Риман Ф. - Основные формы страха: исследование в области глубинной психологии

3.5. Дополнительные соображения

В определенном смысле можно сказать, что привычка — это вторая натура личностей с навязчивостями. Церемониальный ряд, связанный со вставанием, умыванием, одеванием и другими «любимыми привычками», не только доставляет определенное удовлетворение, облегчая нам жизнь, но и помогает нам в затруднительных ситуациях. Однако эти привычки отнюдь не воспринимаются как нечто мучительное и насильственное: они служат целям экономии сил и времени и могут быть изменены нами в тех случаях, когда не выполняют нужных нам задач. Церемониал также имеет большое значение во многих областях социальной, общественной и религиозной жизни. В равной степени он необходим для обустройства нашего существования, внося в него порядок и гармоничность, регулируя наше поведение. Лишь тогда, когда эти привычки и церемонии выступают в необычных формах и приобретают бессмысленный характер, мы можем говорить о них как о навязчивых или насильственных.

Мы убедились в том, что жесткие воспитательные методы, особенно если они применяются в раннем детстве, авторитарное и излишне принципиальное поведение родителей являются основополагающими факторами в развитии личностей с навязчивостями. Принуждение ребенка раннего возраста к отказу от всех нежелательных (для воспитателей, родителей) форм поведения открывает дорогу категоричности, нетерпимости, появлению и усилению диктаторских и догматических черт характера. Такая категоричность и абсолютизация привычных суждений показательны для личностей с навязчивостями и приводят их к отстранению от действительности и враждебным установкам в отношении окружения. Им нравится все, что предписано им свыше. Однако для того, чтобы жить по принуждению и под давлением, необходимо первоначально обуздать собственную активность — и им приходится прилагать усилия для принуждения самих себя.

В подобных случаях постоянный бдительный контроль за «хаосом» путем соблюдения определенных правил дает гарантию того, что не произойдет ничего непредсказуемого. Такой жесткий контроль таит в себе определенную опасность; в случае, если картина происходящего искажена и мы узнаем о том, что на самом деле нарушений порядка нет, он должен быть прекращен. Некоторые варианты поведения личностей с навязчивостями кажутся нам понятными — их повышенное беспокойство и чувствительность, как и склонность слишком глубоко реагировать на мелочи, связаны с тем, что такая «мелочь» есть для них «начало конца» в том смысле, что даже маленькое нарушение привычной последовательности регулярных действий, кратковременное отклонение внимания от их выполнения может привести к прорыву длительно подавляемых эмоций, как последняя снежинка может вызвать неудержимый прорыв снежной лавины в горах. У геологов есть парадоксальная притча, которая может иметь всеобщее значение: освобождая редкую находку от окаменелостей, легко ее повредить, поэтому дается совет никогда не наносить «последний удар».

Личностям с навязчивостями все дается с трудом, так как их стремление к совершенству и категоричность требуют от них исключительной точности. Такой подход применим в тех областях и профессиях, где особенно нужны точность и прочность установок, но он же делает людей ограниченными и уязвимыми в области всего живого и жизнеспособного, даже если речь идет не только о деятельности, но и о мышлении. Только личность с навязчивостями может со всей серьезностью размышлять о том, сколько ангелов помещается на острие иглы; навязчивые мысли бесплодны и лишь тормозят и ограничивают творческие силы. Необходимость принимать меры предосторожности против возможных ошибок и заблуждений иногда приобретает сверхценные формы и приводит к бесконечным коррективам и улучшениям, поскольку достичь идеала невозможно. У личностей с навязчивостями всегда существует опасность довести до абсурда имеющиеся у них правильные познания и воззрения, превратив все действительное в мертвую схему. При этом, как мы увидим далее, при столкновении их установок и сложившихся суждений с более жизненными и практичными установками они оказывают сопротивление, исходя из идеи абсолютной чистоты и совершенства. Навязчивое «Guod dixi, dix» — «Что сказано, то сказано», «Was ich gesagt habe, habe ich ein fur alle Male» — «To, что я сказал, сказано раз и навсегда» — не оставляет места для свободного и живого развития. Для описания навязчивых установок хорошо подходит характерное высказывание об экспериментально-психологических исследованиях: «Хотя мы не знаем точно, что мы измеряем, но то, что мы измеряем, мы измеряем точно».

В повседневной жизни бесконечные проверки того, закрыт ли газовый кран, заперта ли после выхода из квартиры дверь, отнимают у личностей с навязчивостями много времени и ограничивают их жизненные возможности. Они переживают эти состояния как чуждые, навязанные им; они просто не могут поступать иначе. Попытки не выполнить такие навязчивые желания или прервать навязчивые мысли и действия вызывают у них чувство беспокойства и страх. Попытки окружающих (как и свои собственные попытки) объяснить и обосновать эти навязчивости ни к чему не приводят: они не хотят с этим соглашаться. Если при посещении туалета вне дома такой человек видит не убранную с сиденья туалетную бумагу и вдобавок по какой-либо причине не может прикрыть дверь локтем и вынужден прикоснуться к ручке ладонью, то он чрезмерно преувеличивает опасность заражения какой-либо «ужасной» болезнью. Такие люди считают, что все жизненное пространство вокруг них заполнено бактериями, и потому еще более ограничивают его.

Как оказать помощь личностям с навязчивостями? Для этого необходимо помочь им осознать сущность и биографические основы имеющихся у них симптомов и тем самым интегрировать искаженные и подавленные жизненные побуждения, чаще всего агрессивные, аффективные и сексуальные. Я уже упоминал о том, что подавление инстинктов, запруда на пути инстинктивных стремлений, отражается в сознании непрямым путем, приобретая искаженные формы. Это помогает нам понять людей, посвятивших себя фанатической борьбе. Фанатики борьбы за целомудрие питают свое вдохновение в отрицании сексуальности, и эта борьба отражает лишь стремление подавить собственную «грязную сексуальность». Вообще «моральные мотивы», которые так свойственны личностям с навязчивостями, есть проявление не столько борьбы за добро, сколько борьбы против зла.

Пациент с навязчивостями подобен человеку, часами сидящему перед бассейном и не решающемуся прыгнуть в воду: он не может преодолеть свой страх. Понятно, что необходимость защиты от изменчивости бытия проявляется и в отношении ко времени и деньгам. Именно в этом мы ощущаем изменчивость и возможность ей противостоять, иллюзию постоянства, безопасности и силы, ибо то, как мы проводим наше время и тратим наши деньги, зависит лишь от нашей воли. В своем романе «Барышня» Иво Андрич изобразил личность с навязчивостями во всей ее трагической безвыходности.

Об отрицании изменчивости и даже самой смерти свидетельствует древний американский обычай захоронения: вместе с телом в могилу кладут предметы первой необходимости, как будто усопший еще будет ими пользоваться. Сюда же относятся все чаще повторяющиеся попытки откупиться от смерти с помощью денег: например, применив научные достижения, заморозить себя, чтобы ожить через века и излечиться от ранее неизлечимой болезни. Однако бессмертен лишь тот факт, что мы ничего не знаем о смерти, и одним из отличительных качеств человека является осознание собственной смертности.

Попытаемся снова определить особенности поведения личностей с навязчивостями в различных областях жизни. В религии они склонны к ортодоксальности и догматизму, а также к нетерпимости к другим верованиям. У них доминирует представление о строгом и мстительном Боге-отце, обладающем прежде всего качествами патриарха и требующем безусловного послушания и веры. Вместе с тем они нередко суеверны и придерживаются магических представлений. Они поддерживают ритуалы и церемониалы как важные и существенные доказательства истинной веры. Идея продажности абсолюта в форме индульгенций могла зародиться лишь в мозгу личности с навязчивостями. Молитвенники и четки, помогающие концентрировать внимание и вспоминать молитвы, становятся как бы шаблоном, предписанием, требующим безусловного исполнения церковных обрядов. В своем рассказе «Скоморох Памфалон» Николай Лесков изобразил такую навязчивую набожность, противопоставленную простодушной и искренней вере простых людей.

Вообще личности с навязчивостями придерживаются установленных институций, правил и принципов, выполняя их механически и бездумно; по большей части это означает бессознательную защиту от страха. Они нетерпимы ко всему, что расшатывает устои, поскольку это угрожает сложившейся системе защиты от страха. Однако именно в абсолютизации их веры таится опасность подвергнуться испытанию сомнением, поэтому вопросы и колебания для них недопустимы. В трудной борьбе за веру они прилагают усилия для подавления и опровержения сомнений. Когда все вытесненное ими преодолевает пресс подавления, это проявляется в форме насильственных богохульных мыслей. Церковь злоупотребляет своей властью, поддерживая в верующих страх и чувство вины, что при предрасположенности к навязчивостям приводит к множеству так называемых духовных неврозов. Сегодня духовное освобождение становится надежной защитой от такой патогенной опеки.

У личностей с навязчивостями скорее, чем у других, возникают конфликтные и кризисные ситуации, когда принципы и установки, которых они упрямо придерживаются, вступают в противоречие с новыми знаниями и открытиями, угрожающими их привычной ориентации. Они отвергают новое, когда им кажется, что оно несет угрозу их жизни и имуществу.

В качестве родителей личности с навязчивостями требовательны, настойчивы и ответственны. Они добиваются уважения к себе. Такое поведение принимает характер упрямства и абсолютизма: «Пока я жив, ничто не изменится», «Когда мы были детьми, мы ничего не требовали от родителей», «Что бы ни происходило, все это должно остаться между нами» — вот типичные примеры такого поведения и таких отношений. Они не принимают во внимание возраст и личностные особенности ребенка, оставляют ему мало жизненного пространства для игр и фантазий, исходя при этом из своих негибких представлений и нескольких абсолютизируемых положений, например: «единожды солгав, кто тебе поверит» и «пора уже кончать». При таком типе взаимоотношений с детьми однажды сказанное «нет» остается таковым без всяких возражений и обоснований. Они требуют от детей слепого послушания, создавая вокруг них атмосферу гиперопеки. У ребенка возникает ощущение, что допущенные им ошибки почти невозможно исправить; даже маленькие проступки оцениваются как преступление и влекут за собой страх виновности и наказания. В таких условиях ребенок боится говорить правду, так как его вина искусственно усиливается, а примирение и прощение затягиваются и становятся тягостными. Такие родители держат ребенка в определенных границах, в постоянном страхе перед тем, что любое отступление от установленных ими правил грозит опасностью. Они мало доверяют естественному развитию ребенка, потому что сами развивались в обстановке принуждения. Соответствующие возрасту попытки проявления активности ребенка они расценивают как опасные и вредные черты его характера. Своей чрезмерной требовательностью они очень рано добиваются от ребенка абсолютного подчинения, т. е. бессмысленной пунктуальности и педантичного соблюдения порядка: «Пока все не съешь, не встанешь из-за стола». Дети представляют для них нечто безликое, не имеющее собственных желаний — они просто должны вести себя тихо и знать свое место.

Свойственное детям упрямство они расценивают как бунт, который должен быть своевременно подавлен. Их жесткое требование, чтобы «все было таким же, как и прежде», лишает детей самостоятельности и уверенности в себе, приводит к снижению их самооценки; любовь родителей к ребенку ставится в зависимость от того, как он выполняет их требования. Это может привести к карьеризму или, наоборот, к привычке отказываться от всего из-за страха перед ответственностью. Такое воспитание подавляет экспансивность, агрессивность и прежде всего сексуальные побуждения детей. Предполагается, что ребенок вследствие своей живости и двигательной активности по неосторожности может что-то устроить, разбить и т. д. и его активность постоянно подавляется, даже если пока еще ничего не произошло. Это приводит к неуверенности в управлении собственным телом вплоть до неуклюжести и неловкости, с которыми мы часто встречаемся. Одновременно такое воспитание подавляет ростки возможных конструктивных и художественных способностей ребенка. Эти родители в лучшем случае выращивают привитое дерево, вместо того чтобы дать ему свободно развиваться; такая дрессура, заменяющая воспитание, превращает детей в марионеток. Личности с навязчивостями часто наказывают своих детей, что бывает отражением их садистских наклонностей. Жестокие наказания и насилие вызывают у детей не только представление о силе родителей, но и чувство постоянного унижения.

Физические наказания и приказ «стань в угол!» до начала XX столетия оставались наиболее часто применяемыми формами наказания в школе и семье. Даже требование дать обещание в форме «я больше не буду» (по существу невыполнимое) является приемом, унижающим детское достоинство. Будучи ограниченными своими навязчивыми стереотипами поведения, эти родители с трудом осознают, что детям необходима свобода, которой они сами лишены, и в воспитании придерживаются традиций и обычаев, в соответствии с которыми воспитывались. Личности с навязчивостями часто вступают в конфликтные отношения с молодежью; им трудно понять и принять моральные принципы и стиль жизни молодых людей. Они остаются приверженцами прежних «надежных» методов воспитания, не осознавая, что мир изменяется и образ жизни молодого поколения изменяется вместе с ним. Этим объясняются все чаще возникающие острые споры между старыми и молодыми, в которых первые выказывают свою силу и превосходство, не воспринимая собственных ошибок и не прощая их другим. Для утверждения своего абсолютного авторитета личности с навязчивостями внушают юношеству мысль о собственной непогрешимости.

Сновидения личностей с навязчивостями отличаются бедностью содержания и бесцветностью, редко возникают или плохо запоминаются, так как эти люди не склонны искать и находить пути к глубинным, подсознательным уровням своей психики. Они не доверяют снам, расценивая их скорее как нечто случайное и не принимая всерьез. В их сновидениях встречаются механистические изображения происходящих событий, что отражает отстраненность этих людей от всего живого и естественного; достаточно часто встречается неприятная и анальная тематика, что указывает на происхождение симптомов навязчивостей и их связь с воспитанием навыков опрятности в раннем детстве. Заторможенная агрессия проявляется в их сновидениях в виде картин катастроф и разрушений (извержение вулкана, землетрясение, прорыв плотины и др.). Часто такие проблемные темы связаны с изображением во сне борьбы импульса и противоимпульса, а также тщетной деятельности во изменение существующего положения.

Как уже говорилось, личности с навязчивостями чаще избирают профессии, связанные с использованием или применением силы. По структуре им ближе профессии, где необходимы точность, тщательность, твердость, солидность, добросовестность, ответственность и ясность и требуется больше выдержки, основательности и терпения, нежели инициативы, гибкости и творческой свободы. Они проявляют выдающуюся компетентность в своей профессиональной области; они надежны и уравновешенны. В зависимости от степени выраженности симптомов навязчивостей они склонны к такой деятельности (и достигают в ней успехов), где четкие предписания и инструкции заменяют и отменяют их собственные решения; импровизация им не свойственна.

Личности с навязчивостями охотно пополняют ряды людей, исполненных чувства долга, ответственных и педантичных чиновников, мастеров, чья работа требует особой точности, искусных исследователей, юристов, хирургов, финансистов и банкиров, педагогов и священников, классификаторов и систематизаторов во многих областях знаний. Граница между позитивными и негативными качествами этих личностей очень узкая и хрупкая. При вынесении решения суда справедливый судья не только осознает свою ответственность и учитывает объективные обстоятельства дела, опираясь на отвлеченные параграфы законов, дающие ему силу и власть, но и учитывает психологическую подоплеку судебной ситуации, что не менее важно, чем буква закона. Он способен к принятию адекватных решений, вынесенных в результате колебаний и сомнений. Образцовый священник может быть не только справедливым пастырем своей общины, но и неумолимым моралистом, который с садизмом угрожает прихожанам адскими муками, пробуждая в них страх и чувство вины.

Личности с навязчивостями проявляют интерес ко всему историческому. При этом в истории искусства, медицины, философии их интересует только уже прошедшее, что имеет непреходящий, вневременный характер. Археология, история древних времен и близкие к ним области представляют для этих людей особый интерес: будучи филологами, они изучают древние языки, будучи историками — доисторические времена.

Политика особенно прельщает личностей с навязчивостями в связи с ее силовыми аспектами; в ней проявляется переживание жажды власти в тех или иных ее формах. Вообще склонные к консерватизму, они поддерживают существующий режим, исходя из установки, что старое уже известно и апробировано. Всякие эксперименты и экспериментирование отвергаются ими как чуждые по сути.

Первоначально психодинамически объяснимые симптомы навязчивостей с возрастом настолько усиливаются, что задевают глубокие жизненные инстинкты человека и направляются на удержание текущего времени. Как уже описывалось выше, поведение личностей с навязчивостями может принимать уродливые формы: они хотят продемонстрировать свою силу и свою позицию любой ценой; они не уступают своего места, даже если их возраст не позволяет занимать прежнее положение; они с неприязнью, вплоть до ненависти, относятся ко всему новому и молодому. Старость особенно тяжела для них, так как они вынуждены оставить работу и научиться быть не у дел. Они привыкли быть незаменимыми, ослабление сил и возможностей легко вызывает у них ипохондрические расстройства; они со страхом наблюдают за состоянием своего здоровья и увлекаются различными, иногда фанатическими системами его укрепления. Так как у них не хватает сил исполнять свои привычные обязанности, с возрастом им не остается ничего, кроме чувства выполненного долга и воспоминаний об утраченном. При тяжелых симптомах навязчивостей упорная борьба с болезнью усиливает их мучения, а агония продолжительна и жестока.

Иногда эти люди именно в старости достигают патриархального величия и как бы символизируют собой высшую истину. Только смерть является для них тем необходимым изменением реальности, против которого нет смысла возражать; все остальное должно склоняться перед ними и принимать как неизменную реальность их положение и достоинство. Они содержат в порядке свои дела, заблаговременно составляя завещание. Некоторые из них пытаются в завещательном распоряжении еще раз использовать и подтвердить свою силу.

В других случаях, когда личности с навязчивостями не достигают такого патриархального величия, они стремятся придать каждому периоду своей жизни особую значимость и фундаментальность, тем самым подавляя и преодолевая возникающие у них страхи и отвергая все, что напоминает им об изменчивости происходящего и неизбежности смерти.

При попытке линейно обозначить градации перехода от здоровых личностей с определенными признаками навязчивостей структуры к личностям с тяжелыми навязчивостями и собственно болезни навязчивостей намечаются две возможности: от личностей с предрасположенностью, обсессивной личностной структурой, идет линия до деловых, преисполненных чувства долга, надежных людей, преувеличенно трезвых и рассудительных, с честолюбивыми тенденциями, затем до неисправимых упрямцев и кверулянтов, тиранов, деспотов и автократов и далее до больных с навязчивостями различной степени тяжести. Эта линия заканчивается клинической картиной болезни с психотической кататонией. Для личностей с легкими витальными расстройствами характерно наличие приспособительных механизмов, с помощью которых они отгораживаются от страха перед жизнью: скептики и излишне медлительные, педанты и придирчивые брюзги, подхалимы и «фанатики здоровья» — аскетические ипохондрики — составляют эту линию личностей, в конце которой находятся больные с навязчивостями в узком смысле этого понятия.

Здоровые люди с элементами навязчивостей в личностной структуре отличаются стабильностью, инертностью, терпеливостью и обязательностью. Они старательны, целеустремленны, склонны к планированию своих действий; при ориентировании на выполнение долга и достижение текущих целей они интересуются большим, чем могут достичь и уже достигли, часто не удовлетворяясь существующим положением. Со своей последовательностью, прилежностью, упорством, ответственностью и выдающимся чувством реальности эти личности могут достичь многого.

Твердость, корректность, надежность, устойчивость и аккуратность относятся к их нравственным добродетелям.

Они сдержанны в своих чувствах и склонны затягивать непривычные для них решения, с трудом отказываясь от запланированного. Их убеждения всегда серьезны, в своих мнениях и высказываниях они стараются быть добросовестными и объективными. В своей книге «Филипп II» Рейнгольд Шнайдер изображает выдающуюся личность с соответствующей характерологической структурой.

Негативные стороны этих людей могут быть связаны с их потребностью затягивать решения в целях собственной безопасности и предотвращения страха, а также с некоторой односторонностью. Такие качества могут быть причиной определенной психологической фиксации. Интегрируя противоположные импульсы, связанные с изменчивостью жизни, они испытывают сомнение в том, следует ли на них реагировать или в целях собственной безопасности лучше остаться в прошлом, воспринимая настоящее как недостойное внимания. Они больше хотят учиться и познавать, нежели отдавать и действовать. В рамках сохранения целостности они выполняют очень важную роль поддержания и отстаивания традиций. В некотором смысле они — «защитники общества», особенно если реализация их властных намерений и потребность в безопасности не являются сдерживающим фактором развития живительных и прогрессивных сил.

Фриц Риман (Fritz Riemann)

Основные формы страха: исследование в области глубинной психологии

3.5. Дополнительные соображения

Фриц Риман
(Fritz Riemann)