Самоанализ

Глава 2. Движущие силы неврозов

Психоанализ, как уже обсуждалось, имеет не только клиническую ценность в качестве терапии неврозов, но также и чисто человеческое значение вследствие своих потенциальных возможностей в оказании помощи людям в его благоприятном последующем развитии. Обе эти цели могут достигаться различными путями; что касается психоанализа, он пытается достичь их путем понимания человека - не только с помощью сочувствия, терпимости и интуитивного понимания внутренних связей, качеств, которые необходимы при любом виде человеческого понимания, но более основательно, фундаментальным образом через попытку получить точную картину всей личности. Это делается посредством специфических способов выявления бессознательных факторов, так как Фрейд ясно показал, что мы не можем получить такую картину без исследования роли бессознательных сил. Благодаря ему мы знаем, что такие силы толкают нас на действия, чувства и реакции, которые могут отличаться от тех, которых мы сознательно желаем, и могут быть даже разрушительными с точки зрения удовлетворительных отношений с окружающим нас миром.

Конечно же, эти бессознательные мотивы существуют у каждого, однако они отнюдь не всегда являются причиной расстройств и нарушений. Только тогда, когда такие расстройства существуют, становится важным вскрыть и осознать лежащие в их основе бессознательные факторы. Какие бы бессознательные силы ни побуждали нас рисовать или писать, мы едва ли будем волноваться по этому поводу, если можем выражать себя в рисовании или в литературном творчестве с достаточной адекватностью. Какие бы бессознательные мотивы ни вели нас к любви или преданности, они не интересуют нас до тех пор, пока любовь или преданность наполняют нашу жизнь конструктивным содержанием. Но нам действительно необходимо осмыслить бессознательные факторы, если очевидный успех в творческой работе или в установлении хороших человеческих отношений, - успех, которого мы страстно желали, оставляет в нас только пустоту и недовольство или если попытки добиться успеха проваливаются одна за другой и, несмотря на все противоположные усилия, мы смутно чувствуем, что не можем целиком приписать неудачи внешним причинам. Короче говоря, мы нуждаемся в анализе наших бессознательных мотивов, если оказывается, что внутри нас что-то мешает достижению поставленных целей.

Со времен Фрейда сфера бессознательной мотивации признается природным (стихийным) фактором человеческой психологии, и нет нужды здесь подробнее останавливаться на этом предмете, особенно когда каждый может различными способами пополнить свои знания о бессознательных мотивах. Среди них на первом месте стоят собственные работы Фрейда, такие, как «Лекции по введению в психоанализ», «Психопатология обыденной жизни» и «Толкование сновидений», и книги, излагающие его теории в сжатой форме, такие, как «Факты и теории психоанализа» Ива Хендрика. Также имеет смысл прочитать работы тех авторов, которые пытаются развить основные открытия Фрейда, таких, как Г. С. Салливан с его «Понятиями современной психиатрии»; Эдвард А. Стрекер с его книгой «За клинической чертой»; Э. Фромм с его трудом «Бегство от свободы», и мои работы - «Невротическая личность нашего времени» и «Новые пути психоанализа». А. X. Маслоу и Б. Миттлманн в «Принципах аномальной психологии» и Ф. Кюнкель в «Развитии характера и воспитании» дают много ценных указаний. Философские труды, особенно работы Эмерсона, Ницше и Шопенгауэра, открывают психологическую сокровищницу для тех, кто читает их без предубеждения, а также ряд книг об искусстве жить, например книга Ч. А. Смарта «Дикие гуси и как их преследовать». Шекспир, Бальзак, Достоевский, Ибсен и др. являются неистощимыми источниками психологических знаний. И разумеется, не последнее значение имеет то многое, чему нас учит наблюдение за окружающим миром.

Знание о существовании и активном действии таких бессознательных побуждений является полезным руководством в любой попытке анализа, особенно если она предпринимается не на словах, а на деле. Оно даже может оказаться тем орудием, с помощью которого время от времени можно открывать ту или иную причинную связь. Однако для более систематического анализа необходимо иметь несколько более точное понимание бессознательных факторов, которые препятствуют развитию.

При любой попытке понять человеческую личность существенно важно раскрыть ее основные движущие силы. Пытаясь понять человека, имеющего личностные нарушения, существенно важно выявить движущие силы, вызвавшие данное нарушение.

Здесь мы вступаем в более спорную область: Фрейд считал, что расстройства проистекают из конфликта между факторами окружающей среды и вытесненными инстинктивными побуждениями. Адлер, мыслящий более рационалистически и не столь глубоко, как Фрейд, считает, что они порождаются теми путями и способами, которые люди используют для того, чтобы утверждать свое превосходство над другими. Юнг, более склонный к мистике, чем Фрейд, верит в коллективное бессознательное, которое, хотя и наполнено творческими возможностями, может оказывать разрушительное влияние, потому что бессознательные побуждения, которые его наполняют, совершенно противоположны тем, которые присутствуют в сознании. Мой собственный ответ состоит в том, что в основе психических расстройств лежат бессознательные побуждения, которые получают развитие для того, чтобы справиться с жизнью, несмотря на страхи, беспомощность и одиночество. Я назвала их «невротическими наклонностями». Мой ответ так же далек от окончательного, как ответы Фрейда или Юнга. Но каждый исследователь неизвестного имеет некоторое представление о том, что он ожидает найти, и у него не может быть никаких гарантий относительно правильности своего представления. Открытия делались даже тогда, когда такое представление было неверным. Этот факт может служить утешением в ненадежности наших нынешних психологических знаний.

Что же такое тогда невротические наклонности? Каковы их признаки, функция, генезис, влияние на жизнь человека? Следует снова подчеркнуть, что существенные элементы этих наклонностей бессознательны. Человек может осознавать лишь их влияние, хотя в таком случае он, вероятно, просто наделит себя похвальными чертами характера: если у него, например, есть невротическая потребность в привязанности и любви, он будет полагать, что у него добрая и любящая натура; или, если он находится в тисках невротически навязчивого стремления к совершенству, он будет считать, что по своей натуре он более дисциплинированный и правильный, чем другие. Он может даже уловить что-то из своих побуждений, приводящих к таким результатам, или осознать их, когда его внимание будет привлечено к ним; он может понять, например, что у него есть потребность в любви и привязанности или потребность соответствовать совершенству. Но он никогда не поймет, до какой степени находится в тисках этих потребностей и как сильно они определяют его жизнь. Еще меньше он осознает причины, по которым они имеют такую власть над ним.

Основным свойством невротических наклонностей является их навязчивый характер, качество, которое проявляет себя двумя основными путями.

Во-первых, при невротических наклонностях отсутствует избирательность целей. Если человеку нужны благорасположение и любовь, то он должен получать их от друга и врага, от нанимателя и чистильщика сапог. Человек, одолеваемый навязчивым стремлением к совершенству, в огромной степени теряет чувство меры. Содержать свой рабочий стол в безукоризненном порядке становится для него такой же властной потребностью, как и подготовить самым совершенным образом важный доклад. Более того, эти цели преследуются с чрезвычайным пренебрежением к реальности и своим подлинным интересам. Женщина, цепляющаяся за мужчину, на которого она перекладывает всю ответственность за свою жизнь, может совершенно не обращать внимания на такие вопросы, как: является ли именно этот мужчина вполне подходящим человеком для того, чтобы на него полагаться, или действительно ли она счастлива с ним, или любит ли и уважает ли она его? Если человек стремится к независимости и самостоятельности, он старается не связывать себя с кем-либо или чем-либо, как бы сильно это ни портило его жизнь; он не просит и не принимает чьей-либо помощи, даже если в этом нуждается. Такое отсутствие избирательности часто совершенно очевидно для других, но сам человек может и не подозревать этого. Однако это, как правило, поражает постороннего человека только тогда, когда эти наклонности создают для него неудобства или же если они не совпадают с общепринятыми образцами поведения. Он может, например, отметить навязчивый негативизм, но может и не заметить навязчивой уступчивости.

Вторым признаком навязчивой природы невротических потребностей является та реакция тревоги, которая возникает в результате их фрустрации. Эта характерная черта чрезвычайно важна, потому что демонстрирует их значение как средств обеспечения безопасности. Человек ощущает себя в ситуации жизненной опасности, если по какой-либо причине (внутренней или внешней) навязчивые действия неэффективны. Человек с навязчивым стремлением к совершенству чувствует панику, если совершает какую-либо ошибку. Человек с навязчивым стремлением к неограниченной свободе пугается перспективы установления любой связи, будет ли это предложением вступить в брак или арендовать квартиру. Хорошая иллюстрация реакции страха этого типа содержится в произведении Бальзака «Шагреневая кожа». Герой этого романа убежден, что длительность его жизни сократится, если он когда-либо выразит желание. Поэтому он, полный тревоги, воздерживается от этого. Но однажды, когда он проявил беспечность и в самом деле выразил желание, хотя само желание было весьма незначительным, его охватывает паника. Этот пример иллюстрирует тот ужас, который охватывает невротичного человека, если возникает угроза его безопасности: он чувствует, что все будет потеряно, если он отойдет от совершенства, полной независимости или любого другого стандарта, в котором испытывает потребность. Именно это важное значение - обеспечить безопасность - главным образом и обусловливает навязчивый характер невротических наклонностей.

Функция этих наклонностей может быть лучше понята, если мы посмотрим на их происхождение. Они развиваются в раннем возрасте под воздействием совместного влияния врожденного темперамента и окружающей обстановки. Станет ли ребенок покорным или непослушным под гнетом родительского принуждения - зависит не только от характера принуждения, но также и от таких присущих ему качеств, как степень его жизненной силы, относительная мягкость или твердость его натуры. Так как мы знаем гораздо меньше о конституциональных факторах, чем о влиянии среды, и так как только последняя допускает изменения, то я буду рассматривать только ее.

При любых условиях на ребенка будет влиять окружающая среда. Что имеет важное значение, так будет ли это влияние способствовать развитию ребенка или задерживать его. И то, каким будет это развитие, в огромной степени зависит от типа отношений, которые устанавливаются между ребенком и его родителями или же окружающими людьми, включая других детей, растущих в семье. Если в семье установился дух теплоты, взаимного уважения и внимания, то ребенок может развиваться беспрепятственно.

Но к сожалению, в нашей цивилизации существует множество факторов среды, неблагоприятно влияющих на развитие ребенка. Родители из лучших побуждений часто оказывают такое сильное давление на ребенка, что в результате бывает парализована всякая его инициатива. Может иметь место сочетание страстной любви и запугивания или тирании и восхваления. Например, родители могут сильно запугать ребенка опасностями, подстерегающими его за стенами родного дома, или один из родителей может принудить ребенка принять его сторону против другого. Поведение родителей часто непредсказуемо и колеблется от веселого дружеского расположения до строгой авторитарности. Особенно важно, что ребенку могут внушить чувство, что его право на существование зависит целиком от того, насколько он оправдывает ожидания родителей, то есть соответствует их стандартам или нет. Другими словами, ему могут помешать осознать, что он является человеком со своими собственными правами и обязанностями. Действенность таких влияний не становится меньше оттого, что они очень часто бывают тонкими и завуалированными. Более того, часто имеет место не один неблагоприятный фактор, а сочетание нескольких.

Как следствие такого окружения, у ребенка не формируется должного самоуважения. Он становится неуверенным в своих силах, полным страха, одиноким и обиженным. Вначале он беспомощен по отношению к окружающим его силам, но постепенно, на основе интуиции и опыта он вырабатывает средства, позволяющие ему совладать со своим окружением и уцелеть. Он развивает в себе настороженность и чуткость к тому, как можно манипулировать другими людьми.

Конкретные методы, которые он для этого выбирает, зависят от целого ряда обстоятельств. Один ребенок осознает, что с помощью упрямого негативизма и случающихся время от времени приступов дурного настроения или вспышек гнева он может отражать вторжение в свою жизнь. Он выключает других из своей жизни, пребывая на своем уединенном острове полновластным хозяином, и отвечает возмущением на любое требование или ожидание, которое к нему предъявляют, как на опасное посягательство на его уединение. Для другого ребенка остается только один путь, а именно отказаться от себя и своих чувств и слепо подчиняться, ухитряясь все же оставлять хотя бы маленькие отдушины, где он волен быть самим собой. Такие «не захваченные территории» могут быть связаны как с примитивными, так и с возвышенными интересами. Они простираются от тайной мастурбации до увлечения природой, книгами, фантазированием. В противоположность этому пути третий ребенок не «замораживает» своих эмоций, но привязывается к наиболее сильному и влиятельному из родителей в форме отчаянной преданности. Он слепо принимает то, что нравится или не нравится этому родителю, его образ жизни и его жизненную философию. Он может, однако, страдать от этой привязанности и одновременно с ней взращивать в себе страстное желание независимости.

Таким образом закладывается основа невротических наклонностей. Они представляют собой образ жизни, навязанный неблагоприятными условиями. Ребенок вынужден развивать их для того, чтобы пережить свои беспомощность, страхи и одиночество. Но они дают ему бессознательное чувство того, что он должен придерживаться установленной линии поведения при любых ситуациях, иначе он не вынесет угрожающих ему опасностей.

Я считаю, что, обладая достаточно детальным знанием существенных с указанной точки зрения факторов детства, можно понять, почему у ребенка развиваются определенного рода наклонности. Мы не имеем здесь возможности привести достаточные доказательства этого утверждения, потому что для этого понадобилось бы очень подробно описать огромное количество историй развития детей. Да и нет необходимости это делать, потому что каждый специалист, имеющий опыт работы с детьми или в восстановлении ранних периодов их развития, может проверить это сам.

Неизбежно ли продолжение развития в таком направлении, если начало ему было однажды положено? Обязательно ли ребенок должен остаться уступчивым, или непокорным, или робким, неуверенным в себе, если обстоятельства сделали его таким? Можно утверждать, что он необязательно сохранит свои методы защиты. Но все же такая опасность существует. Методы защиты могут быть устранены с помощью раннего и радикального изменения окружающей среды или же видоизменены вследствие некоторых благоприятных обстоятельств спустя какое-то время. К таким благоприятным обстоятельствам можно отнести: встречу с понимающим учителем, другом, любимым человеком, товарищем, погружение в интересную работу. Но при отсутствии сильных противодействующих факторов существует значительная опасность того, что приобретенные наклонности окажутся не только устойчивыми, но с течением времени будут все сильнее подчинять себе его личность.

Чтобы понять такую их устойчивость, необходимо до конца осознать, что они представляют собой нечто большее, чем просто стратегию, выработанную в качестве эффективной защиты против тяжелого родителя. С учетом всех внутренних факторов развития они являются единственным возможным для ребенка путем справиться с жизнью вообще. Убегать от нападений в ситуации опасности - заячья стратегия - это единственно доступная ему стратегия. Заяц не мог бы, например, решиться на борьбу, так как у него нет для этого средств. Подобным же образом ребенок, растущий в тяжелых условиях, вырабатывает определенные жизненные позиции, которые и являются в своей основе невротическими наклонностями. И их он не может изменить по своему произволу, но вынужден придерживаться их по необходимости. Однако аналогия с зайцем не вполне верна, потому что заяц по своей природе не имеет других средств, с помощью которых можно противостоять опасности, в то время как у человека, если он не является умственно или физически отсталым от природы, они имеются. Он вынужден держаться за свои специфические отношения не из-за конституциональных ограничений, а потому, что общая сумма его страхов, внутренних запретов и уязвимых сторон, ложных целей и иллюзорных надежд и фантазий о мире приковывает его к строго определенным способам взаимодействия и исключает остальные. Другими словами, это делает его негибким и не допускает существенных изменений.

Один из способов проиллюстрировать эту точку зрения - сравнить, как ребенок и вполне взрослый человек могут справляться с примерно одинаковыми затруднениями, возникающими при общении с другими людьми. Следует, конечно, иметь в виду, что последующее сравнение имеет всего лишь иллюстративное значение и не преследует цель рассмотреть все факторы, оказывающие влияние в обеих ситуациях.

Остановимся на двух примерах.

Первый: девочка по имени Клара (и здесь я говорю о подлинной пациентке, к анализу которой я вернусь позднее) имеет самодовольную мать, которая ожидает детского восхищения и исключительной преданности.

Второй: служащий, взрослый человек, психологически вполне сложившийся, работающий в частном предприятии, хозяин которого обладает чертами, свойственными матери из первого примера. И мать, и хозяин предприятия самодовольно восхищаются собой, ведут себя как капризные и деспотичные люди, они склонны реагировать враждебностью, если им не оказывают того, что они считают «должным почтением», или же если чувствуют к себе критическое отношение.

При таких условиях служащий, если он имеет веские причины держаться за свое место, будет более или менее сознательно придерживаться особых способов общения и обращения со своим хозяином. Он, вероятно, будет воздерживаться от критики; возьмет себе за правило как можно сильнее превозносить любые положительные качества, которые есть у хозяина; будет воздерживаться от похвалы соперников хозяина; всегда будет соглашаться с его планами, независимо от собственной точки зрения; будет высказывать собственные предложения таким образом, как если бы они исходили от хозяина. Ну и какое же влияние окажет такая стратегия поведения на его личность? Он будет негодовать на ограничение своих прав и ненавидеть порождаемое им лицемерие. Но если он - человек с чувством собственного достоинства, то будет чувствовать, что эта ситуация бросает большую тень на его хозяина, чем на него самого, и поведение, которого он вынужден придерживаться, не сделает его угодливым подхалимом. Такая линия поведения будет применяться им только в отношении данного хозяина. По отношению к другому работодателю, если будет возможна перемена, он будет вести себя иначе. В понимании невротических наклонностей многое зависит от осознания их отличия от такой стратегии. В противном случае мы не сможем оценить их силу и масштаб и поддадимся ошибке, сходной с ошибкой Адлера, который понимал все слишком упрощенно и рационалистически. В результате была бы недооценена та терапевтическая работа, которую предстоит проделать.

Ситуация Клары сравнима с ситуацией служащего, так как и мать и хозяин по характеру одинаковы, но случай Клары стоит рассмотреть более детально. Она не была желанным ребенком. Брак был несчастливым. После рождения одного ребенка - мальчика - мать не хотела больше иметь детей. Клара же родилась после нескольких безуспешных попыток аборта. С ней не обращались плохо и не отвергали ее в грубой форме - она ходила в такие же хорошие школы, как и ее брат, она получала столько же подарков, как и он, она занималась музыкой с тем же самым учителем, что и ее брат, и во всем, что касалось материальных отношений, к ней относились так же хорошо. Но что касается менее осязаемых вещей, то их она получала меньше, чем брат: меньше ласки, меньше интереса к ее школьным оценкам- и в тысяче мелких каждодневных переживаний ребенка - меньше заботы, когда она была больна, меньше беспокойства о том, что ее нет поблизости, меньше желания доверительного общения, меньше восхищения ее внешностью и хорошими манерами. Между матерью и сыном существовала глубокая, хотя трудноуловимая для нее общность, из которой она была исключена. Отец, будучи деревенским доктором, почти все время отсутствовал. Клара сделала несколько страстных попыток стать ближе к нему, но он был довольно безразличен к обоим детям. Его любовь целиком сосредоточилась на жене и выражалась в виде неловкого восхищения. Она же открыто презирала его, предпочитая быть утонченной и привлекательной женщиной, главной фигурой в семье. Нескрываемые ненависть и презрение, которые мать питала к отцу, включая и открытое желание его смерти, весьма способствовали тяготению Клары к матери как представительнице силы и власти.

Все это служило подавлению детского чувства собственного достоинства. По отношению к ней не проявлялось несправедливости, которая могла бы вызвать возмущение. Но нездоровая атмосфера в семье сделала ее раздражительной, озлобленной. Окружающие считали, что она разыгрывает из себя «страдалицу». Но ни матери, ни брату и в голову не приходило, что она действительно страдает из-за несправедливого обращения. Они считали ее поведение проявлением дурного нрава. И Клара, в силу своей незащищенности, легко уступила этому мнению. По сравнению с матерью, которой все только восхищались за ее красоту и очарование, и с братом, который был очень веселым и смышленым мальчиком, она была «гадким утенком». Постепенно у нее возникло глубокое убеждение в том, что она абсолютно не способна вызывать симпатию.

Этот сдвиг от по сути справедливых и обоснованных обвинений в адрес других людей к несправедливым и необоснованным самообвинениям имел далеко идущие последствия, как мы это вскоре увидим. Он повлек за собой нечто большее, чем принятие ею той оценки, которую ей дали окружающие. Ибо он означал также, что она вытеснила из сознания все обиды против матери. Если она являлась виновницей всех бед, то оснований для недовольства своей матерью не было. От такого вытеснения враждебности по отношению к матери оставался всего лишь один шаг до восхищения ею. У нее был сильный побудительный мотив и далее уступать мнению большинства вследствие непримиримого отношения ее матери ко всякому, кто не выражал полного восхищения ею. Гораздо безопаснее было находить недостатки в себе, чем в матери. Если она тоже будет восхищаться матерью, то более не будет чувствовать себя изолированной и отстраненной и даже сможет рассчитывать на некоторое расположение или, по крайней мере, признание со стороны матери. И хотя надежда на любовь не оправдалась, взамен ее она получила дар сомнительной ценности. Мать - как и все те, кто выросли и пышно расцвели на восхищении других, - в свою очередь была щедра на восхищение теми, кто восхвалял и обожал ее. Клара перестала быть игнорируемым «гадким утенком», а стала чудесной дочерью прекрасной матери. Таким образом, вместо серьезно подорванной уверенности в себе у нее развилась ложная гордость, основанная на восхищении окружающими.

В результате этого сдвига - от подлинного сопротивления и возмущения к ложному восхищению - Клара потеряла последние слабые остатки уверенности в себе, иными словами, она «потеряла себя». Из-за восхищения тем, что в действительности вызывало у нее возмущение, у нее произошло отчуждение от собственных чувств. Она больше не знала, что ей самой действительно нравится, чего ей хочется, чего она боится и что ненавидит. Она потеряла всякую способность отстаивать свои права на любовь или даже на какие-либо желания. Несмотря на внешнюю гордость, ее убеждение в том, что она непривлекательна, в действительности углубилось. Отсюда ее позднейшее неверие в истинную любовь и привязанность. Иногда ей казалось, что любящий ее человек принимает ее за то, чем на самом деле она не является; иногда она приписывала любовь благодарности за что-то. Такое недоверие глубоко нарушало любые человеческие отношения, в которые она вступала. Она потеряла также и свою способность критического суждения, действуя по не осознаваемому ею правилу: гораздо безопаснее восхищаться другими, чем относиться к ним критически. Такая позиция вскоре сковала ее высокоразвитый ум, значительно способствовала уверенности в своей глупости.

Как прямое следствие всех этих факторов развились три невротические наклонности. Первой была навязчивая скромность в отношении собственных желаний и требований. Она повлекла за собой навязчивую тенденцию ставить себя всегда на задний план, думать о себе меньше, чем о других, считать себя неправой. Но даже и в этих ограниченных рамках она не могла чувствовать себя защищенной, если рядом не было кого-либо, на кого можно было бы положиться, почувствовать его покровительство и заботу, воспользоваться его советом, поддержкой и руководством. Она нуждалась во всем этом, потому что потеряла способность брать жизнь в собственные руки. Поэтому у нее развилась потребность в «партнере» - друге, любовнике, муже, в сильном покровителе. Она бы полностью подчинила себя ему, как ранее сделала это по отношению к своей матери. Но в то же самое время, посредством его преданности, сосредоточенной на ней одной, она восстановила бы раздавленное чувство собственного достоинства. Третья невротическая черта - навязчивая потребность превосходить других и одерживать над ними победы - сходным образом была направлена на восстановление ее самоуважения. Вдобавок она впитала в себя всю мстительность, накопившуюся вследствие всех ее обид и унижений.

Подведем итог нашего сравнения и кратко суммируем то, что мы хотели проиллюстрировать: и взрослый служащий, и ребенок вырабатывают свои способы поведения, чтобы справиться со сложившейся ситуацией; и тот и другой используют одинаковый образец поведения - отход на задний план и восхищение лицом, имеющим власть. Поэтому их реакции могут внешне казаться сходными, хотя в действительности они совершенно различны. Служащий не теряет чувства собственного достоинства, не отказывается от своего критического осмысления и не вытесняет своего недовольства. Ребенок же, напротив, теряет чувство собственного достоинства, вытесняет свою враждебность, отказывается от своих критических способностей и стремится держаться в тени. Короче говоря, взрослый человек просто приспосабливает свое поведение к данной ситуации, в то время как ребенок изменяет свою личность.

Ригидная и всепроникающая природа невротических наклонностей имеет огромное значение в их терапии. Пациенты часто ожидают, что как только они обнаружат свои навязчивые наклонности, так сразу же и избавятся от них. Однако они испытывают разочарование, если власть, которую эти наклонности имеют над ними, сохраняется и едва ли становится слабее. Правда, такие надежды не являются абсолютно фантастическими, поскольку при легких неврозах невротическая наклонность может и в самом деле исчезнуть после ее обнаружения, что будет обсуждаться в одном из примеров в главе об эпизодическом самоанализе. Но во всех более сложных неврозах такие надежды тщетны в такой же степени, как было бы тщетным ожидать, что социальные бедствия, такие, например, как безработица, прекратятся только потому, что они признаны в качестве проблем. В любом случае (касается ли это социума или личности) необходимо исследовать, а если возможно, и воздействовать на те силы, которые создали разрушительную наклонность и которые придают ей устойчивость.

Я подчеркивала чувство защищенности, создаваемое невротическими наклонностями. Как указывалось ранее, это свойство объясняет их навязчивый характер. Но не следует недооценивать их роль в порождении чувства удовлетворения или надежды на такое удовлетворение. Это чувство или надежды всегда присутствуют, хотя их интенсивность различна. При некоторых невротических наклонностях, таких, как потребность в совершенстве или навязчивая скромность, защитный аспект является доминирующим. В других случаях удовлетворение, получаемое или ожидаемое от успешной реализации данной наклонности, может быть настолько сильным, что данная наклонность принимает характер всепоглощающей страсти. Например, невротическая потребность зависимости обычно влечет за собой пылкое ожидание счастья с тем человеком, который возьмет жизнь невротика в свои руки. Невротическая наклонность, к которой примешивается предвкушение удовлетворения от такой зависимости, труднее поддается терапии.

Невротические наклонности можно классифицировать различным образом. Те из них, которые влекут за собой усилия по установлению более тесного контакта с другими людьми, могут быть противопоставлены тем, которые ведут к отчужденности и дистанции. Те невротические стремления, которые ведут к тому или иному виду зависимости, могут совместно противопоставляться тем невротическим тенденциям, которые делают упор на собственной независимости. Тенденции к несдержанному поведению противостоят тенденциям загнать жизнь в тесные рамки. Тенденции, ведущие к заострению личных особенностей, можно было бы противопоставить тенденциям, имеющим целью адаптацию или стирание своей индивидуальности; тенденции к самовозвышению противопоставляются тенденциям, которые влекут за собой самоуничижение. Но думается, картина не станет более ясной благодаря такой классификации, потому что эти категории частично перекрывают друг друга. Поэтому я лишь перечислю те наклонности, природа которых в настоящее время поддается описанию. Я уверена, что приводимый далее перечень не является полным и окончательным. Туда впоследствии будут добавлены другие наклонности, а та или иная наклонность, которая в данное время представляется самостоятельной, вполне может оказаться всего лишь разновидностью некоторой другой.

Детальное же описание различных наклонностей превысило бы размер этой главы, даже если такое знание и желательно. Некоторые из них описаны более подробно в других работах. Здесь же, думается, будет достаточно просто назвать их и дать беглое перечисление их главных особенностей.

1. Невротическая потребность в любви, привязанности и одобрении (см. «Невротическая личность нашего времени», гл. 6 (о потребности в любви и привязанности)): неразборчивая потребность угождать и нравиться другим и получать одобрение; непроизвольное стремление оправдывать ожидания других; перенесение центра тяжести на других, а не на собственную личность, принимая во внимание только их желания и мнения; боязнь самоутверждения; боязнь враждебности со стороны других или враждебных чувств внутри себя.

2. Невротическая потребность в «партнере», который примет руководство жизнью невротика в свои руки, перенесение центра тяжести на «партнера», который должен осуществить все жизненные ожидания невротика и нести ответственность за все происходящее, как хорошее, так и плохое, причем успешное манипулирование «партнером» становится доминирующей задачей; «любви» придается преувеличенное значение, потому что предполагается, что «любовь» решает все проблемы; боязнь быть покинутым всеми; боязнь оставаться одному.

3. Невротическая потребность заключить свою жизнь в узкие рамки: настоятельная потребность быть нетребовательным, довольствоваться малым и ограничить свои честолюбивые стремления и желания материальных благ; настоятельная потребность оставаться неприметным и занимать вторые места; умаление своих способностей и потенциальных возможностей, принимая скромность за высшую добродетель; стремление скорее сохранить, нежели потратить; боязнь высказывать любые требования; боязнь иметь или отстаивать возрастающие желания.

Эти три наклонности, как и следовало ожидать, часто встречаются вместе, потому что из них вытекает признание собственной слабости, и представляют собой попытки устроить свою жизнь на этой основе. Они противоположны стремлениям человека полагаться на собственные силы или брать ответственность на себя. Однако эти три наклонности не образуют синдрома. Третья может существовать в том случае, когда две другие не будут играть никакой заметной роли.

4. Невротическое стремление к власти: страстная жажда господства над другими; преданность делу, долгу хотя и играет определенную роль, но не является движущей силой; неуважение других людей (их индивидуальности, достоинства, чувств), стремление подчинить их себе; большие различия в степени вовлеченных в такое стремление деструктивных элементов; неразборчивое преклонение перед всякой силой и презрение ко всякой слабости; боязнь неконтролируемых ситуаций; боязнь беспомощности.

4. А. Невротическая потребность контролировать себя и других людей посредством разума и предусмотрительности (разновидность пункта 4 в людях, у которых слишком подавлены открытые проявления их властного характера): вера во всемогущество интеллекта и разума; отрицание могущества эмоциональных сил и презрение к ним; придание чрезвычайно большого значения предвидению и предсказанию; чувство превосходства над другими, основанное на способности такого предвидения; презрение в себе самом ко всему, что не дотягивает до образа интеллектуального превосходства; боязнь признать объективные границы могущества разума; боязнь «глупости» и неправильного суждения.

4. В. Невротическая потребность верить во всемогущество воли (пользуясь несколько неопределенным термином - интровертированный вариант 4 у крайне замкнутых, обособленных людей, для которых прямое проявление власти означает слишком тесный контакт с другими): ощущение силы духа, проистекающее от веры в магическую силу воли (подобно обладанию волшебной палочкой); реакция безысходного отчаяния при любой фрустрации желаний; тенденция отказываться от желаний или ограничивать желания и терять к ним интерес из-за боязни «неудачи»; боязнь признания каких-либо ограничений абсолютной воли.

5. Невротическая потребность в эксплуатации других и стремление всеми правдами и неправдами добиваться от них для себя преимуществ: оценка других людей в основном с точки зрения их полезности или возможности эксплуатации; различные сферы эксплуатации - деньги (заключение сделок становится болезненной страстью), идеи, сексуальность, чувства; гордость своим умением эксплуатировать других; боязнь самому подвергнуться эксплуатации и, таким образом, оказаться в «дураках».

6. Невротическая потребность общественного признания или престижа (в сочетании со страстным желанием власти или без него): оценка всех и всего (людей, неодушевленных предметов, денег, собственных качеств, поступков и чувств) только в соответствии с их престижностью; самооценка, целиком зависящая от характера публичного признания; различия в использовании традиционных или «вызывающих» способов возбуждения зависти или восхищения; боязнь потери привилегированного положения в обществе («унижение») либо из-за внешних обстоятельств, либо вследствие внутренних факторов.

7. Невротическая потребность в восхищении своей особой: раздутое представление о себе (нарциссизм); потребность в лести и восхищении его воображаемым образом; самооценка, целиком зависящая от соответствия этому образу и от восхищения этим образом другими людьми; боязнь утратить восхищение и испытать «унижение».

8. Невротическое честолюбие в плане личных достижений: потребность превосходить других не посредством того, что ты собой представляешь или каков ты есть на самом деле, а посредством своей деятельности; прямая зависимость самооценки от того, является ли невротик лучшим или нет; стремление быть самым лучшим спортсменом, любовником, писателем, рабочим - особенно в собственных глазах, однако признание со стороны других также имеет важное значение, и его отсутствие вызывает обиду; примесь разрушительных тенденций (имеющих целью взять над другими верх), всегда присутствующих, хотя и различающихся по интенсивности; непрестанное подталкивание себя к еще большим достижениям, несмотря на всепроникающую тревожность; страх неудачи («унижение»).

Наклонности 6, 7, 8 имеют в общем более или менее открыто выраженное стремление к достижению в ходе соперничества абсолютного превосходства над другими. Но, хотя эти наклонности обычно накладываются друг на друга или сочетаются, они также могут существовать самостоятельно. Потребность в восхищении своей особой, например, вполне может сочетаться с безразличием к социальному престижу.

9. Невротическая потребность в самодостаточности и независимости; настоятельная потребность никогда ни в ком не нуждаться, или же не поддаваться никакому влиянию, или не быть абсолютно ничем связанным, любая близость влечет за собой опасность какого-либо вида порабощения; наличие дистанции и обособленность - единственный источник безопасности; боязнь потребности в других людях, в каких-либо связях, близости, любви.

10. Невротическая потребность в достижении совершенства и неуязвимости: неослабевающая погоня за совершенством; навязчивые раздумья и самообвинения в связи с возможными недостатками; чувство превосходства над другими на основе собственного совершенства; боязнь обнаружить в самом себе недостатки или совершить ошибки; боязнь критики или упреков.

Поразительной чертой при рассмотрении этих тенденций является то, что ни одно из стремлений или отношений, которые они подразумевают, не является само по себе «ненормальным» или же лишенным человеческой ценности. Большинство из нас и хотят иметь, и высоко ценят любовь, самоконтроль, скромность, уважение к другим людям. Надеяться на исполнение своих жизненных ожиданий другим человеком считается, по крайней мере, для женщины, «нормальной» или даже достойной позицией. Среди этих наклонностей есть такие, которые мы обычно высоко ценим. Самостоятельность, независимость и трезвый взгляд на жизнь считаются важными достоинствами.

В свете всех этих фактов совершенно правомочно вновь и вновь возникает вопрос: почему же тогда эти наклонности называют невротическими? Что в них действительно «не так»? Признавая, что у некоторых людей преобладают одни наклонности, пусть достаточно ригидные, в то время как поведение других людей определяют совершенно иные наклонности, не следует ли также признать, что эти различия направленностей и целей всего лишь выражение существующих различий между людьми, имеющими разные системы ценностей и пытающимися различными путями справиться с жизнью? Разве не естественно, например, то, что человек мягкосердечный ищет себе опору в любви и привязанности, а более сильный - в независимости и лидерстве?

Поставить такие вопросы полезно, потому что они имеют не только теоретическое, но также чрезвычайно важное практическое значение, помогая осознать различия между основополагающими человеческими стремлениями и ценностями такого рода и их невротическими двойниками. Цели обоих типов этих стремлений сходны, но их основа и смысл совершенно различны. Их различие столь же велико, как между +7 и -7; в обоих случаях мы будем иметь число 7, точно так же, как мы пользуемся теми же самыми словами: любовь, привязанность, разум, совершенство, но стоящий перед ними знак изменяет их качество и значение. Мы уже касались различий, лежащих за кажущимся сходством, при сравнении взрослого служащего и девочки Клары, а несколько более обобщенные сравнения могут пролить дополнительный свет на различие между нормальными и невротическими потребностями.

Желание любви и привязанности со стороны других имеет смысл только в том случае, если питаешь к ним сходные чувства, а также ощущаешь, что имеешь с ними нечто общее. Акцент будет поэтому не только на получаемом добром отношении, но также и на тех положительных чувствах, которые человек способен питать и проявлять к другим. Но невротическая потребность в любви и привязанности лишена важнейшего качества - взаимности, потому что для невротика его собственные чувства любви и привязанности имеют такое же малое значение, как они имели бы в том случае, если бы он был окружен неизвестными и опасными животными. Чтобы быть точным, он даже не хочет в действительности любви и привязанности других, а всего лишь крайне сильно и напряженно озабочен тем, чтобы против него не предпринимались враждебные действия. Все ценное, что заключено во взаимопонимании, терпимости, заботе, симпатии, изъято из его отношений.

Подобным же образом стремление к совершенству присущих нам дарований и человеческих способностей действительно заслуживает наших самых энергичных усилий, поскольку этот мир, несомненно, был бы более приятным местом обитания, если бы эти усилия в самом деле были сильными и жили бы в каждом из нас. Но невротическая потребность совершенства, хоть и может выражаться теми же самыми словами, потеряла это специфическое значение, потому что представляет собой попытку быть или казаться совершенством, не меняясь. Здесь нет возможности для совершенствования, потому что вероятность обнаружить в себе что-то, что необходимо изменить, пугает и поэтому отталкивает. Единственная реальная забота состоит в том, чтобы скрыть любые недостатки, чтобы не подвергнуться нападкам и сохранить тайное чувство превосходства над другими. Как и при невротической потребности в любви и привязанности, личное активное участие при этом отсутствует или ослаблено. Вместо активного жизненного стремления эта наклонность является застывшей и упорной попыткой сохранения иллюзорного status quo.

И последнее сравнение: все мы высоко ценим волевые качества, считая их значительной силой, если она поставлена на службу целям, которые являются важными сами по себе. Но вера невротика во всемогущество воли является иллюзорной, потому что она совершенно игнорирует ограничения, которые могут ставить непреодолимые трудности даже для самых решительных усилий. Никакая сила воли не поможет нам выбраться из воскресной пробки в уличном движении. Далее, огромное значение силы воли целиком сводится к нулю, если доказательство ее могущества становится самоцелью. Любое препятствие, стоящее на пути сиюминутных побуждений, толкает человека, находящегося в тисках этой невротической наклонности, на слепые и безумные действия, независимо от того, действительно ли ему нужна данная вещь. Ценник перевернут: не человек обладает силой воли, а сила воли владеет человеком.

Эти примеры могут быть достаточны для того, чтобы показать, что невротические наклонности являются чуть ли не карикатурой на человеческие ценности, с которыми они внешне сходны. Они лишены свободы, спонтанности и смысла. И все они слишком часто содержат элементы иллюзорности. Они имеют только субъективную ценность, которая заключается в том, что они сулят более или менее тщетную надежду на безопасность и решение всех проблем.

И еще один момент, который следует подчеркнуть: невротические наклонности не только лишены человеческих ценностей, под которые они подделываются, они даже не выражают собой то, чего хочет человек. Если он, например, отдает все свои силы достижению престижного положения в обществе или власти, то на самом деле может верить в то, что нуждается в них; в действительности, как мы уже видели, невротик просто принужден хотеть их. Это равносильно тому, как если бы кто-то летел на самолете и верил в то, что сам им управляет, а на самом деле самолет направляли с земли с помощью дистанционного управления.

Остается понять, хотя бы и приблизительно, как и до какой степени невротические наклонности могут определять характер человека, влиять на его жизнь. Во-первых, эти наклонности делают необходимым развитие определенных дополнительных отношений, чувств и форм поведения. Если у него наклонность к абсолютной независимости, он будет желать скрытности и уединения, остерегаться всего, что может хоть как-то походить на вмешательство в его личную жизнь, и выработает способы, с помощью которых сможет держать других от себя на расстоянии. Если у него есть склонность к сужению рамок своей жизни, он будет скромным, нетребовательным, готовым уступить любому, кто более агрессивен, чем он.

Невротические наклонности также в очень большой степени определяют представление человека о том, кем он является или кем ему следует быть. Все невротичные люди заметно неустойчивы в своих самооценках, колеблясь между напыщенным, преувеличенным и приниженным представлениями о себе. Когда невротическая наклонность определена, становится возможным лучше понять те причины, почему данный человек сознает одни оценки, относящиеся к нему, и вытесняет другие, почему он сознательно или бессознательно преувеличенно гордится одними своими отношениями или качествами и презирает другие без всякой объективной причины.

Например, если А. создал защитную веру в силу разума и предвидение, он будет не только переоценивать то, что может быть достигнуто с помощью ума, здравого рассуждения вообще, но также будет особенно гордиться силой своего разума, логикой своих суждений и предсказаний. Его понятие о своем превосходстве над другими будет главным образом исходить из его убеждения в превосходстве своего интеллекта. И если В. чувствует, что он, вероятно, не может полагаться на самого себя и нуждается в «партнере», который наполнит его жизнь содержанием и возьмет на себя руководство ею, он будет склонен не только переоценивать всемогущество любви, но также и свою собственную способность любить. Он будет ошибочно принимать свою потребность «повиснуть» на другом человеке за способность к великой любви и будет особо гордиться этой иллюзорной способностью. Наконец, если у С. есть невротическая потребность справляться с любой ситуацией с помощью только собственных усилий, быть самостоятельным любой ценой, он будет преувеличенно гордиться тем, что он умелый и уверенный в себе человек и никогда и ни в ком не нуждается. Поддержание этой веры (для А. веры в необыкновенную силу ума, для В. - в свою любящую натуру, для С. - в способность решать дела без какой-либо посторонней помощи) становится такой же навязчивостью, как и те невротические наклонности, которые ее вызвали. Но гордость, вызванная обладанием этими качествами, весьма чувствительна и уязвима, для чего есть веские причины. Ее основание является недостаточно прочным. Она покоится на слишком зыбком фундаменте и содержит слишком много иллюзорных элементов. В действительности это скорее гордость теми качествами, в которых человек нуждается для обслуживания своих невротических наклонностей, а не реально присущие ему качества. Так, В. обладает очень малой способностью любить, но его вера в это качество необходима для того, чтобы он не мог осознать ложный характер своих наклонностей. Если он допустит хоть малейшее сомнение в том, что имеет любящую натуру, тогда ему придется признать, что в действительности он не пытается любить сам, а ждет, когда полюбят его, не требуя ничего в ответ. Это означало бы такую страшную угрозу его защищенности, что его реакция на критику по этому поводу будет смесью паники и враждебности, причем одно из этих качеств будет явно преобладающим. Подобно этому, А. будет реагировать с крайним раздражением на любое сомнение, которое может хоть как-то бросить тень на справедливость его «суждений». С другой стороны, С, который горд тем, что он ни в ком не нуждается, должен неминуемо испытывать страшное раздражение при малейшем намеке на то, что он не может с чем-либо справиться без посторонней помощи или совета. Беспокойство и враждебность, порождаемые такими покушениями на драгоценный образ «я», еще больше ухудшают отношения невротика с окружающими и вследствие этого принуждают его тем сильнее держаться за свои защитные механизмы.

Невротические наклонности не только крайне резко влияют на самооценку, но также и на оценку других. Человек, страстно мечтающий о престиже, будет судить о других исключительно в соответствии с престижем их положения: если положение человека в обществе престижнее, чем его собственное, он будет автоматически ставить его выше себя, если же менее престижно - ниже, невзирая на его личные качества. Навязчиво уступчивый человек без всякого разбора может чувствовать обожание ко всему, что будет казаться ему силой, даже если эта «сила» будет заключаться в сумасбродном и беспринципном поведении. Человек, который испытывает навязчивую потребность эксплуатировать других, может питать определенную симпатию к тому, кто служит объектом его эксплуатации, но в то же время презирать его; о навязчиво скромном человеке он будет думать как о тупице или лицемере. Навязчиво зависимый от других человек может страшно завидовать навязчиво независимому человеку, думая о нем как о свободном человеке, лишенном внутренних запретов, хотя в действительности последний может просто находиться в тисках невротической наклонности иного рода.

Еще одно последствие, которое мы хотели бы здесь обсудить, - это внутренние запреты, возникающие как результат действия невротических наклонностей. Эти внутренние запреты могут иметь определенные рамки, то есть иметь отношение к какому-то определенному действию, чувству или эмоции, принимая, например, форму придания особой значимости телефонным звонкам или наложения внутреннего запрета на телефонные переговоры. Внутренние запреты могут иметь и разлитый характер, захватывая целые сферы жизни, такие, как самоутверждение, непосредственность поведения, высказывание каких-либо требований, сближение с людьми. Как правило, конкретные внутренние запреты всегда находятся на осознаваемом уровне. Диффузные внутренние подавления, хотя они и являются более важными, менее ощутимы. Если же они становятся очень сильными, то невротик может ощущать наличие некой внутренней скованности, не осознавая, однако, ее конкретной направленности. С другой стороны, они могут быть настолько неуловимыми и скрытыми, что человек даже и не догадывается об их существовании и силе. Осознание внутренних запретов может затрудняться различными способами, и одним из самых типичных способов является их рационализация: скажем, человек, имеющий внутренний запрет, связанный с ведением беседы в обществе, может осознавать наличие внутреннего запрета в этом отношении, но он также может просто полагать, что ему не нравятся вечеринки, и считать их скучными, а потому находить множество веских доводов, чтобы отклонять приглашения.

Внутренние запреты, создаваемые невротическими наклонностями, имеют главным образом диффузный характер. Для ясности давайте сравним человека, мучимого навязчивой невротической наклонностью, с канатоходцем. Последний, для того чтобы достигнуть другого конца каната и избежать падения, должен не допустить ни одного взгляда в сторону, сосредоточив все свое внимание только на канате. Здесь не следует говорить о внутреннем запрете глядеть по сторонам, потому что канатоходец прекрасно осознает опасность падения и потому сознательно избегает ее. Человек, находящийся в тисках невротической наклонности, должен с не меньшим старанием и тревогой избегать любого отклонения от заданного курса, но в этом случае имеется существенная разница, так как для него этот процесс является бессознательным: сильные внутренние запреты просто не дают ему возможности колебаться в предначертанном ему курсе.

Таким образом, человек, который делает себя зависимым от партнера, будет испытывать внутренний запрет на самостоятельные шаги; человек, имеющий тенденцию к ограничению жизни, будет испытывать внутренний запрет иметь желания, тем более заявлять о каких-либо растущих желаниях; человек с невротической потребностью управлять собой и другими посредством разума будет иметь внутренний запрет на любое сильное чувство; человек с навязчивым страстным желанием престижа будет испытывать внутренний запрет танцевать или выступать публично или же проявлять любую другую деятельность, которая может бросить малейшее сомнение на его престиж. Таким образом, фактически все его способности учиться могут быть парализованы из-за невыносимости показаться неловким в начальном периоде обучения. Как бы ни были различны все эти внутренние запреты, они имеют одно общее свойство: все они ставят препятствия на пути проявления любого непосредственного чувства, мысли или действия. Хождение по канату - не более чем заученный автоматизм. И паника, охватывающая невротичного человека, если что-либо ведет его к отходу от установленных рамок, не менее остра, чем та, которую испытывает канатоходец при потере равновесия.

Поэтому каждая невротическая наклонность порождает не только специфическую тревожность, но также и специфические формы поведения, специфический образ «я» и специфическое представление о других людях, специфическую гордость, специфическую форму уязвимости и специфические внутренние запреты.

До сих пор мы упрощали существо проблемы, предполагая, что у одного человека имеется только одна невротическая наклонность или же сочетание родственных наклонностей. Но, как уже указывалось, наклонность к перекладыванию ответственности за свою жизнь на плечи партнера очень часто сочетается с общей потребностью в любви и привязанности и с наклонностью к ограничению своей жизни очень узкими рамками. Страстная жажда власти слишком часто сочетается со страстным желанием престижа, и оба эти стремления могут проявляться как два аспекта одной и той же наклонности. Стремление к абсолютной независимости и самостоятельности во всем часто переплетается с верой в то, что можно управлять жизнью посредством разума и предвидения. В этих случаях сосуществование различных наклонностей не слишком усложняет общую картину, несмотря на то что время от времени различные наклонности могут и сталкиваться (например, потребность быть объектом восхищения может сталкиваться с потребностью доминировать), их цели отстоят друг от друга не слишком далеко. Но это не означает, что в данном случае нет никаких конфликтов - зародыш конфликтов содержится в любой невротической наклонности. Но когда эти наклонности родственны, то конфликты поддаются управлению посредством вытеснений, избегания и т. п., хотя и достигается это огромной ценой для самого человека.

Ситуация существенно меняется, когда у человека развилось несколько невротических наклонностей несовместимого характера. Тогда положение человека можно сравнить с положением слуги двух господ, отдающих одновременно противоречащие друг другу приказания и ожидающих слепого повиновения. Если для человека угодливость является такой же навязчивой потребностью, как и абсолютная независимость, то он чувствует себя пойманным в капкан конфликта, который не имеет своего разрешения. И хотя он будет искать пути для компромисса, конфликты неизбежны, так как следование одним наклонностям будет постоянно препятствовать осуществлению противоположных наклонностей. В такой же тупик человек заходит и тогда, когда навязчивая потребность диктаторски подчинять своей воле других людей сочетается со стремлением опираться на других людей или же когда потребность эксплуатировать других, служащая помехой продуктивной деятельности человека, является такой же сильной, как и потребность в восхищении собой со стороны других людей. Фактически же это происходит всегда, когда сосуществуют противоположные наклонности.

Такие невротические «симптомы», как фобии, депрессии, алкоголизм, в конечном счете берут начало из внутренних конфликтов. И чем полнее мы это осознаем, тем менее будем испытывать искушение давать буквальное истолкование таких симптомов. Если они являются результатом конфликтующих наклонностей, то совершенно бесполезно пытаться понять их без предварительного постижения лежащей в их основе структуры.

Теперь должно стать вполне ясным, что сущностью «невроза» является невротическая структура характера, а его центральными звеньями - невротические наклонности, каждая из которых - своеобразное ядро этой структуры внутри личности, и каждая из этих подструктур тесно взаимодействует с другими подобными подструктурами. Осознание природы и сложности структуры характера представляет не только чисто теоретический интерес, но имеет огромное и важное практическое значение. Даже психиатры, не говоря уже о неспециалистах, имеют тенденцию недооценивать сложность характера современного человека.

Хотя невротическая структура характера является более или менее жесткой, она все-таки очень ненадежна и уязвима из-за многих своих слабых мест - собственных притворств, самообманов и иллюзий. В неисчислимых пунктах, которые различны у каждого отдельного человека, неспособность последнего действовать слишком заметна. Сам человек в глубине души чувствует какие-то неполадки, но обычно яростно доказывает обратное.

Но он не только не осознает источника беспокойства, но и предпочитает оставаться в подобном неведении, потому что, как было уже подчеркнуто ранее, его невротические наклонности имеют для него определенную субъективную ценность. Из данной ситуации есть два выхода: несмотря на субъективную важность своих невротических наклонностей, он может исследовать их природу и причины недостатков, которые они порождают, или же может отрицать, что его что-то беспокоит.

В процессе анализа отмечается следование по обоим путям, хотя в различное время может преобладать тот или другой. И чем более необходимыми являются невротические наклонности для человека, чем более сомнительна их действительная ценность, тем более яростно и твердо должен он защищать и оправдывать их. Такая ситуация вполне сравнима с необходимостью правительства защитить и оправдать свою деятельность. И чем в большей мере оспаривается деятельность правительства, тем менее последнее склонно терпеть критику и тем сильнее оно должно будет утверждать свои права. Эти самооправдания образуют то, что я хотела бы назвать вторичными защитами. Их целью является не только защита тех или иных спорных моментов, но гарантия сохранности всей невротической структуры в целом. Они как минное поле, созданное вокруг неврозов для их обороны. И какими бы различными они ни были в деталях, общим их радикалом является убеждение в том, что, по существу, все обстоит хорошо, все в полном порядке и должно оставаться неизменным.

Это находится в полном соответствии с обширной функцией вторичных защит - те отношения, которые они порождают, явно склонны обобщаться невротиком для того, чтобы не оставить открытой ни одной лазейки. Так, например, человек, который окружил себя броней непогрешимости, не только будет отстаивать свое стремление властвовать как справедливое, разумное и оправданное, но в любом деле будет неспособен признать свои поступки неправильными или сомнительными. Вторичные защиты могут быть настолько глубоко скрыты, что обнаружить их можно только в процессе психоаналитической работы. Они также могут составлять яркую черту видимого облика личности. Они присущи людям, стремящимся всегда и во всем быть правыми, причем они необязательно должны проявляться как черта характера, но могут принимать форму нравственных или научных убеждений. Так, особый акцент на конституциональные факторы часто представляет собой убеждение человека в том, что он таков «по своей природе» и что все, следовательно, является незыблемым, неизменным. Также значительно разнится сила и жесткость этих вторичных защит. Например, в случае с Кларой, к анализу которой мы будем обращаться на протяжении всей книги, они едва ли играли какую-либо роль. В других же случаях они могут быть настолько сильны, что делают любую попытку анализа невозможной. И чем более человек намерен сохранять свой status quo, тем непроницаемее его вторичные защиты. Но хотя и существуют различия в проницаемости, силе и проявлениях вторичных защит, они (в отличие от многообразных нюансов и оттенков невротической структуры характера самого по себе) представляют собой однообразные комбинации вариаций на темы «хорошо», «все в порядке», «неизменно».

Я хотела бы вернуться теперь к моему начальному утверждению, что невротические наклонности образуют центральное звено психических расстройств. Это утверждение отнюдь не означает, что невротические наклонности являются тем, что человек очень остро ощущает именно как расстройство. Как уже упоминалось ранее, обычно он даже и не подозревает, что они-то и являются движущими силами в его жизни. Это не означает также, что невротические наклонности являются первоисточником всех психических расстройств: они сами являются продуктом еще более ранних расстройств, конфликтов, которые имели место в человеческих взаимоотношениях. Мое утверждение, скорее, заключается в том, что центром всей невротической структуры является то, что я назвала невротическими наклонностями. Они обеспечивают выход из начальных затруднений, порождая надежду, что с жизнью все-таки можно будет справиться, несмотря на нарушение отношений как с самим собой, так и с другими. Но они также порождают огромное множество новых расстройств, иллюзий о мире и о себе самом, уязвимые стороны, внутренние запреты, конфликты. Они одновременно являются разрешением исходных трудностей и источником дополнительных трудностей.

Самоанализ

Одна из основных работ выдающегося ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", бросившей вызов пессимизму и терапевтическому аскетизму великого австрийца. "Самоанализ" - своеобразная платформа теории самой Хорни - первое практическое руководство по психоанализу, помогающее людям преодолевать собственные проблемы. Во всех работах Хорни раскрывает типичные внутренние конфликты человека, а ее типология характеров - это мастерски выполненное описание людей, с которыми чуть не ежедневно сталкиваются не только психологи и психотерапевты, но и все мы. Книги Хорни, написаны легким, образным, ярким языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей актуальности.