Развитие в психоанализе

1. Общее введение

«...Оглядываясь на дело своей жизни, я могу сказать,
что проделал разнообразную работу
и проложил немало новых путей,
из которых в будущем что-то должно получиться...
Позволю себе высказать надежду,
что я открыл дорогу важному прогрессу нашего познания».

Этот отрывок из «Автобиографии» Фрейда («Автобиография», с. 145) лишь один из многих, в которых он говорит о психоанализе, как о науке, которой еще предстоит развиваться и расширяться. В одном из своих предисловий он пишет: «Мое искреннее желание, чтобы эта книга побыстрее состарилась и ее недостатки были заменены чем-то лучшим». В 1924 я боролась с неясными для перевода местами в «Я и Оно ». Когда я попросила Фрейда уточнить значение некоторых мест, он ответил мне: «Через тридцать лет эта книга все равно устареет!»

С тех пор прошло почти 30 лет и ничто из того, что он писал, не стало устаревшим. Все созданное им заслуживает тщательного изучения, проверки и обсуждения. Даже его предположение о развитии и распространении его работы — путями, которых он не мог сознательно предвидеть — подтвердилось. Если мы последуем этими новыми путями, которые ведут глубоко в неизведанные уголки души и в то же время так внятно и широко объясняют поведение человека, мы обнаружим, что начальное зерно наших современных приобретений было на самом деле посеяно мыслями Фрейда, неразвитыми, не рассмотренными, или даже отвергнутыми им.

Эта книга посвящена обзору вклада в психоаналитическую теорию, сделанного трудами Мелани Кляйн. Утверждая, что истоки почти всех последних достижений могут быть обнаружены в трудах Фрейда, я не хочу обесценить оригинальный вклад других исследователей, например, Шандора Ференци, Эрнеста Джонса и Карла Абрахама, в ту сумму знаний и инструментов познания, которая составляет современный психоанализ. Мелани Кляйн принадлежит тут особое место. Можно сказать, что Фрейд открыл бессознательную душу человека, Кляйн же исследовала наиболее отдаленные ее уголки. Она обнаружила, что мир бессознательных чувств и влечений (которые мы обозначаем как «фантазии») является основой всех действий и реакций человека, трансформируясь во внешнее поведение и сознательное мышление. Хотя Фрейд обнаружил эту истину и применил ко многим своим наблюдениям, оставалось много проблем, где она не была использована. Более полное разрешение они получили благодаря постоянному вниманию Мелани Кляйн к значению бессознательных фантазий. Обстоятельства, в которых Фрейд начинал и продолжал свою работу, то есть медицинская практика, без сомнения, повлияли на его точку зрения. Например, в начале своего пути он уделял большое внимание различиям между «нормальной» и «больной» психикой, и это в значительной степени отвлекало его внимание от открытых им общих законов. Также это сказалось в том, что Фрейд переоценивал силу принципа реальности, не полностью поняв, что взаимодействие внешних и внутренних отношений индивидуума является диадой, столь же значимой для психической деятельности, как и другая диада, которую он обнаружил.

Как оказалось, эта другая диада теории Фрейда, две основные силы — в настоящий момент мы называем их инстинктами жизни и смерти — сделала возможным для Мелани Кляйн понимание общего закона, лежащего в основе ее исследований ранних проявлений психической жизни младенцев и маленьких детей. Огромное для наших взрослых умов количество деструктивности и жестокости, которую любой отстраненный наблюдатель, повторяющий ее исследования, обнаружит в детях, может остаться неразрешимой тайной. По мнению Мелани Кляйн, гипотеза Фрейда о наличии деструктивной силы в нашей психике, находящейся во взаимодействии с силой сохранения жизни, придает этой агрессивности должное значение. Эта концепция деструктивной силы внутри каждого индивида, стремящейся к уничтожению жизни, естественно вызывает крайне мощное эмоциональное напряжение.

Психоанализ является отраслью науки; он развивается собственным путем, как знал и предвидел Фрейд; «возможности развития, скрытые в нем, справятся с противодействием», — утверждал он. В действительности, на сегодняшний день усвоено многое из того, что он оставил нам в виде прямых формулировок, хотя и не так много из того, что, как мне кажется, он подразумевал. Основные открытия Мелани Кляйн касаются очень ранних стадий психической жизни, где обнаруживается действие психологических механизмов (расщепление, проекция и т. д.), весьма похожих на механизмы психотических расстройств. Это другой аспект ее работы, встретивший сильное эмоциональное сопротивление. Мы не можем не обратить внимание на тот факт, что другое нелицеприятное положение Фрейда, к которому его привел собственный клинический опыт — инстинкт смерти, — получило большую определенность в результате проведенного Кляйн детского анализа. Невозможно не обращать внимание на подтверждение, которое получили работы обоих ученых в этом моменте. Более того, можно сказать, что нет ничего удивительного, что оба вывода встретили неодобрение, поскольку они очень сильно взаимосвязаны. Однако лишь в последующие годы Мелани Кляйн в результате собственных исследований сумела показать в деталях исходную связь фрейдовской диады инстинктов и самых ранних этапов развития детей, лежащую во взаимоотношениях между персекуторной тревогой и депрессивной тревогой с чувством вины, понятыми как работа инстинкта смерти.

Первая книга Мелани Кляйн «Психоанализ детей» является основой всей ее работы. В других ее публикациях рассматриваются отдельные вопросы ее открытий, так что возникает потребность в обзоре и упорядочивании ее вклада в теорию. Количество интересующихся этими достижениями стремительно растет, как среди обучающихся психоанализу, так и среди работников смежных медицинских профессий; в то же время растет интерес к ее работам в области детской психологии среди профессионалов и среди образованной публики. Поэтому было решено опубликовать в виде книги общий обзор ее вклада в развитие психоаналитической теории. Настоящая книга основана на четырех статьях, которые были доложены в цикле Дискуссий, организованных Британским психоаналитическим обществом, имевших целью прояснить взгляды на ее работу. Остается только сожалеть, что опубликование этого обзора столь отстает во времени от даты выхода в свет оригиналов; это тем более печально, что Сюзн Айзекс, чья энергия, без сомнения, была одной из движущих сил Дискуссий, к величайшему сожалению, умерла в 1948 году, так и не дождавшись выхода этой книги в свет. Для такой отсрочки было множество причин, начиная от общеизвестных трудностей с публикацией книг во время и после войны, до серьезных личных проблем авторов, не последней из которых была большая потребность в психоаналитическом образовании в это время. Однако нет худа без добра. Благодаря этой задержке появилась возможность включить в эту книгу более поздние статьи Мелани Кляйн, которые не составляли часть Дискуссий, но в которых сделаны существенные дополнения и прояснения ее взглядов вообще.

Все материалы Дискуссий 1943 года, как оригинальные статьи, так и отклики, были размножены и розданы участникам в течение дебатов. Эти копии находятся в распоряжении Британского психоаналитического общества. Ссылки, которые я делаю относительно критики работы Мелани Кляйн, частично почерпнуты из этого источника, хотя подобные взгляды можно встретить среди тех аналитиков, которые большее предпочтение отдают ранним концепциям психоанализа.

Понятно, что в книге, где собрано несколько статей, за исключением одной, посвященных единственному периоду жизни — самому раннему, — некоторое количество пересечений и повторений неизбежно; главы взаимодополнительны; аспекты одних и тех же явлений относительно искусственно изолируются и рассматриваются с различных сторон. Существует очень тесная связь между главой 6 «Некоторые теоретические выводы, касающиеся эмоциональной жизни младенцев» и главой 4, частью 2 «ранние объектные отношения». Так же понятно, что в теории, которая лишь недавно получила признание, невозможно, за редким исключением, привести демонстративные случаи из практики. Глава 7, озаглавленная «О наблюдении за поведением младенцев», является исключением и тем самым представляет значительный интерес.

Представляя этот обзор трудов Кляйн для публикации, уместно также привести некоторые характеристики существующей оппозиции ее взглядам и отдельным положениям теории в частности. Возражения, которые я считаю характерными, все еще имеют важное значение, хотя с годами они изменились по форме и содержанию. Прежде чем детализировать этот вопрос, я хотела бы остановиться на одной из общих характеристик оппозиции, которая пропитывает практически все возражения против взглядов Кляйн и, следовательно, заслуживает быть рассмотренной per se . Я имею в виду предположение, не всегда выражаемое, но всегда подразумеваемое, что ее утверждения «не психоаналитичны». В некоторых журналах утверждается tout court , что ее работы — независимая вариация психологической теории, альтернативной психоанализу. Оппоненты, которые делают подобное предположение, ясно дают понять, что только они представляют фрейдовский психоанализ. На самом деле главные моменты, играющие в ее теории развития решающую роль, были интегральной частью психоаналитической теории задолго до нее: например, интроекция и проекция, внутренние объекты (например, при меланхолии), ранние орально- и анально-садистические установки. Эти факторы являются неотделимой частью всей работы Кляйн по раннему развитию. Эта работа основана на известной психоаналитической базе, и не имеет ничего общего с ее изобретательностью, как утверждают некоторые критики.

Несомненно, существуют различия между психоанализом сегодняшнего дня и психоанализом тридцатилетней давности; если бы этих различий не было, мы бы не могли утверждать, что сделан некоторый прогресс. Эти статьи являются отражением фактов и нашего понимания их. Работа Мелани Кляйн является развитием и расширением знания, добытого Фрейдом. Но развитие не обязательно обозначает несовместимость. На самом деле, наука продвигается с помощью видоизменения известной теории и ее адаптации к новым данным. Фрейд говорил: «Как показывает нам блестящий пример физики, ее сформулированные в точных определениях «основные понятия» подвержены постоянному изменению своего содержания». С начала существования психоанализа и до сегодняшних дней возникает множество так называемых «психоанализов». Можно сказать, что для всех них характерна одна общая черта: они оспаривают или отрицают основной источник происхождения человеческой психологии, постулированный Фрейдом — инстинкты с их телесными органами и целями. Подход Фрейда был биологическим с самого начала, о чем свидетельствует выбор любви и голода в качестве отправных точек. Работа Мелани Кляйн сохраняет эту базовую взаимосвязь психологии с биологической основой человеческого организма как источником инстинктов, которую открыл Фрейд.

Другое положение, часто выдвигаемое теми, кто оспаривает работу Мелани Кляйн и, я бы сказала, прогресс понимания в психологии, это защита истинно фрейдовского психоанализа, который нельзя подвергать сомнению. Если и можно понять идентификацию наших оппонентов со всем, что сделал Фрейд, все равно с научной точки зрения недопустимо отвергать любые последующие модификации его концепции. Однако пристальное рассмотрение аргументов критики Мелани Кляйн показывает нечто другое. Позиции психоанализа, защищаемые таким образом, имеют весьма выборочный характер. Положения Фрейда носят неоднозначный характер. Он противоречит сам себе, пересматривает свои взгляды, затем возвращается к прежним воззрениям. Истинно научный склад ума Фрейда прекрасно проявляет себя в той непоследовательности, которую он открыто демонстрирует в некоторых вопросах. Он не мог заставить себя выбрать одно из альтернативных решений, так как видел истину в каждом из них, и это для него было важнее, чем немедленное достижение стройности. Задача разрешения непоследовательности должна стать целью последующей работы, наблюдений и открытий. Для него было важно не отрицать элементы истины там, где он видел их.

Эти черты работы Фрейда хорошо известны. Например, его взгляд на прямую трансформации либидо в тревогу, который он изменил, включив сюда агрессию, а затем опять вернулся к первой, прямой формулировке (см. главу 8). Другое неопределенное отношение, возможно, менее выраженное, видно в его взглядах на Супер-Эго. Фрейд явно подчеркивал, что его формирование происходит при разрешении Эдипова комплекса. Однако (как показано в главе 6,1 (б)), он обнаружил много фактов, которые не могут быть генетически связаны с развитием Супер-Эго и его окончательным становлением в начале латентного периода, поэтому он пропустил установление некоторых отношений. С определенной точки зрения, наиболее важным примером непоследовательности Фрейда в отношении собственных теорий является постулирование инстинктов жизни и смерти. В выдвижении этой теории и в открытых обсуждениях он не стремился сделать это допущение первым принципом психоанализа. Тем не менее в своих позднейших работах он выражался куда более ясно, постоянно ссылаясь на эту диаду инстинктов как на основу интрапсихического конфликта.

В нескольких подобных случаях исследования Me лани Кляйн показали, что многие из предположений, которые Фрейд ввел как интуитивные допущения, но не вплел в главную канву психоанализа, возродились в ее более поздних работах. Более того, в 10 главе Пауле Хайманн удалось показать, что два противоречивых взгляда Фрейда на природу тревоги могут быть примирены. Это же касается и вопроса о Супер-Эго. Хотя Фрейд и не сделал никаких указаний относительно предшествующих ему форм, он писал о ранней идентификации с родителями, происходящей задолго до формирования Супер-Эго. В то же время, он описывал более позднюю родительскую идентификацию как единственный механизм формирования Супер-Эго.

Сегодня наибольшее количество противоречий между Мелани Кляйн и ее критиками касается как раз тех вопросов, в которых Фрейд был непоследователен, либо тех, которые подвергались им переработке, — мы можем называть это по-разному. Очевидно, что наиболее неистовые критики Мелани Кляйн находятся среди тех аналитиков, которые твердо стоят на исходных позициях Фрейда, оставленных им без изменений; там же, где Фрейд позднее пересмотрел свои взгляды, зачастую опираясь на интуитивное предвосхищение, они не последовали за ним. Нельзя не согласится с тем, что это целиком и полностью касается теории инстинкта смерти, которая не просто отрицается многими аналитиками, но и часто совершенно не воспринимается как часть теории Фрейда. Они могут оправдывать себя тем, что сам Фрейд не связывал существование или падение психоанализа с этой теорией, хотя вряд ли он стремился к тому, чтобы эту концепцию рассматривали мимоходом или вообще предавали забвению. Интерес Фрейда к этой теории полностью проявляется в его позднейших работах, в которых он связывает психические конфликты и патологические нарушения с гипотезой конфликта инстинктов.

Не случайно, что проблема тревоги во всей ее разветвленности составляет другое фундаментальное различие между работой Мелани Кляйн и ее оппонентов. Для нее тревога всегда оставалась краеугольным камнем, путеводной нитью, которая вела ее через неизведанное и в конечном счете привела фрейдовский постулат об инстинкте смерти в логическое соответствие с другими элементами его работы. Для самого Фрейда тревога имела огромное значение; она постоянно занимала его внимание с самого начала его работы. Правда и то, что его подход носил несколько физиологический характер, и что, исследуя и понимая тревогу как состояние напряжения, Фрейд не уделял столько внимания психологическому содержанию страхов (фантазий), как Мелани Кляйн. Тревога и защиты против нее с самого начала составляли суть подхода Мелани Кляйн к психоаналитическим проблемам. Именно с этой позиции она обнаружила существование и важность агрессивных элементов в детской эмоциональной жизни, что привело к формулировкам, касающимся персекуторной и депрессивной тревоги, а также защит раннего Эго от этой тревоги. В конечном счете это позволило ей привести большую часть известных феноменов, связанных с тревогой, в соответствие с основными принципами анализа. В этой связи стоит упомянуть один интересный момент — существование прямой связи между тревогой и теорией инстинктов жизни и смерти.

Связи, обнаруженные Мелани Кляйн между этой теорией и этапами раннего развития, а также другие ее открытия в этом и позднейших периодах жизни, позволяют рассматривать множество прежде разрозненных феноменов как части единого целого. Такое приложение концепции инстинкта смерти, т. е. понимание способов, которыми действует этот инстинкт, или с помощью которых он влияет на психику, отрицается, поскольку инстинкт смерти a priori рассматривается как «чисто биологическая теория, в которой психологическим понятиям до сих пор нет места», как было отмечено в Дискуссиях. Здесь не стоит вопрос, является ли понятие инстинкта смерти приемлемым допущением само по себе. Это гипотеза, которая может быть проверена применением ее, например, в отношении теории психического конфликта или психологии неврозов и так далее. Фрейд выдвинул концепцию диады инстинктов жизни и смерти как базовой антитезы бессознательного, чтобы заместить антитезу Эго-инстинктов и либидо, которая не могла больше быть состоятельной после открытия феномена нарциссизма. В своей позднейшей работе он постоянно возвращался к ней, как к обоснованию наличия интрапсихического конфликта. То, что он писал о мазохизме или суицидальной меланхолии, кажется неоспоримым в этом смысле. Достаточно одной цитаты, чтобы показать собственное отношение Фрейда:

«Выделение и выраженное проявление инстинкта смерти находятся среди наиболее достойных внимания результатов любого невроза, например, обсессивного... Суть регрессии либидо, например, от генитального до анально-садистического уровня, должна состоять в разделении инстинктов, так же как продвижение от ранних стадий к определенно генитальной формируется в результате открытия доступа к эротическим компонентам» ( Т h е Ego and the Id (1923), p . 57.).

Как перед лицом этого можно утверждать, что гипотеза инстинкта смерти не связана с психическим конфликтом или теорией неврозов? Или что инстинкт смерти — «чисто биологическая теория, в которой психологическим понятиям нет места»?

Другим примером противоречия оценок, даваемых Мелани Кляйн и ее оппонентами работам Фрейда, могут быть его статьи «Экономические аспекты мазохизма» и «Отрицание». Последняя — необычна в своем роде. Это скорее поздняя и изолированная статья Фрейда, и на первый взгляд для оппонентов Мелани Кляйн она не играет большой роли. На самом деле это одна из богатейших и наиболее концентрированных его работ. Будучи достаточно краткой, она, подобно прожектору, освещает психическую жизнь с вершины до самых глубин. Теории Кляйн удивительно точно совпадают со строгими и жесткими положениями этой статьи, широко освещая их, что само по себе подтверждает эти теории. И снова, в работах Фрейда многие замечания сделаны походя, они как бы демонстрируют его осведомленность о наличии фактов, которые нет времени включить в теорию. Мелани Кляйн не только показала ценность этих наблюдений или интуиции Фрейда, но также и то, каким образом их дальнейшее развитие поддерживает и обогащает психоаналитическую теорию. Таковы, например, упоминаемые Фрейдом страх маленькой девочки, что ее хочет убить мать, или связь между страхом быть отравленным молоком и опытом отлучения от груди. Эти интерпретации недостаточно разъяснены психоаналитической теорией, какой она представлена в работах Фрейда, или теми аналитиками, которые отрицают труд Мелани Кляйн. (Интерпретации, данные Кляйн этим фантазиям, намного более точны в своем приложении и дают более полную картину, устанавливая связь с другими феноменами.) Кроме того, в отношении аналитиков к оригинальным формулировкам психоаналитической теории проявляется недооценка работ Абрахама, Джонса и Ференци.

Поэтому иногда данное противостояние становится похожим на фарс: каждая сторона объявляет себя более фрейдистской, чем другая, при этом подчеркивая важность одного из аспектов работы Фрейда, — более раннего или измененного и позднейшего. Цитируя Фрейда, мы не стремимся прежде всего доказать правильность наших взглядов, но подчеркнуть, что многие из понятий, развитых Мелани Кляйн, имели место в ранней психоаналитической теории и наблюдениях, и что ее работа логическим и естественным путем произрастает из этой теории. Однако подчеркиваются именно те места, в которых работа Кляйн выходит за пределы теории Фрейда или противоречит последней.

Эти соображения заставляют меня определить некоторые теоретические основы различий между Мелани Кляйн с ее последователями и большинством ее оппонентов. Тот факт, что она высказывается в поддержку взглядов Фрейда — прямо или косвенно — не означает, что ее вклад базируется только на этом основании. Ее результаты, в отличие от базовых психоаналитических принципов, сформулированных Фрейдом и поддерживаемых Мелани Кляйн, основываются на собственном фундаменте независимых исследований и непрекращающейся работы по их развитию. Она действительно создала нечто новое в психоанализе, а именно, интегрированную теорию, хотя и в первом приближении; она принимает во внимание все психические проявления, нормальные и патологические, от рождения до смерти, не оставляя непреодолимых препятствий и очевидных явлений без внятного объяснения их связи с остальными. Помня о том, как мало связей между отдельными частями своей теории оставил нам Фрейд и как много проблем не нашло объяснения в его работах — две наиболее важных: психотические элементы в человеческой психологии и психическое развитие в ранний период жизни, — мы не можем не признать размах о достижений Мелани Кляйн, основывающихся на его работах.

А теперь я кратко остановлюсь на нескольких расхождениях в теории, связанной с ранним развитием. Суть большинства противоречий составляет раннее развитие психической жизни, в частности, в течение первых месяцев жизни: наиболее неясная стадия, которую Фрейд называл «тусклая и туманная эра». Исследования Мелани Кляйн пролили свет на некоторые примитивные эмоциональные аспекты развития в этот ранний период, от рождения до полугода и далее: ранние формы тревоги (персекуторного типа), ранние взаимоотношения любви и страха/ненависти с первичным объектом (матерью), а также возникающую позже, но все же очень раннюю реакцию вины и тоски. Эти открытия встретили энергичную критику наших оппонентов, хотя они также согласны, что первые месяцы жизни — темный период и что мало известно об истинных реакциях младенца. Один из камней преткновения — природа фаз аутоэротизма и нарциссизма, предшествующих объектным взаимоотношениям. В Дискуссиях, говоря об этом и рассматривая ранние объектные взаимоотношения, аутоэротизм и нарциссизм, Анна Фрейд утверждала:

«Я считаю, что существует нарциссическая и аутоэротическая фаза длительностью в несколько месяцев, предшествующая собственно объектным взаимоотношениям, хотя зачатки объектных взаимоотношений медленно развиваются на этой начальной стадии».

И снова: «Теория Фрейда допускает существование на этом этапе жизни только грубых рудиментов объектных взаимоотношений и рассматривает жизнь, охваченную стремлением к инстинктивному удовлетворению, в котором восприятие объекта достигается постепенно...».

Здесь она делает различие между «собственно объектными взаимоотношениями», с одной стороны, и «грубыми рудиментами объектных взаимоотношений» или «медленным развитием объектных взаимоотношений на этой начальной стадии», с другой. Здесь не может быть такого разделения, поскольку «начало развития» и проч. является собственно объектными взаимоотношениями для ранней стадии развития. На каждой стадии развития первичных инстинктов характер или степень объектных отношений является адекватной этой стадии (такое различие можно сделать только если собственно взаимоотношения понимать как полностью развитые, «взрослые»).

Из глав Мелани Кляйн 6 и 7 мы увидим, какого рода и уровня объектные отношения она предполагает у ребенка в первые месяцы жизни. Существование фазы, называемой аутоэротической, является фактом, а не теорией; ни один аналитик не пожелает отрицать наличия нарциссического состояния у ребенка. В Главе 4 Паула Хайманн ясно показывает, что Мелани Кляйн не только далека от отрицания этих общепризнанных черт раннего развития, но и способна объяснить их происхождение. На наш взгляд, нарциссическая или аутоэротическая фаза сосуществует наряду с объектными отношениями, которые серьезно влияют на развивающиеся на этой стадии интроективные процессы. Каждое проявление развития является звеном в цепи, имея причинно-следственные связи с другими процессами: например, с помощью интроекции и проекции аутоэротическая и нарциссическая активность и установки устанавливают связь с инстинктивными потребностями. Кроме того, следует признать и их защитную функцию снижения напряжения и редукции тревоги. Эта теория подтверждается некоторыми цитатами из Фрейда. Но оказывается, что для некоторых аналитиков эти абзацы из Фрейда являются не более чем подтверждением того факта, что ребенок рождается с эрогенными зонами. Во время Дискуссий было сказано, что «фрейдовская концепция нарциссического начала жизни представляет аутоэротизм как врожденный источник удовольствия». Это может быть и так, но даже если существует наследственная предрасположенность, процесс получения врожденного удовольствия имеет психологическое значение.

Вопрос разбития Эго является следующей большой проблемой. Двадцать лет назад, оппозиция взглядам Мелани Кляйн большей частью концентрировалась вокруг сроков возникновения Супер-Эго. С тех пор проблема развития Эго вышла на первый план. В последнее время вопрос формулируется таким образом: «Не совсем ясно, существует ли столкновение между любовью и ненавистью, либидо и деструктивностью до появления центрального Эго, обладающего силой интеграции психических процессов, или возникает после».

Взгляд Мелани Кляйн состоит в том, что в соответствии с генетическим характером развития мы можем постулировать изначальное наличие Эго с рудиментами интеграции и связности, прогрессирующее в этом направлении; далее, этот конфликт возникает до выраженного становления Эго и полного развития его способности к интеграции психических процессов. Существование синтетических функций, связанных с развитием Эго (например, сенсорной перцепции и проверки реальности), очень полно продемонстрировано Сюзн Айзекс в главе 3. Мы считаем, что наблюдения подтверждают этот взгляд, равно как и некоторые теоретические посылки, которые разделяются всеми психоаналитиками: так, например, Фрейд определял либидо (Эрос) как силу, служащую сохранению, размножению и унификации, то есть его функция является синтетической; мы не можем представить себе, что в какой-либо период жизни не существует синтетической функции. На наш взгляд, борьба и конфликты разного рода существуют и действуют с самого начала человеческой жизни; рост и развитие и, наконец, инволюция протекают внутри орбиты этих сил в течение всей жизни.

Обсуждая возражения, которые встретили теории и открытия Мелани Кляйн на протяжении 25 лет, следует отметить, что рассмотренные здесь критические замечания являются современными репрезентациями более ранних замечаний и были отобраны именно по этой причине. Форма несколько изменилась, но значимые элементы спора остались в основном теми же. Фактическое содержание ранних аргументов, используемых против Мелани Кляйн, во многом отличается от содержания современных. К примеру, наличие мощных садистических фантазий, в первую очередь, оральных, в раннем возрасте оспаривается гораздо реже, чем раньше; широко распространено мнение, что Эдипов комплекс и формирование Супер-Эго начинается гораздо раньше, чем считалось прежде. Также становится понятно, что по мере того, как ее работы обретают почву под ногами, находят признание доказательства ее более поздних предположений, например, депрессии у младенцев.

Мне хотелось бы завершить этот обзор противоречий и расхождений между Мелани Кляйн и другими аналитиками, выразив убежденность в том, что наступит время, когда обучающемуся аналитику трудно будет позитивно оценить реальность такого противоречия и, более того, представить себе, что этот спор мог поглотить столько энергии и усилий. Тем не менее, человеческая природа такова, какова она есть, и мы можем испытывать удовлетворение от того, что продвижение в психоанализе, сделанное со времени Фрейда, продемонстрировало столько жизненности и внутренней способности находить новые пути и генерировать дальнейший прогресс.

Вначале предполагалось, что настоящая книга будет включать только 4 статьи, представленные в Дискуссиях 1943—44 годов. Поэтому с некоторыми сомнениями я согласилась включить в нее свою венскую лекцию 1936 года в качестве второй главы, поскольку она увидела свет гораздо раньше. Она имеет характер относительно краткого и всеобъемлющего обзора, более общего и описательного и менее технического по сравнению со статьями Дискуссий. Хотя она и предваряет статьи Дискуссий, общие и пространные формулировки этой главы не соответствуют общему тону этой книги. Основная часть книги состоит из одиночных статей, каждая из которых рассматривает отдельный аспект цельной теории психической (эмоциональной) ситуации раннего развития, точнее, первого года жизни. Именно эти статьи с их точным и ясным обсуждением деталей процесса развития на ранних стадиях жизни существенно развивают наши знания. Более того, моя вступительная статья несколько устарела. Те пункты в ней, которые сегодня мы склонны считать ошибочными, объяснены в примечаниях. Одним из таких взглядов можно считать утверждение о том, что раннее отношение к миру является негативным и враждебным. Из глав 6 и 7 «Эмоциональная жизнь младенца» и «Наблюдение за поведением младенцев» станет понятно, что это не отражает взглядов Мелани Кляйн и что отношение любви к матери существует с самого начала и проявляется очень рано. Оно развивается pari passu с враждебным отношением к ней и к окружению. Другой пункт, к которому я обращаюсь в статье, это «нарциссическая фаза развития». Здесь я рассматриваю ранний опыт ребенка на основе работы Фрейда о стадии первичной идентификации и показываю, как некоторые из наших взглядов на раннее развитие объектных взаимоотношений естественно вытекают из этой фундаментальной гипотезы Фрейда. Однако я должна обратить внимание на большой прогресс, достигнутый нами в понимании «нарциссической фазы » и ее развития из первичной идентификации путем интроекции и проекции. (См., в частности, главу 4, хотя аналогичные выводы пронизывают всю книгу.)

Оригинальные статьи Дискуссий открываются статьей «Природа и функция фантазии» Сюзн Айзекс, в которой впервые подробно рассмотрен один аспект бессознательной психики. Этот аспект имеет существеннейшее значение для понимания любой психологической проблемы, хотя часто на него не обращают внимание. Психика представляет собой целостность, высшие функции не действуют независимо, бессознательное не является ненужной или рудиментарной частью психики. Это активный орган, в котором действуют психические процессы, никакой психический процесс не может происходить без его участия, хотя обычно происходит существенная модификация бессознательной первичной активности, прежде чем сформируется поведенческий акт взрослого человека. Истинную первичную психическую деятельность, которая обычно остается бессознательной, мы называем бессознательной «фантазией». Следовательно, существует бессознательная фантазия, стоящая за каждой мыслью и за каждым действием (кроме, возможно, телесных рефлексов). Сюзн Айзекс пишет: «Открытие Фрейдом динамики психической реальности положило начало новой эпохе психологического понимания... Он писал: «Мы полагаем, что Оно (Ид) находится в определенном контакте с соматическими процессами, принимает от них инстинктивные потребности и придает им психологическое выражение». По мнению сегодняшних авторов, психическое выражение и есть бессознательная фантазия... Не существует импульса, нет инстинктивной потребности или реакции, которые не переживаются как бессознательная фантазия». Так происходит даже в том случае, если сознательная мысль или действие совершенно рациональны и соответствуют реальности; не каждый сознательный импульс различается с бессознательным желанием и не каждое бессознательное желание противоречит цивилизованным стандартам или диктату необходимости.

Хотя Фрейд дал достаточно конкретные описания бессознательного, сходные по содержанию с приведенными выше, выводы, которые следовали из них, оставались подвешенными в воздухе, и, подобно другим теоретическим посылкам Фрейда, не были четко вплетены в ткань теории и техники. С одной стороны, понятно, что этот общий закон интуитивно используется многими аналитиками, которые в соответствии с ним стремятся найти бессознательное содержание за сознательными действиями и мыслями. Можно предположить, что подобный образ действия является логическим продолжением открытия Фрейдом бессознательного, однако на самом деле многие психоаналитики, не знакомые с техникой Мелани Кляйн, не работают согласно этому положению, и когда что-либо выглядит рациональным или «объективным», дальнейшее исследование его связи с бессознательным не проводится. Эта разница во взглядах может быть чем угодно, но только не академической проблемой или вопросом «альтернативных» методов. Рассматриваемый принцип имеет фундаментальное значение для описания роли бессознательного в сознательной жизни. Когда мы понимаем эту фундаментальную разницу в точках зрения, мы понимаем также и то, почему некоторые аналитики так мало находят в материале своих пациентов, так мало интерпретируют, даже не осознают ситуации переноса до тех пор, пока пациент не выразит ее в прямом и сознательном обращении к аналитику и т. п. В подобном случае только часть того, что пациент говорит или делает, будет распутана психоаналитиком.

Задача аналитика в том, чтобы обнаружить и интерпретировать содержимое бессознательного, выдаваемого пациентом здесь и теперь, во время сессии. Как мы знаем, слова пациента могут быть, а могут и не быть формой, избираемой бессознательным для выражения; пациент будет действовать, равно как и говорить. Содержание фантазии, стоящей за действием и за речью, может быть раскрыто только после интерпретации, так что оно может быть полностью выражено в словах, как и должно быть. Фрейд подчеркивает значение интерпретаций и сравнивает пациента со студентом, который не видит в микроскопе ничего до тех пор, пока ему не скажут, что искать. Аналитик должен рассуждать следующим образом: «Что в бессознательном пациента нашло выражение во всем, что он показал мне сегодня?» Аналитик должен рассмотреть вопрос, является ли и может ли являться такая форма выражения нормальной или рациональной в повседневной жизни. Но даже в случае положительного ответа следует проследить бессознательные корни в той же степени, что при патологических проявлениях, если мы вообще стремимся к достижению целостности личности пациента. Этот момент имеет значение не только для техники, но, скорее, для теории и для прогресса нашего знания о психике. Вся полнота ее содержания, а не только явно невротические проявления, должны быть рассмотрены для того, чтобы получить полное теоретическое понимание законов, управляющих структурой и развитием личности в целом.

В этой книге рассматриваются вопросы, сосредоточенные вокруг самых ранних фаз психической жизни — первого года жизни человека — до появления сознания как понятийного мышления или способности к вербализации чувств и мыслей. Поскольку, как я отметила, понимание психической деятельности и развития в целом зависит от признания важности бессознательных фантазий как источника любого психического процесса, ясно, что этот примитивный аспект психической жизни будет действовать до развития высших функций. Сюзн Айзекс очень ясно показала, что у ребенка довольно много фантазий относительно того, что происходит с ним и внутри него. Работа Мелани Кляйн характеризуется признанием того, что психика функционирует прежде всего посредством фантазий, то есть психических и эмоциональных результатов импульсов, связанных с телесными объектами и действиями, которые являются ответами на значимые переживания удовольствия или боли. Не представляется трудным отразить влияние таких реакций на психические способности ребенка. Тот факт, что эти ощущения и их значение для него имеют мало или вообще ничего общего с объективной внешней реальностью в этой связи относительно малозначим, хотя и мешает нам составить суждение о психических (эмоциональных) процессах ребенка. Ребенок и взрослый научный работник представляют собой два противоположных полюса знаний и переживаний. Ребенок не имеет абсолютно никакого представления о внешнем мире, в то время как научный работник знает только его. Следовательно, у них нет ничего общего и они не могут общаться. Врожденные инстинкты ребенка заставляют его определять и придавать некоторое значение любому ощущению или переживанию, но ученый не способен распознавать или выделять такие значения, поскольку они не имеют связи с внешней или материальной реальностью. Только психоаналитик способен до некоторой степени перебросить мост, если он оценит состояние ребенка, рассмотрит его реакции, проигнорирует то, что игнорирует ребенок, а затем проверит результаты того, что ребенок демонстрирует. Поэтому мы стоим перед трудностью передачи наших выводов другим коллегам с помощью письменного слова. Эта трудность преследует психоанализ с самого начала, но в данном случае она усугубляется тем, что у ребенка нет речи.

Предмет наших исследований младенцев состоит из эмоциональных элементов и их взаимоотношений, часто неразрывно связанных с телесными ощущениями, так что эмоции и ощущения являются неразличимыми переживаниями. Чувства человека часто переживаются в его «теле», так же как и в «душе», что напоминает нам об отсутствии реального разделения между ними. Но в то время, как мысли можно более или менее точно выразить словами, телесные ощущения в этом смысле намного более «неудобны». Хотя мы имеем слова для обозначения «эмоций», эти слова в общем случае обладают динамической способностью порождать личные ассоциации у читателя или слушателя, что делает их непригодными для научного использования. В аналитической ситуации это затруднение едва ли заметно. На самом деле ассоциированное эмоциональное содержание обычного языка делает его подходящим способом общения в кабинете аналитика. Абстрактные неэмоциональные модели мышления или выражения скрывают тревогу и являются защитами. Ситуация анализа детей по сути та же самая, хотя пропорция фантазий и чувств может быть иной. Мысли или содержание фантазий выражаются в игре, и чувства выражаются гораздо более прямо и интенсивно, чем у взрослых. Детский язык достаточно ярок и соответствует задаче. Маленький ребенок понимает гораздо больше, чем может сам выразить словами. Более того, его речью является в основном действие, игра.

Трудности возникают, когда мы становимся перед необходимостью сообщить наши результаты коллегам. Я иногда думаю, что читателями психоанализа создан невозможный стандарт — не первый из тех, которые требовались от психоанализа и которые немыслимы в других науках. С одной стороны, читатели, которые не знакомы с проделанной работой и используемыми техническими терминами, сражаются с «непонятным жаргоном», а с другой, то, что описано обычным повседневным языком человеческих чувств и переживаний, критикуется как ненаучное, недостаточно обобщенное.

Если говорить о выявлении эмоциональных ситуаций, в которых оказываются дети, трудности, на первый взгляд, покажутся еще большими, чем в случае со взрослыми, из-за отсутствия у детей средств выражения. Тем не менее, я уверена, что однажды это суждение будет признано сильно преувеличенным. У детей есть средства выражения, хотя, в сравнении со взрослыми людьми, они кажутся нам неадекватными. Возможно, именно это сравнение лишает нас возможности видеть их знаковый язык. По моему мнению, те, кто утверждает, что дети ничего не могут выразить, подобны тем, кто считает, что иностранцы не умеют разговаривать, на том основании, что не понимают их. Все, что требуется для изучения языка ребенка — достаточный интерес к его чувствам. Однажды выученный, он более прост для передачи, чем сложные и многозначные эмоциональные построения взрослых. Правда, природа вещей снова выступает помехой, хотя и не так, как у взрослых. Тем не менее, это не является непреодолимым препятствием для сообщения результатов другим исследователям. Более того, такие книги, как «Мать и дитя » М.М. Миддлмор и работы бихевиористской школы, многие из которых цитируются в главе 3, имеют существенную ценность в этой области. Кроме того, изучение интерпретаций детского поведения, сделанных Мелани Кляйн в главе 7, покажут, какой беспрецедентный вклад был сделан ее пониманием процессов расщепления, проекции и интроекции, характерных для младенческого возраста.

Тем не менее, существуют трудности в описании бессознательных фантазий: они легко производят впечатление нереальности и лжи. В качестве примера позвольте привести внутренне-объектную фантазию персекуторного характера: женщина чувствует, что ее мать внутри нее, что, находясь в ее ушах или в желудке, мать злится и делает ее глухой или рвет ее кишечник. В другом случае мужчина чувствует, как опасный ревнивый отец внутри него делает его импотентом и ослабляет его до такой степени, что тот не может работать. В другое время пациент чувствует, что у него внутри «хорошие» (идеализированные) родители, наполняющие его чувством всемогущества, величия и собственной безупречности. Может показаться, что выражение таких идей словами само по себе вызывает чувство нереальности и фальшивости. Роль наблюдающего психоаналитика, предоставляющего возможную вербализацию подобных эмоциональных процессов, воспринимается в таком случае как чуждый элемент, обесценивающий их аутентичность. Этот феномен был описан Фрейдом следующим образом: «Происходит нечто, о чем мы совершенно неспособны составить представление, но, один раз войдя в наше сознание, оно может быть описано только таким способом». Следовательно, мы чувствуем, что такие фантазии не могут быть описаны словами, и что, поступая таким образом, мы уничтожаем их природу и сущность. Это суждение явно происходит из смешения понятий: вербализация как таковая есть психический процесс, слишком взрослый и слишком сложный, чтобы его можно было применить к такому содержанию. И снова, подобные утверждения еще не настолько общи, чтобы их можно было свести к абстрактным формулировкам. Они все еще слишком индивидуальны и специфичны. Глубоко личное и эмоциональное содержание ошеломляет и обесценивает бесстрастный, безличный вербальный отчет наблюдателя. Этой трудности можно избежать при помощи использования специальных терминов. Но нет и нельзя создать абстрактных терминов для описания конкретных ситуаций, подобных вышеприведенным примерам. Еще более важным является тот факт, что необходимая отстраненность таких описаний от человека и ситуации, в которой они были пережиты, лишает слова соответствующих эмоций, которые составляют реальность психических переживаний любого индивида. Поэтому в письменной форме такие описания создают эффект нереальности и безжизненности.

Существуют и другие причины, почему описания, подобные приведенным выше, неприемлемы для читателей. Поскольку предположения, подобные тому, что в бессознательных фантазиях мы имеем любимые или ненавистные фигуры, не относятся к физической реальности, существует тенденция отрицать их за недостатком объективности — здесь мы снова встречаемся с отрицанием реальности психических процессов (эмоциональных переживаний), с которым боролся Фрейд.

Налицо неспособность провести различие между достоверностью утверждений об эмоциональных фактах и содержанием утверждений о материальных физических фактах. С этим связано сильнейшее психологическое сопротивление против того, чтобы вытесненная бессознательная реальность стала осознаваемой. Такие предположения бросают вызов нашим моральным стандартам и нашему вкусу, равно как и представлению о физически возможном, поэтому мы стремимся отрицать их существование как невозможное. Бессознательные фантазии во многом «непроизносимы», а бессознательные эмоции «невыразимы ». Но такие фантазии не являются патологическими для детей, хотя от дальнейшего развития зависит, придет ли ребенок к взрослой нормальности. Бредовый и «сумасшедший» характер этих фантазий, воспринимаемый нашим рациональным сознанием, происходит из того факта, что эти ранние эмоциональные переживания несут в себе зерна, которые в дальнейшем в некоторых случаях развиваются в психотические расстройства. Как следствие, они пробуждают у читателя тревоги, которые каждый из нас пережил в раннем детстве, вызывают из забвения опасности, которые были предотвращены и преодолены с болью и усилием в процессе нашего развития. Методы и защиты, использованные нами в этой борьбе, становятся интегральной и наиболее ценной частью нашей личности, которая снова чувствует угрозу при столкновении с этими очень примитивными импульсами и опасностями.

Такими могут быть некоторые из причин непростого восприятия на слух или при чтении полных описаний событий, которые, возможно, никогда не были сознательными до аналитического опыта и никогда не вербализовались большинством людей любого возраста. Вызывая ужас и возбуждение у читателей, описания воспринимаются как лишенные объективности и беспристрастности. Как аналитики мы понимаем трудность справедливого отношения к нашим открытиям, сделанным с помощью заведомо неподходящих инструментов.

Вопросы, связанные с природой и функцией фантазий, их бессознательный довербальный характер и трудности, вытекающие отсюда для исследователя, приводят к дигрессии. Я должна вернуться к рассмотрению фактического содержания этой книги. Четвертая глава Паулы Хайманн «Функции интроекции и проекции" является первым описанием этих процессов, специально посвященным изучению их самих, режимов их функционирования и их эффектов. Существование этих процессов было признано психоаналитической теорией с самого начала ее становления, проекция также является старым психиатрическим понятием. Но, как происходит почти с любым явлением, связь этих процессов с другими психическими феноменами не была прояснена на раннем этапе развития психоанализа. Роль, которую они играют в психической деятельности на протяжении всей жизни все еще не получила достаточного освещения как самостоятельная тема.

Мы можем догадываться о важности этих процессов на примитивных психических уровнях на основании знаний о ментальности «нецивилизованных» народов, полученных антропологами до возникновения психоанализа, и более поздних работ Рохейма и других авторов. Верования, действия и ритуалы примитивных племен очень полно демонстрируют принятие внутрь тела или изгнание из него соответственно хороших и плохих объектов, а также страхи, защитные и противодействующие мероприятия, связанные с этими процессами. То, что для дикаря является относительно осознаваемым и составляет нормальную часть жизни, стало сильнейшим табу для западного цивилизованного человека, хотя и продолжает играть существенную роль в христианской религии, например, во время обряда причастия. Психологическая потребность человека получать удовлетворение и облегчение путем «принятия внутрь хорошего» и выделения плохих и опасных компонентов подвергается сомнению в образованных кругах и рассматривается как «суеверие». Достаточно парадоксально, что эта потребность находит свое выражение в терминах ипохондрии, например, в настоятельной потребности поглощения исцеляющего «хорошего» в виде медицинского обследования или лекарств, загара и т. д., равно как и удаления плохого путем занятий спортом, принятия слабительных etc . Скорее всего, вера в объективность медицинского мнения пересиливает страх перед суеверием. Но, как сказал Бэкон: «Существует суеверие, состоящее в избегании суеверий». Как бы там ни было, примечателен факт, что тенденция такой интенсивности, постоянно проявляющаяся в мириадах форм — не только телесных — в каждом человеке любого возраста, расы и уровня развития, не была распознана как таковая ни одним психологом.

Глава 4 представляет полное описание такого сложного предмета, как способы деятельности проекции и интроекции на ранних этапах жизни. Я не буду пытаться обобщать изобилие деталей или различных аспектов, содержащихся в статье, но упомяну несколько наиболее важных. Один раздел посвящен происхождению Супер-Эго. Роль, которую играет интроекция в становлении Супер-Эго, является лишь одним из примеров ее действия, не считая заболевания меланхолией, признаваемого оппонентами Мелани Кляйн. Другое, уже упоминавшееся противоречие — аутоэротизм и нарциссизм против объектных отношений в первые месяцы жизни. Интернализованные объекты, которые образуются из продолжающейся интроекции внешних объектов, тесно связываются с удовлетворением (удовольствием в органах), получаемым телом самого ребенка в аутоэротизме. Для ребенка (в его фантазии) часть его тела, используемая для удовольствия, является комбинацией объекта и его самого ( the self ).

Важный раздел посвящен рассмотрению отношений между внешним и внутренним миром. Другой — осложнениям, которые касаются удовлетворения и тревоги, когда люди начинают восприниматься как индивиды (целостные объекты, мать, отец и так далее), и процессам проекции и интроекции в этих отношениях. В конце в этой связи обсуждается зарождение Эдипова комплекса.

В разделе, посвященном внутренним объектам, обсуждение ипохондрии используется как иллюстрация патологических конфликтов и фантазий о внутренних объектах. Это само по себе представляет большой интерес, особенно потому, что до открытий Мелани Кляйн это таинственное заболевание практически не имело объяснения.

В дополнение к этим чрезвычайно глубоким темам в главе представлены оригинальные воззрения Паулы Хайманн, проливающие свет на данный предмет. В нескольких случаях это приобретает форму демонстрации того, как противоречия между построениями Фрейда и Мелани Кляйн могут быть разрешены при ближайшем рассмотрении. Это касается, например, вопроса об объектных отношениях и аутоэротизме в первые месяцы жизни. Решение таково — аутоэротизм представляет собой отношение к объекту, но внутреннему. Кроме того, представленные выводы о развитии Эго включают в себя формулировки Фрейда по этому вопросу, а затем автор показывает, как его взгляды подтверждаются и в то же время значительно расширяются в связи с работой Мелани Кляйн. Анализ ипохондрии, о котором упоминалось выше, отражает ее собственные выводы по применению теории Мелани Кляйн.

Кроме этих конкретных моментов, Паула Хайманн делает в этой главе много ремарок и замечаний, которые высвобождают нас из тесных рамок дискуссии и открывают широкие перспективы. Например, развивая свое мнение об аутоэротизме, она говорит, что, хотя последний, несомненно, и представляет собой фазу развития, более правильно определить его как тип поведения. Эта формулировка, на мой взгляд, очень убедительна, поскольку она сразу устанавливает связь между аутоэротизмом и мастурбацией, двумя очевидными формами одного и того же процесса. Последняя, не ограниченная никакой стадией развития и практикуемая в любом возрасте, становится более понятной, чем это было до сих пор, если рассматривать ее как деятельность, имеющую отношение к внутренним объектам. Полная ненависти и деструктивная природа этого отношения к внутренним родителям продуцирует характерную вину, депрессию и фантазии самоповреждения, которые следуют за мастурбацией. Другим ее инсайтом является замечание в отношении «поглощения и выделения» (интроекции и проекции) и многочисленных феноменов подобного рода о том, что «у Природы немного моделей, но она неистощима в их вариациях».

Эта глава завершается примечанием, посвященном мифу о Нарциссе, в котором лучшие психоаналитические традиции интерпретации мифов соединяются с новой концепцией депрессии, т. е. извечного человеческого переживания печали и отчаяния в связи с потерей любимого, приводящего иногда даже к смерти.

Будет показано, что в этой главе много внимания, наряду с другими темами, уделяется специфическим вопросам формирования внутренних интернализованных объектов, хороших и плохих, с помощью интроекции и проекции. Поэтому в последующих главах вопрос обсуждается не так подробно и эти механизмы рассматриваются в конкретной взаимосвязи с интеграцией и развитием.

Пятая глава, «Регрессия», имеет, на мой взгляд, особый характер. Она самая простая, прозрачная и легкая для понимания во всей книге. Более того, тема фиксации и регрессии не связана с ранними фазами развития. Я могу предложить тем, кто не знаком с работами Мелани Кляйн, начать с этой главы, оставив на время в стороне детальное обсуждение переживаний ребенка в первые месяцы жизни. Каждый психотерапевт столкнется с проявлениями фиксации и регрессии, и эта глава не описывает неизвестной территории. Изначально в психоанализе фиксация считалась вызванной «застрявшим» вследствие фрустрации либидо. Здесь данный подход увязывается с понятиями, имеющими большое значение в работе Мелани Кляйн, а именно, тревогой и деструктивными импульсами. Обсуждение роли, которую играют эти факторы в общем явлении фиксации и регрессии, предоставляет возможность ясно увидеть тот способ, которым ее взгляды дополняют более ранние формулировки и намечают разумный подход к ранее неразрешимым проблемам. Например, типичные конфликты и склонность к регрессии у женщин во время менопаузы описываются для того, чтобы проиллюстрировать общее положение: «Именно возрождение примитивных деструктивных целей является главным причинным фактором вспышки психического заболевания».

Следующие две главы, 6 и 7, взаимно дополняют друг друга. Первая из них представляет теоретические выводы из работы Кляйн, а вторая иллюстрирует эти выводы ссылками на фактический опыт наблюдения за детьми. Это комбинированное изложение носит характер всеобъемлющего обобщения сегодняшних взглядов Кляйн на ранние стадии развития. Образ ребенка, который здесь возникает, включает биологические процессы, деятельность инстинктивных влечений в организме и показывает их психологические проявления в виде тревог более ясно, чем когда бы то ни было. Способ, которым расщепление, интроекция и проекция служат деятельности инстинктивных потребностей и используются в качестве защит против них, является частью этого образа. Психические выражения этих влечений — зачатки значений и фантастическое (эмоциональное) содержание пробуждающейся психики — приобретают для нас более детализированную форму: это больше не «неясная и туманная сфера». Мы видим начало Эго-формирования и Эго-деятельности в их связи с инстинктивными влечениями и процессами интроекции и проекции, а также начало формирования объектных отношений, протекающее параллельно с ранней аутоэротической и нарциссической фазами, по Фрейду. Эти очень ранние фазы вскоре замещаются, хотя и не уничтожаются объектным отношением к человеку (целостному объекту), в котором переживается типичная амбивалентность аффектов. Это погружает ребенка в переживание вины, депрессии и заботы об объекте, теперь уже отличном от Эго. Интересным моментом является предположение о том, что сила (или слабость) раннего механизма расщепления влияет на развитие вытеснения ( repression ). Становится понятно, что высокая степень недоступности бессознательного, встречающаяся у шизоидов, вырастает из силы раннего процесса расщепления. У людей, которые развивались более успешно и более близки к полной зрелости, психика более «проницаемая», и у них гораздо более развита способность к инсайтам и способность удерживать их. Инсайты не отщепляются снова и снова.

Важность, которую имеют для психиатрии факторы, описанные Мелани Кляйн, станет очевидной; я вернусь к этому позже. Другой аспект ее работ проявляется в приложении к практике психоанализа. В последнее время теоретическая работа Мелани Кляйн оставляла ей мало времени для рассмотрения техники в письменных трудах. Здесь она сделала исключение. Одно из примечаний к главе 6 указывает на необходимость раскрытия персекуторных аспектов аналитика в психике пациента и на серьезную опасность того, что аналитик может позволить сопутствующим идеализируемым аспектам маскировать и сужать сильную тревогу и негативные тенденции. В этом случае последние под поверхностью переноса будут мешать терапевтическому прогрессу. В этой главе Мелани Кляйн также кратко касается темы маниакальной защиты — другого важного момента техники. На самом деле, с определенной точки зрения, она представляет собой ту же проблему, что и упомянутая выше. Суть маниакальной защиты на ранних стадиях развития вытекает из ее особой связи с депрессивными тревогами. Здесь речь не идет о новом механизме, но о том, что механизмы отрицания, идеализации, расщепления и контроля за объектами, внешними и внутренними, используемые на предыдущей фазе для противодействия персекуторной тревоге, теперь используются более сильным Эго для противодействия депрессивной тревоге, т. е. фантазиям, в которых любимый объект ощущается как страдающий, терпящий ущерб и находящийся в опасности. Такие чувства и фантазии маниакальным методом отщепляются, отрицаются и подавляются. Таким же образом могут подавляться все чувства, все эмоциональные взаимоотношения и на дальнейших стадиях развития доминирует циничное или безразличное отношение к любимому человеку. Это отношение типа «все равно » может привести к удушению всех чувств любви, включая вину и заботу об объекте, и проявиться как неспособность любить.

Следующая глава 7 «О наблюдении за поведением младенцев» содержит детальное обсуждение различных типов реакций детей на постнатальные ситуации, начиная с самых ранних, которые в основном состоят из реакций на грудь. Используя различные эмоциональные состояния у детей в качестве иллюстраций, Мелани Кляйн показывает, как персекуторная фантазия «плохой» груди проявляется в реакциях ребенка и как с помощью удовлетворения ребенок успокаивается и интроецирует «хороший» объект (грудь, мать). Тот же метод демонстрации используется по отношению к различным видам депрессивной тревоги, которая доминирует, начиная приблизительно с трех месяцев. Изложенные случаи наиболее значимы в смысле их влияния на теоретические заключения. Примечательно то, что описанные ситуации и случаи объясняются в терминах объектных отношений (внешних и внутренних). Эта детальная картина поведения детей становится убедительным вкладом в теорию Мелани Кляйн о функции и ключевой значимости объектных отношений у младенцев.

Описание типичных переживаний ребенка сводится к примерам высказывания эмоций, от самых первых дней жизни до начала ходьбы, например, удовлетворения и счастья или недостатка и потери (депривации), связанных с тревогой и ужасом. В целом читатель убеждается в колоссальном значении, которое имеет на этой стадии развития «получение и обладание» и «потеря и нехватка»; эмоциональная жизнь состоит из этих двух переживаний и ни из каких других. Понятно также, что получение и обладание поощряется почти с самого начала поиском, нахождением, овладением, перемежающимися с периодическими потерями. Этот ключевой паттерн проходит красной линией через все последующие стадии развития ребенка, вначале в отношении к бутылочке или груди, затем в отношении к матери как личности, к своему собственному телу, к игрушкам, к отцу и другим людям, а после отнятия от груди — к другой пище, новым людям, новым видам активности. Паттерн остается одним: поиск, обнаружение, получение, владение с удовлетворением, и потеря, нехватка со страхом и потрясением. Очевидно, что когда этот факт во всей его важности станет признанной частью общего знания, условия, влияющие на развитие детей, существенно улучшатся и может быть достигнуто сопутствующее уменьшение интенсивности персекуторной и депрессивной тревоги, которой они подвержены. Это с необходимостью приведет к усилению способности избегать и преодолевать неврозы и трудности в адаптации, достичь более полной зрелости, чем это имеет место в целом сегодня.

Приведенные примеры очень ясно показывают различие между двумя разновидностями тревоги (персекуторной и депрессивной) и могут помочь читателю или студенту в этом моменте. В заключительном примечании к статье Мелани Кляйн цитирует высказывание Фрейда о реакции ребенка на отсутствие матери. По его мнению, очень маленький ребенок не может чувствовать потерю матери как потерю ее любви или почувствовать ее злость. Мелани Кляйн считает, что ребенок воспринимает отсутствующую мать как плохую (злую, преследующую). Однако в том же контексте (1926) Фрейд ставит вопросы: «... Когда же сепарация от объекта приводит к возникновению тревоги, когда — к возникновению скорби, а когда — к одной лишь боли? Сразу же хочу сказать, что в настоящее время мы не в состоянии однозначно ответить на этот вопрос ». Тем не менее, ответ был получен Мелани Кляйн: персекуторная тревога является страхом Эго за самое себя, в то время как повреждение или уничтожение хорошего объекта (потеря его) отрицается; депрессия и траур представляют собой в основном реакции Эго на страх за любимый объект, которому грозит уничтожение и потеря, в эту реакцию включается страх за Эго. Боль должна, естественно, входить в обе эти реакции, но если бы мы были способны представить себе чистую боль без страха или тоски, мы могли бы сказать, что она возникает при потере любимого объекта, который не был поврежден. Это, однако, слишком сложное построение для примитивных уровней нашей психики; оно возможно лишь при помощи различных сложных процессов расщепления.

Глава 8 «Тревога и вина» проясняет все важные вопросы, связанные с тревогой и виной, о которых можно сказать, что они являются стержнем работы Мелани Кляйн. Ни одна проблема не рассматривалась ею без взаимосвязи с тревогой, но это первая статья, полностью посвященная тревоге как таковой в ее различных формах. Именно этот аспект работы Кляйн подвергался критике, о чем упоминалось выше, поскольку ее предложения, хотя и вырастали непосредственно из работ Фрейда, ни в коем случае не дублировали их, а иногда и прямо противоречили им. По мнению Мелани Кляйн, тревога рождается как непосредственная реакция инстинкта жизни на силу инстинкта смерти в организме, предположение, которое Фрейд явно отвергал; тревога принимает две дифференцированные формы: одна — персекуторная, вторая — депрессивная.

Этот взгляд на тревогу имеет свои корни в накопленном опыте анализа детей. Обращаясь к гипотезе инстинкта смерти, Кляйн пишет: «Когда в процессе анализа оживляются и повторяются самые ранние тревожные ситуации детей, врожденная мощь инстинкта, первично направленного против Эго, проявляет себя с такой силой, что его существование не вызывает сомнений». Глава продолжается детальным рассмотрением различий между двумя формами тревоги, персекуторной и депрессивной, показывая связь вины с последней, то есть с любовью и заботой о поврежденном объекте. Эта дискуссия имеет особое значение для психоаналитической практики. Важным практическим моментом является способность различить, от какого вида тревоги страдает пациент в данный момент. В этой связи Мелани Кляйн упоминает о том, как часто персекуторный аспект выходит на первый план, как экран и защита против лежащих глубже депрессии и вины.

Это исследование проблемы тревоги показывает в новом свете гипотезу Фрейда о слиянии и взаимодействии двух первичных инстинктов. Эта концепция в его представлении остается весьма теоретической. Для обучающегося не так легко перевести ее в термины переживаний. В этой статье Мелани Кляйн описывает роль либидо в снижении уровня тревоги, в частности то, как творческие и созидательные импульсы, принимая энергию репаративных инстинктов, рождающихся из депрессивной тревоги, составляют фундамент стабильной и безопасной психической жизни.

Глава 9 несколько выделяется из общего ряда. Книга в целом призвана составить общее представление о взглядах Мелани Кляйн на раннее развитие; в то же время эта статья, «Замечания о некоторых шизоидных механизмах », увидевшая свет в 1946 году, впервые рассматривает ее новые и более поздние выводы, которые большей частью не совпадают с основной линией, которая проводится в остальных главах. Основная тема здесь — расщепляющие механизмы, характерные для примитивных психических уровней, которые до некоторой степени были рассмотрены в ее предыдущих работах, но не исследовались отдельно как таковые.

Расщепляющие механизмы рассматриваются в основном как средства, с помощью которых самые ранние виды тревоги удерживаются в узде. Их прототип, если можно так выразиться, разделяет грудь надвое, на «хорошую» и «плохую», т. е. расщепляются объекты и аффекты Эго (любовь и ненависть), направленные к этим объектам. Из этого первичного расщепления развиваются два примитивных вида объектов (идеализируемый и преследующий), а также два соответствующих отношения к ним. Происходит также расщепление внешней и внутренней реальности, тот же механизм действует по отношению к эмоциям, при этом они могут частично или полностью отрицаться. Тревоги, которые возникают в раннем детстве, и являются характерными для психозов у взрослых, толкают Эго к развитию этих защитных механизмов; точки фиксации позднейших психотических расстройств возникают именно в этот ранний период, а подобные тревога и защиты являются симптоматичными для позднейших шизофрении и паранойи.

Понимание механизмов проекции-интроекции, особенно в их отношениях с деструктивными импульсами, проливает свет на происхождение самых глубинных тревог параноидно-шизоидной природы. Инсайт в отношении защитных механизмов расщепления открывает путь к пониманию спутанности, кататонии и других психотических состояний. Дело выглядит таким образом, что эти формы психической активности, нормальные для раннего детства, являются как бы частью нашего животного наследия и должны быть прожиты в онтогенезе на пути к «высшему развитию», точно также, как физическое развитие проходит ряд этапов в начальном периоде жизни. Аналогия, тем не менее, не может быть полной, поскольку эти стадии развития — более, чем просто следовые остатки в полностью развитой психике, и могут быть до определенной степени активированы даже у самого зрелого взрослого.

Обсуждение касается в основном вопроса расщепления, происходящего в Эго. Рассматривается природа раннего Эго, которое представляется имеющим неинтегрированный характер. Под давлением интенсивной тревоги (происходящей из инстинкта смерти) отсутствие «сцепления» в Эго может привести к его «дроблению». Эта дезинтеграция является основой последующей дезинтеграции при шизофрении. Механика процесса явно сходна с той, которая наблюдается во время войны, когда требуется пережить опасности заключения и минимизировать чувство потери. Результат действия этих процессов на Эго может быть вредным, если они заходят слишком далеко, например, если агрессивные импульсы слишком сильно отщепляются, отрицаются и т. д., происходит обеднение Эго, поскольку многие желательные качества — потентность, сила, знание — тесно связаны с агрессией.

Другой важной темой является концепция «проективной идентификации», которая представляет собой фантазию внедрения всей или части самости внутрь объекта для обретения власти и контроля над ним, то ли в любви, то ли в ненависти. Эта фантазия, по всей видимости, тесно связана с явлениями деперсонализации и клаустрофобии.

Исследование этих ранних тревог и защит привело к существенному продвижению в понимании определенных психических процессов, которые, будучи оживлены регрессией, составляют ядро психотических расстройств, а в других случаях являются частью нормального психического развития. Этот аспект работ Мелани Кляйн вызвал к жизни сильную оппозицию на том основании, что она рассматривает младенцев как психотиков. Такое заявление, на самом деле, не имеет оснований, напротив, ее наблюдения и выводы впервые проливают свет на процессы, с помощью которых происходит нормальное развитие, равно как и на ранние истоки психических расстройств. Ее открытия, ставшие возможными благодаря «игровой технике», которую она использовала для анализа маленьких детей, имели, в свою очередь, влияние на технику, используемую в анализе взрослых ее последователями и самой Мелани Кляйн. Более полное понимание типично психотических механизмов сделало возможным обнаружение и интерпретацию малых или маскированных их форм, имеющих место у большинства, если не у всех невротиков. По мнению Мелани Кляйн, такой механизм, как расщепление, реализуется даже у нормальных людей в форме преходящей диссоциации или забывания. Следовательно, в каждом анализе, особенно у маленьких детей, у которых эти процессы очень активны и могут неблагоприятно влиять на их умственное и эмоциональное развитие, равно как и у людей, страдающих тяжелыми психическими расстройствами, нововведения в технике приводят к неоценимым результатам. Тот факт, что с помощью этих методов еще одна группа пациентов становится пригодной к лечению, заслуживает внимания всех психиатров.

Статья весьма насыщена, а если принять во внимание новизну и неизвестность большей части ее содержимого, довольно трудна для усвоения. Тем не менее, ее изучение приносит большую пользу: каждый аналитик, читая ее, вспомнит многое из своей практики и найдет эту работу весьма стимулирующей.

В 10 главе Паула Хайманн приводит общие рассуждения по многократно обсуждавшейся теме инстинкта смерти. Эта тема получила сравнительно небольшое освещение в психоаналитической литературе, если принять во внимание то значение, которое она занимает в работах Фрейда. Этим предметом пренебрегают. Вместе с тем, он принадлежит к категории положений, которые находят выраженный отклик — принятия или отвержения — у обучающихся психоанализу. Возможно, это пренебрежение отчасти связано с тем, что, по мнению самого Фрейда, эта концепция в настоящее время не может рассматриваться как определенная и очевидная. Непосредственное наблюдение того, что маленькие дети чувствуют в себе разрушительные силы, сделанное Мелани Кляйн, для меня служит прямым доказательством истинности упомянутой концепции. Паула Хайманн собрала воедино много других соображений по этому вопросу, как почерпнутых из практики, так и основанных на теории. Она подчеркивает тот чрезвычайно важный факт что повторяющаяся компульсия действует против принципа удовольствия. Она демонстрирует, как различные теории, рассматривающие природу тревоги, могут быть примирены при помощи концепции инстинкта смерти. Важность имеющейся в обыденной жизни потребности в ненависти, в поиске реальных или воображаемых «плохих» фигур, объясняется потребностью в выражении деструктивных сил. Приводится очень интересный анализ возможной обусловленности сексуальных убийств. Эти и другие моменты, обсуждаемые в главе, представляют собой важный вклад в решение проблемы, которая до сих пор игнорировалась. Теория может быть принята или отвергнута лишь в процессе проверки ее использования.

Развитие психоаналитического знания, которое и составляет большую часть содержания этой книги, как и все генетические исследования, движется во времени вспять, т. е. в противоположном направлении по отношению к движению жизни индивида. Первые попытки в научной психологии сводились к исследованию поверхностного, сознательного, взрослого в психических процессах. Даже и тогда изучением гипнотизма уже обозначали существование менее очевидных психических процессов. Затем открытия Фрейда одним махом обнаружили то, что лежит за взрослым и сознательным, а именно силы бессознательной психической активности и их тесную связь с психологией ребенка. Бессознательная психика, действуя в каждом взрослом и, оставаясь при этом незаметной для него, является, вообще говоря, ментальностью ребенка. Чем больше мы продвигаемся в познании ее и ее развития, тем дальше мы погружаемся в прошлое индивида, а наши открытия становятся все более чуждыми сознательному, взрослому и тому, что мы называем рациональной формой психической жизни.

Так прогресс, достигнутый в наших знаниях благодаря работам Мелани Кляйн, уводит нас очень далеко в неисследованное прошлое индивида, в то время, которое Фрейд называл «темной и туманной эрой» детской психики, когда еще нет слов, т. е. приблизительно в первый год жизни. Это заявление ни в коем случае не призвано снизить ценность совершенно новых и революционных исследований этого периода, сделанных Фрейдом, Абрахамом, Джонсом или Ференци: оральная фаза развития либидо, теория проекции, каннибалистические и анальные фантазии, существование и значение интроекции. Изолированные наблюдения, сделанные этими пионерами, рассказывают нам о неизведанной территории, которую еще предстоит изучить. Мелани Кляйн сделала довольно обширный ее обзор. Однако ее карта остается не более, чем макетом. Детали и исправления ждут своего часа. Теперь мы имеем цельную картину вместо изолированных и относительно непонятных фрагментов. И это высказывание также не обесценивает важную и ценную работу, проделанную бихевиористской школой в отношении этого раннего периода детской жизни, с ее детальными описаниями развития различных функций и способностей, приблизительной даты их появления и так далее. Связь этих результатов с физиологическим развитием является не менее значимой сферой исследований. Но такие исследования сами по себе значат немногим более, чем простое перечисление очевидных проявлений психической жизни, и не проливают свет на самые ранние формы деятельности нашей психики как таковой.

Эта область знания сама по себе является закрытой книгой для всех научных подходов. Закрытой до такой степени, что, как известно, для многих психологов (и даже для некоторых психоаналитиков) истинным является положение об отсутствии у ребенка психики и психических процессов до тех пор, пока он не научится выражать их аудиально или визуально таким образом, который понятен взрослым. Однако всегда существовали люди, которые имели диаметрально противоположное мнение. Они не являются учеными и почти так же не способны четко выразить свои переживания, как и дети. Я, естественно, имею в виду тех одаренных интуицией матерей и воспитательниц, которые всегда принимают как данность то, что дети «чувствуют», «думают» и «знают», реагируют эмоционально, т. е. психологически, на все, что с ними происходит и что с ними делают. Поскольку знания этих чувствительных женщин не могут быть сведены к нескольким основным принципам, изложенным в определенном порядке, их интуитивное понимание, как я уже сказала, подвергается сомнению или даже отрицается учеными. В работах Мелани Кляйн, последовавших за фрейдовским открытием бессознательной психики и ее истоков в детстве, впервые открывается для научного изучения этот мир явлений — психика человека в первые год-два жизни — со всем его значением для последующего развития.

Развитие в психоанализе

Книга «Развитие в психоанализе» (1952 г.) представляет собой оригинальное исследование раннего развития ребенка, подводящее итог долгому периоду научной деятельности школы Мелани Кляйн. Работа увидела свет в результате знаменитой «Дискуссии о противоречиях» 1943-1944 гг. между представителями Британского психоаналитического общества и Венской психоаналитической группы. Она является уникальным документом истории психоаналитического движения, важнейшей вехой развития психоаналитической мысли. Подробное изложение взглядов М. Кляйн на раннее развитие отношений, бессознательные фантазии ребенка, примитивные защитные механизмы, проявления инстинктов жизни и смерти будет интересно всем специалистам в области психотерапии и психологии развития.