Теория и практика психоанализа

О роли гомосексуальности в патогенезе паранойи

Летом 1908 г. в продолжительных беседах с проф. Фрейдом представился случай поднять проблему паранойи. Мы говорили о том, чего можно здесь ожидать. В основном эти представления развивались проф. Фрейдом, я же вносил отдельные предложения и замечания по ходу наших рассуждений. Сначала мы решили, что для паранойи характерен механизм проекции, как это было установлено в проанализированном Фрейдом случае. Мы предположили также, что механизм паранойи занимает промежуточное положение между противоположными механизмами: невроза и Dementia praecox . Невротик освобождается от своего аффекта, ставшего ему неприятным, тем, что перебрасывает его различными способами (конверсия, перенесение, субституция), страдающий Dementia отделяет свой интерес от объектов и обращает его на собственное «Я» (аутоэротизм, иллюзия величия). Параноик тоже желал бы попробовать от всего устраниться, но ему это удается только отчасти. Вожделение счастливым образом обращается назад, на «Я» — иллюзия величия никогда не отсутствует в случаях паранойи, — но большая или меньшая часть интереса не может отделиться от своего первоначального предмета и то и дело возвращается к нему. Этот интерес, однако, настолько несовместим с «Я», что он приписывается объекту (с превращением аффекта в противоположный, «переворачиванием аффекта») и таким образом выталкивается из «Я». В результате склонность, ставшая невыносимой и лишенная объекта, формирует у параноика своеобразное восприятие: он воспринимает свой собственный «негатив» как бы глазами объекта любви. Из чувства любви вырастает ощущение прямо противоположное.

Дальнейшие наблюдения подтвердили правильность этих предположений. Случаи параноидального слабоумия, опубликованные Мэдером во втором томе Jahrbuch f . PsA ., в полной мере согласуются с положениями Фрейда. Сам Фрейд в других своих работах подтвердил не только эту основную формулу паранойи, но и более тонкие детали, которые мы предполагали в психическом механизме различных форм паранойи.

В этой публикации я отнюдь не ставил себе целью поднять проблему паранойи вообще (проф. Фрейд посвящает этому вопросу куда более значимую работу); я хотел бы только сообщить об одном факте, который выявился при анализе нескольких параноиков.

Оказалось, что параноидальный механизм запускается не для защиты всех возможных либидинозных оккупаций (позиций), но, судя по наблюдениям, направляется только против гомосексуального объектного выбора.

Уже в случае параноиков, проанализированных Фрейдом, гомосексуальность играла поразительно большую роль, тогда еще недостаточно оцененную автором.

В исследованиях Мэдера о параноидном слабоумии также были выявлены «несомненные гомосексуальные тенденции», в частности, скрывающиеся у одного больного за манией преследования.

Наблюдение нескольких случаев, о которых я хочу сообщить, позволяет предположить, что гомосексуальность в патогенезе паранойи играет далеко не случайную роль и что паранойя, возможно, вообще не что иное, как искаженная гомосексуальность.

I . Первый случай — история мужа моей служанки, мужчины лет 38, крепкого, сильного человека, которого я имел возможность обстоятельно наблюдать в течение нескольких месяцев.

Он и его жена (заметим, далеко не красавица) поженились непосредственно перед тем, как поступить ко мне на службу, и жили в моей квартире, в помещении, состоящем из одной комнаты и кухни. Муж целый день работал (он служил при королевской почте), вечером сразу после работы возвращался домой и первое время не давал никаких поводов к жалобам. Наоборот, он поражал меня чрезвычайным усердием и безупречной учтивостью. Он всегда находил что прибрать или усовершенствовать в моих комнатах. Иногда я заставал его поздно ночью за тем, что он покрывал свежим лаком двери или пол, мыл верхние оконные стекла, до которых трудно дотянуться, или сооружал какое-нибудь искусное новшество в ванной. Он явно хотел угодить мне, повиновался моим распоряжениям по-военному дисциплинированно и близко к сердцу принимал всякую критику с моей стороны, высказываемую, впрочем, разве что изредка.

Однажды служанка плача рассказала мне, что она очень несчастна с мужем. В последнее время он много пьет, поздно приходит домой, бранится и ругает ее без всякого повода. Сначала я не хотел вмешиваться в их семейные дела, но когда случайно узнал, что он побил жену (женщина утаила это от меня из страха потерять место), то сделал ему серьезное внушение и потребовал, чтобы он отказался от алкоголя и не третировал жену — что он со слезами мне и обещал. Я протянул ему правую руку для рукопожатия, и он вдруг стремительно ее поцеловал, помешать ему я не успел. Я приписал это его умилению и моему «отеческому» поведению (хотя я был моложе его).

После этою в доме на некоторое время воцарился покой. Но уже через одну-две недели повторились те же сцены, и когда я пристально пригляделся к этому человеку, то констатировал признаки хронического алкоголизма. Я расспросил жену и узнал, что муж беспрестанно подозревает ее в супружеской неверности, притом совершенно безосновательно. Естественно, у меня родилось подозрение, что это случай алкогольной бредовой идеи ревности, тем более что я знал служанку как женщину очень порядочную и скромную. И опять мне удалось отговорить мужа от выпивок и на некоторое время восстановить мир.

Но вскоре положение ухудшилось. Стало ясно, что у мужчины — алкогольная паранойя. Он пренебрегал своей женой и до полуночи пьянствовал в кабаке. Возвратившись домой, он бил жену, безостановочно ругал ее и подозревал в любовной связи с каждым пациентом, который меня посещал. Мало того, он ревновал ее и ко мне, а его жена из понятного страха скрывала это от меня. Я не мог больше держать эту супружескую пару, но сказал женщине, в ответ на ее просьбу, что она может остаться до конца квартала.

Тут я узнал все подробности семейных сцен. Муж, которого я вызвал на разговор, решительно отрицал, что бил жену, хотя этот факт подтверждали и свидетели. Он утверждал, что его жена «женщина с белой печенью», вампир, «которая высасывает мужскую силу». Он якобы имеет с ней сношения пять-шесть раз за ночь, но ей этого мало, и она совокупляется с каждым мужчиной. Во время этой беседы повторилась трогательная сцена: он снова схватил мою руку и со слезами ее поцеловал. Он утверждал, что никогда не знал более милого и доброго человека, чем я.

Этот случай стал интересовать меня и с психиатрической точки зрения. Я узнал от служанки, что со времени венчания муж имел с ней половые сношения всего два или три раза. Он время от времени принимался за это дело, — чаще всего a tergo (со спины) — а потом отталкивал ее и с бранью заявлял, что она потаскуха и ей все равно, с кем этим заниматься.

Я начал играть все большую роль в развитии его бредовой идеи. Под угрозой заколоть жену он хотел выжать из нее признание, что она имеет со мной половые сношения. Каждое утро, когда я уходил, он проникал в мою спальню, обнюхивал мое постельное белье и потом бил жену, утверждая, что от моего постельного белья исходит ее запах. Он силой отобрал у нее платок на голову, который я привез женщине из туристической поездки, и по нескольку раз в день гладил и ласкал его, а кроме того, не разлучался с трубкой для табака, которую я подарил ему. Если я находился в уборной, то он всегда подслушивал в передней, а потом в непристойных выражениях рассказывал своей жене, что слышал, и спрашивал ее, «как ей это нравится». Тотчас после меня он спешил в клозет, осмотреть, все ли я «правильно спустил».

При всем том он оставался самым прилежным слугой, которого только можно вообразить, и по отношению ко мне был преувеличенно любезен. Он воспользовался моим отсутствием в Будапеште и без всякого поручения выкрасил туалет свежей масляной краской и даже украсил стену цветными полосками.

Какое-то время предстоящее увольнение держалось от него в тайне. Но когда он узнал об этом, то стал мрачен, окончательно предался пьянству, ругал и бил жену, угрожая, что выбросит ее на улицу и заколет меня, «ее любовника». Однако и теперь все еще оставался по отношению ко мне учтивым и преданным. Наконец, узнав, что он ночью спит с остро отточенным кухонным ножом и всерьез задумал проникнуть в мою спальню, я больше не мог выжидать до назначенного срока увольнения. Женщина сообщила в соответствующее ведомство, и на основании результатов обследования его поместили в психиатрическую больницу.

Вне всякого сомнения, в этом случае речь идет об алкогольной иллюзии ревности. Но отчетливо выраженные черты гомосексуального перенесения на меня допускают толкование, что эта ревность к мужчинам означала проекцию его эротических чувств по отношению к мужскому полу. Также и нерасположение к половому сношению с женой могло быть не просто импотенцией, но определяться его бессознательной гомосексуальностью. Очевидно, алкоголь явился «ядом для цензуры», и в результате его сублимированная гомосексуальность (проявлявшаяся в «одухотворенной форме» — в форме дружелюбия и преданности) во многом (но не совершенно) лишилась этой сублимации. Выявившаяся грубая гомосексуальная эротика была непереносима для сознания человека с высокими этическими принципами, поэтому он приписал ее жене.

Алкоголь играет здесь, на мой взгляд, роль разрушителя сублимации. Благодаря его воздействию истинная сексуальная конституция мужчины, а именно — выбор однополого объекта, стала очевидной.

Несомненное подтверждение этому я получил впоследствии. Я узнал, что несколько лет назад этот человек уже один раз был женат. С первой женой он тоже недолго жил в мире, вскоре после заключения брака начал пить, мучить жену сценами ревности, ругать ее, пока она не ушла от него и не развелась с ним по суду.

В период между двумя браками он был воздержанным, положительным, трезвым человеком, а пить начал только после второй женитьбы.

Таким образом, более глубокой причиной паранойи был не алкоголизм, этот мужчина лишь ухватился за алкоголь, мучаясь в неразрешимом конфликте между сознательно гетеросексуальным и бессознательно гомосексуальным вожделением, а уж потом алкоголь, разрушив сублимацию, явил на свет однополую эротику, от которой его сознание избавилось путем проекции, бредовой идеи ревности.

Разрушение сублимации не было, однако, полным. Некоторую часть своей гомосексуальной склонности он еще мог осуществлять в одухотворенной форме, будучи исполненным любви и преданности слугой своего господина, дисциплинированным подчиненным на службе и в обоих случаях дельным работником. Но там, где обстоятельства предъявили повышенные требования к способности сублимации — например, когда он занимался моей спальней и клозетом, — он был вынужден адресовать свое вожделение к жене и с помощью сцен ревности заверять, что он якобы влюблен в нее. Хвастовство могучей потенцией в отношениях с женой было искажением фактов, служащим для самоуспокоения.

II . В качестве второго примера я хочу привести случай одной довольно молодой дамы, которая, прожив со своим мужем несколько лет в мире и согласии и родив ему дочерей, вскоре после рождения сына заболела бредовой идеей ревности. В данном случае алкоголь не играл никакой роли.

Все в муже стало казаться ей подозрительным. Одна за другой были уволены все служанки, кухарка и горничная, и в конце концов она добилась того, что в дом допускались только слуги мужского пола. Однако и это не помогло. Муж, который с общепринятой точки зрения слыл образцовым супругом и свято уверял меня, что никогда не нарушал супружеской верности, не мог сделать ни шагу, не мог написать ни строчки, без того чтобы за ним не следила жена, подозревая его во всем и высказывая это вслух. Странным образом она подозревала мужа только с совсем юными, 12-13-летними девушками или же совсем старыми, очень некрасивыми женщинами и совершенно не ревновала его к дамам из общества, подругам или хорошим гувернанткам, даже если они были привлекательны и красивы. К ним она относилась вполне дружелюбно.

Со временем ее поведение дома становилось все более несносным, ее угрозы — все серьезнее, и в результате она вынуждена была отправиться в санаторий. (Перед тем как поместить туда пациентку, я даже заставил ее обратиться за советом к проф. Фрейду, который одобрил мой диагноз и попытку анализа.)

При огромной недоверчивости и проницательности этой больной было нелегко вступить с ней в контакт. Я вынужден был делать вид, будто не абсолютно убежден в невиновности мужа, иначе к больной было не подступиться, и подвел ее к тому, что она выдала мне свои утаиваемые до этого бредовые идеи.

Среди таковых обнаружились ярко выраженные иллюзия величия и бредовая идея о том, что все происходящее имеет к ней отношение. Между строчками в статьях местной газеты все кишело намеками на ее якобы моральную испорченность, ее смешное положение обманутой супруги, статьи будто бы были заказаны у газетчиков ее недоброжелательницами. Да и самые высокопоставленные особы (например, епископский двор) будто бы были в курсе этих интриг, а к тому, что королевские маневры в этом году состоялись прямо напротив ее дома, имели прямое отношение ее противницы с их тайными намерениями. Этими противницами оказались в ходе дальнейших разговоров уволенные служанки.

Затем я постепенно узнал от пациентки, что в свое время она приняла сватовство своего мужа с неохотой, повинуясь желанию родителей, особенно отца. Жених представлялся ей слишком заурядным, «неутонченным». Но после заключения брака она как будто привыкла к нему. После рождения первой дочери в доме произошла примечательная сцена. Муж, должно быть, был недоволен тем, что она не родила ему сына, и она сама испытывала прямо-таки угрызения совести по этому поводу; у нее начались сомнения, правильно ли она поступила, выйдя замуж за этого мужчину. В это же время она начата ревновать его к 13-летней приходящей служанке, «совершенно очаровательной». Она еще лежала в родах, когда вызвала к себе маленькую служанку, заставила ее встать на колени и поклясться жизнью ее отца, что хозяин не вскружил ей голову. Клятва ее успокоила. Она подумала, что могла и заблуждаться.

После того как наконец у нее родился сын, она почувствовала себя так, будто исполнила свой долг по отношению к мужу и теперь свободна. Ее поведение стало довольно двусмысленным. Она опять начала ревновать мужа, а с другой стороны, вела себя по отношению к мужчинам порой вызывающе. «Разумеется, я только строила глазки», — сказала она. А если кто-нибудь реагировал на ее намеки — она всегда решительно отказывала.

Эти «безобидные шалости», точно так же фальшиво истолкованные ее «недоброжелательницами», скоро, однако, прекратились на фоне устраиваемых ею сцен ревности, которые становились все более скандальными.

Чтобы сделать своего мужа импотентом с другими женщинами, она заставляла его каждую ночь многократно исполнять половой акт. И когда хоть на минуту удалялась из спальни (для отправления физических надобностей), то запирала за собой комнату. И тотчас спешила обратно, а если находила что-то не в порядке с постелью, то подозревала мужа, что его успела посетить уволенная кухарка, у которой якобы остался ключ.

Как можно видеть, эта больная осуществляла на деле ту самую половую ненасытность, которую упомянутый выше алкогольный параноик только сочинял, но проводить в жизнь не мог. (Конечно, надо учесть, что женщине гораздо легче, чем мужчине, пойти на половое сношение — если ей это для чего-нибудь надо, — даже если она не испытывает истинного удовольствия.) Здесь повторился и строгий контроль за состоянием постельного белья.

Поведение больной в санатории было крайне противоречивым. Она кокетничала со всеми мужчинами, но никого не приближала к себе. Зато она завела либо тесную дружбу, либо вражду со всеми обитательницами санатория. Вокруг них по большей части вращались все разговоры, которые она вела со мной. Она очень охотно принимала рекомендованные ей теплые ванны, но при этом использовала случай, предоставляемый купанием, для того чтобы обстоятельно наблюдать за другими пациентками, насколько они упитанны и какие у них фигуры. Со всеми признаками отвращения и неприязни она описывала мне морщинистый живот пожилой тяжелобольной пациентки; когда же рассказывала о своих наблюдениях за более привлекательными пациентками, нельзя было не заметить на ее лице выражения сладострастия. Как-то раз, когда она была одна среди более молодых женщин, она организовала «конкурс красоты ног»; и уверяла, что выиграла в этом конкурсе первый приз (нарциссизм.)

Очень осторожно я попытался узнать что-нибудь о гомосексуальных компонентах ее сексуального развития и спросил, испытывала ли она, как и многие юные девушки, любовь к своим подругам. Однако она тут же разгадала мое намерение и дала мне резкий отпор, заявив, что я хочу внушить ей какие-то мерзости. Мне удалось успокоить ее, и тогда она по секрету призналась, что, когда была совсем маленькой, она в течение нескольких лет взаимно мастурбировала с другой маленькой девочкой, которая совратила ее на это. (Больная имеет только сестер, братьев у нее нет). Далее, из сообщений больной, которые, правда, становились все более скудными, можно было сделать вывод о наличии сильных сексуальных фиксаций на матери и прислуге женского пола.

Довольно спокойное состояние пациентки было нарушено посещением супруга. Бред ревности вспыхнул с новой силой. Она подозревала супруга в том, что он использовал ее отсутствие для всех постыдных поступков, какие только можно вообразить. Ее подозрение было направлено главным образом против старой консьержки, которая должна была помогать при уборке дома. В половых сношениях больная стала еще ненасытнее. Если муж отказывался совершить с ней половой акт, она грозилась убить его. И однажды действительно бросила в него нож.

Незначительные следы перенесения на врача, имевшиеся вначале, в это бурное время уступили место все более резкому сопротивлению, поэтому шансы успешно провести анализ упали до нуля. Мы пришли к выводу, что необходимо поместить больную в психиатрическое заведение под более строгий надзор.

Этот случай бредовой идеи ревности будет понятен только при условии, если мы примем, что речь идет о проекции желания нравиться представительницам собственного пола на мужа. Девушку, выросшую почти в исключительно женском окружении, в детстве слишком сильно фиксированную на ухаживающих за ней женщинах и к тому же несколько лет поддерживавшую сексуальное общение со сверстницей, вдруг заставляют вступить в приличный брак с простым, «не утонченным» мужчиной. Однако она «прилаживается» к нему и только однажды возмущается особенно резким проявлением неделикатности мужа, тем, что обращает свое вожделение к детскому идеалу (маленькой служанке). Попытка не удается; женщина не может больше выносить свою гомосексуальность и вынуждена проецировать ее на мужа. Таков был первый, еще недолгий приступ ревности. Наконец, когда она выполняет свой «долг», родив мужу долгожданного сына, она чувствует себя свободной. Сдерживаемая до этого гомосексуальность стремительно захватывает все объекты, которые не предоставляют никакой возможности для сублимации (совсем юные девушки, старухи, прислуга), и принимает грубо-эротическую форму, но эта эротика приписывается мужу, за исключением тех случаев, когда ее можно скрыть под маской безобидной игры. Чтобы поддерживать эту ложь, больная вынуждена внешне проявлять кокетство по отношению к лицам мужского пола, к которым она стала практически равнодушной, и вести себя как нимфоманка.

III . Однажды меня вызвал один адвокат по поводу его клиента — юрисконсульта города X ., — будто бы несправедливо преследуемого согражданами, с тем чтобы я обследовал его и объявил здоровым. Этот человек явился ко мне. Уже одно то, что он вручил мне множество газетных вырезок, копий актов, листовок, которые сочинил сам, и все это в образцовом порядке — пронумеровано и сортировано, — показалось мне подозрительным. Взглянув на написанное, я убедился, что передо мною параноик с манией преследования. Я вызвал его для обследования на следующее утро, но уже прочтение его бумаг выявило для меня гомосексуальный корень его паранойи.

Его склоки начались письменным сообщением одному капитану, что живущий напротив офицер ***полка «бреется перед окном то в рубашке, то с обнаженным торсом». «Во-вторых, он сушит на веревке у окна свои перчатки, подобное я наблюдал в маленьких итальянских деревнях». Больной просит капитана «устранить этот непорядок», на отказ капитана сделать это он отвечает нападками на него. Затем следует донесение полковнику, где пациент уже говорит о «кальсонах» своего визави. И снова жалуется по поводу перчаток. При этом он выделяет гигантскими буквами, что ему, конечно, это все безразлично, но с ним вместе живет его сестра. «Я полагаю, что выполняю рыцарский долг по отношению к даме». Одновременно в его записях появляются признаки необычайной чувствительности, а также иллюзии величия.

В более поздних записках упоминание пресловутых панталон встречается все чаще. Те места, где говорится о «защите дам», выделены жирными буквами.

В следующем заявлении содержится дополнение: в предыдущем донесении он забыл упомянуть, что господин обер-лейтенант по вечерам имеет обыкновение переодеваться у хорошо освещенного окна, не опуская шторы. «Мне-то это, конечно, все равно (это мелкими буквами). Но во имя дамы я вынужден просить, чтобы нас избавили от такого рода сцен».

Потом пошли заявления в адрес командования корпусом, военного министерства, канцелярии кабинета и т. д., и везде напечатанные мелким шрифтом слова: рубашка, панталоны, обнаженный торс и т. д. — и только они одни — дополнительно подчеркнуты. (Больной является владельцем газеты и может напечатать все, что ему заблагорассудится.)

Из документов командования корпусом я выяснил, что отец и брат больного страдали помешательством и закончили жизнь самоубийством. Отец был «деревенским адвокатом и оратором», по выражению пациента (сам он — тоже адвокат), брат — обер-лейтенантом. Затем выясняется, что пациент — большой почитатель Кнейпа (Себастьян Кнейп (1821-1897), баварский священник и врач-гигиенист, пропагандировал закаливание, водолечение) и однажды явился на аудиенцию к обер-начальнику округа в сандалиях на босу ноту, за что получил выговор. (Эксгибиционизм?)

Потом он вспоминает о рыцарском кодексе чести и вызывает офицера на дуэль. Но в последний момент ссылается на какой-то параграф дуэльного устава (которым владеет в совершенстве) и отступает. При этом он допускает явное преувеличение (наполовину намеренное) и ведет переговоры так, как если бы его письмо приравнивалось к оскорблению действием. В других же местах утверждает, что всего лишь привел офицеру факты в самой снисходительной форме.

По его мнению, военные власти думают, что «он как старуха, которая только и знает, что искать себе объекты любопытства». Он цитирует примеры того, как в других странах принято наказывать офицеров, публично оскорбляющих девушку. Он требует, чтобы беззащитных женщин охраняли от грубых нападок и т. д. В одном заявлении он жалуется, что вышеупомянутый капитан «рассвирепев, демонстративно отвернулся от него».

Количество затеянных им процессов лавинообразно растет. Больше всего его раздражает, что военные власти игнорируют его заявления. Штатских он втягивает в судебные тяжбы; а вскоре перемещает арену действий в область политики, в своей газете натравливает солдат и членов муниципалитета друг на друга, по отношению к венгерским властям разыгрывает «пангерманца». Откуда-то берутся чуть ли не 100 «товарищей», которые выражают ему одобрение, публично и в письменной форме.

В деле представлено множество угрожающих писем, длинные объяснения, сто цитат о дуэли (например, «убивают не пули и не шпаги, а секунданты» и т. д.). Постоянно повторяются слова «мужчина», «мужчины», «мужественный». Он подписывает хвалебные гимны якобы от имени сограждан, на самом деле составленные им самим. И так далее, все в том же духе.

В конце концов военные власти обращаются к гражданским властям, требуя медицинского освидетельствования этого человека на предмет состояния его рассудка. И он приходит ко мне в надежде, что я объявлю его здоровым.

Опыт работы с параноиками легко позволил мне уже из всех этих фактов сделать вывод, что в данном случае гомосексуальность играет очень важную роль. Вспышка бредовой идеи преследования — до этого, вероятно, скрытой — разразилась от вида полуобнаженного офицера, а кроме того, очевидно, большое впечатление на больного оказали рубашка, кальсоны и перчатки офицера. (Вспомним о роли постельного белья в случаях, описанных выше.) Он никогда не жаловался на женщин и не обвинял их ни в чем, всегда воевал и ссорился только с мужчинами, в основном с офицерами или высокопоставленными липами. Я могу истолковать это как проецирование на этих персон его собственного гомосексуального желания нравиться. Вытолкнутое из «Я» вожделение возвращается в сознание с негативным знаком: в виде иллюзии преследования со стороны объектов, на которые направлено бессознательное желание нравиться. Он ищет в них ненависть к себе до тех пор, пока на самом деле не вызывает ее. И тут он может в форме ответной ненависти дать волю своей гомосексуальности и одновременно обмануть самого себя. Предпочтение им офицеров и чиновников в качестве преследователей могло определяться тем, что чиновником был его отец, а офицером — брат; подозреваю, что именно они были первоначальными, инфантильными объектами его гомосексуальных фантазий.

Ложной гигантской потенции душевнобольных алкоголиков и притворной нимфомании ревнивых параноиков здесь соответствует преувеличенное рыцарство и высокие чувства, которых он требует от мужчин по отношению к дамам. То же самое я находил у большинства мужчин с проявленной гомосексуальностью. Это почитание женщины как-то обусловлено тем, что гомосексуалисты, как и многие психические импотенты, неспособны «взять» женщину в качестве объекта любви. Гомосексуалисты «глубоко почитают женщину», но любят — мужчину. Так же поступает и наш параноик, только его любовь превратилась в манию преследования и ненависть путем преобразования аффекта в противоположный.

То, что в качестве оскорбленного лица он выдвигает на первый план свою сестру, можно было бы объяснить еще и пассивно-гомосексуальными фантазиями, в которых он идентифицирует себя с этой сестрой. На пассивно-гомосексуальные фантазии указывает и его жалоба, что его держат за старуху, которая ищет объекты для своего любопытства и находит их в обнаженных офицерах и их нижнем белье. Жалуясь на беспрестанные оскорбления со стороны преследующих его мужчин, он бессознательно имеет в виду сексуальное нападение, объектом которого хотел бы стать.

На примере этого случая прекрасно видно, как разваливается с трудом построенная социальная сублимация гомосексуальности, вероятно, под давлением разрастающихся инфантильных фантазий, а возможно, и вследствие других, неизвестных мне причин, и в бредовой идее пробивается детская перверзионная основа этих сублимаций (например, вуайерство, эксгибиционизм).

Для контроля правильности моего понимания этого случая я исследовал реакции пациента на 100 слов-раздражителей по схеме Юнга и проанализировал ответы — мгновенно приходящие на ум мысли. Анализ дал крайне скудные результаты. Параноик основательно избавляется от тягостных для него аффектов, и они не проявляются при тестировании; зато в своих поступках и разговорах он выдает все то, что истерики глубоко вытесняют из страха перед угрызениями совести. Характерно для подлинной паранойи, что «приметы комплексов» (Юнг) почти не нарушают репродукцию воспоминаний. Пациент отлично помнит свои реакции на близкие комплексам «критические» слова-раздражители. Проекция так хорошо защищает параноика от аффектов, что он не нуждается в истерической амнезии. Близость комплекса проявляется скорее в словоохотливости и в том, что пациент все сказанное привязывает к себе. Вообще реакции его насквозь эгоцентричны. Очень часты звучные и рифмованные реакции, так же как и остроумные. Но довольно вступлений. В качестве примера приведу некоторые реакции вместе с относящимся к ним анализом. ( Rw — слово-раздражитель, Ra — реакция, А — анализ.)

Rw : стряпать. Ra : повара, поварихи. А: Стряпает обычно ( Rw :) женщина. Ra : скандальная баба. А: женщина становится разгоряченной, возбужденной, когда она у плиты. Мать тоже очень возбуждалась. Сегодня я не разрешил бы ей стряпать. Мужчина может выдержать гораздо больше. Гете, правда, сказал: семь мужчин не вынесут того, что перенесет одна женщина. Моя мать имела шестерых детей. Мужчина бы лучше справился с родами. (В этой реакции мы вновь видим бережное отношение к женщине и переоценку мужчины, а кроме того, фантазию: будучи мужчиной рожать детей.)

Rw : река. Ra : в реке я хотел бы купаться. А: Я страстно люблю купаться; мы с кузеном купались в реке ежедневно, вплоть до октября месяца. Кузен застрелился, виной тому было перенапряжение. Я избегаю перенапряжения, поэтому мало общаюсь с женщинами. (Попытка обосновать сексуальный отказ от женщины с гигиенической точки зрения. Кузен — офицер.)

Rw : соль. Ra : Соль напоминает мне о «соли» брака. А: Я противник брака. Там всегда есть ежедневные «трения». (Возможно, он имеет в виду также принуждение к коитусу в браке.)

Rw : почерк, шрифт. Ra : «..мне нравится шрифт одного художника в Берлине, он уже умер... Его фамилия Экман...» А: Мне нравится этакий монументальный, ярко выделяющийся почерк. Такой был у моего отца. Мой похож на почерк отца, но не такой красивый. Но мои буквы тоже большие. (Почитание отца и его физического превосходства выражается, как это часто бывает, в тенденции копировать его почерк. То, что ему нравятся буквы большого размера, можно принять за символ.)

Rw : пробка. Ra : «когда открывают шампанское, получается громкий хлопок». А: Женщины тоже, пока молоды, пользуются потрясающим успехом (игра слов: нем. Knalleffekt - дословно "эффект щелчка, хлопка" - означает также "шумный успех"). Но потом наступает упадок. Отец же и в преклонном возрасте был красив.

Rw : бить. Ra : побить моих врагов — это еще мягко сказано. А: Лучше всего облить бы их из пожарного шланга, чтобы промокли до костей! Это было бы весело! Пожарными я интересовался уже в детстве. (Пожарный насос — один из самых универсальных символов мужского члена.)

Rw : чисто. Ra : Чистому — все чисто. А: Я всегда был опрятным ребенком; мой дядя хвалил меня за это. Мой старший брат был неряхой. (Преувеличенная или проявляющаяся раньше времени нетерпимость ребенка к грязи и беспорядку — симптом гомосексуальной фиксации.) (Задгер.)

IV . Четвертый случай, о котором я хотел бы рассказать, не является паранойей в чистом виде, это Dementia р r аесох с сильной параноидальной акцентуацией.

Речь пойдет о молодом учителе приходской школы, который — как мне рассказала его жена, выглядевшая несколько старше его, — уже примерно с год мучается суицидными мыслями, целыми часами размышляет неизвестно о чем и считает, что весь мир преследует его.

Когда я пришел, больной лежал в постели, он не спал, но с головой накрылся одеялом. Едва мы обменялись несколькими словами, как он спросил меня, должен ли я, как врач, хранить тайны больных. Я ответил утвердительно. Он, обнаруживая признаки сильного страха, рассказал, что три раза выполнял со своей женой Cunnilingus (орально-генитальный контакт). Он знает, что из-за этого злодеяния все человечество приговорило его к смерти, его руки и ноги будут отсечены, его нос сгниет, а глаза выколоты. Он показывает мне место на потолке с каким-то дефектом, но замурованное, через которое можно было наблюдать за ним и видеть его недостойный поступок. Его самый большой враг, директор школы, использовал сложную систему зеркал и электромагнитных приборов и теперь обо всем информирован. Через свой извращенный поступок он стал «женского рода».

Потому что мужчина совокупляется пенисом, а не ртом. Ему отрежут пенис и яички — или вообще его «тыкву» (он имел в виду — «глупую голову», однако в венгерском языке это слово употребляется в народе для обозначения тестикул).

Когда я случайно прикоснулся к его носу, он сказал: «Да, Вы хотите сказать, мой нос гниет». Когда я пришел к нему, то спросил: «Вы господин Куглер, Kugler ?» Возвращаясь к этому моменту, он объясняет: «В моей фамилии все сказано: Die Kugel + er (= Kugl - er ), то есть die + е r , она + он, значит я — и то и другое, "мужчино-женщина"» (Пациент приходит к этому выводу на основе "грамматического разбора" своей фамилии. В немецком языке артикль die означает грамматический женский род, слово " er " - "он" ( die Kugel - "шар")). В его имени Шандор, San - dor , — d ' or означает для него das Gold ( Or - по-франц. "золото", по-нем. - das Gold , где das - артикль среднего рода), то есть он, значит, «среднего рода». Однажды он хотел уже выброситься в окно, но тут ему пришло в голову слово Hunyad ( hyny = закрыть глаза, ad = давать) (венг.), что означает: он закрывает глаза (умирает) и тем самым отдает свою жену другому (то есть — позволяет коитус с другим). Чтобы о нем так не подумали, он решил не кончать жизнь самоубийством. Впрочем, все равно о нем, наверно, думают, что он предпочтет закрыть глаза, если его жена «даст» кому-нибудь другому.

Он ужасается от сознания вины из-за своих развратных действий. Ему всегда была чужда такая извращенность, да и теперь он чувствует к этому отвращение. Это его враг виноват — наверное, действовал через внушение.

Расспрашивая его более настойчиво, я узнаю, что ради своего директора («красивый, видный человек») он жертвовал собой; да и тот был очень доволен им и часто говорил: «Без Вас мне не удались бы никакие начинания, Вы — моя правая рука». (Это напоминает «лучшую половину»). Уже примерно лет пять директор мучает его, мешает ему, пристает с какими-то бумагами, когда он на уроке самозабвенно рассуждает о поэзии и т. д.

На вопрос: «Вы говорите по-немецки?» ( tud nemetul — венг.) он разбирает и переводит слово nemetul (то есть «немецкий») по слогам:

nem = немецкому nimm — «возьми»

et = немецкому und — «и»

ul = немецкому sitz — «сиди», ( ul = sitzen , сидеть)

Значит: спрашивая его об этом, я подразумеваю, что он должен взять свой пенис в руку и за это сесть (то есть его посадят в тюрьму). Он определенно имеет в виду свой собственный пенис, который, как считают его враги, он хотел бы воткнуть в какую-то «другую дыру». Другая дыра — это другие, чужие женщины.

Он свято заверяет, что просто молится на свою жену.

Его отец был бедный служащий и держал его в строгости. Когда он был студентом, то обычно сидел дома и читал матери вслух стихи. Мать всегда была очень добра к нему.

Итак, речь идет о мужчине, который в течение долгого времени счастливым образом сублимировал свою гомосексуальность, но, разочаровавшись в директоре, прежде — объекте поклонения, вынужден ненавидеть всех мужчин и для обоснования своей ненависти истолковывать каждое высказывание, каждый жест, каждое слово в том смысле, что все его преследуют. Он и меня уже ненавидел: все мои слова и жесты понимал превратно, каждое слово разбирал, переводил, искажал до тех пор, пока оно не превращалось в злонамеренный намек с моей стороны.

Мать пациента рассказала мне, что ее сын был очень славным ребенком. Вместо того чтобы играть с другими детьми, он читал матери вслух книги, стихи, и объяснял ей их содержание. Отец, простой рабочий, пожалуй, иной раз бывал довольно груб с мальчиком, последнего же нередко раздражало, что отец мешает им с матерью при их совместном чтении. (Отсюда позднее и психическая травма из-за нарушения директором хода его лекции.)

Вне всякого сомнения, пациент мало ценил своего отца — которого превосходил в духовном отношении — и страстно желал иметь в этой роли более внушительную личность. И позднее нашел ее в лице директора школы, своего начальника, которому в течение многих лет служил с неустанным усердием, но тот не исполнил ожиданий больного (наверняка слишком завышенных). Теперь он хотел снова обратить всю свою любовь на жену — однако она тем временем стала для него «средним родом». Утрированная гетеросексуальность и Cunnilingus смогли обмануть пациента в отношении того, что он недостаточно вожделеет жену, но страстная тоска по мужскому полу не прекратилась, она только вытолкнулась из сознательного «Я» и вернулась обратно в виде проекции удовольствия с негативным знаком; пациент стал считать себя преследуемым.

Я предпринял «аналитический анамнез» еще трех параноиков (один помешанный на ревности и два кляузника; один из последних, инженер, представился мне с жалобой, что «некоторые мужчины непонятным образом высасывают у него из гениталий мужскую силу»). У всех троих проецированное гомосексуальное вожделение играло самую значимую роль. Но поскольку из этих случаев я не почерпнул ничего существенно нового, то не сделал о них никаких точных записей.

Однако опубликованные здесь истории болезни уже дают право подозревать, что при паранойе речь идет в сущности о желании вновь оккупировать однополый объект удовольствия несублимированным либидо, и «Я» удерживается от этой оккупации с помощью механизма проекции.

Констатирование этого процесса, естественно, ставит нас перед еще большей проблемой, проблемой «выбора невроза» (Фрейд), а конкретно — перед вопросом: каковы должны быть условия, чтобы из инфантильной двоеполости, амбисексуальности, выступило либо нормальное преобладание гетеросексуальности, либо гомосексуальный невроз, либо паранойя.

Теория и практика психоанализа

Книга посвящена теоретическим разработкам Ш.Ференци в области психоанализа. Разбираются понятия интроекции и проекции, на основе которых предлагается критерий разграничения неврозов и психозов (для первых характерна интроекция, для вторых - проекция). Автор подробно рассматривает особенности развития "принципа (или чувства) реальности", исследует механизм возникновения промежуточной ступени в развитии чувства реальности - между отрицанием реальности и согласие на какое-то неудовольствие. Также в книге представлены описания многочисленных случаев практического психоанализа в самом широком диапазоне: гомосексуальность в патогенезе паранойи, возникновение тиков и т.д. Теоретические разработки Ш.Ференци в этой области не потеряли своего значения и сегодня.