Основные формы страха: исследование в области глубинной психологии

1.5. Дополнительные соображения

Мы снова констатируем, что переживания шизоидов, именуемых также «расщепленными людьми», в высокой степени определяются разрывом между душевной впечатлительностью, побуждениями и реакциями. Прежде всего их витальные импульсы изолированы и отщеплены от чувственных переживаний. Иначе говоря, им не дается интеграция различных уровней чувственных и личностных слоев в единое, сплавленное переживание. Рассудок и чувство, рациональное и эмоциональное у них сильно различаются по степени зрелости; чувства и рассудок одновременно тянут в разные стороны, не разрешаясь единым переживанием. В связи с тем, что шизоиды с ранних лет вынуждены руководствоваться разумом и склонны к абстрактным представлениям, они не ориентируются в человеческих эмоциях и не различают их нюансы. Они знакомы преимущественно с примитивными предформами чувств — аффектами, палитра их чувств обеднена — в ней отсутствуют средние и умеренные тона и мир разделен лишь на черное и белое. Следствием этого является выпадение из системы эмоциональных межчеловеческих связей.

Для защиты от страха перед близостью шизоиды стремятся достичь максимально возможной независимости. Вместе со склонностью к автаркии и уклонению от контактов это естественно связано с усилением эгоцентризма, что требует все большей и большей изоляции. Понятно, что у таких людей велика интенсивность страхов, все более усиливающихся вследствие изоляции и одиночества. Прежде всего речь идет о страхе сойти с ума, степень которого может стать непереносимой. В нем отражаются переживание шизоидом представления о том, что он может перестать существовать как самость, а также его незащищенность в этом мире. Один такой пациент однажды сказал: «Страх — это единственная реальность, которую я знаю». Он характеризовал свой страх не только как боязнь чего-то определенного, конкретного, имеющего границы и очертания, но и как тотальное, охватывающее все его существо переживание. А вот другое высказывание: «Я не знаю страха. Вероятно, во мне есть страх, но этот страх не есть мое Я». Этот пациент полностью дистанцируется от своего страха, ему кажется, что страха нет больше в его сознании, но мы можем себе представить, насколько изменчиво это состояние и как легко Я может быть заполнено таким отцепленным от осознания страхом.

Выше уже говорилось о попытках облегчить переживания страха. Когда человек не может решить, чего же он больше боится — вмешательства посторонних или сумасшествия, когда его слабость и беззащитность нарастают во времени, это состояние становится невыносимым и приводит к психозу как последней отчаянной попытке уйти от разрушительного страха. Можно предположить, что сумасшествие (нем. verruckt, ver - ruckt, «бегство от») является в реальном масштабе избеганием или спасением путем бегства в ирреальный мир, где больной чувствует себя здоровым, а внешний мир представляется ему больным (что иногда соответствует действительности). Попытки избежать переноса своего страха на объекты внешнего мира, преодолеть или устранить его не помогают.

С ростом аутизма шизоиды все больше утрачивают интерес к окружающему миру и людям и расценивают события, связанные с утратой объекта (т. е. лица, к которому они испытывали особую привязанность), как катастрофу. Так как их заинтересованность в мире минимальна, а их склонности направлены вовнутрь, это приводит к обеднению и обесцениванию окружающего мира. Такое восприятие жизни отражено в сновидении одного шизоида: «Я нахожусь на большом кружащемся стекле, как на дьявольском колесе; круг движется все быстрее и быстрее, край все ближе и ближе, и каждый миг может превратить меня в ничто». Или другой сон: «Передо мной крепость из цементных плит с маленькими смотровыми люками, расположенная в песчаной пустыне; крепость хорошо вооружена и снабжена запасом продуктов на целый год; я обитаю в этой крепости один». Одиночество, отгороженность, защита от страха или потребность в самоудовлетворении — вот в его представлении едва ли не самое прекрасное.

«Необитаемый снежный ландшафт; на заднем плане несколько склоненных деревьев, на переднем плане — маленькая ванна с теплой водой; я чувствую себя совсем одиноким». Этот сон приснился юноше, который таким образом описал свою жизненную ситуацию.

Он был третьим и последним ребенком в семье, родившимся после возвращения отца с Первой мировой войны. Отец получил ранение в голову, после чего стал чрезвычайно упрямым и из-за своей грубости и раздражительности не мог управлять крестьянской усадьбой, в которой проживала его семья. Мать была очень старательной и заботливой; она приняла на себя все хлопоты по руководству усадьбой и не имела возможности уделять внимание детям — на языке сна это выражалось в том малом тепле, которое было сосредоточено в ванне посреди снежной пустыни. Мальчик чувствовал себя очень одиноким и до 12 лет конструировал такую «связь» с матерью: она имела обыкновение вечером, когда он уже лежал в постели, играть на фортепиано; с помощью проволоки он соединил клавишу с электрической батареей, подключенной к лампе на стене у постели. Когда мать во время игры нажимала на эту клавишу, лампа загоралась. Подобные психодинамические истоки нередко являются основой изобретений: таким образом, бессознательно корригируются изъяны в переживаниях детства, в данном случае — неудовлетворенная потребность в контактах.

Существование шизоида в мире («In - der - Welt - Sein») весьма точно отражается в его мечтаниях и сновидениях. В одном из таких снов пациент, подобно Максиму Горькому, очень рано вынужден был пуститься в странствия и зарабатывать себе на жизнь. Когда он, опять же во сне, посетил Толстого, то рассказал ему о сне, в котором на бесконечной заснеженной русской улице маршировала пара сапог, только сапог. Вряд ли можно более точно и сжато изобразить одиночество.

Отказ от общения с миром и обращение к самому себе постепенно приводят к утрате связи с миром, что сопровождается переживанием страха перед самоуничтожением и абсолютной пустотой как реализацией дьявольского замысла. Часто сновидения и представления шизоидов, связанные со страхом, приобретают формы апокалиптической мировой катастрофы. Единственное, что может спасти шизоида от угрозы утраты мира, это существование в условиях одиночества.

Проиллюстрируем еще одним примером, к чему приводит страх перед близостью, обратной стороной которого является угроза одиночества. Настороженное внимание у шизоидов сопровождается болезненной подозрительностью; такие люди вынуждены вести себя, как говорится, «тише воды, ниже травы», так как во всем чувствуют опасность и в любом безобидном замечании усматривают тревожащие их мотивы.

В моей практике был случай, когда подозрительность шизоидного пациента проявлялась сразу же после того, как я намеревался проверить его реакцию на перемены в окружающей среде. Наряду с подозрительностью этот случай показывает, что шизоид не только подозрителен, но и тонко реагирует на изменения в окружающей среде, обращая внимание на то, что не является значимым для других. Все, что направлено на смысловое истолкование происходящего, у них исключительно заострено. В другом случае, когда во время терапевтического занятия несколько раз звякнул телефон, пациент расценил это как специально заказанный мной звонок, чтобы испытать, как он будет реагировать на помехи.

Почти все, что шизоид воспринимает извне, все связи, которые имеют к нему отношение, включая большинство жизненно важных контактов с окружением, интерпретируются и объясняются бредовым образом и входят в бредовую структуру, не поддающуюся коррекции. По его мнению, все, что происходит с ним, отнюдь неслучайно и содержит особый смысл, который он пытается постичь.

Можно себе представить, какие страдания и беспокойство доставляет шизоидам такое отсутствие естественности и непринужденности, когда простой и безобидный вопрос «как поживаете?» вызывает у них подозрение и требует вскрытия таящейся за ним угрозы. Осторожность и повышенная чувствительность этих людей по отношению к внешним контактам столь выражена, что их существование напоминает поведение улитки, готовой в любой момент укрыться в своей раковине.

Молодой человек, которому уже неоднократно отказывали в профессиональном трудоустройстве, потерпев очередную неудачу, расценил ее бредовым образом. Он нуждался в социальной помощи, но опирался лишь на самого себя и не пытался получить никакой поддержки и защиты дома, так как считал, что не может ожидать ничего лучшего, чем пинок отцовским сапогом, и оставался жить в том же поселке, где ему отказали в работе, полагая, что «каждый сверчок должен знать свой шесток».

Он был очень честолюбивым и тяжело переживал свои неудачи; ему казалось, что родители имеют право оттолкнуть его за то, что он не может проявить себя, как другие. Мы многократно пытались понять эту взаимосвязь и старались рассеять его бредовые представления путем реальных испытаний. Однако переживание упомянутой выше неудачи подверглось у него болезненной переработке. Он поступил на лечение в состоянии подавленности и говорил с горечью и вызовом: «Вы, наверное, снова мне скажете, что моя встреча на вокзале с человеком, который был одет в изорванный костюм, точь-в-точь как мой лучший костюм, того же цвета и материала, — чистая случайность, а не ясный и недвусмысленный намек на то, что я отверженный и опустившийся человек?». Мы смогли быстро объяснить с психодинамической точки зрения и его бредовую переработку пониженной самооценки, и ее психодинамические основы.

Мы видим, как близко соседствуют друг с другом предрассудки и бредовые представления, и можем с достаточным основанием говорить, что предрассудки способны перейти в бред — они так же аффективно насыщены, их носители так же не готовы подвергать свои убеждения реалистической проверке и с трудом их корригируют, как пациенты крепко держатся за свои бредовые представления.

Нечто напоминающее такую подозрительность мы иногда наблюдаем у себя в периоды душевного смятения, в состоянии не переработанного страха или при переживании чувства вины. В период Третьего рейха любые лица, высказывавшиеся против партии и власть предержащих, часто вызывали подозрение: не являются ли они опасными врагами, провокаторами из СА или СС, и не достаточно ли даже услышать такие высказывания, чтобы быть интернированным в концентрационный лагерь? Одиночество и изоляция, так же как отсутствие чувства безопасности, являются реальным основанием для реакций такого типа. Когда мы остаемся одни в чужом доме или даже в чужой стране и слышим непонятный шепот, мы скорее истолкуем его ложным или даже бредовым образом, особенно если испытываем душевное смятение, страх или чувство вины, чем в ситуации отдыха в знакомой компании или общения с человеком, которому доверяем.

Мы находим в подозрительности шизоидов еще одну большую проблему: их изолированность и незащищенность в межчеловеческих контактах. Примеры показывают, как узка граница между здоровьем и болезнью: реакция на продолжительную экстремальную ситуацию приобретает болезненный характер, затягивается; такую развивающуюся реакцию мы расцениваем как самозащиту.

Еще один пример того, как шизоидные пациенты по бредовому перерабатывают свое подавленное и страстное стремление к контактам и нежности.

Одинокий и замкнутый тридцатилетний мужчина сидел во время концерта возле экстравагантно одетого молодого человека. Он все время незаметно поглядывал в его сторону и испытывал все возрастающее желание вступить в контакт с этим юношей, заговорить с ним и понравиться ему. Неопытный в общении с людьми и руководимый лишь собственными побуждениями, он стал испытывать страх, все более и более усиливающийся — сначала в форме неопределенного беспокойства, которое достигло степени паники, когда он представил себе, что от молодого человека исходит красный круг, в поле действия которого он попал. Он покрылся холодным потом и в ужасе бежал прочь из концертного зала.

Данный пример хорошо показывает, какие подавленные желания контактов, нежности и даже гомосексуальной близости находят шизоиды в намеках окружающих людей, которые об этом даже не догадываются и на которых они проецируют исходящие от них самих представления. В рассмотренном случае истинная ситуация оборачивается (и становится безумной) таким образом, что внутренний страх переносится на внешнюю угрозу, от которой можно спастись только бегством. Ясно, что при подобном лабильном и незащищенном внутреннем и внешнем мире шизоиды пытаются разработать такой образ жизни («технику жизни»), при котором они никого не приближают к себе и, стремясь к спокойствию и безмятежности, остаются педантичными, отстраненными и по возможности независимыми. Они проходят через все стадии отстраненности, надменности и отчужденности вплоть до ледяной холодности и бесчувствия, а когда эти защитные меры становятся недостаточными, реагируют внезапной резкостью или взрывной агрессией, которые мы описывали выше. Окружающие способны оказать им реальную помощь лишь тогда, когда уяснят себе взаимосвязи их поступков и поймут, какая глубинная проблема порождает такой образ поведения.

При терапии шизоидов мы соприкасаемся с пограничной ситуацией, несущей угрозу человеческому существованию. Анализируя подобные случаи, мы начинаем осознавать, что для человека является жизненно важным, какие семейные и социальные средовые факторы и в каких масштабах противостоят нашему развитию и с каким трудом эти факторы могут быть сглажены и компенсированы.

Гениальные люди часто проявляют свои чувства в такой форме недоумения и вопрошания («In - Frage - gestellt - Seins»), что мы видим, как неразличимо тонка граница между гениальностью и психозом. В любом случае ясно, что если такие личности способны пережить и преодолеть свой страх, они могут достичь высшей степени гуманности и человечности.

Следует еще раз подчеркнуть, что расстройства шизоидных личностей могут иметь разную интенсивность. Когда мы пытаемся выстроить в ряд шизоидные личности от здоровых до больных, от менее тяжелых к более тяжелым расстройствам, то получаем такую последовательность: легкая затрудненность контактов — повышенная чувствительность — индивидуализм — оригинальность —эгоизм—чудаковатость—странность—аутсайдерство (манера держаться особняком) — асоциальность — криминальность — психотические расстройства. Мы нередко встречаем среди шизоидов гениально одаренных людей. Одиночество и незащищенность играют здесь позитивную роль, так как делают их свободными от традиций и привязанности к прошлому, ограничивающих кругозор тех, кто чтит устои общества и опирается на его поддержку.

Ситуации, в которых оказываются шизоиды, заставляют их приобретать такие знания и вести себя таким образом, что это выходит за границы респектабельности. Когда их эмоциональная жизнь не обеднена (чего следует ожидать при их сдержанности), шизоиды способны к очень дифференцированным тонким чувствам и питают глубокую антипатию ко всякой банальности и пошлости. На самом деле они могут находиться среди людей только при условии эмоциональной обедненности и холодности.

Их отношение к религии чаще всего носит скептический, даже циничный характер; они остроумно высмеивают «бессмысленность веры», критически относясь к ритуалам, традициям и другой «формалистике». Они вообще охотно лишают колдовского очарования и разоблачают все, что имеет ореол таинственности, безо всякой почтительности относятся к необыкновенным явлениям, объясняя их с точки зрения современной науки. С полной убежденностью они рационализируют все, что связано с недостатком информации, получаемой органами чувств, так что их суждения не вызывают дискуссии.

Однако часто кажется, что эти установки относительно религии и веры являются своеобразной профилактикой разочарований. Они предпочитают не верить, чтобы не разочаровываться, и тайно ожидают «доказательств», которые могли бы их переубедить. Иногда они получают дьявольское наслаждение от нигилизма и деструктивности, потому что другие разрушили их веру. Но, стремясь поколебать веру окружающих, они подвергают сомнению собственные установки, быть может, желая остаться один на один с собственным неверием. Шизоиды с тяжелыми личностными расстройствами не способны к переживаниям любви и веры и склонны к атеизму.

Они часто делают самих себя мерилом всего на свете, доходя до чудовищной надменности и самообожествления. Если они и обращают свои взоры к внешнему миру, то исключительно для того, чтобы оценить интерес к собственной персоне, ее величию и значительности, рассуждения о которых постепенно заполняют все их сознание. Религиозность некоторых шизоидов связана с верой в персонального, любящего именно их Бога; она не основывается на искренней детской доверчивости и поисках защиты и прибежища.

Многие шизоиды допускают предположение о существовании какой-то надперсональной сверхъестественной силы, противостоящей свободной индивидуальности и реализации гуманных целей, которые должен осуществить человек как личность.

Этика и мораль представляются шизоидам весьма сомнительными. Они считают, что предъявляемые человеку требования в большинстве своем непомерно высоки и вызывают у него чувство вины. Из-за недостатка контактов у них отмечается слабая социальная приспособленность; будучи эгоцентриками, они учитывают только собственные интересы и, соответственно, считаются только с ними. Они придерживаются «морали господина», признавая ее для себя единственно достойной, и полны презрения к тем «слабым личностям», которые действуют в рамках общечеловеческой морали, расценивая эти качества преимущественно как трусость и недостаток мужества. Сильные шизоидные личности, живущие по своим собственным законам, по принципу «сила (и могущество) в гордом одиночестве», сами оценивают свои возможности и грозящие им опасности. Только «сильные духом», как показано выше, могут не только противопоставить себя другим, но и находиться в оппозиции к установившимся в обществе оценкам и суждениям. Слабые и хрупкие отстраняются от окружающих путем создания своего личного мира, способного обеспечить их всем тем, в чем посторонние не нуждаются. В некоторых случаях это стремление реализуется в необычной, исключительной привязанности к животным или к неживой природе.

Глубокие личностные расстройства шизоидов часто являются причиной деструктивных разрушительных асоциальных действий; при этом шизоиды не сомневаются в своей правоте.

Родители и воспитатели шизоидов уделяют детям мало тепла; эмоциональные потребности ребенка обеспечиваются ими не в полной мере и без взаимности. Они часто высмеивают эмоциональные проявления ребенка, разгадывая и высмеивая их мотивы и наивную психологическую защиту; таким образом, они легко вызывают у него чувство неуверенности. Тем самым родители побуждают ребенка к саморефлексии уже в раннем возрасте. Это вызывает холодность шизоидов к окружающим, разрушает хрупкую связь с ними, затрудняет реакции, связанные с интуицией и пониманием других, и одновременно поддерживает готовность к тревоге. Возможность идентификации родителей с любящим их существом (ребенком) настолько уменьшается, что становится недостижимой. Это особенно больно, ведь в раннем детстве они хорошо относятся к детям, часто проявляя по отношению к ним мягкость и даже нежность. Позднее они скрывают свою симпатию за насмешливой иронией, что травмирует детей, так как для одних это означает, что их любовь потеряла для родителей свою ценность, а для других — что их чувства не принимаются всерьез («У моего сына появились внезапные порывы нежности», «Моя дочь сегодня так любезна, потому что ей, наверное, что-то от меня нужно»).

Основой личностной структуры шизоидов является нежелание вступать в близкий контакт с окружающими. Они интересуются по преимуществу абстрактно-теоретическими проблемами. Особенно часто среди них встречаются представители точных и естественных наук — астрономы, физики, математики и инженеры и т. п. Если речь идет о науках, обслуживающих человека, то это обычно те дисциплины, которые не связаны с непосредственным общением: психологическое тестирование, работа с микроскопом или рентгеновской аппаратурой; если речь идет о патологии, то чаще всего это патологическая анатомия. Душевные проявления шизоиды легко объясняют как совокупность физиологических рефлексов. Вслед за Шопенгауэром они могут сказать: «Дорогой Бог, если ты есть, спаси мою душу — если она есть». Их психология зиждется на едва скрываемых желаниях. Если они врачи, то чаще исследователи, нежели практики. Весьма часто у них обнаруживается особое отношение к психиатрии и смежным с ней дисциплинам; как теологи они склонны скорее к религиозной науке, чем к практической работе священника. Часто они уходят от людей к животным, растениям или минералам и исследуют мир с помощью приборов, усовершенствующих органы чувств: телескопов или микроскопов.

Можно себе представить, сколь опасными могут быть научные познания и обретенное с их помощью могущество тяжелых шизоидов, если эти люди лишены связи с человеческим окружением, живут только своими аутическими идеями и ищут способ воплощения этих идей в жизнь. Их профессиональный выбор наряду со склонностями и способностями определяется попыткой найти такую область науки, где они могли бы спокойно и без помех применить свои знания. Будучи философами, они все же далеки от жизни мыслителей, чьи интересы носят сугубо теоретический характер и не имеют ничего общего с практикой.

В политике они скорее всего становятся революционерами и анархистами, экстремистами и радикалами или, напротив, остаются политически нейтральными и придерживаются своеобразной солипсической точки зрения: общество, определяющее образ жизни, их не интересует.

В искусстве их интересы в большинстве своем направлены на абстрактное и беспредметное; они пытаются выразить свои сложные внутренние переживания символически и таинственно; некоторые из них становятся острыми критиками, сатириками и карикатуристами. Их стиль — своеобразие, противопоставленность общепринятым мнениям, оригинальность во что бы то ни стало и иногда пророчествование. При своей независимости они не склонны работать в угоду публике; при этом, выражая общечеловеческие закономерности, они открывают новые пути развития искусства. Они часто улавливают психологическую атмосферу, проясняют невысказанное и выделяются в тех областях, где другие не усматривают ничего нового и интересного или которых избегают. Их произведения делают наши знания о людях более глубокими, однако они редко получают признание при жизни.

Профессиональная деятельность часто бывает для них далеко не самой существенной частью жизни, а лишь источником существования; их интересы лежат за пределами профессии и устремлены на различные увлечения и хобби. Они охотно избирают профессии, которые связаны с уединением и требуют минимума межчеловеческих контактов. Нередко у них отмечается склонность заниматься изучением животного мира, растений или минералов в разнообразных формах. Некоторые из них становятся электриками или работниками транспорта, тем самым подсознательно и символически восполняя в абстрактной форме свою потребность в контактах.

Освобождаясь от традиционных форм бытия, шизоиды зачастую становятся пионерами и инициаторами новых направлений. Иногда их сомнения в целесообразности человеческого существования бывают столь интенсивными, что их одиночество приобретает инфернальный характер и приводит к исключительным пограничным состояниям, защиту от которых они сами найти не могут.

В пожилом возрасте шизоиды становятся все более одинокими и странными. Однако некоторые из них, понимая это, приобретают мудрость. Можно сказать, что шизоиды иначе, чем другие, осмысливают для себя особенности возраста и благодаря своей независимости и изолированности от общества легче переносят одиночество. Они уже давно построили свой собственный мир, в котором живут, обходясь без человеческого участия. Шизоиды меньше, чем другие, боятся смерти, относясь к ней стоически и без сантиментов, как к объективному факту. В связи с тем, что они так мало отдают миру и человечеству, они меньше, чем другие, чувствуют свою покинутость и заброшенность; они держатся не столько за посторонних, сколько за самих себя, и поэтому легче, чем другие, расстаются с внешним миром. Позитивной стороной шизоидов являются прежде всего их суверенность и независимость, мужественность в отстаивании своей автономии и индивидуальности. Им свойственны острая наблюдательность, аффективно-холодная деловитость, критический, неподкупный взгляд на действительность, способность к объективному отражению фактов без смягчения и украшательства. Они лишь в незначительной степени ограничивают себя общепринятыми традициями и догмами и, будучи независимыми, берут на себя ответственность за рискованные, ранее не применявшиеся действия.

Лишенные сентиментальности, они ненавидят все неустойчивое, непонятное и чрезмерно аффектированное. Они защищают свою убежденность и бескомпромиссность и на любой случай имеют свое особое мнение. Придерживаясь сатирически-иронической позиции и остро реагируя на слабости окружающих, они сами часто совершают ошибки и проявляют неадекватность в межчеловеческих контактах, так как не способны правильно оценить поведение и чувства других людей, то, что скрывается за внешне благополучным фасадом. Они верят в свои силы и способности, живут без иллюзий и считают возможным преодолеть судьбу с помощью особых приемов, полагая, что человек — кузнец своего счастья.

Мы уже упоминали о шизоидах с сильно измененной структурой личности, отнюдь от этого не страдающих и чувствующих себя здоровыми. Они утверждаются в своей автаркии и отгороженности и живут за счет других, причиняя им боль своей бесцеремонностью. К таким личностям относятся многие власть имущие и не только: вообще люди, которые распоряжаются другими, пренебрегая их нуждами и интересами и глубоко презирая их.

Описывая в данной и следующих главах «позитивные» образцы тех или иных личностей в рамках четырех основных форм страха, мы ясно показываем, что это описание не носит оценочного характера и каждая из личностей может проявить себя на самом высоком уровне.

Для шизоидов очень важно в противовес их автаркии и стремлению к самоограничению развивать другую сторону их натуры и не пренебрегать пусть даже ограниченным намерением частично интегрироваться с миром — в противном случае это может привести к полной болезненной изоляции, утрате всяких связей с окружением. Плохо, когда человек одинок, — утрата связей приводит к человеконенавистничеству.

В последней главе этой книги мы узнаем, что каждому из четырех типов личностей свойственна склонность к установлению связи с противоположным типом. В этом, возможно, проявляется подсознательное стремление к компенсации и освобождению от болезненной односторонности. Поэтому не так просто без сожаления расстаться с основными импульсами и облегчить переживание соответствующих страхов. С риском мы решаемся на перемены, в риске самозабвения заключается помощь ближнему, и даже в опасном одиночестве сохраняется шанс найти выход и удержаться на плаву. Симпатия и связь переживаются не только как бремя, цепи или опасность, но и как поддержка, коллективное переживание и совместное развитие, а также как расширение границ нашей личности с помощью партнеров.

Основные формы страха

Книга известного немецкого психолога и психотерапевта Фрица Римана (1902 - 1979) рассказывает о страхах в человеческом существовании, их проявлении у шизоидных, депрессивных, навязчивых и истерических личностей. Материал для книги дала богатая психоаналитическая практика автора. Ф.Риман пишет: "Эта книга предназначена для помощи в нашей индивидуальной жизни, она является посредником в понимании себя самого и других, в осмыслении наших первых жизненных шагов. Книга призвана снова и снова напоминать нам о том, как прочно мы связаны друг с другом".