можно классифицировать по разным основаниям, хотя они неизбежно будут частично перекрываться.

Первое место занимают пациенты, у которых весь процесс порождения ассоциаций вызывает страхи или внутренние запреты, потому что они боятся дать свободный выход любому чувству или мысли, дабы не преступить границу территории, за которой находится табу. Конкретные страхи, которых мы вкратце коснемся, зависят в конечном счете от существующих невротических наклонностей. Несколько примеров могут это проиллюстрировать.

Впечатлительный человек, с детских лет задавленный страхом непредсказуемых опасностей жизни, бессознательно старается избегать любого риска. Он крепко цепляется за фиктивную веру в то, что посредством предельного напряжения своего умения все предусмотреть сможет контролировать жизнь. Следовательно, он избегает совершения любого шага, последствия которого не может с большой вероятностью представить себе заранее: его самый главный закон - всегда быть настороже, никогда не быть застигнутым врасплох. Для такого человека предаться свободным ассоциациям означает огромное безрассудство, потому что сама сущность порождения свободных ассоциаций заключается в том, чтобы позволить появляться всему, что приходит в голову, не зная заранее, что появится и куда это заведет.

Трудность другого рода возникает у крайне обособленного человека, который чувствует себя в безопасности только тогда, когда носит маску, и автоматически занимает оборонительную позицию при любой попытке вторжения в свою частную жизнь. Такой человек живет в «замке из слоновой кости» и чувствует себя в опасности при любой попытке вторжения на территорию замка. Для него свободные ассоциации означают невыносимое вторжение и угрозу для его изоляции.

Можно также вообразить такого человека, который не обладает самостоятельностью в сфере морали и не осмеливается иметь собственных суждений. Он не привык думать, чувствовать и действовать по собственной инициативе, он как насекомое, вытягивающее усики для того, чтобы прощупать ситуацию, непроизвольно изучает окружающую его обстановку, чтобы понять, чего же от него хотят. Его мысли хороши или правильны, если они одобряются другими, и плохи или неправильны, если не одобряются. В предложении высказывать все, что приходит ему на ум, он чувствует для себя опасность, потому что не знает, как выражать себя спонтанно. Чего же ждет от него аналитик? И должен ли он просто непрерывно говорить? Интересуется ли аналитик его сновидениями? Или его сексуальной жизнью? А может, аналитик ожидает от него любви? Что может одобрить аналитик, а что нет? Для такого человека идея спонтанного и откровенного самовыражения вызывает все эти тревожные сомнения, а также порождает угрозу подвергнуться опасности возможного неодобрения.

И наконец, человек, пойманный в ловушку собственных конфликтов, становится инертным и перестает ощущать себя как активную силу. Он может прилагать усилия только тогда, когда инициатива исходит со стороны. Он вполне охотно отвечает на вопросы, но чувствует себя в полной растерянности, когда предоставлен себе самому. Поэтому он просто не способен порождать свободные ассоциации, так как его способность действовать спонтанно подавлена. И эта неспособность порождать ассоциации может вызывать в нем своего рода панику, если к тому же успех во всех делах является для него настоятельной необходимостью, так как тогда он, вероятно, будет воспринимать свою подавленность как неудачу.

Эти примеры иллюстрируют, как у некоторых людей весь процесс свободного ассоциирования возбуждает страхи или внутренние запреты. Но даже и у тех, кто, в общем, способен на этот процесс, имеется та или иная область, при прикосновении к которой возникает тревога. Так, в примере с Кларой, которая в общем-то была способна продуцировать свободные ассоциации, что-либо касающееся ее вытесненных требований к жизни, порождало в начале ее анализа тревогу.

Другая трудность заключается в том, что откровенное выражение всех чувств и мыслей связано с обнажением черт, которых человек стыдится и рассказывая о которых испытывает унижение. Как упоминалось в главе о невротических наклонностях, черты, считающиеся унизительными, весьма многообразны. Человек, который гордится своей циничной погоней за материальными благами, будет смущаться и стыдиться выдать свои идеалистические склонности. Человек, гордящийся своим ангельским фасадом, будет стыдиться выказать признаки эгоизма и невнимательности к другим. Подобное унижение будет иметь место каждый раз при раскрытии любого притворства.

Многие затруднения пациентов в выражении своих мыслей и чувств связаны с аналитиком. Так, человек, который неспособен свободно порождать ассоциации либо из-за угрозы его защитам, либо из-за утраты большей части своей инициативы, скорее всего, перенесет на аналитика свое отвращение к этому процессу или же досаду из-за его неудачного протекания и отреагирует бессознательным противодействием и барьером. А то, что на карту поставлено его собственное развитие и счастье, - это практически забывается. И даже если этот процесс не вызывает в пациенте враждебности по отношению к аналитику, существует дополнительный факт, свидетельствующий о том, что страхи по поводу отношения к нему аналитика в той или иной степени всегда присутствуют. «Поймет ли он или осудит? Будет ли смотреть на меня свысока или даже настроится против меня? Действительно ли он заботится о возможности моего наилучшего развития или же он хочет вылепить из меня что-то по своему образу? Обидится ли он, если я выскажу замечания на его счет? Потеряет ли он терпение, если я не буду соглашаться с его предположениями?» Именно это бесконечное количество разнообразных опасений и препятствий делает достижение полной откровенности крайне трудной задачей. В результате же неизбежно будет возникать тактика уклончивого поведения. Пациент будет умышленно опускать некоторые эпизоды. Определенные факты никогда не придут ему в голову во время аналитического сеанса. Чувства не получат выражения, потому что они слишком мимолетны. Детали будут опущены из-за его уверенности в их тривиальности. Вместо свободного потока мыслей будет происходить процесс «вычисления». Пациент будет придерживаться многоречивого описания ежедневных событий. Почти бесконечно число способов, с помощью которых он может сознательно или бессознательно пытаться уклоняться от этого требования.

Таким образом, хотя и может показаться, что говорить все, что приходит на ум, - простая задача, в действительности она трудна и может быть выполнена лишь в той или иной мере. Чем большие преграды стоят на пути осуществления этой задачи, тем менее продуктивным будет человек. Но чем ближе он подходит к этой цели, тем понятнее, прозрачней будет он становиться для себя и для аналитика.

Вторая задача, стоящая перед пациентом в анализе, - честно и прямо посмотреть на свои проблемы, осознав факторы, до сих пор остававшиеся бессознательными. Это, однако, не только интеллектуальный процесс, как можно предположить из-за слова «осознание», что подчеркивалось в психоаналитической литературе, начиная с Ференци и Ранка, - это одновременно и интеллектуальный процесс, и эмоциональное переживание. Если позволить себе воспользоваться жаргоном, то можно это выразить как извлечение из собственной «печенки» того, что мы знаем о себе.

Таким инсайтом может стать осознание целиком вытесненного фактора, например открытие в себе, навязчиво скромном и доброжелательном человеком смутного презрения к людям. Это может быть и открытие того, что наклонность, присутствующая на уровне сознания, имеет такую степень, интенсивность и качество, которые никогда бы ему и в голову не пришли: например, человек может знать, что он честолюбив, но никогда раньше и не подозревал, что честолюбие является его всепоглощающей страстью, определяющей жизнь и содержащей деструктивный элемент потребности испытывать мстительное торжество над другими. Или же таким инсайтом является обнаружение того, что некоторые, на вид ничем не связанные факторы весьма тесно взаимосвязаны. Человек может знать, что питает некие грандиозные ожидания относительно собственной значительности и своих достижений в жизни, он может также отдавать себе отчет в том, что у него грустный, тоскливый взгляд на будущее и общее предчувствие скорой гибели, но при этом никогда ранее не подозревать, что каждое из этих двух отношений к жизни представляет собой проблему или что они имеют какую-либо связь. В этом случае инсайт может открыть ему, что его потребность в восхвалении его уникальных достоинств другими людьми столь ригидна, что вызывает в нем глубокое возмущение из-за неосуществимости, и поэтому обесценивает саму жизнь. Его чувство будет подобно чувству аристократа, который стоит перед необходимостью спуститься на более низкую ступень уровня жизни, но скорее прекратит саму жизнь, чем удовлетворится меньшим, чем то, на что, по его мнению, он имеет полное право рассчитывать. Таким образом, его озабоченность неминуемой катастрофой на самом деле представляет собой подспудное желание умереть из-за несоответствия жизни его ожиданиям.

Невозможно подвести под общее правило то, что означает для пациента достижение осознания сути своих проблем, так же как невозможно сказать, что будет с человеком, если его длительное время подвергать действию солнца. Солнечные лучи могут убить его или же, наоборот, спасти ему жизнь - эффект воздействия зависит от их интенсивности и от состояния самого человека. Так же и инсайт может быть как чрезвычайно болезненным, так и приносящим облегчение. Здесь во многом действуют принципы, аналогичные тем, которые были рассмотрены выше при обсуждении терапевтической ценности различных шагов в анализе, но будет нелишне кратко повторить эти замечания, потому что здесь они прозвучат в несколько ином контексте.

Существует несколько причин, по которым инсайт может вызывать облегчение. Начнем с наименее важного соображения, с обнаружения причин некоторого явления, которые до этого не понимались, - уже это часто доставляет определенное интеллектуальное удовлетворение. В любой жизненной ситуации правда приносит облегчение. Это соображение относится не только к выяснению тех особенностей, которые присутствуют в данный момент, но также и к воспоминаниям до сих пор забытых переживаний детства, если они помогают человеку понять, какие именно факторы оказывали влияние на его развитие в самом начале жизни.

Более важным является тот факт, что инсайт может обнаружить перед человеком его подлинные чувства, раскрыв показной характер его прежнего отношения. Когда он становится способен свободно выражать свой гнев, раздражение, презрение, страх - все, что до этого было вытеснено, тогда активное и полное чувство жизни приходит на смену парализующему бессознательному подавлению и он делает еще один шаг к своему подлинному «я». Невольный смех, который часто звучит при таких открытиях, выдает чувство освобождения. Это может быть справедливо, даже если открытие далеко от приятного, например, когда человек узнает, что всю свою жизнь пытался «проскочить незамеченным» или стремился причинять боль другим и властвовать над ними. Кроме вызываемого им усиления способности лучше ощущать себя, возрастания активности, инсайт может снимать напряженность, ранее порождаемую необходимостью сдерживать свои подлинные чувства: освобождая силы, которые прежде тратились на вытеснение, осознание может увеличить количество имеющейся энергии.

Наконец, тесно связанное с высвобождением энергии, устранение вытеснения освобождает путь для действия. До тех пор пока побуждение или чувство вытесняется, человек пребывает в безвыходном положении. Например, до тех пор, пока человек чувствует себя с другими людьми неловко, но абсолютно не подозревает о своей враждебности по отношению к ним, он не в состоянии ничего поделать со своей враждебностью, так как он не способен понять причины этой враждебности, оправдать или осудить ее. Но если вытеснение устранено и он чувствует враждебность как таковую, то тогда, и только тогда, он может здраво взглянуть на нее и продолжить поиск тех уязвимых мест в себе, которые породили эту враждебность. Открывая таким образом возможность некоторого изменения в отношении порождающих факторов, инсайт, вероятно, приведет к значительному облегчению. Даже если немедленное изменение затруднительно, появятся первые намеки на него. Это справедливо, даже если первоначальной реакцией были боль или испуг. Осознание Кларой своих завышенных желаний и требований вначале вызвало панику, потому что поколебало ее навязчивую скромность, которая была одним из столпов, на которых покоилось ее чувство безопасности. Но как только острая тревога утихла, к ней пришло облегчение, потому что более глубокое понимание себя давало ей возможность освободиться от оков, связывавших ее по рукам и ногам.

Но первой реакцией на инсайт скорее будет боль, нежели облегчение. Как уже обсуждалось в предыдущей главе, существуют два основных вида негативных реакций на осознание. Первая - это понимание его только как угрозы; вторая заключается в реакции уныния и безнадежности. Хотя они и представляются разными, но, по сути, различаются всего лишь интенсивностью. Обе они обусловлены тем фактом, что человек не способен (или еще не способен) и не желает отказаться от некоторых основных притязаний к жизни. От каких конкретно - это, безусловно, зависит от его невротических наклонностей.

Именно из-за навязчивого характера этих наклонностей притязания являются ригидными, и потому-то так тяжело от них отказаться. Тот, например, кто одержим навязчивой жаждой власти, может обходиться без комфорта, удовольствий, женщин, друзей - всего того, что и делает обычно жизнь привлекательной. Для него главное - власть. До тех пор пока он полон решимости не отказываться от этого притязания, любое сомнение в его ценности может вызвать у него раздражение или испугать. Такие реакции испуга вызываются не только инсайтами, опровергающими желательность данного его стремления, но также и такими осознаниями, которые показывают, что эта склонность мешает ему в достижении других важных для него целей или же в преодолении препятствий и страданий. Остановимся на других примерах. Тот, кто страдает от своей изоляции и неловкости при общении с другими, но все еще не желает покидать своего «замка из слоновой кости», должен реагировать тревогой на любое осознание невозможности достижения одной цели - меньшей изоляции - без отказа от другой - своего «замка из слоновой кости». До тех пор пока человек отказывается оставить свою навязчивую веру в то, что он может управлять жизнью посредством одной только силы воли, любое осознание, указывающее на ложный характер этой веры, должно возбуждать тревогу, будто почва внезапно уходит у него из-под ног.

Тревога, вызываемая такого рода инсайтами, является реакцией человека на проблески понимания того, что он должен что-либо изменить в своей основе, если только он хочет стать свободным. Но факторы, которые должны быть изменены, все еще имеют глубокие корни и все еще жизненно важны для него как средства совладения с самим собой и с другими. Поэтому он боится изменяться, и инсайт вызывает не облегчение, а панику. И если он в глубине своей души чувствует, что о таком изменении, хотя оно и необходимо для его освобождения, не может быть и речи, он реагирует скорее чувством безнадежности, чем испугом. На уровне сознательного осмысления это чувство часто затемнено поднимающимся из глубины гневом по отношению к аналитику. Он чувствует, что аналитик проявляет бессмысленную жестокость, приводя его к такому осознанию, в то время как он не в состоянии ничего поделать. Эта реакция вполне понятна, поскольку никто из нас не хочет подвергаться боли и лишениям, если в конечном счете они не служат некоторой цели, которую мы принимаем.

Отрицательная реакция на инсайт необязательно оказывается последним словом в этом вопросе. Иногда ее продолжительность сравнительно невелика и быстро сменяется облегчением. Я не буду здесь подробно обсуждать те факторы, которые определяют, может ли измениться отношение человека к конкретному осознаваемому содержанию в ходе дальнейшей психоаналитической работы. Достаточно будет сказать, что такое изменение находится в пределах возможного.

Однако реакции на сведения, полученные о себе, не могут быть целиком поняты путем каталогизации их как реакций, вызывающих облегчение, страх или отчаяние. Безотносительно к тому, какова будет первая реакция, осознание всегда означает вызов существующему равновесию. Человек, побуждаемый навязчивыми потребностями, плохо справляется со своими функциями. Он преследует некоторые цели ценой огромного ущерба своим истинным желаниям. Он скован множеством внутренних запретов. Он чувствует себя уязвимым в обширных и неясно очерченных областях. Необходимость бороться с вытесняемыми страхами и враждебностью разного рода подрывает его силы. Он отчужден от себя и от других. Но, несмотря на все эти дефекты его психической организации, силы, действующие в нем, все еще образуют органическую структуру, внутри которой каждый фактор взаимосвязан с другими. В результате этого ни один фактор нельзя изменить, не оказав влияния на организм в целом. Строго говоря, такого явления, как изолированный инсайт, не существует. Естественно, часто случается, что человек останавливается на том или ином месте. Он может быть удовлетворен достигнутым результатом, он может быть обескуражен им, он может активно сопротивляться дальнейшему продвижению. Но в принципе любое достигнутое осознание (не важно, сколь мало оно само по себе) открывает новые проблемы благодаря своей взаимосвязи с другими психическими факторами и вследствие этого несет в себе динамит, которым может быть взорвано все равновесие. И чем более ригидна невротическая система, тем будет менее способна она на какое-либо изменение. И чем глубже инсайт затрагивает основания, тем большую тревогу будет он вызывать. «Сопротивление», как об этом подробно будет сказано позднее, в конечном счете проистекает из потребности сохранить status quo.

Третья задача, решать которую предстоит пациенту, состоит в изменении тех факторов внутри него, которые препятствуют оптимальному пути его развития. Это не означает лишь явного изменения в действиях или в поведении, например обретение человеком способности участвовать в публичных представлениях или творчески работать, сотрудничать с другими, укрепить сексуальную потенцию или освободиться от фобий или склонностей к депрессии. Эти изменения при успешном анализе будут происходить автоматически. Однако они не являются первичными изменениями, а происходят в результате менее заметных изменений внутри личности, таких, как выработка более реалистического отношения к самому себе вместо колебаний между самовозвеличиванием и самоуничижением, приобретение настроя на активную деятельность, уверенности и смелости вместо инерции и страхов, обретение способности планировать, вместо того чтобы «плыть по течению», нахождение опоры в самом себе, вместо того чтобы «виснуть» на других, питая избыточные ожидания и выдвигая неправомерные обвинения, достижение более дружелюбного и понимающего отношения к людям вместо затаенной и смутной враждебности. Если изменения, подобные этим, имеют место, должны последовать и внешние изменения в видимых действиях или симптомах, и в соответствующей этим изменениям степени.

Многие изменения, которые происходят внутри личности, не составляют особой проблемы. Так что уже само по себе осознание может составить такого рода изменение, если оно сопряжено с реальным эмоциональным переживанием. Можно было бы возразить, что ничего не изменилось, если достигнуто, например, осознание враждебности, вытесняемой до сих пор: враждебность все еще имеет место, и вся разница заключается лишь в осознании наличия этой враждебности. Но это справедливо лишь в формальном смысле. В действительности это создает огромную разницу, если человек, который знал только то, что он вел себя неестественно, испытывал усталость или смутную раздражительность, осознает теперь наличие конкретной враждебности, которая, вследствие ее усиленного вытеснения, породила эти расстройства. Как мы уже обсуждали, в момент такого открытия он может ощутить себя другим человеком. И если ему удастся сохранить это осознание, оно станет влиять на его отношения с другими людьми; оно вызовет в нем чувство удивления самим собой, создаст побудительный мотив исследовать смысл своей враждебности, устранит чувство беспомощности перед лицом чего-то неизвестного и заставит почувствовать в себе больше жизни.

Есть также изменения, которые происходят автоматически, как косвенный результат осознания. Навязчивые потребности пациента ослабнут, как только ослабнет любой источник тревожности. И когда человек увидит и поймет вытесняемое им чувство унижения, результатом этого автоматически будет большая дружелюбность, даже если желательность дружелюбного отношения к другим еще не прорабатывалась. Если страх неудачи опознан и ослаблен, человек спонтанно становится более активным и способным на то, чего он до сих пор бессознательно избегал.

До сих пор инсайт и изменение, по-видимому, совпадали, и могло показаться необязательным представлять эти два процесса как отдельные задачи. Но в ходе анализа есть ситуации, как и в самой жизни, когда человек, несмотря на осознание, может бороться не на жизнь, а на смерть против изменения. Некоторые из таких ситуаций уже обсуждались. Их можно обобщить, сославшись на то, что при осознании пациент должен отказаться от своих навязчивых претензий к жизни или изменить их, если он хочет освободить свои силы для надлежащего развития. Может начаться тяжелая борьба, в которой он будет использовать все остающиеся средства, чтобы опровергнуть необходимость или возможность изменения.

Другая ситуация, в которой инсайт и изменение могут совершенно расходиться между собой, возникает, когда анализ поставил пациента лицом к лицу с конфликтом, в котором необходимо принять решение. Не все конфликты, вскрываемые в ходе психоанализа, имеют такой характер. Если, например, осознаны противоречащие друг другу стремления - навязчивая потребность управлять другими и навязчивая потребность соответствовать чужим ожиданиям, то вопрос о выборе между двумя тенденциями отпадает. Обе они должны быть подвергнуты анализу, и, когда человек найдет лучшие отношения для себя и других людей, обе эти тенденции исчезнут либо претерпят значительные изменения. Совсем другое дело, когда всплывает ранее неосознаваемый конфликт между материальной корыстью и идеалами. Сущность этого конфликта могла быть различным образом затуманена. Например, циничная позиция могла быть осознанной, в то время как идеалы были вытеснены или на уровне сознания отвергались как несостоятельные, если иногда всплывали на поверхность сознания. Или же могло быть вытеснено желание материальных благ (денег, престижа), в то время как на сознательном уровне человек твердо придерживался идеалов. Могло быть и постоянное перекрещивание между циничным и серьезным отношением к идеалам. Но когда такой конфликт выходит на поверхность, недостаточно просто видеть его и понимать его ответвления. После досконального прояснения всех вовлеченных сюда проблем пациент должен выбрать определенную линию поведения. Ему необходимо решить, хочет ли он, и в какой степени, серьезно придерживаться своих идеалов и какое место он отведет материальным интересам. Это один из тех случаев, когда пациент может колебаться, сделать ли шаг от осознания к пересмотру своего отношения к чему-либо.

Однако, и это определенно верно, все три задачи, стоящие перед пациентом, тесно взаимосвязаны. Его полное самовыражение подготавливает путь для инсайтов, а они вызывают или подготавливают изменение. Каждый шаг влияет на другие. Чем более пациент старается уклониться от определенного инсайта, тем сильнее будут затруднены его свободные ассоциации. Чем более он будет сопротивляться определенному изменению, тем яростнее он будет бороться против инсайта. Но цель состоит в изменении. Ценность самопознания определяется не самим по себе осознанием, а осознанием как средством пересмотра, изменения, контроля чувств, побуждений и отношений.

Отношение пациента к изменению часто проходит различные стадии. Нередко он начинает лечение со скрытым ожиданием волшебного излечения, что обычно означает надежду на то, что все его расстройства исчезнут сами по себе и ему не придется что-либо менять и активно работать над собой. Вследствие этого пациент наделяет аналитика магическими силами и начинает слепо им восхищаться. Затем, когда он осознает, что его надежда неосуществима, у него появляется тенденция вообще отказать в своем первоначальном «доверии». Он приходит к выводу, что если аналитик такой же обычный человек, как и он сам, то что же он может ему дать? Важнее то, что его собственное чувство безнадежности относительно какого-либо активного преобразования себя выходит на поверхность. Только в том случае (и не раньше), если его энергия будет высвобождена для активной и спонтанной работы, он сможет наконец начать рассматривать свое развитие как собственное дело, а аналитика - как человека, протягивающего ему руку помощи.

Задачи, с которыми пациент сталкивается в процессе анализа, изобилуют трудностями, но и дают свои выгоды. Выразить себя с полной откровенностью трудно, но необходимо, так как это большое благо. То же самое можно сказать и о достижении инсайта, и об изменении. Таким образом, прибегнуть к анализу как к одному из возможных путей помощи в нашем собственном развитии - это путь, далеко не легкий. От пациента он требует значительной решимости, самодисциплины и активной борьбы. И в этом отношении анализ не отличается от других жизненных ситуаций, которые помогают нашему росту. Ибо мы становимся сильнее, преодолевая трудности, стоящие на нашем пути.

Самоанализ

Одна из основных работ выдающегося ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", бросившей вызов пессимизму и терапевтическому аскетизму великого австрийца. "Самоанализ" - своеобразная платформа теории самой Хорни - первое практическое руководство по психоанализу, помогающее людям преодолевать собственные проблемы. Во всех работах Хорни раскрывает типичные внутренние конфликты человека, а ее типология характеров - это мастерски выполненное описание людей, с которыми чуть не ежедневно сталкиваются не только психологи и психотерапевты, но и все мы. Книги Хорни, написаны легким, образным, ярким языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей актуальности.