Самоанализ

Глава 9. Дух и правила систематического самоанализа

Так как мы уже обсудили психоаналитическую работу с различных точек зрения и увидели из приведенного примера общую процедуру самоанализа, едва ли необходимо систематическое обсуждение его техники. Это было бы, по сути, простым повторением. Поэтому в следующих замечаниях будут подчеркнуты некоторые заслуживающие особого внимания соображения, многие из которых уже высказывались.

Как мы видели, процесс порождения свободных ассоциаций, откровенного и не сдерживаемого ничем самовыражения является отправным пунктом и постоянной основой всей психоаналитической работы - как профессионального психоанализа, так и самоанализа, но следует иметь в виду, что получить свободные ассоциации совсем непростая задача. Можно подумать, что этот процесс протекает легче при работе в одиночку, ибо тогда нет никого, кто мог бы не так понять, высказать критическое замечание, вмешаться или предъявить встречное возражение. И кроме всего прочего, менее унизительно признаваться себе в том, чего человек может стыдиться. До некоторой степени все это верно, хотя справедливо и то, что посторонний человек самим фактом своего слушания обеспечивает стимуляцию и поддержку. Но нет никакого сомнения в том, что - работает ли человек в одиночку или же с психоаналитиком - наибольшие препятствия для свободного самовыражения всегда лежат внутри его самого. Человек может быть настолько озабочен тем, чтобы не замечать, игнорировать определенные факторы и сохранить созданное о себе представление, что, будет ли он работать в одиночку или нет, он может надеяться лишь приблизиться к идеалу свободных ассоциаций. В свете этих трудностей человек, работающий в одиночку, должен напоминать себе время от времени, что он действует против своего собственного истинного интереса, если игнорирует или перескакивает через какую-либо возникающую мысль или чувство. Ему также следует помнить, что вся ответственность лежит на нем одном: нет никого другого, кроме него, кто мог бы угадать недостающее звено или исследовать оставшийся пробел.

Такая добросовестность особенно важна в отношении выражения своих чувств. Здесь есть два указания, которые всегда следует помнить. Первое состоит в том, чтобы человек всегда старался выражать то, что он действительно чувствует, а не то, что он предположительно «должен» чувствовать в силу традиции или своих собственных стандартов. По крайней мере, он должен осознавать, что может иметь место весьма значительное расхождение между его подлинными чувствами и чувствами, искусственно принимаемыми. Время от времени ему полезно задаваться вопросом (но не во время процесса ассоциации, а впоследствии), что он в действительности чувствует относительно данного предмета. Другое указание заключается в том, что следует давать своим чувствам как можно большую свободу. Конечно, это куда легче сказать, чем сделать. Может казаться просто смешным чувствовать себя глубоко оскорбленным из-за какой-нибудь мелочной обиды. Может сильно смущать и быть крайне огорчительным подозрение или ненависть по отношению к кому-либо из близких. Человек может быть готов признать небольшое раздражение, но его пугает возможность позволить себе почувствовать ярость, которую он испытывает в действительности. Он должен, однако, помнить, что в той мере, в какой это касается внешних последствий, нет более безопасной ситуации для истинного выражения своих чувств, чем психоанализ. Для психоанализа существенно только внутреннее значение, а для этого требуется осознание всей полноты силы своего чувства. Это важно, потому что в психологических вопросах также нельзя «делить шкуру неубитого медведя».

Конечно, никто не может насильственно вызвать чувства, которые вытеснены. Все, что в данном случае может сделать человек, - это не сдерживать тех чувств, которые находятся в пределах досягаемости. При всем своем желании в начале своего анализа Клара не могла чувствовать или выражать большего негодования в отношении к Питеру, чем то, которое она выражала. Но по мере продвижения своего анализа она постепенно приобретала способность лучше оценивать действительную силу своих чувств. С определенной точки зрения все развитие, через которое она прошла, может быть описано как рост свободы чувствовать то, что она чувствовала в действительности.

Еще несколько слов по поводу техники свободных ассоциаций: во время процесса ассоциирования существенно важно воздерживаться от объяснений. Рассудок занимает подобающее ему место в психоанализе, и в психоанализе есть широкие возможности для его применения - но не в начале процесса. Как уже подчеркивалось, самой сущностью свободной ассоциации является спонтанность. Поэтому человек, настроенный на ассоциирование, не должен стараться прийти к решению при помощи понимания. Предположим, например, что вы чувствуете себя настолько усталым и изможденным, что вам хочется дотащиться до кровати и объявить себя больным. Вы смотрите из окна второго этажа и ловите себя на мысли о том, что если упадете вниз, то в лучшем случае сломаете себе руку. Это поражает вас. Вы и не подозревали, что дошли до такой безнадежности, что хотели умереть. Затем до вас сверху доносится звук включенного радио, и вы с еле сдерживаемым раздражением думаете, что вам хотелось бы убить того, кто посмел включить радио. И тогда вы правильно заключаете, что за чувством вашей болезни должна стоять ярость, а также отчаяние. К этому моменту вы проделали полезную работу. Вы уже чувствуете себя менее парализованным, потому что, если вы ожесточены на что-либо, вы можете оказаться в состоянии найти причины этого ожесточения. Но теперь вы начали усиленный поиск того, что могло вас так ожесточить. Вы мысленно оглядываете все происшедшее. Возможно, что вы и натолкнетесь на событие, вызвавшее ярость, но не исключена также возможность того, что все ваше сознательное копание в себе ни к чему не приведет и мысль об истинном источнике вашей ярости придет вам в голову полчаса спустя, после того как вы, обескураженный бесплодностью своих попыток, откажетесь от сознательного поиска.

Столь же малопродуктивным, как и подобного рода попытки силой сознания вызвать решение, является метод того человека, который, хотя и позволяет мыслям течь свободно, все же старается уловить смысл своих ассоциаций, прикидывая что к чему. Что бы ни побуждало его так поступать - будет ли это нетерпение, потребность быть на высоте и в этом или страх открыть дорогу неконтролируемым мыслям и чувствам, - это вторжение рассудочного начала имеет тенденцию нарушать состояние расслабленности, необходимое для свободных ассоциаций. Справедливо, что иногда смысл ассоциации может дойти до сознания человека спонтанно. Кларины серии ассоциаций, заканчивающиеся текстом религиозной песни, доносившейся из воскресной школы, являются хорошим примером этого: здесь ее ассоциации показывали возрастающую степень прозрачности, хотя с ее стороны не было сделано никаких сознательных усилий для их понимания. Другими словами, два этих процесса - самовыражение и понимание - могут иногда совпадать. Но как только дело касается сознательных усилий, они должны быть строго отделены от процесса ассоциации.

Если таким образом устанавливается определенное отличие процесса свободных ассоциаций от их понимания, когда же в таком случае человек прекращает ассоциативный процесс и приступает к попыткам понять их?

К счастью, здесь нет каких-либо правил. До тех пор пока мысли текут свободно, нет смысла задерживать их искусственно. Раньше или позже их остановит что-то, что сильнее их. Возможно, что человек достигнет момента, где у него проснется любопытство, что же все это может значить. Или он может внезапно задеть эмоциональную струну, которая обещает пролить свет на нечто, что его тревожит. Или его мысли просто иссякнут, что может быть признаком сопротивления, но может также указывать на то, что на данное время он исчерпал эту тему. Или же он может располагать лишь ограниченным временем и хочет попробовать себя также в интерпретации своих записей.

Что касается понимания ассоциаций, диапазон тем и их сочетаний является настолько неисчерпаемым, что здесь не могут быть установлены какие-либо фиксированные правила относительно смысла индивидуальных элементов в индивидуальных контекстах. Некоторые основополагающие принципы обсуждались нами в главе о роли аналитика в психоаналитическом процессе. Но в силу необходимости многое остается на долю собственной изобретательности, чуткости и сосредоточенности. Поэтому к сказанному я просто добавлю несколько замечаний относительно общего подхода - смысла и духа, в котором следует проводить толкование.

Когда человек прекращает ассоциативный процесс и начинает просматривать свои заметки с целью понять их, его метод работы должен измениться. Вместо своей предыдущей абсолютной пассивности и восприимчивости ко всему, что возникает, он становится активным. Теперь на сцену выступает его интеллект. Но я предпочла бы выразить это в форме отрицания: он более не исключает интеллект. И даже теперь он не пользуется исключительно им. Трудно описать с какой-либо большей или меньшей точностью ту позицию, которую ему следует занять, когда он пытается понять смысл серии ассоциаций. Этот процесс, конечно, не должен вырождаться в простое интеллектуальное упражнение. Если кому-то хочется последнего, ему лучше сыграть в шахматы, или заняться предсказанием хода мировой политики, или просто разгадывать кроссворды. Попытка провести вполне исчерпывающие толкования, не упуская ни одного возможного дополнительного значения, может удовлетворить его тщеславие, доказывая превосходство его ума, но едва ли продвинет его сколь-нибудь ближе к реальному пониманию себя. Такая попытка даже влечет за собой определенную опасность, ибо она может затруднять прогресс, вызывая самодовольное чувство всеведения, в то время как в действительности человек лишь подметил проблемы, оставшись безразличным к ним.

Другая крайность - чисто эмоциональный инсайт - намного ценнее. Если он далее не проработан, он также не является идеальным, потому что дает возможность многим важным связям, еще не вполне ясным, ускользать из поля зрения. Но, как мы уже видели из Клариного самоанализа, осознание такого типа может привести в движение некоторые процессы. В начале своей работы Клара пережила сильное чувство потерянности в связи со своим сновидением об иностранном городе. Хотя и невозможно доказать, оказало ли это эмоциональное переживание какое-либо воздействие на последующий анализ, из-за своего лишающего покоя характера оно вполне могло ослабить ее жесткое табу на то, чтобы затрагивать какие-либо сложные связи, приковывавшие ее к Питеру. Другой пример относится к периоду завершающей битвы Клары со своей зависимостью, когда она чувствовала в себе дух протеста против того, чтобы взять свою судьбу в свои руки; у нее не было тогда никакого интеллектуального понимания смысла этого эмоционального инсайта, однако он помог ей выйти из состояния летаргической беспомощности.

Вместо желания создать научный шедевр, человеку, который работает в одиночку, следует чутко ориентироваться в своих интерпретациях на собственный интерес. Ему просто следует идти за тем, что останавливает его внимание, что возбуждает его любопытство, что задевает в нем эмоциональную струну. И если он достаточно гибок, чтобы позволить себе руководствоваться своим непосредственным интересом, то может быть вполне уверен в том, что сможет интуитивно выбирать те темы, которые в данное время наиболее доступны его пониманию или которые находятся в русле той проблемы, над которой он в данное время работает.

Полагаю, что такой совет вызовет определенные сомнения. Не ратую ли я за чрезмерную снисходительность? Не приведет ли личная заинтересованность человека к тому, что он будет выбирать знакомые темы? Не будет ли означать такой курс политику уступки его сопротивлениям? Вопрос о преодолении сопротивлений я рассмотрю в отдельной главе. Конечно, руководствоваться собственными интересами означает выбирать пути наименьшего сопротивления. Но наименьшее сопротивление совсем не то же самое, что отсутствие всякого сопротивления. Этот принцип, в сущности, означает следование тем темам, которые в данное время менее всего вытеснены. А это в точности тот же самый принцип, что применяет психоаналитик, когда дозирует толкования. Как уже подчеркивалось, он будет отбирать для толкования те факторы, смысл которых, по его мнению, пациент может полностью уловить в данное время, и воздерживаться от погружения в те проблемы, которые все еще глубоко вытеснены.

Весь анализ Клары иллюстрирует обоснованность этого метода. При явном безразличии она никогда не пыталась биться над разрешением какой-либо проблемы, которая не вызывала в ней отклика, даже если данная проблема могла быть вполне очевидной. Ничего не зная о принципе «руководствоваться своим интересом», она интуитивно применяла его на протяжении всей своей работы, и этот принцип сослужил ей хорошую службу. Один пример может стоить многих. В сериях ассоциаций, кончающихся грезами наяву о появлении великого человека, Клара осознала только ту роль, которую в ее взаимоотношениях играла потребность в защите. Предположения, касающиеся других ее ожиданий от мужчин, она полностью отбросила, хотя они были очевидной и важной частью ее грез. Этот интуитивный выбор направил ее по оптимальному пути, которым она могла пойти. Клара никоим образом не шла по проторенной дороге. Открытие того, что ее потребность в защите была составной частью ее «любви», было обнаружением фактора, до сих пор ей неизвестного. Далее, как мы помним, это открытие явилось первым вторжением в лелеемую ею иллюзию своей «любви», что само по себе явилось болезненным и проницательным шагом. Поднять одновременно с этим тягостную проблему ее паразитического отношения к мужчинам было бы для нее явно тяжелым делом, если бы она не трактовала этот вопрос поверхностным образом. Это приводит нас к последнему моменту: за один раз невозможно вобрать в себя более чем одно важное осознание. Для любого важного инсайта требуются время и полная сосредоточенность, чтобы он смог «запасть» в душу и укорениться там.

Понимание цепи ассоциаций требует гибкости не только в направлении работы, как только что обсуждалось, но также и в методе приближения. Другими словами, при выборе проблем человек должен руководствоваться как спонтанной эмоциональной заинтересованностью, так и своим интеллектом; и точно так же при исследовании возникающих проблем человек должен легко переходить от неторопливого обдумывания к интуитивному схватыванию связей. Это последнее требование можно сравнить с тем, как мы изучаем картину: мы анализируем композицию, цветовые сочетания и т. д., но мы также обращаем внимание на те эмоциональные отклики, которые картина пробуждает в нас. Это соответствует той позиции, которую занимает психоаналитик по отношению к ассоциациям пациента. Во время исповеди пациента иногда я действительно напряженно думаю о возможных значениях его ассоциаций, а иногда прихожу к пробному предположению относительно их смысла, просто позволив речи пациента «играть» на способностях моей интуиции. Однако проверка любого открытия независимо от того, как к нему пришли, всегда требует полной включенности интеллекта.

Конечно, человек может обнаружить, что в сериях ассоциаций ничто не вызывает его особого интереса; он просто видит ту или иную возможность, но не находит ничего, проливающего свет на проблему. Или он может обнаружить, что во время попытки проработать одну связь ему в голову приходят другие элементы, по его мнению заслуживающие внимания. В обоих случаях он поступит правильно, сделав на полях заметки о вопросах, к которым следует вернуться. Возможно, в будущем, при просматривании его заметок, чисто теоретические возможности подскажут ему нечто большее или же ранее отложенные вопросы смогут быть проработаны более тщательно.

Здесь есть еще одна, последняя ловушка, о которой следует упомянуть: никогда не признавайте больше того, во что вы действительно верите. Эта опасность увеличивается при регулярном психоанализе, особенно если пациент является лицом, имеющим тенденцию к соглашению с авторитетными утверждениями. Но эта ловушка может также сыграть свою роль, когда человек полагается исключительно на собственные силы. Он может чувствовать себя обязанным соглашаться со всем тем «плохим», что у него возникает в мыслях о себе, и подозревать о наличии внутреннего «сопротивления», если колеблется так поступать. Но он обезопасит себя, если будет рассматривать свое толкование лишь как пробное, а не пытаться убеждать себя в его точности. Сущностью анализа является правдивость, и она должна также распространяться на принятие или непринятие толкований.

Никогда нельзя исключать опасность принятия толкования, которое вводит в заблуждение или, по крайней мере, является непродуктивным, но не следует также испытывать благоговейный страх перед такой опасностью. Если человек не сдается, а продолжает работу с правильным настроем, то рано или поздно откроется более продуктивный путь или же придет осознание того, что он находится в тупике. Этот опыт может оказаться полезным. Клара, например, прежде чем приступить к анализу своей зависимости, потратила два месяца, заподозрив у себя потребность во всем поступать по-своему.

Однако она сказала мне, что во время всех этих попыток у нее никогда не возникало чувства убежденности, даже отдаленно схожего с теми чувствами, которые она испытала позднее, во время описанного периода. К тому же причиной, по которой она выбрала этот более ранний путь, было то, что Питер часто укорял ее за властность. Это иллюстрирует два положения, приведенных выше: важность следования собственным интересам и важность неприятия чего бы то ни было без полного убеждения в правильности этого.

Но, несмотря на то что первоначальный поиск Клары означал потерю времени, он иссяк без всякого вреда и не помешал ей проделать чрезвычайно конструктивную работу впоследствии.

Конструктивный характер Клариной работы был обусловлен не только правильностью ее интерпретации, но также и тем, что ее анализ в этот период проводился, по существу, непрерывно. Без всякого намерения сосредоточиться на какой-либо одной проблеме (в течение долгого времени она даже не знала, в чем заключается эта проблема) все, что она предпринимала, вносило свой вклад в понимание проблемы ее зависимости. Эта постоянная бессознательная концентрация на одной-единственной проблеме, которая и позволяла ей неуклонно приближаться к ней со все новых точек зрения, желательна, но редко достижима в такой степени. Мы можем объяснить такую концентрацию в случае с Кларой тем, что в этот период она жила под огромным гнетом (сколь сильным он был, она полностью осознала лишь позднее) и вследствие этого бессознательно направила всю свою энергию на решение тех проблем, которые были связаны с его причинами. Такая вынуждающая к действию ситуация не может быть создана искусственно. Но чем более поглощающим будет интерес человека к проблеме, тем в большей степени будет достигаться подобная концентрация.

Кларин самоанализ очень хорошо иллюстрируют три этапа, которые мы обсуждали в главе 3: осознание невротической наклонности; понимание ее внутренних смыслов; открытие ее взаимосвязей с другими невротическими наклонностями. В самоанализе Клары, как это часто бывает в подобном деле, этапы анализа частично перекрывали друг друга: она осознала многие из проявлений своей наклонности до того, как наконец открыла саму эту наклонность. Она также не пыталась пройти определенные этапы в своем анализе: у нее не было обдуманного намерения открыть невротическую наклонность, и она не исследовала специально связей между своей зависимостью и навязчивой скромностью. Осознание наклонности пришло само собой; и подобным же образом связующие нити между этими двумя наклонностями по ходу продолжения аналитической работы почти автоматически становились все более и более видимыми. Другими словами, не Клара выбирала проблемы, по крайней мере, она не выбирала их сознательно, но сами проблемы приходили к ней и в своем раскрытии показывали свою органическую непрерывность.

В Кларином анализе была непрерывность еще и другого рода, даже более важная с точки зрения примера для следования: не было случая, чтобы какое-либо осознание осталось изолированным или не связанным с чем-то еще. И как мы видим, разработка проблемы является не накоплением инсайтов, а определенным их структурированием. Даже если каждое отдельное осознание, которого достигает человек, правильно, он все равно может лишиться главных и наиболее ценных результатов своей работы, если эти осознания остаются не связанными друг с другом.

Так, после осознания того, что она позволяла себе погружаться в несчастье, потому что тайно верила, что сможет посредством этого добиться помощи, Клара смогла единственно усмотреть зарождение этой черты в детстве и начать рассматривать ее как устойчивую инфантильную веру. Такое осознание, возможно, несколько помогло бы, потому что никто не хочет быть несчастным без какой-либо веской на то причины; в следующий раз, когда бы Клара обнаружила у себя склонность поддаться приступу несчастья, она смогла бы быстро остановить себя. Но в лучшем случае такая трактовка ее осознания со временем просто уменьшила бы бурные приступы преувеличенного несчастья. А эти приступы были не самым важным проявлением этой ее черты. Или она не смогла бы продвинуться дальше следующего шага, связывая это открытие со своей неспособностью отстаивать свои права и осознавая, что ее вера в магическую помощь заменяла ей активное преодоление жизненных трудностей. Такое, хотя все еще неадекватное осознание помогло бы ей значительно больше, потому что оно породило бы новый побудительный мотив в целом покончить с позицией беспомощности, скрывающейся за этой верой. Но если бы Клара не связала веру в магическую помощь со своей зависимостью и не поняла первую как составную часть второй, она не смогла бы до конца преодолеть эту веру, так как всегда делала бы бессознательную оговорку, что, если бы только она смогла найти нерушимую «любовь», помощь всегда бы вскоре приходила. Лишь потому, что Клара увидела эту связь и осознала обманчивость такого ожидания и ту мучительную цену, которую ей приходилось за него платить, это осознание оказало то радикальное освобождающее воздействие, которое имело место.

Поэтому выяснение человеком, какое место та или иная черта занимает в структуре его личности, а также каковы ее многообразные корни и влияния, никоим образом не является чисто теоретическим вопросом; оно имеет также громадное терапевтическое значение. Это требование может быть выражено в знакомых терминах динамики: человек должен знать динамику, черты его характера, прежде чем он сможет изменить ее. Но этот термин напоминает монету, которая из-за долгого обращения несколько износилась и истерлась. Кроме того, он обычно предполагает мысль о наличии движущих сил и может быть интерпретирован здесь как необходимость искать только лишь эти силы - в раннем ли детстве или же в настоящем. В этом случае понятие динамики развития будет вводить в заблуждение, ибо влияние, которое данная черта оказывает на личность в целом, столь же важно, как и те факторы, которые обусловливают ее наличие.

Осознание структурных взаимосвязей существенно важно не только в психологических вопросах. Те соображения, которые я привела, относятся в равной степени, например, к вопросам, возникающим в связи с органическим заболеванием. Ни один хороший врач не будет рассматривать сердечное нарушение как изолированное явление. Он также рассмотрит влияние других органов на работу сердца. Он обязан знать, как состояние сердца в свою очередь влияет на другие системы организма, например на кровообращение или на работу печени. Знание подобных влияний поможет ему понять степень нарушения.

Если в психоаналитической работе существенно важно не потеряться в разрозненных деталях, как можно обеспечить желательную непрерывность? Теоретически ответ содержится в предыдущих главах. Если человек сделал существенное наблюдение или достиг некоторого глубинного осознания, он должен исследовать, как открытая им особенность проявляет себя в различных областях, к каким последствиям она приводит и какие факторы в его личности за это ответственны. Но такой ответ может показаться довольно абстрактным, и поэтому я постараюсь проиллюстрировать его на искусственном примере. Следует иметь в виду, разумеется, что любой краткий пример неизбежно создает впечатление ясности и простоты, которых в действительности нет. К тому же такой пример, приводимый с целью показать разнообразие факторов, которые надо осознать, не может дать представления о тех эмоциональных переживаниях, которые неизбежно испытывает человек, когда анализирует себя и вследствие этого дает одностороннюю и излишне рационалистическую картину.

С учетом всех этих оговорок давайте вообразим себе человека, который заметил, что в определенных ситуациях, когда ему хотелось бы участвовать в обсуждении, у него скован язык, так как он боится возможной критики. Если он даст этому наблюдению укорениться в нем, он начнет интересоваться и связанным с ним страхом, так как этот страх несоразмерен какой-либо реальной опасности. Он будет интересоваться, почему его страх настолько велик, что мешает ему не только выражать свои мысли, но также ясно думать. Он захочет узнать, а не является ли этот страх сильнее его честолюбия и не представляется ли он большим, чем любые соображения целесообразности, которые в интересах его карьеры делают желательным, чтобы он производил хорошее впечатление.

Заинтересовавшись, таким образом, данной проблемой, он постарается обнаружить, возникают ли подобные затруднения в других сферах его жизни, и если это так, то какую форму они принимают. Он исследует свои отношения с женщинами. Не слишком ли он робок в сближении с ними, поскольку они, возможно, придираются к нему? А как насчет его сексуальной жизни? Не наблюдалась ли у него импотентность в течение некоторого времени, потому что он не мог оправиться от неудачи? Охотно ли он ходит на вечеринки? А как он относится к посещению магазинов? И не покупает ли он дорогое виски только потому, что в противном случае продавец может подумать, что он скуповат? И не дает ли он слишком большие чаевые, чтобы избежать презрительного взгляда официанта? Далее, насколько именно он уязвим в отношении критики? И что требуется, чтобы вызвать его замешательство или же заставить почувствовать себя оскорбленным? Чувствует ли он себя задетым лишь тогда, когда его жена критикует его неумение подбирать галстук, или ему не по себе, когда она одобряет вкус других мужчин?

Такие размышления позволят ему составить впечатление о степени и силе его проблемы, о ее разнообразных проявлениях. Затем он захочет узнать, как эта проблема влияет на его жизнь. Он уже знает, что она создает для него внутренние запреты во многих областях. Он не может отстаивать свои права; он слишком легко идет навстречу тому, что от него хотят другие, и поэтому никогда не может быть самим собой, а должен автоматически играть определенную роль. И это рождает в нем обиду и возмущение против других, ибо ему кажется, что они диктуют свою волю, но одновременно это также снижает его собственное уважение к себе.

Наконец, он ищет факторы, которые ответственны за появление его расстройства. Что заставляет его столь сильно страшиться критики? Он может вспомнить, что родители внушали ему очень жесткие правила, а также многочисленные случаи, когда его бранили или заставляли чувствовать, что он не соответствует требуемым нормам. Но ему также придется думать обо всех слабых сторонах своей личности, проявляющихся в настоящее время, - сторонах, которые в своей совокупности делают его зависимым от других и поэтому заставляют считать их мнение о нем решающим. Если он сможет найти ответы на все такие вопросы, его осознание того, что он боится критики, не останется изолированным, но он увидит связь этой наклонности со всей структурой его личности.

Здесь будет вполне закономерен вопрос о том, а не хочу ли я сказать этим примером, что человеку, который открыл у себя новый фактор, следует специально «перебирать» свои переживания и чувства разнообразными описанными выше способами. Конечно же, нет, ибо такая процедура повлечет за собой ту же самую опасность простой интеллектуальной эквилибристики, которая уже обсуждалась раньше. Но человеку необходимо отвести себе период для размышления. Ему следует обдумать свое открытие во многом таким же образом, как это делает археолог, который, обнаружив погребенную статую, сильно изуродованную, рассматривает свое сокровище со всех сторон, пока в его голове не возникнут ее первоначальные черты. Любой новый фактор, который осознает человек, подобен прожектору, который направлен на определенные области его жизни и высвечивает те места, которые до сих пор были скрыты в темноте. Он почти наверняка их увидит, если только и в самом деле искренне заинтересован в познании самого себя. Это те моменты, в которых руководство эксперта было бы особенно полезным. В такие моменты психоаналитик будет активно помогать пациенту понять важное значение добытых сведений, поднимая тот или иной вопрос, который встает в связи с ним, и связывая его с ранее полученными данными. Когда недоступна посторонняя помощь такого рода, то самым благоразумным для человека будет воздержаться от стремительного продвижения в анализе, помня, что новое осознание означает завоевание новой территории, и постараться извлечь из этого завоевания выгоду, закрепляя полученные приобретения. В каждом из примеров в главе об эпизодическом самоанализе я упоминала те вопросы, которые могли бы прийти в голову в связи с достигнутым осознанием. Мы можем быть вполне убеждены в том, что причина, по которой данные лица не подняли эти вопросы, заключается единственно в том, что их заинтересованность в продолжении анализа закончилась вместе с устранением их непосредственных трудностей.

Если бы Клару спросили, как она достигла такой замечательной поступательности в своем анализе, то она, возможно, дала бы во многом тот же самый ответ, который дает хороший повар на вопрос о кулинарном рецепте. Его ответ обычно сводится к тому, что он полностью полагается на свои ощущения. Но в случае психоанализа такой ответ не столь сильно разочаровывает, как при приготовлении омлета. Никто не может заимствовать чувства у Клары, но у каждого есть собственные, которыми он и должен руководствоваться. А это возвращает нас назад, к тому пункту, который изложен нами выше при обсуждении толкования ассоциаций: полезно иметь некоторое представление о том, что следует искать, но поиск должен направляться собственной инициативой и заинтересованностью. Каждый должен признать тот факт. Что он живое существо, побуждаемое потребностями и интересами, и отбросить иллюзии, что его ум действует с безупречностью хорошо смазанного и отрегулированного автомата. В этом процессе, как и во многих других, основательность проникновения в тот или иной внутренний смысл имеет большее значение, чем завершенность. Те внутренние смыслы, которые упускаются, всплывут когда-либо позже, когда человек, возможно, будет в большей степени готов их увидеть.

Непрерывность работы может также нарушаться причинами, которые не зависят от человека. Он должен быть готов к перерывам, так как живет не в экспериментальном вакууме. Бесчисленные ежедневные переживания будут вторгаться в ход его размышлений; некоторые из них, возможно, вызовут эмоциональные отклики, которые потребуют немедленного прояснения. Предположим, например, что Клара потеряла работу именно в то время, когда трудилась над проблемой своей зависимости, или что она вступила в новую должность, требующую большей инициативы, напористости, способности к руководству. В каждом из этих случаев на передний план вышли бы иные проблемы, чем ее зависимость. Все, что каждый может сделать в таких жизненных обстоятельствах, - это спокойно отнестись к таким перерывам и постараться как можно успешнее решить возникшие проблемы. При этом у человека могут также иметь место переживания, которые помогут ему в решении той проблемы, которой он занят. Так, разрыв Питером его отношений с Кларой определенно стимулировал ее к дальнейшему продолжению аналитической работы над своей проблемой.

В целом нет нужды слишком сильно беспокоиться по поводу внешних помех. Работая с пациентами, я обнаружила, что даже очень значительные внешние события отклоняли ход анализа лишь на очень короткое время. Довольно скоро - и часто даже не зная этого - пациент вновь возвращался к той проблеме, над которой он раньше работал, возобновляя ее анализ иногда в том самом месте, где он его прервал. Нам нет надобности прибегать к какому-либо неправдоподобному объяснению этого обстоятельства, такому, как предположение о том, что эта проблема волнует пациента больше, чем события во внешнем мире. Более вероятно, что, так как большинство переживаний могут вызывать огромное количество откликов, тот, который наиболее близок к рассматриваемой проблеме, затронет его наиболее глубоко и в связи с этим заставит его вновь подхватить нить исследования, которую он был готов бросить.

Тот факт, что в этих замечаниях подчеркивается роль субъективных факторов, а не указываются четкие направления анализа, может напомнить о критике, обычно высказываемой в адрес психоанализа, суть которой заключается в том, что его можно скорее отнести к искусству, чем к научному методу. Обсуждение этого возражения увело бы нас слишком далеко в сторону, так как затронуло бы и философское уточнение терминов. Здесь же существенна лишь практическая сторона дела. Если психоанализ называть художественной деятельностью, то для многих людей это будет означать следующее: чтобы заниматься анализом, человек должен иметь особую одаренность. Естественно, наши дарования различаются. И точно так же, как одни люди особенно умелы в технических вопросах или имеют особую проницательность в вопросах политики, другие обладают особой склонностью к психологическому мышлению. Однако что в действительности имеет значение - так это не загадочный артистический дар, а поддающийся строгому определению фактор собственной заинтересованности или побудительного мотива. Он остается субъективным фактором, но не этот ли фактор имеет решающее значение в большей части того, что мы делаем? Здесь важен истинный смысл, а не конкретные правила.

Самоанализ

Одна из основных работ выдающегося ученого-психоаналитика Карен Хорни, яркой представительницы "неофрейдизма", бросившей вызов пессимизму и терапевтическому аскетизму великого австрийца. "Самоанализ" - своеобразная платформа теории самой Хорни - первое практическое руководство по психоанализу, помогающее людям преодолевать собственные проблемы. Во всех работах Хорни раскрывает типичные внутренние конфликты человека, а ее типология характеров - это мастерски выполненное описание людей, с которыми чуть не ежедневно сталкиваются не только психологи и психотерапевты, но и все мы. Книги Хорни, написаны легким, образным, ярким языком и понятны даже неспециалистам. Невероятно популярные в свое время, они и сегодня не утратили своей актуальности.