Тело и подсознание. Снятие запретов с сексуальности

31. Филогенетика

Филогенетические параллели

К вторжению в чуждую область науки — своеобразный поиск исторических параллелей для пояснения индивидуальной катастрофы рождения и ее возвращения в акте совокупления — нас побуждает опыт психоанализа. Хорошо известно, что в символических и других непрямых формах выражения души и тела заключены огромные пласты исчезнувших эпох (как иероглифы древнейших надписей), а их расшифровка многократно оправдалась в истории человечества открытием величайших тайн истории развития видов. Недаром наш учитель Фрейд не раз повторял, что не стыдно порой даже заблудиться при таких полетах в неизвестное! В наихудшем варианте сделаем упреждающую вывеску с надписью: «Сюда нет пути!».

Исходной позицией для последующих рассуждений является исключительно частое повторение символа рыбы в различных нормальных и патологических образах. В индивидуальной и массовой психике символ плавающей в воле рыбы выражает акт совокупления и ситуацию проникновения в материнское тело. Особенно часто возникающее впечатление, производимое этой символикой, привело к фантастической идее: не является ли она наряду со сходством нахождения члена во влагалище, ребенка в теле матери и рыбы в воде также элементом филогенетического знания о происхождении человека от водоплавающих позвоночных. Университетские профессора не напрасно учили нас, что жизнь зародилась в воде, а знаменитый «амфиоксус лантантоус» считается праотцем всех позвоночных, значит, и человека. В поддержку этой идеи появились и другие достаточно рискованные аргументы. А именно: не является ли существование в теле матери у высшего вида млекопитающих повторением существования в «эпоху рыбы», а процесс рождения — рекапитуляцией великой катастрофы, вынудившей прапредков из-за высыхания морей приспособиться к жизни на суше и, отказавшись от дыхания через жабры, развивать органы дыхания воздухом. Известно, что знаменитому Эрнсту Геккелю хватило мужества для разработки основного биогенетического закона происхождения видов на основе эмбрионального развития. Не следует ли пойти дальше и дополнить историю видов историей изменения среды обитания эмбриогенетических прапредков? Листая литературу по зоологии, мы обнаружили, что сходные мысли были высказаны еще во времена Гете натурфилософом Лоренцом Океном, но были энергично отвергнуты ученым миром, тем же Геккелем. После Геккеля труды по истории развития эмбриона изредка встречаются в общем виде, не затрагивая изменений среды, защищающей зародыш. Правда, что-то упоминается в фантастических романах популярных авторов, в том числе у такого оригинального и недостаточно оцененного писателя, как Бельше. Последний, хотя и был приверженцем и адептом Геккеля, все же отмечал некоторое несогласие со своим лидером. Между прочим, он пишет о мужском члене: «Член имеет свое прошлое — мерлузу. Но человек ушел от рыбы, от которой он произошел, в свои пурпурные дни». Однако это сравнение было лишь сноской, не более. Мы не можем с этим согласиться. Интересно его другое замечание, в котором он отметил, что саламандра полностью развивается в теле матери. Это замечание фактически подтверждает наше дополнение к биогенетическому закону, т.е. аналогию защитной организации эмбриона с формой существования рыбы в воде.

Ряд подробностей из области сновиденческой и невропатологической символики указывает на глубокую образную идентификацию материнского тела с морем, а также с питающей «матерью землей». В исследованной символике удалось обнаружить сравнение индивидуума до рождения с обитающим в воде эндопаразитом, а после рождения — с длительно дышащим воздухом и питающимся от матери экзопаразитом. Далее: в символике встречаются моменты, прямо трактующие море и землю как предшественниц матери в истории развития видов, снабженных защитными устройствами для охраны и питания предков животных. В этом смысле «морская» символика матери, вероятно, близка архаично примитивному образу, а символика земли имитирует более поздний период, когда в связи с высыханием морей водные организмы искали для питания источники, пробивавшиеся из земной толщи. В такой благоприятной среде продолжалось существование до преобразования жаберных в двоякодышащих амфибий. Мы особенно подчеркиваем содержательные изменения символики, в которых содержится, по мнению филологов, как и в изменении словарного запаса, часть всеобщей истории, в том числе — важная часть истории видов. Так, психоанализ усматривает, например, в символике плуга, отпечаток древнего культурно-исторического опыта, а за символикой обрабатываемой плугом плодоносящей земли — матери. Многие примитивные мифы о выплывающей из морских глубин земле содержат черты, позволяющие трактовать космогонию как символику рождения, что подкреплено многочисленными примерами в эссе Ранка «Мотив инцеста» (1912), а также этнологическими материалами в трудах Рохейма. Кроме того, ежедневный психоаналитический опыт также изобилует примерами регрессии материнской символики к образам земли и моря. В многочисленных детских историях отказ материнской любви (вследствие комплекса Эдипа) переносится на образ земли; коитус символизируют выкапывание ям в земле или заползание в пещеру. Незабываем пример привязанного к матери молодого гомосексуала, который в юношеском возрасте часами лежал в ванне, дышал через трубку, имитируя архаичное состояние эмбриона в водной среде. В одной из прошлых глав отмечалось известное психоанализу толкование спасения из воды или плавания как процесса рождения, а также коитус, что, однако, требует особого филогенетического экскурса. А именно: прыжок в воду — архаический символ возвращения в материнское тело, а спасение из воды — момент рождения или перемещения на землю. Согласно психоанализу, сказания о всемирном потопе являются не только иносказательным изображением действительных событий. Фактически первой огромной опасностью для изначальных обитателей воды было не затопление, а угроза высыхания вод. Возникновение Арарата из глубин потопа было, следовательно, не только библейским спасением, но также изначальной катастрофой, позднее преобразованной согласно воззрениям обитателей земли. Психоаналитику, конечно понятно, что Арарат — Земля на глубочайшем уровне символики — лишь повтор Ноева ковчега и что в нем можно распознать символическое отображение материнского тела, в котором зародились все высшие виды животных. Следует добавить, что эти и другие мифы нуждаются в филогенетическом толковании (например, спасение израильтян, перешедших, как по суше, Красное море). «Особое» толкование необходимо и для пояснения совокупления как символического акта, при котором индивидуум наслаждается проникновением в материнское тело, страха рождения и нового наслаждения от счастливого преодоления этой опасности. Идентифицируя себя с членом и сперматозоидами, вторгающимися в глубину женского тела, индивидуум символически преодолевает смертельную опасность, угрожавшую морским предкам во время геологической катастрофы — высыхания моря. Пока это предположение основано только на простом символическом выводе. Но если (как и в сновидениях, и во многих сказках) плавающая в воде рыба означает дитя в материнском теле, то рыба не только понимается как пенис, но и как представление о водном и земном существовании.

Эмбриология и сравнительная зоология дают нам два сильных аргумента в пользу нашей рискованной гипотезы. Первый состоит в том, что защитные органы (амнии), содержащие околоплодную воду, созданы только для эмбрионов млекопитающих; второй — в том, что у видов, эмбрионы которых развиваются без амний, отсутствует совокупление, и развитие оплодотворенного семени происходит обычно в воде, т.е. вне материнского тела. Соответственно у амфибий наблюдаются зачатки органов совокупления и лишь у рептилий они достигают эректильности, характерной для млекопитающих. Наличие органов совокупления, развитие плода в материнском теле и преодоление величайшей опасности высыхания образуют неразрывное биологическое единство, создавая символическую идентичность материнского тела с морем и землей, а мужского члена — с ребенком и рыбой. На возражения дарвинистов, согласно которым выживали только виды, органически приспособленные к жизни на суше и развивавшиеся по принципу естественного отбора, ответим, что психоаналитику ближе психологическое мышление Ламарка, указавшего на значимость развития инстинктов в эволюции видов. Дарвинистская концепция не может объяснить абсолютно доказанное природой возвращение к старым формам и функциям в новой структуре. Дарвинизм просто отрицает факт регрессии, который является одним из краеугольных элементов психоанализа. Так что не будем обманываться ходом дарвинистских возражений. Другое дело, что, возможно, потребуются дополнительные подкрепления в пользу концепции, усматривающей в генитальности наряду с онтогенной отражение филогенных катастроф.

О половой регрессии у низших водных организмов

Мы не ищем легкого пути и перечислим аргументы, свидетельствующие в пользу идеи «морской регрессии» и стремления к утраченному существованию в воде, особенно связанные с тенденцией генитальности. Начнем с позиции параллелизма между видом совокупления и развития гениталий, с одной стороны, и формами существования в воде и на земле, с другой. В замечательной книге Гессе и Дофлейна о мире животных сказано: «У низших животных, откладывающих яйца и выпускающих семя непосредственно в воду, не замечено предшествующих выталкиванию действий». Согласно нашей концепции, чем выше на эволюционной лестнице стоит вид, тем более возрастает сложность устройств, обеспечивающих надежное размещение зародышевых ячеек в благоприятной среде. Развитие наружных гениталий начинается у амфибий. Правда, у них еще нет подлинных органов совокупления, таковые появляются лишь у рептилий (ящерица, черепаха, змея, крокодил), однако вид коитуса через введение мужской клоаки в женскую наблюдается у лягушек. Вследствие двойной жизни в воде и на суше эти животные еще имеют альтернативу оплодотворения яиц в воде или в теле матери. Впервые появляются заметные внешние признаки пола у самца лягушки — распухание передней конечности, позволяющей охватывать самку. Вырастающий из клоаки отросток (предшественник пениса) наблюдается у ящериц, а первые признаки эректильности — у крокодила. У самца саламандры начинает складываться связь между уретральным выделением и эякуляцией, достигающая пика у примитивного млекопитающего — кенгуру, у которого клоака разделяется на кишку и мочеточник, а общий канал для выведения спермы и мочи, так же как у человека, проходит сквозь эректильный отросток пениса. Эта эволюция свидетельствует об определенной аналогии с индивидуальными фазами развития эротического чувства реальности. Начальная ощупывающая попытка самца ввести часть своего тела и истечение гениталий в тело женской особи напоминает сначала неумелые, а затем энергичные попытки ребенка добиться посредством своих эротически инстинктивных реакций возвращения в материнское тело, чтобы частично или символично пережить состояние своего рождения. Наши взгляды совпадают с концепцией Фрейда о биологическом соответствии совокупления животных с инфантильными формами сексуальности и поступками извращенцев.

Далее мы снова фантазируем, чтобы предварительно осмыслить, какие мотивы побудили амфибии и рептилии «приобрести» пенис (по нашему и ламаркистскому воззрению не может быть развития без мотивации, как не может быть изменений вне приспособления к внешним помехам). Мы считаем вероятным мотивом стремление к восстановлению утраченной формы жизни во влажной среде, содержащей питающие вещества, т.е. стремление к восстановлению существования во влажной питающей телесной среде матери. В соответствии с ранее использованным «поворотом символики» мать является символом или частичной заменой моря. Без специальной зашиты погибают зародышевые ячейки высших видов, равно как потомство без зашиты матерью. Очевидно, гибель угрожала всему животному миру в период катастрофы высыхания, если бы не случайно найденные благоприятные условия их сохранения в виде влажной среды, обеспечившей жизнь на суше. Высшим видам позвоночных удалось достичь создания устройств для внутреннего оплодотворения и созревания в теле матери, сочетая паразитический вид существования с признаками «морской регрессии».

Другую аналогию между плодом в материнском теле и водными организмами мы видим в способе их снабжения кислородом и питанием. Телесный плод удовлетворяет свою потребность в кислороде из кровеносных сосудов материнской плаценты и респираторного газообмена осмотическим путем. Жаберные органы дыхания водных организмов получают кислород также осмотическим путем из жидкости, а не из воздуха, как наземные животные. Телесный плод в плаценте имеет подражающий жаберному дыханию паразитический орган сосания для снабжения кислородом и питанием, пока к этому не способны органы вне материнского тела. 3анимаясь всерьез «генетическими параллелями», вспомним о предках животных во время переходного периода от моря к суше, у которых жаберное дыхание продолжалось до развития функции легких. По Геккелю, такие животные сохранились до наших дней. «Где-то между подлинными рыбами и амфибиями», — отмечает Геккель и называет американскую рыбу-саламандру из Амазонки и африканскую рыбу-саламандру, обитающую в реках Африки. Во время засушливых летних сезонов эти своеобразные животные закапываются в илистое гнездо и дышат легкими, как амфибии. Во влажный зимний период они живут в реках и болотах, дышат как рыбы жабрами. По Геккелю, это особый вид позвоночных, характерный для переходной стадии. Дальнейший прогресс в ходе приспособления амфибий к земной жизни общеизвестен. У лягушек существует начальный вид — головастики, дышащие подобно рыбам и живущие в воде, а взрослое животное уже дышит воздухом.

Предположив, что у позвоночных — рептилий, птиц — жаберное дыхание ограничено эмбриональным состоянием, мы получаем весь ряд развития от рыбы и амфибии до человека. В этом ряду никогда не исчезало полностью стремление к водному обитанию, хотя у людей оно было лимитировано временем развития в материнском теле. Добавим, что и после рождения эта «морская регрессия» проявляется в эротике (особенно при совокуплении), а также в состоянии сна. Мы утверждаем, что далеко не случайно мешок амниона, содержащий плодовую воду и являющийся органом защиты нежных эмбрионов, развивается именно у тех видов, которые не пользовались жаберным дыханием (рептилии, птицы, млекопитающие). Психоаналитическому требованию мотивации всех биологических и психических процессов отвечает предположение, что плодовая вода в теле матери представляет собой «интроецированное» море, в котором, по выражению эмбриолога Хертвига, «нежный, легко повреждаемый эмбрион плавает как рыба в воде».

Дополнительно обращаю внимание специалистов на некоторые примечательные факты, и пусть читатели оценят их значимость. Хертвиг отмечает ряд особенностей развития куриного эмбриона (особенно мешка амниона), а именно: «Сначала мешок мал, но постепенно с ростом эмбриона увеличивается и содержит большой объем жидкости. Стенка мешка одновременно становится контрактильной, образуя отдельные ячейки, способные на ритмические движения к пятому дню высиживания яиц... Приводится в движение жидкость амниона, и эмбрион регулярно раскачивается». Этот процесс возрастает до восьмого дня, затем уменьшается одновременно с уменьшением объема плодовой воды. Меня не удивит, если некий исследователь сравнит такое ритмическое раскачивание с движением морских волн! Лишь между прочим упомяну, что генитальная секреция у самочек высших млекопитающих и у человека, по мнению всех физиологов, явственно имеет запах рыбы (селедки). Такой запах вагины исходит от триметиламина, вещества, образующегося при гниении рыбы. Не следует пренебрегать наблюдением, относящимся к 28-дневному периоду женской менструации, т.е. к лунному циклу, возможно, связанному с влиянием на водные организмы отливов и приливов. Отмечу также любопытное поведение ряда млекопитающих при совокуплении, которые после наземного приспособления снова становятся обитателями воды (киты, тюлени, другие ластоногие). Известно поведение ряда рыб, которые для икрометания преодолевают огромные расстояния, чтобы достичь особый режим тех мест, где они родились.

Нас могут упрекнуть в перенасыщении небольшого эссе гипотезами, но они необходимы как филогенетическая параллель к развитию полового характера и гениталий самцов в их взаимосвязи. В онтогенетической части мы отметили первоначально одинаковое стремление самца и самочки к проникновению в тело партнера, т.е. борьбу полов, завершающуюся победой самца и созданием «утешительных устройств» для самочки. Дополнительно нужно подчеркнуть, что эта борьба, вероятно, имела пример из истории развития видов. Упоминалось, что у амфибий с их рудиментарными органами совокупления самец обладал органами захвата. У самцов более высоких видов позвоночных развивалось множество инструментов для подчинения самки. Отметим особенно быстрое развитие мужского «сверлящего» органа у названных видов (такие органы крайне редки у водных предков). Следовательно, можно предположить, что после утраты водной среды обитания возникла необходимость в замене утерянного и также впервые — стремление к внедрению в чужое тело в целях совокупления; сначала эта борьба была обоюдной, но в конце концов победил сильнейший — самец, обладавший инструментом для внедрения в клоаку противника, затем замененный отдельной трубкой-каналом для совокупления. Усиление полового диморфизма у животных, особенно у наземных (после катастрофы высыхания), вероятно, объясняется тем, что борьба при первых попытках совокупления была фактически борьбой за воду, за влагу, а также что период этой схватки символически повторился в садистической части коитуса у отдаленных потомков, т.е. у людей. Вероятно, к этому периоду восходят угрожающие качества отцовского фаллоса, который первоначально только представлял образ ребенка в теле матери.

Совокупление и оплодотворение

Согласно нашей гипотезе, акт совокупления не что иное, как освобождение индивидуума от груза напряжения при одновременном удовлетворении инстинкта возвращения в тело матери и в море — прообраз материнства. Спрашивается, каким образом эта тенденция сопрягается с тенденцией сохранения вида и оплодотворения, что выражается в генитальности высших видов? До сих пор мы объясняли этот факт только идентификацией индивида с секрецией гениталий. Таким образом, особая зашита генитальной секреции мало отличалась от аналогичных защитных мероприятий, применяемых животными относительно других экскрецией. Последние воспринимаются индивидами как часть собственного Я, и их выталкивание сопровождается чувством потери, причем сожаление о потере твердых веществ (кал) сильнее, чем от выделения жидких экскрецией. Такое объяснение может показаться явно скудным и недостаточным, поскольку генитальный акт не только надежно сохраняет секрецию, но и объединяет процесс оплодотворения с развитием эмбриона. Следует признать, что акт оплодотворения для нас загадка особого рода, отличающаяся от проблемы акта совокупления, решением которой мы занимались. Процесс оплодотворения по времени намного архаичней объединения самца и самки в половом акте. Мы установили, что развитие генитальности и ее исполнительных органов начинается лишь с амфибии, однако размножение через оплодотворение имеет начало у самого низкого вида одноклеточных — у амеб. Может быть, правы зоологи, утверждающие, что акт совокупления, по сути, есть индуцированное половыми клетками стремление к надежной сохранности зародышевых ячеек. В пользу такого решения безоговорочно выступает множество примеров защитных мероприятий в мире животных. В этом случае всю нашу гипотезу о стремлении в тело матери по морской регрессии надо отправить в научный утиль. Единственный выход из этой сложной ситуации — последовательное продолжение доказательства идеи коэногенетического параллелизма. Если условия жизни существ в ходе онтогенеза действительно являются репродукцией доисторических форм, сходных с существованием эмбриона в околоплодной воде матери, то и процесс оплодотворения, как и зародышевых ячеек в процессе развития, должен в чем-то соответствовать филогенезу. Это «что-то» не что иное, как существование одноклеточных в доисторический период, а нарушение условий вследствие доисторической катастрофы вынудило одноклеточные существа объединиться. Такова гипотеза Фрейда в его труде «По ту сторону наслаждения», отсылающем нас к поэтической фантазии Платона («Симпозион»). Согласно Платону, великая катастрофа разорвала материю на две части, оставив в ней стремление к воссоединению, что и являлось началом органической жизни. Потребовалась лишь одна существенная модификация, подтверждающая, что во временном ряду развития зародышевых ячеек и оплодотворения повторяется доисторическая последовательность, когда живые существа сначала развивались изолированно из неорганической материи и лишь в результате великой катастрофы были вынуждены объединиться. Среди одноклеточных имеются промежуточные организмы, которые, как амфибии, занимают место между обитателями воды и жителями земли — место между совокупляющимися и не совокупляющимися существами. Мы знаем из природоведения, что у некоторых из этих примитивных существ при неблагоприятных условиях, например, при опасности высыхания, возникает эпидемия скопления и эти особи начинают объединятся половым образом. Упомянутый фантаст Бельше утверждает, что такое объединение является утонченной формой взаимного пожирания. Первое соединение ячеек весьма сходно с нашим представлением о первом совокуплении. Первые признаки совокупления рыб представляют собой попытку найти в теле животного питающую субстанцию моря. Похожая, но еще более архаичная катастрофа, возможно, вынудила одноклеточных к взаимному пожиранию, причем никому не удалось уничтожить противника. Вероятно, что таким образом возникло компромиссное объединение, вид симбиоза, который с течением длительного времени реградировал к первоначальной форме с выделением оплодотворенных зародышевых ячеек. Тем самым была «включена» вечная игра взаимообмена между объединением зародышевых ячеек (оплодотворение) и выделением зародышевых ячеек. Единственное различие между указанной формой и возможностью, которую предполагает Фрейд, состоит в том, что наша гипотеза разделяет по времени происхождение жизни из неорганики и возникновение процесса оплодотворения, а по Фрейду они возникли одновременно вследствие той же катастрофы.

Итак, если процесс оплодотворения, по сути, повторение сходной катастрофы в результате которой, мы полагаем, в царстве животных возникла функция совокупления, то нет явных причин для отказа от нашей теории гениталий и мы вправе связать ее с неопровержимыми фактами «догенитальной» биологии. Достаточно предположить, что в одновременных актах совокупления и оплодотворения проявился не только последний вид катастрофы (высыхание), но и все предыдущие катастрофы со времени возникновения жизни, и что вся сумма катастроф слилась в единство. Таким образом, чувство оргазма представляет собой не только покой в материнском теле и спокойное существование в благоприятной среде, но и покой перед возникновением жизни, т.е. смертный покой неорганического существования. Оплодотворение как способ преодоления катастрофических последствий может быть примером соединения начально-независимых инстинктов оплодотворения и совокупления. Это не исключает реакцию индивидуума на актуальные и доисторические катастрофы и на остаточное напряжение, которое, по закону аутотомии, подлежит отвержению, будучи продуктом отвращения. Исчезает и мистический привкус от сплава двух функций в одном акте, особенно при понимании того, что возникновение функции совокупления у амфибий является регрессией на объединение с другими существами. В психике и в органике господствует тенденция унификации и объединения равноценных процессов в одном акте. Поэтому не должно удивлять, что после неумелых попыток низших позвоночных наконец осуществилось объединение выделений кала и мочи в высвобождение накопившегося в гениталиях эротического напряжения, а также материалов отвращения в зародышевой плазме. Возможно, что большая часть устройств, защищающих плод, зависит не только от организма матери, но в какой-то мере от продуктов жизнедеятельности зародышевых ячеек. Это напоминает действия бактерий в теле животного, которые не только выполняют защитную роль, но и создают себе обиталище в благоприятной среде. Отмечу близость наших выводов с мыслями Фрейда в его последней работе «Я и Оно».

Если наши предположения верны, то зародышевая плазма содержит в наивысшей концентрации опасные энергии инстинктов. Пока они находятся в организме и отделены от сомы собственными устройствами, то их опасные воздействия не могут быть обращены против тела. Страх возможного нарушения зародышевой плазмы заставляет особенно тщательно ее защищать даже после удаления из тела, что невольно напоминает хранение опасного взрывчатого вещества. Разумеется, нельзя забывать и инстинкт любви к плоду, о чем мы достаточно говорили. Отделение любого вещества от тела вызывает боль, и при эякуляции напряжение должно достичь высокой степени, чтобы организм решился избавиться от присущего ему материала.

Представим себе совокупление при одновременном (или с небольшим интервалом) оплодотворением яйца нитью спермы. Создается впечатление, будто сома партнеров до мельчайших деталей подражает деятельности зародышевых ячеек. Сперматозоид проникает в микропил зачатка как пенис в вагину. Хочется назвать (в момент совокупления) тело самца мегаспермой, а тело самки — мегалоном. С другой стороны, не будем просто отбрасывать мнение «анималистов», считающих сперму и овулий крохотными организмами. Мы также полагаем, что они являются таковыми в определенном смысле, т.е. как следы первых совокуплявшихся ячеек. Нам представляется, что сома, выполнявшая сначала задачу зашиты зародышевой плазмы, затем выполняет задачу соединения зародышевых ячеек и развития органов совокупления. В биологическом приложении к нашей работе мы подчеркнем, что таков обычный путь любого развития: от приспособления к актуальной задаче, а позднее к возможному восстановлению вынужденно отброшенной исходной ситуации. Вероятно, придется согласиться с идеей, что подобно накоплению в гениталиях и вывода из них нарушений индивидуальной жизни в зародышевой плазме также накапливаются мнемические следы всех филогенных катастроф развития. Они влияют так же как (по Фрейду) раздражители травматических неврозов, вынуждая к повторениям мучительной ситуации. Правда, это происходит в количественно и качественно значительно смягченной форме, обеспечивая при каждом повторении отделение миничастицы из сильного напряжения отвращения. То, что мы называем наследственностью, возможно, является переносом на потомство большей части травматически воспринятого отвращения. Зародышевая плазма, являясь массой наследия, содержит сумму всех воспринятых от предков травматических впечатлений. Принимая уточненную Фрейдом тенденцию исчезновения раздражителей и неорганического покоя, господствующую у всех существ (тенденция смерти), мы вправе добавить, что в процессе передачи травматических раздражителей от поколения к поколению, если не возникают новые потрясения и катастрофы, процесс передачи полностью исчезает, что означает умирание соответствующего вида.

Мои соображения в форме меморандума я сообщил в 1919 г. известному венскому профессору Штейнаху в целях помощи экспериментальным работам по омоложению. Я указал, что введение свежего материала в сому может способствовать продолжительности жизни. Штейнах ознакомил меня с реализованным омоложением крыс на основе омоложения ткани яичников. Очевидно, он не согласен с ролью зародышевых ячеек, а видит в межъячеевой ткани субстанцию, способствующую жизни.

Природа отвращения при разрядке напряжения во время оплодотворения является решающей причиной соединения гениталий с органами выделения. Мы указывали также на то, что распространенная тенденция кастрации, активно проявляющаяся при психозах, безусловно, вызвана невыносимостью этого отвращения. Филогенетическим подтверждением может быть явление распада яичника у высших видов млекопитающих. Зародышевые железы сохраняются у низших видов на протяжении их жизни, а у высших до завершения фетального периода, будучи скрыты в ткани, а позднее опускаются в углубление таза и даже под кожу мошонки. Известны виды (тальпиды), у которых опускание происходит только во время течки, а затем прекращается. Имеются (по некоторым данным) животные, у которых зародышевые железы сами опускаются во время совокупления. Наряду с тенденцией к пространственному сближению с органами выделения явление опускания может быть связано со склонностью к избавлению от блока этих желез, чтобы удовлетвориться л ишь выделением секреции желез. Это сходно с явлением эрекции, завершаемым выбросом эякулята и символизирующим тенденцию полного отвержения гениталий.

Итак, мы рассматривали мотивы, побуждающие процессы оплодотворения, лишь по аналогии с соответствующими мотивами совокупления. Пока не были рассмотрены «наслажденческие» тенденции, в том числе эротические мотивы накопления напряжения, что отличает воздействие этих инстинктов от других. Нет оснований отрицать значимость эротического стремления для сплава элементов зародышевой плазмы, равно как и при процессе совокупления, являющемся актом сглаживания травматических потрясений, а также торжеством спасения от великого несчастья. Мы анализировали взаимовлияние сомы и зародышевой плазмы, но не рассмотрели влияние сомы на плазму. Разумеется, никто не ожидает от нас нового подхода к спорным вопросам наследственного механизма. Все, что мог об этом сообщить психоанализ, изложено Фрейдом в его биологическом синтезе. К его аргументам против утверждений Вейсмана, отрицавшего влияние прошлых событий на качества потомков, мы можем лишь добавить наш психоаналитический опыт. Согласно сексуальной теории Фрейда, все процессы в организме воздействуют на возбуждение сексуальности. Считая, что сексуальное возбуждение влияет на плазму и что она способна регистрировать следы этих воздействий, мы смогли бы представить общую картину процесса наследования. В отличие от дарвиновской пан генетической теории возникновения субстанции зародыша мы полагаем, что ячейки зародыша не являются простым оттиском элементов сомы, а что их «генеалогическое древо» гораздо древнее сомы. Правда, затем ячейки действительно пангенетически или, применяя новомодное выражение, — амфимиктически, испытывают решающее воздействие сомы. И, наоборот, на сому влияют не только раздражители внешней и собственной среды, но также возбуждающие инстинкты зародышевой плазмы.

Напомню, что сложнейшие взаимосвязи сомы и зародышевой плазмы мы конструировали лишь для того, чтобы вразумительно разобраться в аналогии (и гомологии) между процессами органов оплодотворения и совокупления. Возможно, что в какой-то мере это нам удалось. В целях облегчения понимания изложенного нами подготовлена таблица, иллюстрирующая «коэногенетическую параллель».

Два пункта этой схемы нуждаются в пояснении. Подразделяя возникновение органической жизни и индивидуальных одноклеточных существ, мы постулируем удвоение космической катастрофы, которую Фрейд предпосылает «оживлению» материи. Первая связана только с возникновением, т.е. с конструированием по некоему организационному плану органической материи; вторая — с отделением из этой материи индивидуумов, наделенных автономией и способных к самоудовлетворению. Двойной смысл слова «материя» — субстанция матери. Мы усматриваем во втором процессе самое первое рождение — предшественник всех последующих рождений. В понимании этого мы должны вернуться к предположению Фрейда, согласно которому возникновение жизни (по крайней мере индивидуальной) состояло в разрыве материала, что завершалось первым примером автономии и дальнейшей перегруппировкой огромного конгломерата в небольшие единицы. Вторым пунктом, требующим пояснения, является ледниковый период, т.е. последняя катастрофа, обрушившаяся на наших прапредков. В одном из своих эссе об этапах формирования чувства реальности я пытался объяснить развитие культуры как реакцию на эту катастрофу. Добавим к сказанному, что вследствие ледникового периода было ограничено генитальное развитие эротического чувства действительности, неиспользованные генитальные инстинкты были направлены на достижение «более высоких» интеллектуально-нравственных целей. Мы неоднократно отмечали значение гениталий в разгрузке всего организма от влияния сексуальных инстинктов, что явилось существенным прогрессом и фактором развития чувства реальности. Это подтверждает также и филогенетическая параллель. У позвоночных амний с впервые установленным развитием органов совокупления обнаруживается криволинейность ранее вытянутого мозга; известно, например, что у плацентальных животных также впервые имеет место соединение двух половин мозга, т.е. значительный прогресс интеллектуального развития.

В связи с проблемой развития мозга необходимо углубить понимание соединения генитальности с интеллектуальной способностью, а также деятельностью органичного предшественника функции органа мышления. Я имею в виду существенную роль обоняния в сексуальности. С развитием органов зрения значимость обоняния уменьшается. У существ с вертикальным положением тела при ходьбе именно глаза, а не нос, становятся ведущим инструментом в эротическом смысле. Мы же хотели отметить аналогию между органом обоняния и мышлением. Обоняние является биологическим признаком мышления. Путем обоняния животное «пробует» содержание минимальных следов питательного вещества, обнюхивая его эманации, прежде чем решиться на пожирание. Равным образом кобель обнюхивает суку, прежде чем доверить ей свой пенис. В чем, по Фрейду, состоит функция органа мышления? В опробовании. А внимание? Периодическое «обыскивание» окружающей среды посредством органов чувств с принятием микродоз для побуждения восприятия. Оба органа — мышления и обоняния — обслуживают эгоистическую и эротическую функции познания реальности.

Мы несколько отошли от нашей темы — соотношения совокупления и оплодотворения, но это было необходимо в связи с последующим анализом центральной биологической проблемы сохранения видов. И все же мы изложили на пределе наших знаний теорию совокупления. Вспомним слова Гете: «Даже плохая теория лучше никакой». И не зря писал Эрнст Геккель: «Для пояснения явлений надо придерживаться даже слабо обоснованной, но соответствующей фактическому материалу теории, пока она не будет заменена лучшей».

Тело и подсознание. Снятие запретов с сексуальности

Ученик, последователь и оппонент Зигмунда Фрейда - Шандор Ференци, инициатор Психоаналитического интернационала, автор "теории генитальности", которую специалисты считают блистательной, настаивал на "активном вмешательстве" в психический механизм пациента, запрещая суррогаты невротического сексуального удовлетворения, внимательно относясь к функциям телесности. С особой тщательностью врача-практика он описывает физиологические функции кишечника, мочеиспускательной системы, нервный тик, заикание, эрекцию и другие проявления человеческого организма, отражающиеся в его психике. Книга будет интересна и полезна как специалистам, так и читателям, интересующимся вопросами психоанализа.