Кушетка. Ее значение и использование в психотерапии

Значение кушетки в остроумии

Юмор имеет прямое отношение к символизму. Юмор, как и символизм, включает концентрацию многих вещей или значений в единой эффективной форме, краткой, но полной смысла. С экономической точки зрения процесс конденсации (где кушетка считается представителем психоанализа и таким образом принимает на себя, вместо него, презрение и насмешку) находит наиболее социально приемлемую форму нападения. Обращаясь, скорее, к кушетке, чем к самому психоанализу, можно собрать воедино многие установки. Окончательный продукт этого процесса концентрации включает в себя компромисс между различными социально неприемлемыми идеями о психоанализе, стремящимися к выражению, и теми идеями, которые приемлемы для группового Суперэго.

Изучая технику шутки, Фрейд ( Freud , 1905 b ) открыл многие характеристики процесса остроумия. Среди них — многозначность слова или образа в качестве символа. Он показывает, как за такой двойственностью или многозначностью могут спрятаться бессознательные тенденции. Двойственность кушетки в том, что она, во-первых, мебель, на которой лежат, а во-вторых — символ психоанализа. И как его символ она служит мишенью для всех обвинений, нацеленных на него. Эти бессознательные тенденции направлены на получение различного рода инстинктивного удовлетворения. Фрейд ( Freud , 1905 b ; 22) говорит:

«Мы можем понять, чего достигает шутка на службе у своей цели. Она делает возможным удовлетворение инстинкта (похотливого или враждебного), несмотря на препятствие на его пути. Она обходит это препятствие и так добывает удовольствие из источника, который препятствие делало недостижимым».

И далее ( ibid ; 24):

«Шутка позволяет нам использовать нечто смешное в нашем враге, что мы не могли бы в силу неких препятствий высказать открыто или сознательно; и тогда шутка снова обойдет ограничения и откроет источники удовольствия, бывшие недоступными. Она подкупит слушателя приманкой удовольствия, чтобы он встал на нашу сторону, не углубляясь в вопрос, точно так же как нас самих часто подкупала невинная шутка, и мы переоценивали суть утверждения, выраженного шутливо».

Препятствия, на которые ссылается Фрейд, это прямое и открытое выражение агрессии. Вот анекдот, иллюстрирующий эти принципы.

Привлекательная молодая дама, услыхав от семейного врача, что, ее проблема — эмоциональная, стучится в дверь психиатра. Он приглашает ее войти, раздеться и лечь на кушетку. Затем присоединяется к ней и получает от нее сексуальное удовлетворение. Потом он говорит: «Ну вот, это решает мои проблемы; теперь расскажите мне о Ваших».

Этот анекдот, обычно вызывающий много смеха, иллюстрирует ряд принципов механизма остроумия, которые мы можем изучить в приложении к кушетке. Когда привлекательную молодую женщину вначале просят раздеться и лечь на кушетку, ситуация сразу же затрагивает вопросы пола. Когда кушетка — предмет мебели, который, как предполагается, должен служить для медицинского обследования, предложение, чтобы женщина легла на кушетку, не является непрофессиональным для психиатра, так как кушетка становится тайным соучастником в сексуальном эксплуатировании пациента. Само по себе использование лежачей позиции явно намекает на сексуальные действия. Кушетка в этой шутке — символическое ложе, на котором похоть доктора и его враждебность к женщине доведены до осуществления. Смех вызывается тем, что от психоаналитика подсознательно ожидают, что он воспользуется подобной ситуацией, и мы смеемся подтверждению наших ожиданий. Эти ожидания, конечно, только прямая форма исполнения наших бессознательных желаний.

Гротьян ( Grotjahn , 1957; 18) пишет:

«Под давлением возрастающих требований к вытеснению агрессия постепенно изменилась от оскорбления до шутки. Там, где в прежние времена мы просто ударили бы человека, теперь мы ограничиваем нашу враждебность и часто полностью вытесняем ее. Агрессивные шутки дают нам новый способ принять опасную агрессию в свое сознание — но это должно быть сделано в умно замаскированном виде».

То, что Гротьян говорит об агрессии, приложимо, в общем, и к сексуальности.

На наше чувство юмора воздействуют как вербальные шутки, так и карикатуры, более популярные и чаще встречающиеся ( Hirsh , 1968). На карикатуре кушетка предстает еще более сгущенным символом, поскольку он воздействует визуально, а эффективность зависит от немедленного узнавания кушетки как представителя психоанализа. Мы можем изучать общественное мнение о психоанализе, рассматривая карикатуры. Проиллюстрировать это нам поможет описание одной из них.

Изображение. Терапевт, лысый очкастый мужчина средних лет сидит за кушеткой и перпендикулярно к ней. Он деловито строчит в блокноте. На месте пациента лежит включенный магнитофон.

Диалог. Магнитофонная запись: «Как человек крайне занятой...».

Значение. Терапия здесь — улица с односторонним движением, поскольку вместо пациента говорит магнитофон. Терапевт — простодушный идиот, действующий механически, словно магнитофон — живой человек. Психоанализ здесь — отношения двух людей, которые не относятся друг к другу никак и не оказывают друг на друга никакого влияния. Обычно пациент эмоционален, а аналитик — холоден. Здесь ситуация вывернута. Блокнот, который так часто рисуют на коленях у доктора — анахронизм, на самом деле его используют очень редко. Юмор, отчасти, в том, что выставляется напоказ подсознательно ожидаемая дегуманизация пациентов психоанализом. Итак, во-первых, ходить к психоаналитику — потеря времени; во-вторых, из двух участников — терапевт более сумасшедший.

Эти утверждения карикатуры понимаются посредством сгущения, маскировки, двойных значений и т.д.; обычно их не высказывают открыто. Психоанализ редко открыто обвиняют в навязывании сексуальных отношений пациентам или в их дегуманизировании. Весьма изощренные интроекты Суперэго в форме цензора не допустят таких прямых заявлений о сексуальности и агрессивности аналитика. Враждебные шутки, карикатуры, телевизионные скетчи и пьесы снимают вытеснение, обводят Суперэго и непрямым путем открывают иначе недоступные источники выражения и удовольствия.

Все эти теории остроумия доказывают, что основная доля его привлекательности находится в области подавленной сексуальности и враждебности, которые неожиданно получают возможность выражения в шутке или карикатуре.

Одна из концепций аналитической ситуации как внутреннего святилища возникает из ожидания, что все происходящее в кабинете доктора — дело весьма частное и секретное. Внешний мир исключается. Такое исключение само по себе способствует возникновению мощных фантазий о том, что может происходить в такой приватной ситуации, включая сексуальную активность.

Идея, что человек позади беспомощной жертвы на кушетке может представлять потенциальную агрессивную угрозу, тоже вносит вклад в остроумие. Положение аналитика позади пациента имеет очевидный анальный подтекст (отсылая мысль к области зада) и: может вызвать нервный смех. Воображаемые возможности для того, чтобы «всунуть сзади» — бесконечны. Когда некоторых мужчин и женщин спрашивают, почему они колеблются лечь на кушетку, они неохотно отвечают, что боятся, что к ним будут приставать или изнасилуют.

Другая трудность заключается в том, что люди не могут не проводить параллель между доктором - психотерапевтом и обычным врачом. Но если мы пришли к врачу, физическое прикосновение ожидаемо и приемлемо; а визит к аналитику, использующему кушетку, наводит на мысль о сексе. На самом деле, идея аналитической ситуации как ситуации сексуальной неприемлема для Суперэго и поэтому чаще становится темой для шуток, чем находит прямое выражение. Из-за регулярности и частоты посещений и использования кушетки аналитическая сессия еще более способна вызывать образы любовника/любовницы. Кроме того, приватность аналитической ситуации сопровождается знаками безусловного расположения с сильным потенциалом для интимности.

Подозрительный страх перед тем, что же может собой представлять психоанализ, создает много напряжения. Комедия Аристофана «Облака» была, наверное, первой репрезентацией этого напряжения, связанного с использованием кушетки ( Halpern , 1963); и, видимо, сексуальный юмор, к которому прибегали (надо полагать, для облегчения напряжения) в Древней Греции, все еще действенен сегодня.

Идея человека, находящегося хоть сколько-то в здравом уме, и разговаривающего лежа на кушетке с кем-то позади него, окружена, конечно, определенным юмором. Сама по себе поза лежа кажется смехотворной для обмена сообщениями. Она противоречит всем ожидаемым формам социальных взаимодействий при беседе. Поскольку беседа чаще служит социализации, чем общению, то неуместно при разговоре одному человеку лежать, в то время как другой сидит вне поля его зрения.

Возможность для шуток при таком же расположении участников исчезает, если речь идет о гипнозе. Гипноз делает ситуацию похожей на оперативное вмешательство, где врач направляет структурированный набор событий, а пациент отвечает на это. В анализе кажется смешным, что два человека сознательно должны относиться один к другому с такой абсурдной позиции; именно эту абсурдность отражает остроумие.

Следующий источник остроумия — человек, добровольно ложащийся на кушетку и выставляющий себя на обозрение другому человеку. Это приводит в замешательство и смущение. Это может указывать на несерьезность со стороны пациента. Что-то в этой картине наводит на подозрение, что пациент разговаривает сам с собой. В нашей культуре это считается странным. Часто приходится слышать, как пациенты жалуются: «Я словно разговариваю со стенкой, меня как будто никто не слышит».

Значительная часть юмора психоаналитической ситуации идет от парадокса: психотерапевтический опыт преподносят тем, кто, в общем, не информирован об этом процессе. Это противоречие возникло в ходе развития медицины. Уже во времена Гиппократа функция врача в Западной цивилизации четко отделилась от функции целителя верой. Целитель верой и его пациенты функционировали под покровительством духовенства, тогда как у медицины развилась отдельная идентичность.

Практикуя гипнотерапию, Фрейд, 36-летний невропатолог, укладывал своих пациентов на кушетку ( Kline , 1958). Оставив эту технику, он все же остался привержен кушетке и сделал лежачую позицию «торговой маркой». Это не было его намерением. Он никогда, по-видимому, особо не предписывал использовать кушетку, так что ее применение обязано, скорее, тенденции его последователей подражать ему. Исследование бессознательного тоже ведет свое начало не от Фрейда, но он соединил то и другое для создания лечебного эффекта.

Когда в 1890-х Фрейд появился на венской медицинской сцене, возмущение его бывших коллег его «слишком смелыми» идеями прозвучало в их открытых обвинениях в шарлатанстве. Прокладывая свой новый путь, он, в конце концов, отбросил большинство их концепций относительно этиологии психических заболеваний. Поскольку лечение Фрейда начиналось с понимания пациента, и поскольку это понимание проистекало из того, что он по-настоящему пациента выслушивал, многие концепции отношений врач-пациент оказались перевернутыми «верх ногами». Ведь в норме это доктор что-то говорит пациенту, как только ему сообщили о симптоматике. Идею потратить столько времени на одного пациента сочли столь же абсурдной.

Идея, что доктор может вылечить одним пассивным слушанием, противоречит обычным ожиданиям, что вылечивают «делая что-то» Каждый терапевт, который предпочитает тому, чтобы «делать» что-либо со своими пациентами, скорее, ограничить свою активность пониманием и, по мере необходимости, объяснениями, сталкивался с таким же возмущением его позицией и непониманием. Даже во времена Сократа пациент мог посмеяться над идеей врача попытаться «одурачить» его, заставляя поверить, что он может вылечить словами. Он подумал бы, что это потеря времени. Это аналогично скептицизму, с которым сегодняшняя публика относится к умению религиозных лидеров лечить людей. Обе ситуации содержат одинаковые элементы — исполняется некий фокус, и при этом есть возможность высвободить нервный смех, когда хитрость будет раскрыта и обманщик разоблачен. Враждебность направлена на обманщика или его двойника, аналитика, за его попытку жульничать.

Множество современных карикатур изображает пациентов, позволяющих аналитику себя одурачить, и потому смешных. Кажется, только еще одна профессия вызывает столько же насмешек — профессия политика. Но в этом случае объект остроумия — сам политик, и никак не избиратель, а в психиатрических шутках высмеиваются все — терапевт, окружение, включая кушетку, пациент или пациенты (в случае групповой терапии). Фриц Редлих ( Fritz Redlich , 1953; 16) писал:

«Последние двадцать лет в популярных журналах росло и росло число карикатур и анекдотов, изображающих психиатра как невероятно злобного, глупого, корыстного, сексуально озабоченного или сумасшедшего».

Исследование двух следующих карикатур освещает эти общественные установки.

Изображение. Зажатый, подавленно выглядящий пациент лежит на старомодной толстой кушетке с высоким изголовьем. Рядом с ним пресного вида очкастый психотерапевт, с блокнотом на коленях, сидит в современном вращающемся кресле сзади кушетки, отвернувшись от нее. На стене висит диплом.

Диалог. Пациент говорит: «Я выжимаю только двадцать две мили на галлон в моем "фольксвагене"».

Значение. Оба они — чокнутые и тупые, раз тратят вот так время. Старомодная кушетка находится в контрасте с новым офисным креслом, намекая на эксплуатацию. Пациент нищает, а аналитик богатеет.

Наблюдателю с первого взгляда часто представляется, что психоанализ препятствует развитию зрелых отношений. Отношения человека, лежащего на кушетке, к человеку, сидящему прямо, подобны отношениям ребенок-родитель, а не отношениям двух взрослых людей. Это наводит на мысли об определенных установках — взрослый/ребенок, высший/низший, главный/подчиненный, и, в общем, создает представление о человеке на кушетке как довольно зависимом. Это иллюстрирует следующая карикатура.

Изображение. Два человека с портфелями, на вид служащие, проходят мимо витрины с поздравительными открытками. Там висит плакат: «Не забудь про День Матери».

Диалог. Один из клерков смотрит на часы и восклицает: «Господи помилуй, я пропустил встречу с аналитиком в 4 часа!».

Значение. Очевидна связь плаката с тем, что пациент вспомнил о пропуске назначенной встречи с аналитиком. Это аллюзия на распространенное убеждение, что аналитики прививают пациентам озабоченность, до абсурдного, своими родителями, так что карикатурный персонаж не может подумать о матери, не подумав тут же об аналитике. Далее, предполагается, что это аналитик заставил пациентку думать о себе, как о ребенке, а об аналитике — как о родителе.

Делая обзор психиатрического остроумия, Борозен и Гинзбург ( Borosen & Ginsburg , 1967) выделили пять категорий:

1) психиатры — сумасшедшие;
2) жадные до денег;
3) жестокие;
4) помешаны на сексе;
5) безумны пациенты, пришедшие к ним.

Борозен замечает: «Из приблизительно 500 карикатур и анекдотов о психиатрах, дошедших до меня, только несколько отзываются в их пользу». Он говорит, что эти неблагоприятные установки по отношению к психиатрии не нужно толковать только негативно, и цитирует Фрица Редлиха ( Fritz Redlich ; 417, 426):

«С точки зрения психиатра, рост числа карикатур, изображающих и высмеивающих психиатрию, нужно приветствовать... Психиатры достигли почетного положения власти, авторитета, которое снижает демаскирующий процесс карикатурного изображения».

В той мере, в какой карикатуры и анекдоты разряжают враждебность, скопившуюся против психотерапии, они служат полезную службу. Однако, механизм не так прост. Большинство из этих анекдотов и карикатур исходят из СМИ больших городов, таких как Нью-Йорк, где издается « New Yorker », или Чикаго, где делается « Playboy ». Под эти центры подстраивают свой шаг многие сферы культуры, от моды до театра, во всей остальной стране. Поскольку у многих людей нет знаний о психиатрии, они не будут смеяться, когда впервые встретятся с этими шутками и карикатурами. Только после того, как идея и ее изображение дойдут до них и установятся, карикатура будет восприниматься юмористически. Другими словами, шутки, карикатуры и байки на самом деле дают людям искаженный взгляд на психотерапию.

Не надо думать, что вся эта критика попадает мимо цели. Чтобы остроумие было эффективным, оно должно опираться на некую фактическую основу, иначе читатель не будет так охотно реагировать. Неиссякающий поток антипсихоаналитического юмора заставляет предполагать продолжающееся недовольство психоанализом. Это недовольство не то же самое, что и ранние реакции на психоанализ, каким он был, когда Фрейд представил свою новую психологию. Фрейда не обвиняли, что он предлагает лечение, которое будет эксплуатировать богатых бездельников, желающих порастратить деньги, как намекает современное остроумие. Не бранили его и за пренебрежение социальными нуждами времени и нуждами здравоохранения. Более того, психоанализ тогда не рассматривали как часть истеблишмента, а нынче он считается вещью модной и светской.

Рассматривая недавние шутки, мы заметили, что теперь гораздо реже шутят на тему одержимости психоанализа сексом, чем в начале. Этот юмористический взгляд на психоанализ находит в нем другие провинности, в которых есть, по крайней мере, зерно истины. Например, многие шутки из исследованных нами намекают, что психотерапевты — бездарны, а психотерапия не приносит результата. Существует колоссальное и приводящее в замешательство число видов терапии, доступной для публики, а процесс упрощения и сгущения, делающий шутку возможной, еще больше помогает сделать психоанализ козлом отпущения за все хорошее и плохое во всех видах терапии. Факты свидетельствуют, что в США существует, вероятно, не более 2500 психоаналитиков. Несмотря на это, на большинстве карикатур изображена кушетка, и подразумевается, что происходящее и есть психоаналитическое лечение.

Кушетка в ее приложении к терапии очевидно представляет собой головоломку. Люди спрашивают: «Почему кушетка должна быть неотъемлемой частью процесса лечения, и что за разница, будете вы сидеть, стоять или лежать? Какой в этом смысл? Фрейд все это заварил, и его последователи, как овцы, стали тоже класть пациентов на кушетку, чтобы те говорили, не потому, что это чем-то хорошо для психотерапии, а потому что они — дураки!» Люди часто так думают про кушетку.

С точки зрения здравоохранения, так и не было найдено реальное средство лечения для большого числа людей (в особенности бедного низшего класса), нуждающихся в лечении. Нет и доступного по-настоящему эффективного лечения при наркомании и алкоголизме Возникает вопрос: «Кого же лечит психотерапия?» Остроумный ответ: «Людей с лишними деньгами и временем». Предполагается, что многих больных можно было бы вылечить лучше и дешевле с помощью здравого смысла, который в психоанализе отсутствует, как намекается.

Мы попросили некоторых пациентов объяснить эти популярные насмешки над психиатрией и рассказать, как это влияло на них и на их привыкание к кушетке. Вот некоторые из ответов.

«Я бы чувствовал себя дураком, если бы был начинающим. На самом деле я все еще чувствую себя глупо из-за того, как люди смотрят на это. Люди видят карикатуры, читают, что написано, и смеются над этим. Пишут и что психоанализ, мол, устарел. Есть способы сделать это быстрее. Сейчас меня это сердит, когда прочтешь такое, хотя встречаются и забавные вещи, вроде этого Ви Винни Винкла Парень — полный дурак, ну дальше ехать некуда».

«Я думаю, что многие люди знают, что они в беде, и это возможный путь выхода, способ помочь себе, но большинство знает, что это занимает много времени, стоит денег, и придется говорить о куче неприятных вещей. Эти насмешки — защита против того, что они не хотят чувствовать. Вот мой первый доктор. Когда я впервые его увидел, был так доволен, что он такая зануда. Это подтверждало мои подозрения».

«Я думаю, что это [использование кушетки] было просто как нападение, в начале. Я отпускал шуточки со своими друзьями на эту тему. Это потому, что глупо себя чувствовал. В конце концов, я об этом забыл и увидел, как это ценно — я понял, что говорю иначе. Я пер по прямой, не отклоняясь от темы. Без обычных разговорных рамок лицом к лицу я научился говорить свободнее. И еще думаю, что это позволяет больше молчать».

«Я не люблю ложиться на кушетку. Кажешься себе идиотом, в свете этих карикатур. Это вроде того, что ты болен, когда ложишься на кушетку, как я болел ребенком... "Ложись, и не рыпайся!"».

«Большинство из тех, кто лежит на кушетке на карикатурах — женщины. Эти карикатуры на самом деле показывают враждебность к аналитикам. На них аналитики просто сидят и хмыкают. Это издевательство над фактом, что никакого общения не происходит. А так часто кажется, что доктору на самом деле все равно — тут пациент, или нет его. На карикатурах он часто дремлет. Эта враждебность из-за того, что аналитик не говорит, не впутывается в проблемы».

«Я думаю, что карикатура и есть карикатура. Я очень многие вещи видел по телевизору, в кино, на карикатурах. Все искажено. Это не имеет никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Аналитик с сигарой или трубкой опирается о кушетку. Но эти вещи повлияли на меня, заставив бояться материальных аспектов терапии. Эти вещи — они садистские, из-за них у меня сложилось пугающее представление о лечении... Страшное представление. Психиатра изображают, в общем, как садистичного, жестокого, лживого, холодного и надменного сноба. Человека, который живет в другом, "сверхчеловеческом", мире, возвышаясь над всеми».

«Поскольку психиатрия имеет дело с абсурдом, а абсурд — главная основа остроумия, вот и существуют все эти психиатрические шутки. Большинство людей, на самом деле, не соприкасается с психиатрией, а хотелось бы. Карикатура дает такую возможность, и позволяет тому, кто не может пойти на прием, чувствовать превосходство над тем, кто может. Психиатрия — то, что на уме у многих людей, на лечении не находящихся. Многие чувствуют в ней угрозу и пытаются шуточками ее обойти».

«Обидно, как издеваются над психиатрией по телевизору, потому что я чувствую себя очень уязвимым при этом. Мне было очень трудно отделить свои чувства от тех вещей, которые я усвоил из книжек еще в школе. Я думаю, они проталкивают идею, что ты все Должен мочь сам, и от этого трудно начать лечение. Я видел сценку по телевизору в прошлом месяце — и стало очень обидно, я думаю, потому, что они очень узко говорят о психотерапии. Терапия — чужая, запретная страна, которую они не понимают. А эти карикатуры дают образ терапевта как равнодушного, плохо приспособленного, заумного идиота».

«Я чувствую себя смешным, потому что одна общая тема — этот придурок на кушетке, и другой, который торчит рядом. Я всегда не знал, что и думать, тоже так лежа. Цель этих карикатур, чтобы психиатр выглядел глупо. А пациент — дурак, раз ходит к нему и тратит столько денег».

«Поскольку предполагается, что психиатр все о всех знает, он видит и вас насквозь. Все люди, когда чего-то боятся, оборачивают это в шутку. Когда страшно, шутки приносят нам облегчение».

Из всего этого мы можем видеть, как много сторон имеют мотивы, объясняющие остроумие и использование кушетки в психотерапии. Однако этот юмор, независимо от его источника, затрудняет терапевтический процесс, как для возможных пациентов, так и для тех, кто уже находится в нем. В какой-то момент времени пациент становится и субъектом и объектом сразу. Он сам смеется над карикатурой или шуткой, но и над ним смеются, из-за процесса идентификации с персонажами.

Мы показали, как остроумие может канализировать и высвобождать напряжение, которое публика испытывает по отношению к процессу психоанализа. Дальнейшее исследование открывает, какие еще угрозы может представлять собой психоанализ, символизируемый кушеткой.

Кушетка. Ее значение и использование в психотерапии

Книга доктора Стерна заполняет существенный пробел в научной литературе. Это серьезное и всестороннее исследование посвящено самому заметному предмету обстановки аналитического кабинета. Автор собрал мнения о кушетке и ее использовании в психоаналитической терапии множества терапевтов, пациентов и сторонних наблюдателей. Кушетка рассматривается в свете исторического развития аналитической теории и практики с самых разных точек зрения: как предмет шуток, как угрожающий символ психоанализа и пр. Отдельные главы посвящены вопросам техники.